2.6 Кровавый паланкин
Яркая, богато украшенная цветами, лентами и бубенцами двухэтажная повозка* в которую впрягли не меньше десятка лошадей, сверкала на солнце золотом, коим покрыли каждый черепок причудливо изогнутой крыши, украшенной фигурой феникса и серо-золотым, реющем на тёплом ветре полотнищем со страшной звериной мордой — гербом потомков мясника*. Упряжь, украшенная самоцветами притягивала взоры беспризорников и прочей уличной шантрапы — отколупать бы самый маленький камушек — эх, заживём! Но не подступиться — огромная колесница сопровождалась внушительной процессией заклинателей в серо-золотых одеждах Цинхэ. Столь громкая и сияющая, она была видна издали — городничие успевали отдать приказ открыть главные ворота, надеть лучшие одежды и подобострастно поклониться гостям. Музыканты играли весёлые песни, горожане кидались в пыль, собирать золотые монеты, щедро высыпаемые вместе с цветочными лепестками и рисом. Кучкующиеся на крышах незамужние девушки восхищённо вздыхали и приподнимались на носках шёлковых туфелек, силясь рассмотреть сидящую внутри сооружения невесту. Благодаря колёсам, выше человеческого роста, второй этаж колесницы был даже выше приземистых домов. Сквозь ленточные ширмы, где на каждой полосе ткани были вышиты золотом защитные заговоры, пожелания удачного брака, семейного счастья и большого количества детей, можно было разглядеть силуэт. Высокая причёска, золотые искры — украшения в волосах, прозрачная красная вуаль, сквозь которую просматривается церемониальная рисовая бледность и маленький алый рот. — Какая роскошная процессия! — прижав ладошки к груди, мечтательно вздохнула одна, бросив в сторону повозки пригоршню пудры, словно на дворе Цисицзе*. — Это ведь сестра Чифэн-Цзюня замуж выходит! — похвалилась знаниями круглолицая болтушка — племянница известной в этих краях свахи. — Глава Не на свадьбу сестры не скупился! Богатый клан! — подхватила третья, смаргивая выступившие от блеска золота слёзы. Им, простым девушкам, и мечтать не стоит о таком роскошном бракосочетании, но как же хочется оказаться на месте той девы, да поскорее примерить алые одеяния! — Говорят, в Пристани Лотоса — шаром покати, и куда он её сбагривает?! Я бы руками и ногами вцепилась в дверной косяк покоев и ни за что на свете не согласилась бы перейти в обедневший клан! — вторая девушка фыркнула, гордо задрав нос. — Говорят, дева Не на лицо самая обычная, талантами не блещет, капризная и плаксивая. Всего-то достоинств, что несметное приданое за неё даётся, поэтому Саньду Шэншоу и женится на ней — попробуй-ка прокормить разрушенный орден, а тут Чифэн-Цзюнь золота отсыплет щедрой рукой за серую мышку! — А-Ки! — слаженно ахнули девушки, позабыв прикрыть округлившиеся в изумлении рты рукавами платьев. — Ха! Моя тётка — сваха и обязана знать о последних новостях! — фыркнула говорунья, первой слезая с крыши. — Она просто завидует, госпожа Не… — тихонько сказала девушка, размазывая забившуюся в морщинки на руках пудру по выбеленным ладоням. Невеста, не слыша пересудов за музыкой, оставалась недвижимой, словно изваяние, демонстрируя выдержку. Окружающие полагали, что ноги у госпожи затекали неимоверно. Однако, престиж ордена зависит именно от поведения девушки, что через считанные дни станет супругой главы другого клана, это иная материя, никак не связанная с боевой славой Не Минцзюэ. В конце концов, не он выходит замуж, не ему в будущем носить пурпурные одежды Юньмэна заместо серых. Игры закончились. Ещё тогда, когда в опочивальне остывал изуродованный смертью и предшествующими ей страданиями труп А-Лу, когда А-Ю лишилась разума от горя, потеряв свою половинку. А может, игры никогда не было: ни попыток затащить на тренировку, ни обучения в Гусу, ни глухой деревушки, расположенной в другом конце Цинхэ. Гораздо легче выживать в мире, где всё кажется причудливой пьесой. С наигранными эмоциями, чтобы каждому зрителю было видно, как переживает главная героиня, как разозлён её старший брат. Всё такое… гротескное, напоказ. Слёзы, смех, щелчки веера — каждый оборачивается, слыша дрожащее от непролитых слёз «Я не знаю» и готов стать внимательным зрителем, чтобы чуть позже, за чашей чая или вина выдать длинную рецензию — хвалебную или разгромную. Ведь больше нечем заняться. Кому неизвестно, какие отношения в главной семье ветви Не? Все всё знают и всё равно, из раза в раз, становясь свидетелем, не упускают возможности с наслаждением пройтись по хребтине плетью из досужих разговоров. — Держите её в строгости, — коротко стриженые ногти оставляют на загрубевшей коже ладони полумесяцы. — Вы уверены в родстве? — тонкая кисть рисует на веке чёрную линию, делая мутно-зелёный стеклянный взгляд похожим на болотную топь, окаймлённую гниющей древесиной, рухнувшей в ненастную жижу, когда под корнями не осталось основы. — Самая обычная… Даже обидно — такой клан, и такое… ничто, — воздух свистит, рассекаемый полукружьем изысканно расписанного веера, что находит себе место в безвольной руке, обхватив запястье цепочкой-петлёй. С вуалью, скрывшей от всех лицо, сидящая в повозке дева силуэтом напоминает скалу-резиденцию, таящую в себе сотни и сотни коридоров. Какие-то ведут наружу, к солнцу и небу, какие-то уводят к темноте и прохладе подземных рек, некоторые оканчиваются тупиком — камнем, пронизанным полупрозрачными, таинственно сверкающими прожилками слюды и неразработанных золотых жил. Она сама словно окаменела — не причитает, не зовёт служанок на привале, чтобы те принесли подслащённой воды или лёгкой снеди — за десять дней до свадьбы невестам нельзя есть, но дорога так длинна, что исполнить этот обряд решительно невозможно. Наверное, госпожа практикует инедию, но солнце едва ли проникало сквозь ширмы в повозке, да и осень всё чаще закрывает небо грязно-серыми тучами, а может, не ест от волнения. Идеальная невеста. Словно кукла без души.□▪□▪□
Владения клана Цзян — рваные куски суши посреди многочисленных озёр, рек и топей. В хрониках, прочитанных Цзян Чэном в далёком детстве, говорилось, что главам Юньмэна потребовалось много сил, чтобы отвоевать у такой непостоянной стихии, как вода, право жить здесь. У природы до сих пор своё мнение на то, каким должен быть ландшафт земель, какой глубины будут водоёмы, но потомки первых поселенцев знают что делать, если уровень воды упадёт ниже критического, или напротив — если он поднимется до такой степени, что озеро будет блестеть сквозь щели в полу, а после быстро проплывшей лодки выплёскиваться наружу. А что делать, когда в твои земли пришла война? Вернее, что можно сделать, чтобы её последствия не били так сильно по людям? Видя огромное количество свежих капищ, Саньду Шеншоу понимал, что никак. Душевную боль не излечить иглоукалыванием, пилюлями, мазями, вливанием ци, горькими травяными отварами. От последних становишься похожим на мертвеца — пугающее отупение охватывает сознание липкими ярко-зелёными водорослями. Бесполезными, заражающими воду. Гниющую на солнце ряску даже птицы не едят, так какой прок от дурмана? Если больно — значит, жив? Если больно — значит, что-то сделал не так. Ваньиня хвалят за настойчивость и готовность встать за свой орден, проживающих на его территории людей, вне зависимости, заклинатель или простой человек, стеной, приписывают ему невероятные подвиги. Да, они пережили первую голодную зиму, потеряв меньше, чем могли бы. Они восстанавливают столицу — первые корабли вошли в бухты Юньмэна на вторую весну, когда местным стало чем торговать, но в основном, приходили, чтобы увидеть своими глазами, как молодой мужчина пытается не рухнуть под тяжестью свалившихся на него бед. Увлекательное зрелище. — Урожай риса в этом году обещает быть обильным, — подслеповато щурясь, держит ответ перед молодым главой староста деревни, получивший дозволение сидеть в его присутствии. Ваньинь понимает, от этих загоревших дочерна, жилистых, с распухшими суставами от монотонной работы людей, зависит будущее всего ордена. Его адепты умеют варить рис, но не садить, убирать, сушить, чистить от шелухи и молоть в белоснежную муку или толочь в клейкую сладковатую пасту. Адепты могут уберечь от нечисти тех, кто их кормит. — Хорошо, — резко кивает заклинатель. Путешествуя по владениям, он радуется тому, что видит. Спокойные воды, чистое небо, под копытами коня — восстановленная дорога. Пока обложенная деревом, оставшимся от разрушенных домов — когда в казне станет больше денег, то можно будет справить добротный, каменный тракт. Он не желает сидеть на шее Чифэн-Цзюня, пусть тот обещал дать денег на восстановление Пристани Лотоса. Он не покупает себе благосостояние народа, беря в жёны его сестру. Но женился бы он на ней, оставаясь наследником, а не главой? Навряд ли. Если уж в Облачных Глубинах не смог признаться не то что ей, а самому себе в том, что у пугливой, и вместе с этим, поразительно нахальной девы мягкие, сладковатые губы? Как приятно было обхватывать тонкую талию ладонями, чувствуя под слоями одежды трепещущее девичье тело? Как хотелось большего — увлечь в темень многочисленных, утопленных в предутреннем молоточном тумане, рощ, прижать спиной к древесному стволу, вклинить колено промеж стройных бёдер и… Он был пьян, Вэй Ин, на волне безумного веселья, предложил ему выбрать, кого из присутствующих он хотел бы поцеловать, а кого наградить тумаком, пока Хуайсан бесстыдно слизывала капли вина с нижней губы и странно улыбалась, глядя на него из-под спутанной чёлки болотными глазами… Оттолкнув брата одной рукой, другой он зарылся в густые тёмные пряди, и подтянув к себе, впечатался ртом в смеющиеся губы, ощущая на своих щеках горячие ладони, пока потирающий ушибленный затылок шисюн похабно улюлюкал, не боясь быть застуканным патрульными Гусу. Мужчина тряхнул головой, прогоняя несвоевременные мысли. Как проходит опьянение, беззаботная юность, так и оправляющиеся от Аннигиляции Солнца земли Юньмэн Цзян сменились иссушенными полями Лоян Пэн*. «Вымерли все, что ли?» — дивился заклинатель, рассматривая брошенную деревню. Заходящее солнце обливало тусклой киноварью потрескавшиеся стены лачуг, высохшие рисовые и кукурузные поля. Ни души. Навряд ли музыканты, отряжённые вместе с огромной свадебной процессией, будут играть в покинутых селениях. Мужчина представил дорогу, полную скрипа колёс, конского ржания, пыли и вздрогнул — верхом ехать от Пристани Лотоса до границы ордена пару дней, процессия из Цинхэ в дороге находится в разы дольше. Дней десять. Духовные мечи, всё же, удобнее. Красное небо, как сливовое вино, постепенно темнело, словно кому-то пришла в голову дурная идея разбавить ароматный напиток тушью. Ни следа свадебной процессии, а ведь условились встретиться на этот день. Пустые окна и выбитые двери нервировали. Саньду Шеншоу подумал, что было бы неплохо сюда группу адептов отправить — неподалёку пограничная деревня Юньмэна, которая может пострадать от бездействия ордена, к которому эти земли относятся. Ланьлин Цзинь, как ещё один ближайший сосед, как вообще не пострадавший от деспотии Вэней, мог бы помочь, но кажется, не заинтересован в этом. Старый развратник, сладко улыбаясь, скорее ткнёт длинным ногтем в карту и укажет, что Пристань Лотоса куда ближе, нежели Башня Золотого Карпа к брошенным деревням. Траты, траты. Деньги, земли, люди. Всего мало. Людей — особенно. Конь Цзян Чэна спотыкался на колдобинах разбитой дороги. — Глава Цзян, нам стоит или остановиться здесь на ночлег, или углубиться в земли Лоян Пэн, — окликнул его помощник, ровесник покойного отца. — Процессия многочисленна, они идут медленно, могут опаздывать. — Я это уже понял, Лянцзэ, — нахмурился заклинатель. — А могут попасть в беду, — второй помощник — чуть старше Ваньиня, один из немногих переживших войну, кому довелось обучаться искусству меча под руководством Мадам Юй, нервно озирался по сторонам, подставляя прохладному ветру то одну сторону лица, то другую. — Я слышу звуки битвы! — Сизэ, твой слух невероятен, но лучше бы ты сейчас ослышался! — зашипел мужчина, тронув конские бока пятками. Всадники устремились за вторым помощником и по мере продвижения вглубь земель Лоян Пэн, начинали слышать то, о чём говорил молодой заклинатель. — …! — гневно рявкнул Цзян Лянцзэ, приподнимаясь на луках и смотря на творящееся с нескрываемым ужасом. Равнина — высохшее поле, кишело мертвецами. Судя по грязным лохмотьям — крестьяне из близлежащих деревень. Битва между живыми и мёртвыми была в самом разгаре, и в стремительно накрывшей всё ночи было нелегко отличить, где заклинатель, а где — тёмная тварь. Но не это испугало бывалого бойца — его, прожившего немало лет, прошедшего войну, не напугать какой-то падалью. Страшило другое — заклинатели из Цинхэ совершенно забыли об огромной, даже в темени, поблёскивающей золотом, двухэтажной повозке! Едва ли невеста главы среди обороняющихся. Адепты Пристани Лотоса бросились на подмогу заклинателям Нечистой Юдоли, но с растущим в груди ужасом Цзян Чэн понял, что никто из них не успевает! Торжествующе зарычав, твари бросились на беззащитную колесницу, и первая волна мертвецов была испепелена заклинаниями, начертанными на обратной стороне древесины. Но теперь путь ко второму ярусу, в котором сидит госпожа Не, открыт для нападения! Цзыдянь шипел и плевался пурпурными искрами, отправляя создания Тьмы в небытие, Саньду прорубал коридор к повозке, их владелец увидел, как изъеденные разложением руки сдёргивают ширмы со второго яруса. Ленты с иероглифами-пожеланиями счастья в семейной жизни были непростыми, но не выдержали напора. Мертвецы ввалились внутрь. Гневные крики заклинателей и вой мертвецов пропали, когда в сумерках, в оскаленных пастях промелькнуло что-то ало-золотое, когда на фоне первых звёзд, будто застыло полотно растрёпанных, украшенных каким-то чудом держащихся драгоценными заколками, волос, а на фоне нестерпимо-яркого лунного диска появился знакомый профиль. Саньду Шэншоу закричал, не слыша собственного голоса. Оторванная кем-то из монстров женская голова упала куда-то в сухую траву. Воздух наполнился щекочущим нос запахом электрических разрядов, округу залил яркий бело-фиолетовый свет. Молнии, искрясь в воздухе, сплавляясь в шипящие шары. Двигаясь непредсказуемой траекторией, они жалили живых и уничтожали мёртвых. В считанные фэни* сражение было закончено. Кое-как покинув седло и рухнув на колени, Цзян Чэн, щурясь от внезапной рези в глазах, не узнавая в ней слёзы, шарил по иссушенной земле в поисках страшной находки. Когда пальцы наткнулись на что-то мягкое, не могущее быть сухостоем, он застыл в оцепенении. Краем глаза он заметил носки пропылённых сапог и что-то гладкое, украшенное золотыми зажимами, вытекло из-под скрюченных судорогой пальцев. Залитый тухлой кровью Не Цзунхэй намотал на кулак спутанные длинные пряди и потряс перед мертвенно-бледным лицом главы Цзяна головой Хуайсан. Улыбающейся головой. Раскачивающейся перед его глазами, словно маятник. — Прекрати… Прекрати! — просипел мужчина, взмахнув Цзыдянем. Хлыст обмотал руку помощника Чифэн-Цзюня, и от прошившей её боли, он выпустил голову. Глухо ударившись о землю, она прикатилась аккурат к коленям заклинателя, лицом к верху. «Почему она улыбается? Почему она улыбается?» — билось в висках Саньду Шеншоу. — Почему она улыбается?! — закричал он, прижимая к своей груди, прямо к тому месту, куда пришёлся удар Вэнь Чжулю. Шрамы болели так, словно зарубцевавшаяся ткань вот-вот разойдётся и хлынет кровь, и разобьётся осколками Золотое Ядро. — Почему… Почему… Вспыхивающие факелы выхватили его сгорбленную коленопреклонённую фигуру из темноты. Гладя пропылённые волосы дрожащими пальцами, он какой-то частью сознания понимает, что его дорожное платье не окровавлено, но усыпано мелко порезанным тряпьём и комками бумаги, вываливающимися из огрызка шеи. Не понимая, что происходит, Цзян Чэн схватил странно-лёгкую девичью голову и тряхнул. Раз, второй, третий. Мусора стало больше, а крови так и не было. Лицо продолжало улыбаться, покрываясь трещинами и осыпаясь кусочками бумаги. Выпал левый глаз — стекляшка. — Это болванка, болванка, глава Цзян! — шипел Не Цзунхэй, баюкая раненную руку. — Госпожи Не здесь нет! Крак! Полая голова развалилась на куски.□▪□▪□
Лоян* Пэн и Кайфэн* Тан — ордена, соседствующие сразу между землями четырёх в прошлом, а в настоящем — трёх великих орденов. Оба пострадали от деспотии Вэней также, как и Юньмэн Цзян с Гусу Лань, что отбросило эти земли на годы и годы назад, лишив звания орденов средней руки. Быть может, они и вовсе не оправятся: ходила молва, что глава Тан, потерявший всех сыновей на войне, понемногу сходит с ума, не узнавая ни супругу, ни дочерей. Плодородные земли на грани неслыханного упадка, грозящего обернуться запустением — крестьяне уйдут искать лучшей жизни, дееспособных господ, и жирный чернозём затянет сорной травой, а рисовые поля высохнут или заболотятся. Гниющая солома на крышах, трещины на стенах и облупившаяся краска — нерадостными были встречающиеся невесте Саньду Шеншоу пасторали Кайфэна. Не хотелось портить дорогую бумагу картинами разрухи, бедности и голода, но палочки из размолотого в порошок угля и туши, смешанные с маслами, сами по себе заполняли один лист за другим. Неровные чёрные линии складывались в лица измождённых женщин и детей, едва сводящих концы с концами, обвалившиеся стены лачуг и тощие остовы скотины. Хуайсан страшилась окружающего мира — неужели она едет в точно такое же место, где раны, оставленные войной, глубоки настолько, что закончившись, она продолжает собирать кровавую жатву. «Но эти люди не заклинатели!» — поражалась царящей разрухе молодая госпожа, тайком от брата отдав добрую половину своего обеда встретившейся старухе с едва дышащим ребёнком за спиной. — «Война была только между совершенствующимися! Почему страдают простые люди?!» — не понимала она, глотая слёзы стылыми ночами, сворачиваясь клубочком посреди маленькой повозки. Или дагэ специально выбрал именно этот путь, чтобы она подготовилась к худшему? «В Юньмэне так же!» — озарило девушку на четвёртый день, когда макушка в очередной раз встретилась с низким потолком из-за ухабистой, давно не ремонтированной дороги. Она жаловалась на пустоши Цинхэ? Ха-ха, там хотя бы тракты хорошие — широкие, камень к камню и ни травинки, ни ямки, а тут… Колёса, протестующе скрипнув, вновь попали в колдобину, а сестра Чифэн-Цзюня всерьёз задумалась — может, стоит замотать голову одним из покрывал, устилающих повозку изнутри? А смысл? Они уже на подъезде к Юньмэну. Думать об этом надо было дней семь назад. — Сколько от Шии до Юньмэна? — выбравшись на последнем привале из душной коробчонки, Хуайсан с наслаждением прохаживалась по жухлой траве. — Спрашиваешь только сейчас? — хмыкнул Минцзюэ, но видя недовольную складочку над тонкой переносицей, сдался. — Не близко, — ответил он, щуря глаза на солнечный диск, показавшийся на горизонте, — тысяча шестьсот сорок два ли*. — И никаких духовных мечей… — вздохнула девушка, начиная прыгать на месте, чтобы разогнать по затёкшему телу кровь. — А ведь на них путь бы занял всего половину дня! Если бы я сделала над собой невероятное усилие и проснулась до момента, как макушка горы окрасится в золотисто-розовый, если бы мы делали всего три небольших привала, то в Пристани Лотоса мы могли бы оказаться уже в час козы*! Двенадцать дней назад! Но вместо этого, я еду без малейшего намёка даже на самое крохотное оконце! Я даже была бы рада виду грязных колёс! Объездные тракты, глухие деревеньки (в основном, путники старались держаться подальше от поселений) лишь увеличивали время в дороге. Всё ради безопасности. Небольшой отряд, возглавленный лично Не Минцзюэ, не тянет на заклинательский — все спрятали сабли в широкие балахоны, в которые обычно кутаются наёмники, лица тоже закрыли. Для чего этот маскарад? И дагэ запретил слуг с собой брать… Как там А-Ю? Совсем одна в Цинхэ ведь осталась, бедняжка… Ужасно муторное путешествие, после которого она точно возненавидит подобный способ передвижения до конца своей жизни! Гладко выбритый Чифэн-Цзюнь хмыкнул — А-Сан выкрикнула это вслух. Мужчина привычным движением потянулся огладить отсутствующие усы, но наткнувшись на болезненно-чувствительную кожу над верхней губой, чертыхнулся. — Скучаешь по щётке надо ртом? — догадалась младшая сестра, упав на брата сверху. Широкая фигура воина осталась непоколебима, а Хуайсан словно врезалась грудью в тёплый камень. Хорошо. В рассветные часы так зябко. — Непривычно, — отметил мужчина, чувствуя лёгкий цветочный аромат, исходящий от волос и тонких рук, обвивших шею. Чем они ближе к Юньмэну, тем ласковей становилась мэймэй, предчувствуя скорое расставание. Минцзюэ, ощущая то же самое, позволял ей ластиться, думая, что раньше нужно было позволять делать ей это, да самому быть с сестрой приветливее. Вскоре он лишится последних крох тепла и одинокая скала, служащая неприступной крепостью для врагов Цинхэ, ополчится против своего же хозяина, пробуждая призраки-воспоминания. — Ты бы перекусила, — посоветовал глава Нечистой Юдоли, поднимаясь на ноги. — Скоро в путь, будешь жаловаться, что расплескала чай на своё прекрасное платье. — Прекрасное? — дева Не захлопала глазами. — Ты об этом? Она покружилась, демонстрируя грязно-коричневый плащ и выглядывающее из-под него дорожное платье: рубаху до колена с разрезами до бедра и широкие штаны серо-голубого цвета. Никаких украшений, ни грамма косметики — волосы заплетены в тугую косу и венчаются не шпильками, усыпанными самоцветами, а обычной доули. Так сразу и не скажешь — юноша или дева, с виду — служка при богатом господине. — Выглядишь лучше, чем в своих цветастых тряпках, — фыркнул Чифэн-Цзюнь. — На мальчишку похожа, но мы вот-вот пересечём границу Юньмэна и встретимся с Цзунхэем. — У которого мой свадебный наряд и паланкин, — дополнила Хуайсан, закатывая глаза. — Ла-адно, что у нас на обед? — Рисовые лепёшки и вяленое мясо, — дагэ вручил ей порцию еды. — Опя-а-ать, — протянула она, начиная жевать перчённые волокна говядины. До свадьбы осталось всего полдня.