Полиаморный Пауль

К моменту следующей репетиции я почти забыл обо всём этом. Когда я занят музыкой, я полностью в неё погружаюсь, и мне ничего больше не нужно. Мне нравится чувство эйфории, которое накатывает, когда вы с группой только что сочинили новую песню и впервые проигрываете её от начала до конца. Жаль, что потом мелодия приедается, тогда уже нет того кайфа. С женщинами то же самое. Я слышал, что бывает вечная любовь, и мне вдруг стало интересно, коснётся ли она однажды меня своим крылом. Настоящая любовь представилась мне ангелом, состоящим из электричества и музыкальной вибрации. Я открыл глаза, Пауль настраивал на гитаре четвёртую струну «ре». Тогда я подумал, что он сам, по звучанию своей энергетики похож на струну «ре». Я стал думать, кто из наших музыкантов на какую струну похож. Тилль со своим низким баритоном походил на самую низкую шестую «ми», Рихард на пятую «ля», Пауль был струной «ре», а я сам, почему-то, хотел быть самой высокой «ми». Но я не мог понять, кто Флаке и Олли – кто из них «соль», а кто «си». Внезапно, Пауль взглянул в мои глаза и сделал движение зубами, как будто кусает меня. Я был весь в своей барабанной партии и так погружён в свои аутичные мысли, что не понял, было это, или мне показалось. Я продолжил смотреть на него, но уже сфокусировано. Пауль смущённо отвёл взгляд, в углах его губ играла плохо сдерживаемая улыбка, но вскоре снова на меня посмотрел томным взглядом, в котором было что-то медовое. Я не мог понять, он вообще на всех так смотрит, или этот взгляд обращён лично ко мне? Эта мысль засела у меня в голове, и я стал следить, как Пауль смотрит на всех остальных. Так-то у Ландерса от природы глаза были большие и выразительные, и на съёмках он глядел в камеру взглядом, который в английском называют beedroom eyes. Но я не заметил, чтобы в тот момент он так смотрел на кого-то ещё. Пауль сел на корточки, покрутил регуляторы на гитарной педали, поднялся, снова посмотрел на меня и спросил одними губами: «Что?» В этот момент я почувствовал себя полным идиотом. Ну конечно, он смотрел на меня потому что я в упор на него пялился. За последние десять минут я вообще не смотрел ни на что, кроме него. Пришлось пойти в атаку. – Что ты так на меня смотришь? – спросил я. Ландерс стоял с выражением лёгкого недоумения на лице. Подошёл Рихард, который принёс ему воды из кулера. Зачем он всё время бегал для него за кофе, за водой из кулера, носил для него в чехле запасные струны, Пауль что, сам о себе не мог позаботиться? Почему-то, я почувствовал, что меня это раздражает. – Не обращай внимания, – сказал Рихард – Поначалу я тоже не мог понять, что это Ландерс на меня так смотрит. – А потом? – спросил я. Рихард запнулся и предложил продолжить репетицию. Его слова крутились у меня в голове. «Поначалу я тоже не мог понять, что это он на меня так смотрит». Ну, а потом что было? Внезапно, до меня дошло, что они любовники. Я как-то и раньше это чувствовал, но никогда об этом не думал, мне было по фигу. Вроде бы, Ландерс был не против девчонок, но выходит, что мужчин он любил больше. Это ещё как-то вписывалось в моё представление о нём, но Рихард казался мне таким типичным мужиком, высокий, накачанный, брутальный. Мне казалось, что он, вообще, категорически против всех этих штучек. Однажды Ландерс раздавал автографы, и какой-то парнишка шлёпнул его по заднице, на что Рихард моментально отреагировал, расквасив незадачливому фанату нос. Стоп... Ах да, точно. Я опять почувствовал себя полным идиотом. Вскоре нас пригласили на вечеринку в Дрездене, которую проводил наш знакомый художник. Все его вечеринки были тематическими, эта называлась «Венецианская ночь». Мы решили исполнить кавер-версию песни Адриано Челентано. Кавер на эту песню уже делала немецкая панк-команда Die Toten Hosen. Аранжировку сочинил Рихард, чем он очень гордился, хотя что сложного в том, чтобы обработать чужую песню, которую до тебя уже перепели. Вся аранжировка заключалась в том, чтобы наложить тяжёлый рифф в нашем стиле на запись оригинальной минусовки. Концерт проходил во дворе средневекового замка. На вечеринке было много чопорной публики, курение было строго запрещено. Поскольку мы выступали под минус, инструменты нам были не нужны, и гитаристы держали в руках деревянные муляжи. Все мы были одеты в чёрные рясы до пола и маски. Тилль спел песню и подкинул микрофон в воздух. Тот взорвался. Мы ушли, после чего взорвались барабаны и гитары, что оставили музыканты. На сцене остался только Пауль, он поджёг обломки инструментов и кинул в костёр парочку стульев. Богемная публика была в шоке. Когда Рихард сошёл со сцены, его окружили женщины и стали в восхищении спрашивать его, как он только додумался до такой феерии. «О, это надолго...» – подумал я. О себе и своём музыкальном гении Круспе мог говорить часами. Меж тем, Ландерс подхватил со стола ведро со льдом и поспешил ко гримёрке. Видимо, он обжёгся. В то время мы были ещё неопытными пиротехниками, и подобные моменты случались. Я зашёл в гримёрку следом за ним, почему-то, тихо заперев за собой дверь. «С тобой всё нормально?» – спросил я. «Я обжёг плечо...» – отозвался Пауль. Он достал из ведра горсть льда и приложил к своему плечу. – Рука не мёрзнет держать лёд? – спросил я. – Да, чуть-чуть. – Давай, я подержу – я зачерпнул ещё льда и приложил к ожогу – Вроде бы, ничего серьёзного, только кожа покраснела. – Мне даже нравится, – ответил Ландерс – Так приятно щиплет, как будто электричество – при этих словах он наморщил нос. Если он морщил нос, значит, я всё делал правильно. – Нравится? – Да – ответил он – лёд под моей рукой растаял, и по плечу Ландерса потекла вода, намочив одежду – Я как раз хотел переодеться, – он разделся по пояс. В гримёрке стоял какой-то стул, я сел на него, увлекая за собой миниатюрного гитариста, который забрался мне на колени. – А так приятно? – спросил я – я взял кубик льда и провёл по его соскам. – Ага... – чувственно прошептал он. Вода текла по его торсу. Обнимая меня за шею, он слегка прогнулся назад, и я начал целовать его грудь. Он довольно замурлыкал, наклонился ко мне и поцеловал меня в губы с языком. Я снова удивился тому, как же он классно целуется. Он ёрзал на мне и тёрся о мой вставший член. В гримёрке было жарко, мне хотелось секса. Пауль достал свой член из штанов, а потом, расстегнул мне ширинку. Он взял оба члена в одну руку и стал надрачивать нам обоим одновременно. Самые чувствительные части наших тел тёрлись друг о друга, это было приятно. – Нравится? – спросил он. – Да... – прошептал я. – Придёшь ко мне домой? – спросил он. – Конечно! – ответил я. Он поцеловал меня, глубоко засунув язык мне в рот. Я представил, чем мы сможем заниматься, если останемся наедине у него дома, и почувствовал, что кончаю. Я предупредил его, разорвав поцелуй, между нашими губами протянулась тоненькая ниточка слюны. – Нет, я хочу одновременно! – произнёс Пауль. На этих его словах меня накрыло волной оргазма. Пауль додрочил себе, размазывая мою сперму по своему члену. Кончив, он нежно провёл губами по моим щекам. Чтобы помыть руки, Пауль засунул их в ведро с подтаявшим льдом. Внезапно кто-то начал ломиться в гримёрку. Я занервничал, что это ребята из группы. Оливер и Флаке не поехали на концерт, заявив, что выступать под фонограмму ниже их достоинства, Рихард общался с поклонниками, но Тилль мог нагрянуть в любой момент. Однако выяснилось, что это уборщица. Она спросила, не нужен ли нам больше лёд. Пауль ответил, что нет, на что она сказала, что поставит ведро обратно гостям на стол. Мне было забавно думать, что кто-то добавит себе в напитки нашу сперму.