Хозяйка Пристани Лотоса

2.5 Последние приготовления

      Восстановленная почти наполовину Пристань Лотоса вызывала у Цзян Чэна приступ острой головной боли. Крупные железные свёрла вворачивались в виски и затылок, окрашивая всё алым цветом боли. Дома, лавки, горбатые мостики, соединяющие островки на сваях — молодому главе всё казалось неправильным. Лишённое богатого убранства, однотипное. В приближении дня свадьбы заклинатель не раз видел в страшных снах вытянувшееся от удивления, но больше, разочарования, лицо Не Хуайсан.       Каждую ночь иллюзорная девушка («невеста» — поправлял он сам себя), отводила зеленоватые глаза в сторону и привычно пряталась за веером, а по ту сторону полукружья кривила губы в презрительной улыбке. Саньду Шэншоу понимал, что в материальном плане Юньмэн Цзян многим теперь не ровня. Даже самый мелкий орден, пару поколений назад выбившийся из разряда деревенских, даст ему фору по благосостоянию. Ведь у них не было войны.       Бессонные ночи сменялись утомительными днями, полными криков на нерасторопных адептов и строителей. Времени до заключения союза оставалось всё меньше и меньше, шисюн, чтоб его, ни на одну мяо не оставлял в покое, бегая за ним хвостиком и смягчая резкость главы Цзяна. Весь Юньмэн был в курсе скорого появления молодой мадам Цзян: старшее поколение довольно кивало — женитьба — это очень хорошо; ровесники ухмылялись и строили догадки, кому же достанется «счастье» в лице бешеного Саньду Шеншоу?       Бешеный глава… ужасался и был готов рвать на себе волосы вместе со скальпом.       Вэй Ин вернулся из Цинхэ с дурными вестями. Деву Не хотели отравить, а посольство из Юньмэна подставить.       — Но сейчас всё хорошо, — говорил он, уклоняясь от подзатыльника. — Виновники найдены и наказаны, Сан-Сан в нашу причастность и так не поверила, а между Тремя братьями Черепаха-Губительница проползла. Подробностей мне не рассказали, но опять же, Сан-Сан как-нибудь, за чашей вина, поведает. Наверное.       Разглядывая ярко улыбающегося юношу, Цзян Чэн не догадывался, какую боль испытывал тот. Чифэн-Цзюнь не зря считается сильнейшим заклинателем — на спине у Вэй Усяня три декады красовался огромный чёрный синяк. След от удара о стену сходил крайне неохотно: обращаться к целителям мужчина опасался — те увидят, что он больше не заклинатель.       — Дева Не станет замужней госпожой… — Ваньинь напомнил ему, подразумевая, что замужние женщины не должны в принципе контактировать с посторонними мужчинами.       — Брось, — отмахнулся тот. — Тебе ведь тоже интересно, что произошло в Цинхэ! Запрёмся в вашей опочивальне, с тебя — вино, я стащу с кухни закусок, посидим… Поболтаем.       — Что подумают слуги? — глава Юньмэна закрыл лицо ладонью.       — Что у нас крайне крепкая семья! — заржал шисюн.       С приближением назначенной даты — тринадцатого дня чуйюэ, когда пышные бутоны хризантем наберут цвет, покой Цзян Чэну мог только сниться. Бешеная карусель из суматошных приготовлений к празднеству вызывала у него приступ тошноты. Ещё было бы чем блевать — аппетита тоже не было. Предстояло встретить свадебный паланкин, организовать пир для высокопоставленных гостей и гуляния для горожан, разместить всех заклинателей с удобством и комфортом… Денег Чифэн-Цзюнь выделил щедро, но расплачиваясь за продукты, ткани и работу мастеров, молодой глава чувствовал себя крайне некомфортно. Как содержанка, которой в случае потери интереса придётся уступить место новенькой, попутно оставив всё «нажитое».       Цзян Яньли обеспокоенно всматривалась в лицо младшего брата. За ланьюэ* и квэйюэ* тот знатно осунулся и выглядел едва ли лучше, чем в день, когда она наконец-то смогла обнять его и А-Ина после долгих месяцев разлуки.       Усянь, с аппетитом поглощая немудрённый завтрак, бросал на шиди, одетого в дорожное платье, не менее тревожные взгляды. Ему вот-вот отправляться встречать свадебную процессию, а он голодом себя уморить решил.       — Ты есть-то будешь? — интересовался Вэй, указывая палочками на миску рисовой каши с овощами и паровые пампушки. — Шицзэ старалась, встала на рассвете, а ты нос воротишь! Ешь давай! На постоялых дворах такой вкуснятины не подадут! Верхом ведь едете, не на мечах… По стари-инке-е!       — Не хочу, — Цзян Ваньинь, мысленно прося у сестры прощения, отставил в сторону еду.       Выходка более чем детская — надутые щёки, опущенный взгляд, сжатые кулаки, нещадно мнущие ткань верхнего одеяния. Это так напоминало Вэй Усяню первые дни пребывания в Пристани Лотоса — Яньли подкладывает ему лучшие кусочки, стремясь поскорее вернуть пугающе впалым детским щёчкам былую округлость и здоровый румянец, А-Чэн дуется и отказывается есть за общим столом. Заклинатель в чёрно-алом подмигнул девушке, придвигая к себе нетронутую трапезу младшего брата.       — Скажите «А-ам!», — он набрал полную ложку каши и поднёс её к плотно сжатому рту шиди. — Глава Цзян, ну же! Если не будете есть, то откуда у Вас возьмутся силы орать на подчинённых, которые случайно обставили Ваши покои мебелью для опочивальни Вашей супруги? Будете пищать, как мышка! Пи-пи-пи! Ну какой же это Саньду Шеншоу? Так, самозванец! Хах, велика наука — надеть сворованные пурпурные тряпки!       — Отстань! — Ваньинь, понимая, что попытка голодовки провалена (шисюну ничего не стоит начать его кормить с ложечки, перемежая кашу с необидными подколками), протянул руку к оккупированной Вэй Ином еде и получил по руке. — Ауч!       — Скажи «Ам!», — велел сумасбродный заклинатель, стукнув кулаком по столешнице. — «Ам!», Цзян Чэн! «А-а-ам!».       — Ам! Ам! Ам! Отда…мф! — он едва не подавился подстывшим рисом. Цзыдянь заискрил, охватывая руку пурпурным сиянием, но Вэй Ина и Цзян Яньли демонстрация мощи легендарного оружия оставила равнодушными.       — Умница! — хохотнул шисюн, пододвигая к нему пиалу. — Чтобы до единой рисинки всё съел! Шицзэ, мне нужна твоя помощь! Пока наш А-Чэн увлечён завтраком и самоедством: «Ах, Не Хуайсан сбежит из Юньмэна с воплями ужаса, когда увидит новые здания! Ах, она скончается от Искажения Ци, узрев разобранное пустующее пепелище и ничего из легендарных деревянных построек, описанных в трактате «Архитектура и традиции Внутреннего Юга»!», ты можешь внести посильный вклад в обустройство гнёздышка Сан-Сан!       — Я?! — удивилась дева Цзян. — А-Ин, едва ли я смогу… Слава о деве Не, как человеке, разбирающемся в искусстве, дошла даже до нас… Как могу я помочь тебе в том, в чём сама не сильна?       Вэй Усянь весело рассмеялся, и, встав из-за стола, обнял сидящую шицзэ со спины, уместив подбородок на её макушке.       — Ты, как и она — девушка! — пустился он в пояснения. — Не хитри, моя милая Ли-Ли! Этот пройдоха знает, что ты готовишь будущей невестке роскошный подарок! Сан-Сан будет в восторге!       — А-Ин! — возмутилась она, стукнув кулачком по ладони на своём плече. — Когда успел?       — Мне были нужны иголка с ниткой — порвал штаны, когда слезал со строительных лесов, и тут… — светло-серые глаза распахнулись в преувеличенном восторге, — …великолепное творение твоих умелых рук! Не смущайся! Это правда лучший подарок, который скажет деве Не: «Добро пожаловать в семью!».       Личико Цзян Яньли осветила смущённая улыбка. Младший брат, заинтересованно замычал, не прерывая поглощения каши.       — Я не выдам шицзэ! Увидишь, когда время придёт! — погрозил ему Первый герой Юньмэна. — Ну же, пойдём, шицзэ, пойдём! — он принялся дёргать сестру за бледно-лиловый рукав.       — Хорошо, — покладисто согласилась девушка, вставая из-за стола. — Ешь не торопясь, А-Чэн, очень тебя прошу! — Яньли припомнила, как спешка несколько раз становилась причиной натужно сипящего брата, которого она несла на спине к лекарю, чтобы тот перевернул подавившегося ребёнка верх тормашками и тряс, пока вставшая поперёк горла еда не покидала плачущего от пережитого страха посиневшего Чэн-Чэна.       — Мы ушли! — Вэй Усянь помахал завтракающему Саньду Шеншоу левой рукой, а правой обнял плечи шицзэ.       Новые полы мягко пружинили под двумя парами ног. Молодой человек поражался, как Яньли удаётся идти в платье так, чтобы подол совершенно не шевелился. Она будто плыла. Иногда юноше казалось, что сестрица может шагать по воде, настолько тихим и лёгким был её шаг. На его памяти под шёлковыми, расшитыми лотосами, туфельками ни одна досочка не скрипнула, не хрустнула золотистая листва, не захрустел свежевыпавший снег… Небожительница! Шицзэ — небожительница!       — Заходи! — юноша отворил дверь и приглашающим жестом указал на дверной проём.       — Это очень красивые покои, — сказала девушка, замерев на пороге.       Большая комната с низкими потолками, в которой вскоре будет много вещиц, без которых Не Хуайсан не мыслит жизни — стопки и свитки бумаги для каллиграфии; полка с веерами; кадки с не боящимися тени растениями… Слева — опочивальня. Небольшая, но с прекрасным видом на сад и озеро. Растениям только предстоит набрать силу, укорениться в земле, но когда это произойдёт, обитательницу женского крыла будут радовать крупные алые бутоны дикой розы. Дева Не сможет срывать их не покидая спальни, сушить на широком подоконнике, чтобы зимними вечерами заваривать и наслаждаться кисловатым напитком.       Сладковатый аромат благовоний смешивался с запахом свежего дерева — быть может, лет через пять стены впитают в себя дух владелицы — Усянь помнит, Хуайсан любит сложные композиции: кисло-сладкие вначале, цитрусовые в середине и под конец пряные — гвоздика или корица. Слишком взрослый аромат для юной девы, но, на удивление не навязчивый.       До сожжения Пристани Лотоса в этом же меcте находились покои мадам Юй. Невзирая на богатство ордена, Яньли всегда поражалась практически спартанской обстановке в комнатах матери. Мало что говорило о том, что эти покои принадлежат женщине. Главное место — восточную стену, занимал духовный клинок матушки. Она не брала его в руки на людях с момента, как пересекла границу Юньмэна и стала супругой Цзян Фэнмяня, но клинок никогда не был запылён. Напротив, роскошная гарда сияла тёмным серебром цветочного орнамента. Дуцы* всегда приковывал внимание маленькой Яньли, но в силу своего мягкого характера и, чего уж там, боязни матушки, она никогда не касалась этого прекрасного оружия.       Вэй Усянь, видя, куда направлен взгляд шицзэ, болезненно поморщился. Гуевы традиции. Будь Пурпурная Паучиха жива, то Хуайсан довольствовалась покоями в другом конце женского крыла — во избежание лишних ссор со свекровью. Или вовсе не вошла бы в эту семью — о планах Юй Цзыюань на Цзян Чэна ничего не было известно. Наверное, невесело шутил паренёк, нашлась бы ещё какая-нибудь сестра по оружию, с которой мадам Юй поклялась женить отпрысков, как с мадам Цзинь.       — Ты присядь, — непривычно тихим голосом сказал он, подводя Яньли к пуфу, обтянутому пурпурным бархатом. Бледная от переживаний шицзэ молча опустилась на предложенное место и закрыла лицо узкими ладошками. Узкие плечи затряслись от безмолвных рыданий.       Усянь растерялся и хлопнул себя по щеке, мысленно ругая и проклиная собственную недальновидность. Сколько раз он видел, чтобы сестра плакала, рвала на себе волосы, падала на колени, как срубленное молодое деревце? Ни разу. Встретив их после победы над Вэнями, она смахнула пару слезинок серым рукавом бедного платья и крепко обняла братьев, давно её переросших. Обводя сияющим взглядом разруху, гору почерневших от копоти брёвен, которые раньше были жилым кварталом неподалёку от резиденции, девушка закатала рукава. — «Сколько работы!», — Яньли кивнула на семью — пожилую пару и мальчонку, силящихся разобрать завал, и отправилась помогать. Вэй Ину и Цзян Чэну оставалось лишь последовать за ней.       — Шицзэ, моя сильная и храбрая шицзэ, — юноша опустился на пол и обнял, уткнувшись лбом в её колени. — Ты у нас такая хорошая, прекрасная, самая-самая лучшая! — бормотал Вэй Ин, полной грудью вдыхая знакомый запах дома: прохладных вод Юньмэна, многочисленных специй, используемых в готовке и самую малость — лотосов.       Он чудился Вэй Ину в мгновения, когда от истощения и голода кружилась голова, когда хотелось драть глотку от глубоких ран, когда оставшийся без Золотого Ядра Чэн-Чэн изломанной куклой лежал на старой лежанке и бредил, зовя родителей и Яньли. Флёр розово-белых бутонов был особенно силён на волосах девушки и что старший брат, что младший, оба любили зарыться лицами в густые смоляные пряди и дышать запахом жизни, дома и мира.       Они совершенно забыли, что этот мир так хрупок. Отдавая им последнее, улыбаясь в моменты, когда остальные кричат раненным зверьём, теряя остатки человечности.       Деву Цзян трясло. Словно окунулась в подмёрзшее озеро: ни вдохнуть полной грудью; ни загрести стылую воду, перемешанную с острыми льдинками; ослеплённая тьмой, она хваталась за плечи шиди, скользила пальцами по гладкой коже лба и щёк, безмолвно разевала рот, выброшенной на берег рыбёшкой, не в силах издать ни звука.       — Кричи! — велел голос откуда-то сверху и Яньли, чувствуя себя беспомощным новорожденным, разразилась громким криком, выплёскивая скопившуюся за столько лет боль:       — Не нашедшие понимания родители и их разочарование в бесталанной дочери. Яньли не слепая, и видела поселившееся на дне отцовских глаз горечь — он и мать были столь сильно увлечены выяснением отношений и взаимными обидами, что совсем упустили момент, когда надо было учить малышку азам заклинательства. Когда они опомнились — было поздно. Ссоры вышли на новый виток взаимных упрёков. Дева Цзян видела углубляющуюся с каждым годом между родителями пропасть. С её дна доносились крики беснующейся матери и треск молний Цзыдяня. Появившиеся чуть позже две крошечные фигурки намертво вцеплялись друг в друга в попытках не слышать пугающие звуки, раздающиеся по ту сторону стены и расцвечивающие ночь призрачным пурпурным светом. Звонкий ручеёк* решила оказаться подальше от всех этих практик и уйти в спячку. Эта боль яркая и шипящая, как молнии кольца-кнута.       — Мальчик в золотых одеждах, превратившийся в прекрасного молодого господина. Восхищение, сродни муке — совсем не вяжущиеся с внешним обликом злые, ломающие рёбра, слова о никчёмности, выплевываемые красивым ртом с некрасивой интонацией гадюки. У этой боли цвет алой киноварной метки, двух алых точек от ядовитых клыков. Всегда болит где-то в грудине.       — Прозябание в топях Мэйшан Юй и первое за долгие месяцы послание со страшной вестью о гибели родителей и Пристани Лотоса. Ненасытная топь была готова в любой фэнь* принять тонкое девичье тело, чтобы подарить вечный покой, но беспокойство об ушедших вместе с ней жителях Юньмэна и надежда встретить братьев живыми не давали Яньли прервать собственную жизнь. Эта боль гадкая, тупая и грязно-зелёная, с запахом стылой воды и гниющего дерева.       — Чёрное пепелище с белыми просветами костей убитых; изматывающее строительство в преддверии холодов. Нудная боль в пустом желудке и натруженных руках — белоручкой Яньли никто в разрушенной Пристани Лотоса не называет, все видят, как дева Цзян наравне с остальными женщинами готовит скудный обед строителям, стирает и штопает одежду. Она устала, как и все, но не перестаёт подбадривать таких же измождённых женщин и подавать пример стойкости. Ведь ничего больше она не умеет — только с улыбкой встречать новый день и преодолевать возникшие сложности.       Когда слёзы и боль внутри закончились, Яньли почувствовала, что её обнимают две пары сильных рук — Ваньинь, напуганный криком, ворвался в покои и был пристроен Усянем у левого бока рыдающей сестры.       — Цзэ-цзэ, — хрипло шептал Цзян Чэн, стискивая в пальцах подол платья.       — Вытри слёзы, А-Чэн, — надтреснуто рассмеялась дева Цзян, сама стирая солёные капли с братских щёк.       Ненадолго оставив брата и сестру, Вэй Ин скрылся в пустующей спальне. Там его дожидалось то, ради чего он позвал шицзэ. Продолговатый предмет, укутанный в бледно-лиловый шёлк, оттягивал руки, лишённые духовной силы. В былые времена этот меч показался бы ему легче Суйбяня, но ныне казался неподъёмным. Даже брёвна столько не весят, сколько этот духовный клинок.       — Эй, ты куда там пропал?! Что опять этот дурак задумал?! — гневно кричал Ваньинь, ища глазами словно испарившегося шисюна.       — Здесь я, — зайдя обратно в комнату, Усянь завёл руку за спину, чтобы его семья не увидела приготовленный для Яньли подарок.       — Что ты там прячешь? — нахмурился Глава Цзян, видя край свёртка.       — Это для шицзэ, — пробормотал смущённый заклинатель, разворачивая полотнище. — Нашёл, когда разбирали завалы резиденции. Как там внутри — не знаю, никто не смог вынуть клинок, но над гардой и ножнами мы с мастером Гу поработали на славу — очистили копоть, восстановили недостающие детали. Кисточка, вот… с колокольчиком…       Девушка неосознанно потянулась к клинку — Дуцы! Целый!       Серебряный колокольчик — обязательный атрибут адептов Пристани Лотоса — мягко зазвенел, наполняя комнату прекрасным чистым звуком.       — Осторожнее! — предостерёг было Ваньинь, но ошарашенно замер, когда синеватое лезвие покинуло своё пристанище. Описав со свистом рассекаемого воздуха широкий круг, Дуцы послушно лёг в хрупкую с виду девичью ладонь.       — Шицзэ нужен наставник в фехтовании, — ошарашенно глядя на деву с мечом, сказал Вэй Ин. — Займёшься этим после свадьбы, Чэн-Чэн?       — Мгм, — кивнул глава Цзян.       Яньли, сжимая пока непривычную рукоять материнского клинка, мягко рассмеялась и пока неумело спрятала лезвие в ножнах.       Впервые за долгие годы Звонкий ручеёк пробила сковывающий её каменный панцирь и вдохнула полной грудью сладковатый запах свежей древесины и благовоний. Она обязательно научится, ведь какой девиз их ордена?       Стремись достичь невозможного!