2.7 Поклоны
В месяц цветения хризантем озёрная гладь украшена только лотосовыми листьями. Более кожистые, чем в месяц своего цветения, они обрамляют береговую линию, создавая ложное впечатление надёжности, но шагни на один из них — и ты пойдёшь на дно. Когда погода радует штилем, то вода застывает серебряным зеркалом. Лазурное небо в перьях облаков — оно и сверху, и снизу, но до последнего проще дотянуться, ощущая знакомую прохладу. Ваньинь погружает руки в воду, надеясь, что это поможет унять дрожь в пальцах. Рукава нижнего халата намокают, становясь полупрозрачными. Под ними выделяются ярко-синие, чуть выпуклые, вены. Мужчине кажется, что он видит, как ци и кровь движутся по сосудам и меридианам. Внутренняя пристань, начинающаяся сразу же за порогом обеденной залы, уже украшенной и готовой принять многочисленных гостей, пока пустует. Лишь одна богато украшенная лодка, больше похожая на миниатюрный кораблик, вырезанная из огромного древесного ствола, привязана к кнехту. В распахнутой драконьей пасти сияют перламутровые клыки; короткие лапы вот-вот загребут воду, поднимая кучу брызг; волоски изогнутых бровей, кажется, шевелятся от лёгкого ветерка — настолько искусна работа мастера. А лежащий на дне лодки мужчина, с безвольно опущенной в воду рукой, напротив, кажется не живым. Он проснулся раньше обычного с ощущением неминуемой опасности, ожидающей за порогом. Путаясь в одеяниях, он кое-как смог натянуть на себя нижнее платье и накинуть на плечи накидку, потерянную где-то в саду. Покинуть спальню пришлось через окно — за дверью ведь враг. Собственных шагов в предрассветных сумерках не слышно — только□▪□▪□
Мерное покачивание лодки на волнах озера непременно вызывало у неподготовленных людей лёгкий приступ паники — боязнь сверзиться в любой момент пересиливала желание казаться величественным. Приглашённые разоделись в пух и прах: длинные подолы и рукава тяжёлых, многослойных ханьфу и цюйцзюй пышными «хвостами» волочились за ними. Но гости поняли свою оплошность, когда пришло время выходить из повозок и пересаживаться в лодки — типичное средство передвижения для Юньмэна. Изящные остроносые, словно стручки сои, — для повседневных прогулок; короткие, малость округлые, с соломенными крышами наверху — передвижные лавки и закусочные; широкие, с мачтами и минимум четырьмя гребцами — грузовые; яркие, украшенные лентами, с пурпурными парусами и клановыми флагами — для гостей нынешнего бракосочетания. Бледные, вцепившиеся в борта или друг в друга и сходящие на берег гуськом адепты в золотых одеждах смешили Цзян Яньли, что непринуждённо стояла на самом краю лодки. Её не тревожила качка, равновесие девушка держала прекрасно. Пара гребцов споро двигала вёслами, и ладья стремительно приближалась к громко играющей музыке — праздничная процессия из Цинхэ уже прибыла. Ярко-красный паланкин на плечах рослых адептов Нечистой Юдоли возвышался над головами собравшихся на пирсе горожан. Когда до берега оставались считанные чжаны, гортанный выкрик «Х-ха-а-а!» сотряс не по-осеннему прогретый воздух. Не ожидавшие такого юньмэнцы шарахнулись в стороны от делегации из Нечистой Юдоли. Паланкин с невестой поднялся вверх. Ещё раз, и ещё. Музыканты прекратили играть, лишь барабанщики отбивали глухую, вызывающую дрожь внутри, дробь. К тому моменту, когда один из гребцов проворно завязал вокруг кнехта хитрый узел, самый высокий заклинатель в регалиях главы ордена протянул деве Цзян широкую мозолистую ладонь. Она приняла её и взошла на берег. — Благодарю, глава Не, — Яньли удивлённо воззрилась на мужчину — самой примечательной черты его внешности — усов, не было. Без них заклинатель выглядел куда моложе и легко мог сойти за ровесника А-Чэна и А-Ина. Поняв, куда смотрит старшая сестра будущего зятя, Минцзюэ весело ухмыльнулся, став похожим на мальчишку. — Ну, золовка, принимай невестку! — зычно объявил Чифэн-Цзюнь, подводя её к паланкину. Отведя в сторону ширму, дева Цзян заглянула внутрь. — Госпожа Не, — позвала она, протянув руку. Её ладони коснулись пальчики, спрятанные в инкрустированные драгоценными камнями золотые хучжи*. Крепко обхватив тонкое прохладное запястье, дева Цзян вытянула невесту из душной коробочки. Сложная причёска и головной убор добавлял брачующейся роста, и она казалась выше Яньли почти на голову! Старшая сестра главы Цзяна мелкими шажками, подстраиваясь под семенящую походку будущей родственницы, подвела её к лодке. В спины девушкам раздалось громогласное «Х-ха-а-а!». Ало-золотая ладья отошла от берега. — Я Вас держу, не бойтесь, — говорила дева Цзян, продолжая держать руку Хуайсан, в своей ладони. Цепочки, закреплённые на каждом хучжи и собирающиеся на запястье в широкий браслет, позвякивали. — Качается, — тихонько шепнула дева Не, размыкая слипшиеся от толстого слоя помады губы. Она ужасно боялась свалиться в воду, будучи облачённой в тяжёлое платье и увешанной кучей драгоценностей, демонстрирующих всем благосостояние клана, из которого вышла невеста. — Упаду… Дагэ опозорю… — Всё будет хорошо, — ободряюще улыбнулась Яньли, видя сквозь полупрозрачную вуаль девичий профиль. — Сейчас мы проплывём небольшой круг по Юньмэн, затем лодочник остановится в центре озера, и Вы перейдёте в маленькую лодку. Там место только для Вас и нет в ней ни скамеек, ничего. Лишь мягкое ложе, украшенное лотосами. — Ложе? — крупно вздрогнула Хуайсан, бледнея под слоем пудры. — О, нет-нет, ничего такого, — поспешила её успокоить сестра Цзян Чэна. — Это традиция. Вы должны лечь на дно лодки, а Чэн-Чэн… выловит Вас из озера. Старинная забава, не более. — Хорошо, — кивнула невеста, и её голос потонул в звоне многочисленных украшений. Со всех сторон раздавались приветственные крики — народ был рад за своего господина, что соединял себя сегодня нерушимыми узами брака. Длинные столы, заваленные угощением, дожидались горожан — каждому достанется чаша сладкого вина и тарелка снеди. До самой ночи торговцы, ремесленники и крестьяне будут поднимать чарки за молодых господина Цзян и госпожу Не. — Почти прибыли, — подсказала Яньли. Крохотная лодочка, вырезанная из светло-жёлтой древесины, мягко сияла рисунком золотых перьев мифической птицы Фэнхуан — символа женского начала. Хуайсан, чуть приподнявшись на носках, увидела то, о чём говорила дева Цзян — дно — одна сплошная перина, засыпанная маленькими подушечками и украшенная по краям крупными пурпурными и белыми лотосами. — Какой необычный цвет… — А-Чэн сам растил, — поделилась его сестра. — Сейчас ведь чуйюэ, не сезон для лотосов, но ему захотелось, чтобы они были в день свадьбы. Щёки девы Не обожгло багрянцем смущения и удовольствия. Неужели, ради неё Цзян Чэн… Хотелось скрыть появившуюся на губах неуверенную улыбку веером, но привычный атрибут скрывался в рукаве, да и всё равно её лицо скрыто вуалью. Противной, едва-едва пропускающей воздух. «Интересно, как он отнёсся к традиции фальшивой невесты? — подумала Хуайсан, вспоминая покалеченную руку Фуцуня. — Без восторга, наверное…». Выходи она замуж за уроженца Цинхэ, не будь они из знатного рода и живи в деревушке, далёкой от заклинательских дел, то «невестой» был бы дагэ. Обряженный в красное, он бы забалтывал Цзян Чэна, уверяя всеми правдами и неправдами, что именно он — наречённая. Старый, давно не практикуемый в крупных городах обычай. Брат очень вовремя вспомнил о нём в момент, когда есть те, кто против союза Цинхэ Не и Юньмэн Цзян. — Осторожно, — сопровождаемая репликами девы Цзян, невеста шагнула в лодочку-феникс и поразилась: она совершенно не качалась на воде, словно вмёрзла в лёд. Без применения духовных сил явно не обошлось. Стараясь как можно аккуратнее улечься, Хуайсан видела сквозь вуаль пронзительно-синее небо, напомнившее ей глаза матери. Она мало что помнит о ней, ни лица, ни голоса, только ощущения тепла и сладковатый запах розового масла. Была ли она рада увидеть свою дочь женой? Женой молодого главы Цзяна? — Я не знаю, — и за себя, и за покойную мать ответила девушка, ощущая, как лодка двинулась с места. С берега раздаётся гулкий бой барабана, перемешанный с подбадривающими криками собравшихся. Чуть приподняв голову и скосив глаза, невеста увидела петлю, затянутую на шее Фэнхуан. Бросивший этот длиннющий аркан мужчина в алом должен обладать поистине огромной физической силой и отменным глазомером. Как много дева Не не знает о своём почти муже. Верёвка сворачивается кольцами у ног Цзян Чэна, а раскинувший широкие крылья феникса всё ближе и ближе к пристани — заклинатель уже может различить роскошную золотую вышивку на носках алых туфелек, выглядывающих из-под подола. За спиной ощущалось присутствие Чифэн-Цзюня, хранящего за пазухой Третье письмо. Когда нос лодки уткнулся в деревянный настил, бой барабанов перекрыл голоса присутствующих. Неровный ритм, тум-тудум-ту-тум, оказался стуком сердца. Ведомый им, мужчина крепко обхватил тонкие женские запястья и, дождавшись, когда невеста выпрямится в лодке, под тихий испуганный вскрик, потонувший в очередной радостной волне пожеланий, обхватил тонкую талию ладонями и поставил девушку на доски пристани. Хуайсан, вцепившаяся в его плечи мёртвой хваткой, облизнула горьковатые от помады губы, радуясь, что под вуалью не видно застывшего на её лице выражения ужаса, перемешанного с восторгом. Сквозь многочисленные слои торжественных одежд прикосновение Цзян Чэна ощущалось так явно, словно коснулся обнажённой кожи. Крепкие сильные руки. От места соприкосновения этот странный огонь хлынул вниз, сосредоточившись внизу живота тяжёлым комом. Видя странный взгляд, направленный прямо ей в лицо, дева Не поначалу не поняла причины, отчего Цзян Ваньинь смотрел на неё столь… изучающе. Но затем, осознала, что до сих пор держится за него, а острые, чуть согнутые вниз кончики хучжи впиваются в золотые лотосы на широких плечах. Пожалуй, она слишком поспешно убрала руки, спрятав их в широкие длинные рукава. — Младшая сестра, — официальное обращение в устах дагэ звучало незнакомо, но Хуайсан всё равно откликнулась и легонько, чтобы не растревожить головной убор и вуаль, поклонилась ему. — Старший брат, — прохлада, исходящая от воды, тонкий, но сильный аромат лотосов, ощущаются гораздо ярче без вуали. Она не осмеливается поднять глаза ни на Минцзюэ, ни на Ваньиня, предпочитая рассматривать подогнанные вплотную друг к другу доски. Появившаяся в поле зрения ладонь, объятая серебристой змеей Цзыдяня, приняла чуть влажные, тревожно-позвякивающие золотом девичьи пальцы. Человеческий коридор провожал внимательными взглядами пару, что вот-вот преклонит колени в храме предков Юньмэна. Весёлый серебристый взгляд Вэй Усяня на пару с ласковым и ободряющим — Цзян Яньли; полный доброго участия — Лань Сичэня и ничего не выражающий — Лань Ванцзы; внимательный и оценивающий невесту — Цзиня Гуаншаня; мадам Цзинь смотрит с тенью мечтательности — на месте брачующихся она представляет своего сына и деву Цзян. Хуайсан обеспокоена — она не видит знакомой тульи ушамао. Гуанъяо не позвали? Широкие крылья Фэнхуан стелились по хрупкой девичьей спине и ложились на грудь, закрывая от дурных помыслов. Широкий пояс, украшенный бляхой в форме оскаленной пасти монстра — символа Цинхэ, сиял на солнце. Головной убор, украшенный небесно-голубым лазуритом и крупными озёрными жемчужинами — даром Цзян Чэна, скрывает сложную причёску из многочисленных кос, скреплённых друг с другом мелкими, с навершием в виде крошечных золотых лотосов, шпильками. Идущий чуть впереди глава Цзян, как и дева Не, был охвачен ало-золотым пожаром свадебных одеяний. Сверкающие в распущенной гриве зажимы оттягивали смоляные пряди, алые шнурки, вплетённые в косы на висках, тонкими змеями обхватывали пучок на макушке и прятались внутри золотой короны-лотоса, усыпанной рубинами. Свадебная корона, чудом уцелевшая в пожаре, видевшая не один десяток свадеб, но не всем принёсшая счастья в семейной жизни. Не артефакт, только украшение. Тяжёлое и оттягивающее волосы до такой степени, что к вечеру голова будет нестерпимо болеть. Осталось дождаться первых закатных лучей, когда можно будет покинуть празднество. Старейшины Цзян встречают молодых людей у входа в храм предков — сгорбленные возрастом фигуры в тёмно-пурпурных, почти чёрных, ханьфу сливаются с темнеющим за их спинами провалом в новую жизнь. Один держит в сухих, расцвеченных пигментными пятнами, руках маленький поднос, на котором стоит одна единственная чаша, полная до краёв вином. Второй обвязывает запястья Ваньиня и Хуайсан алой лентой. Они всё делают правильно: делают по маленькому первому глотку, держась за чашу правыми руками, затем меняются. Никто из них не чувствует вкуса напитка, в прочем, как и ступеней под ногами, но внезапно молодые люди оказываются внутри Храма предков. Под деревянными сводами тихо и прохладно. Чуть терпкий аромат дымящихся палочек благовоний внезапно отрезвляет деву Не. Осталось сделать последний шаг на пути к жизни в качестве госпожи Цзян. Словно подбитая ночным морозом пташка, занесённая сердобольным человеком, она оттаивает и начинает трястись. Тихий звон украшений разносится по стенам храма и выплёскивается за его пределы. Заминка не проходит незамеченной для собравшихся у подножия храма. Заклинатели переглядываются и озабоченно перешептываются, упоминая имя госпожи Не. Суровое лицо Чифэн-Цзюня темнеет. В самый неподходящий момент, Хуайсан чувствует, что ноги ей отказывают, и она не может опуститься на колени у табличек с именами родителей Цзян Чэна. — Меня ноги не слушаются, Цзян-сюн! — задыхаясь от ужаса, шепчет девушка, понимая, что вот-вот всё рухнет в тартарары. Такое простое и знакомое по учёбе в Облачных Глубинах обращение оказывает на молодого заклинателя благоприятный эффект: из плеч уходит напряжение и тиски, сдавливающие грудь с утра, ослабевают. Чуть повернув голову в сторону закусившей от напряжения нижнюю губу почти супруги, он позволяет на своём лице появиться беззлобной усмешке, появлявшейся на лице каждый раз, когда дева Не созналась в своём бездействии. — Всё получится… Сан-Сан, — в быстром зеленовато-карем взгляде мелькает благодарность и оцепенение отпускает девушку. Ваньинь и Хуайсан одновременно опускаются на колени, и, сделав по глубокому вдоху, как перед прыжком в воду, низко кланяются Небу и Земле, духам предков и своим семьям в лицах цзэцзэ, шисюна и дагэ. Отныне, они — Господин и Госпожа Пристани Лотоса. Ещё с мгновение собравшиеся смотрят на две фигуры в алом, а затем Пристань Лотоса взрывается криками радости и приветствия молодой госпожи. Небо расцветает сотней огненных цветов-фейерверков, запущенных с тренировочной площадки. Не Минцзюэ, комкая в руках сестринскую вуаль, усмехается — он верит, что этот брак будет счастливым.□▪□▪□
Тягучие переливы эрху, перемежающиеся со звонким чириканьем сяо, тонули в человеческой речи. Разные диалекты, звучащие мужскими и женскими голосами, раздавались со всех сторон. Островки спокойствия были лишь у стола, за который усадили гостей из Облачных Глубин, да у самого главного и почётного места, занимаемого женатым главой Саньду Шеншоу. Кроме него взгляды приковывали два молодых заклинателя-побратима. Недоумевающие взгляды празднующих, то и дело, обращались к гостям из Ланьлина. Среди них не было третьего героя Аннигиляции Солнца и по совместительству, третьего побратима. Неискренне (Цзян Чэн видел это так же ясно, как собственное отражение в зеркале по утрам) улыбающийся Цзинь Гуаншань отговаривался, мол, Лянфан-Цзюню нездоровится. Мягкая, официальная, улыбка Цзэу-Цзюня не подтверждала и не опровергала слов главы, а по словно выточенному из гранита лицу Чифэн-Цзюня сложно было что-то сказать в принципе. — И всё, же, странно, — подытожил круглолицый глава одного из вассальных орденов Юньмэна. — Неужто между триадой разлад? — Сиди и ешь, — посоветовал ему другой глава — сухопарый и седовласый (вовсе не от возраста). — Ты не на триаду полюбоваться пришёл, а поздравить нашего главу со свадьбой! — Неплохо Цзян Ваньинь продал холостяцкое житьё, — вмешался третий голос. — И резиденцию лучше прежней отстроил, и вот какой пир закатил… Пухлощёкий мужчина смущённо уставился в тарелку, заваленную кулинарными изысками. Ходил слушок, что дева Цзян приложила к некоторым блюдам свою нежную руку. Его собеседник едва смог подавить досадное шипение — за его левым плечом обретался невысокий господин в тёмно-зелёном. Он обладал приятной внешностью, увы, подпорченной застывшим на лице, в виде искривлённой линии рта и изломанной линии бровей, презрительным выражением. — Глава Ни*, — проглотив желчь, поприветствовали нового участника разговора заклинатели. — Глава Оуян, глава Ши, — неприятно улыбнулся мужчина, из-за чего от природы красивое лицо стало отталкивающим. — Ну, празднуйте. — Сделал гадость — на сердце радость, — пробормотал Оуян Кайгэ, подцепив палочками кусочек утки в корочке из дроблённых орехов. Услышь его Цзян Чэн, то согласился бы. И Вэй Усянь, хотя не в его правилах испытывать недовольство кем-то столь долгое время. Пожалуй, если сравнивать Цзинь Цзысюаня с Ни Чжуанчжуаном, то последний заберёт у Павлина ветвь первенства. Первый адепт Юньмэна предлагал случайно «потерять» приглашение, предназначенное главе соседнего клана, последние лет тридцать заявляющего о готовности, в случае чего, возглавить Озёрный край. — Глупость заразительна, — не переставая твердил Вэй Ин, морщась при одном только упоминании наследника, а ныне главы Ни. — Что его отец заявлял дяде Цзяну о несостоятельности удерживать планку одного из сильнейших кланов, что сам Чжуанчжуан теперь под тебя роет. Конечно, это ведь так весело — строить своё господство на костях погибших! Едва сдерживаясь, чтобы не отправиться на тренировочную площадку и выместить на адептах накопившееся за последние декады, Ваньинь сжимал и разжимал правый, украшенный Цзыдянем, кулак. Артефакт ещё не обернулся призрачным хлыстом, но уже посверкивал фиолетовыми искрами, выдавая раздражение молодого главы. Всё-таки, приглашение было направлено в клан Ичан Ни, а теперь этот господин отравляет жизнь присутствующим. Головная боль, предречённая в момент, когда золотая корона-лотос была закреплена на макушке, накатывала частыми волнами. Тупая, заставляющая морщиться, когда на её пике ломило виски, стянутые косицами, Цзян Чэн давил в себе желание ущипнуть переносицу. — Этот шиди забыл, зачем здесь находится, — из-за широкой спинки трона вынырнул Вэй Ин, и презрев воспитание, примостил бёдра на подлокотнике. Поймав пустой (возмущённый) взгляд Второго Нефрита, Первый адепт Юньмэна ослепительно улыбнулся ему и помахал. Лань Ванцзы отвернулся, сопровождаемый звонким смехом наглеца. Проследивший за яростно-сверкающим взглядом брата, Лань Сичэнь улыбнулся и обозначил поклон лёгким кивком. — О чём ты? — нахмурился Саньду Шэншоу, сталкивая шисюна на пол. — Посмотри в окно, глава Цзян, — сумерки, — мужчина, привалившись к трону, взмахнул широким чёрно-пурпурным рукавом, и, следуя за ним, Ваньинь увидел, как воды озера окрашиваются в розово-синий. Желанный вечер настал, а он даже не заметил. — Думаю, твоего отсутствия не заметят, — бросил Усянь. — В конце концов, завтра у всех будет прекрасная возможность узреть твой благородный лик ещё раз. А я, как твой помощник, прослежу за тем, чтобы все попали в отведённые гостевые покои, чтобы никто не подрался, и чтобы слуги привели всё в порядок для праздничного завтрака. — Ты сегодня трезвый, — отметил глава Пристани Лотоса, поднимаясь из-за стола. — Ах, мой шиди это заме-етил! — Вэй Ин смахнул с щеки несуществующую слезу. — Этот адепт знает, как важен для главы Цзяна сегодняшний день. Этот адепт не подведёт оказанного доверия! Иди давай, шиди. Сан-Сан заждалась! — Заткнись! — покраснел Цзян Чэн, вспоминая, что должен консумировать брак. — Всё будет хорошо! — сероглазый крикнул в спину младшему, подразумевая или завершение свадебного обряда, или пиршество. Неприметная дверца, скрытая за гобеленом с изображением герба Юньмэна, отрезала звуки праздника. После сотен свечей, пара закреплённых на стене фонарей, показались Ваньиню невероятно тусклыми. Оставшись наедине с самим собой, мужчина съехал спиной по стене и уткнулся лбом в колени, давая себе краткий отдых. Сегодня большинство слуг заняты, и переход между общими помещениями и жилым крылом пустует. Сжав между большим и указательным пальцами переносицу, Саньду Шеншоу едва слышно простонал, чувствуя облегчение. Головная боль немного отступила и следовало поскорее расплести волосы, чтобы не пришла новая волна, мстя за подавленную предыдущую. Стараясь идти как можно медленнее к покоям, всё равно у знакомых дверей Цзян Чэн оказался слишком быстро. Тихонько переговаривающие адепты, которым выпал жребий нести вахту в брачную ночь, при виде соткавшегося из теней господина замолчали и вытянулись, вскинув подбородки. Хотелось прогнать мальчишек — это его свадьба и он не хочет, чтобы были слушатели. — Свободны, — тоном, не терпящим возражений, приказал он. Пареньки, рассудив, что лучше получить наказание от старшего наставника, нежели быть высеченными Цзыдянем, поклонились и покинули место стражи быстрым шагом. Не давая себе времени на думы (у него и так был целый вечер), Цзян Чэн решительно толкнул дверную створку и перешагнул порог. Главная комната встретила темнотой и только узкая полоска золотисто-фиолетового света расчерчивает мрак. Мужчина идёт на свет и оказывается в полутёмной спальне. Выделяющаяся на фоне большого окна фигура в ало-золотом, со звоном десятка украшений, обернулась. — Глава Цзян, — Хуайсан низко поклонилась вошедшему, чувствуя, как в горле встал горький ком. Вот и всё. С момента, как её проводила сюда дева Цзян, прошло несколько изматывающих, наполненных страхами и волнением, часов. Ласково улыбающаяся Яньли, как могла, подбадривала приобретённую младшую сестру и вопреки традициям, оставила на прикроватном столике поднос с лёгкими блюдами и чай. Смелое предположение, что у новобрачной будет аппетит! Сладковатые лотосовые корни не желали прожёвываться, а чай казался пресным и без запаха, поэтому было принято решение не переводить еду попусту. Теперь уж точно игры закончились. Наутро она не встанет на саблю брата, не наденет больше серо-золотых одежд. Встав позади супруга (если тот позволит) Цзян Хуайсан вежливо попрощается с Не Минцзюэ и отправится заниматься делами, положенными замужней госпоже. В несколько шагов оказавшись подле не разогнувшейся из поклона молодой супруги, Ваньинь взял её за плечи и заставил принять вертикальное положение. В глаза ему она не смотрела, часто-часто моргая: то ли в глаз что-то попало, то ли это попытка не разрыдаться. — Ты боишься меня? — Цзян Чэн поморщился: вопрос был задан более резким тоном, чем хотелось. Словно он был недоволен. — Нет, господин, — тихо обронила девушка, кусая внутреннюю сторону губ. О, она боялась. Есть ощутимая грань между коллекционированием весенних сборников и применением изложенного в них материала на практике. Едва ли она вообще могла представить себя на месте разнузданных женщин, изображённых на страницах альбомов, а своим партнёром — Цзян Чэна. Хотя, иногда, в зыбкой хмари сновидений, приходил смутный образ кого-то знакомого, обладающего резковатым голосом, сильными, но нежными руками. Хуайсан не спит. Но руки двигаются отвратительно ме-е-едленно, словно она — бабочка, попавшая в свежий мёд. Жидкий, прозрачно-жёлтый, одуряюще-сладко пахнущий полевыми цветами, но крылышки настолько слабы, что остаётся лишь принять судьбу и пойти на дно. Тяжёлый головной убор выскальзывает из ослабевших рук и со звяком расстроенного музыкального инструмента падает на пол. За ним, тоненько побрякивая, падают шпильки-лотосы, хучжи и широкие золотые браслеты. Хуайсан остаётся простоволосой, как на похоронах. Но закончившуюся жизнь в качестве младшей сестры главы Не она уже оплакала, как велели традиции. Тогда о чём её траур? По скорой потере невинности? Она вовсе не невинна: телом — да, разумом — нет. Поэтому, всё ещё опасаясь поднять почерневшие глаза на супруга, она в абсолютной тишине опускается перед ним на колени и ослабляет пояс его одеяний, решительно сдёрнув вниз, к своим побрякушкам. Ногти цепляются за богатую вышивку, вытягивая золотые нити в некрасивые петли, она уже видит за многочисленными слоями ткани алые брючины, как всё заканчивается. Супруг отшатывается от неё, как от прокаженной, и, оставшись стоять на коленях, она, уже не скрывая страха, плачет, обнимая себя руками за вздрагивающие плечи. Терпко-пахнущая травами и свежестью тёплая скала нависает над ней, и лёгкие поцелуи-бабочки порхают по её лицу. Нахмуренный лоб, влажные солоноватые щёки, тонкие веки, дрожащие губы. Хуайсан цепляется за неё и сама пытается поцеловать в ответ — попадает куда-то в район подбородка, где кости нижней челюсти натягивают кожу особенно сильно, а затем, оттянув ворот, в горячую шею, прямо туда, где сильно́ движение крови. Ваньинь стонет от ощущения влажных губ на шее и сам распахивает полы многочисленных халатов, открывая доступ к беспорядочным поцелуям то в сгиб шеи, то в ямочку между ключицами, то в уголок рта. Ненавистная корона, наконец, сдёрнута с пучка, и оставшаяся масса волос, раскручивающимся жгутом, упала на спину. Девушка в его объятиях прижимается к нему так сильно, что становится больно, а он увяз пальцами в тяжёлой волнистой гриве, и, пользуясь этим, притягивает её к себе ещё ближе, чтобы запечатлеть на горьких от помады губах поцелуй. Он направляет их действия, добиваясь слаженности. Оперевшись на правую руку, мужчина нависает над супругой, выпивая её дыхание. Раскиданные на полу шпильки колют через платье, и Хуайсан недовольно стонет в губы Ваньиню, стукнув его пару раз по спине. Тогда он сам откидывается на пол и уже девушка восседает на нём, гладя его скулы, пока их языки переплетаются меж собой. Под огрубевшей кожей ладоней женские бёдра мелко дрожат, непроизвольно разъезжаясь в разные стороны, заставляя полностью лечь на крепкую мужскую грудь. Но не могут же они, в самом деле, заняться парным совершенствованием на полу? Или могут? Цзян Чэну жалко ранить нежную, умащенную маслами кожу Хуайсан валяющимися на полу заколками и прочей мишурой, поэтому он поднимается на ноги, прижимая к себе, словно величайшее сокровище, лёгкое женское тело. «Лишь бы не запнуться», — думает он, раз за разом возвращаясь к приглашающе приоткрытым губам. Тонким, но после многочисленных поцелуев, соблазнительно припухшим. Опустив девушку на постель, молодой глава отступает на пару шагов назад и начинает разоблачаться, не сводя потемневшего взгляда с жены, медленно сравнивающейся цветом лица с платьем. Она тоже не может отвести глаз, наблюдая, как спадает, словно старая кожа, ханьфу, обнажая сильное тело хищника. Закалённого в кровопролитных боях. Шрамы от мечей, стрел, клыков и когтей светлыми полосами и точками выделяются на чуть загорелой коже. Ваньинь переступает через нижние одежды и забирается на ложе к по-прежнему одетой Хуайсан. Раздевать её — словно снимать скорлупу с лотосовых семян — надо приложить некоторые усилия, особенно, когда молодая жена совсем не помогает. Стыдливо прячет взгляд и цепляется, до треска шёлка, в нижнюю сорочку. — Тшш, — успокаивающе шипит Саньду Шеншоу, покрывая обнажённое дрожащее тело. Пока одной рукой он гладит горящее лицо, пальцами второй он проникает в женское естество. Молодая госпожа Не выгибается дугой: ей больно или хорошо? Расцвеченный золотисто-пурпурным цветом огня потолок кажется таким далёким, а мужчина, владеющий её телом — так близко. Тонкие девичьи пальцы обхватывают полу возбуждённый член супруга, который начинает стремительно твердеть. — Да-а-а… — выдыхает ей на ухо Ваньинь, подаваясь вперёд и утыкаясь истекающей предъэякулятом головкой во внутреннюю сторону бедра. — Войди в меня, — горячечно шепчет Хуайсан, водя по мужскому естеству всё быстрее и быстрее, и, внезапно, пережав член у основания, направила его в себя. — Сделай меня своей, Чэн-Чэн, — он поражённо распахивает глаза, когда его пальцы, побывавшие внутри лона, блестящие от пряно-пахнущей смазки, оказываются обхвачены припухшими губами. Юркий язык проходится между фалангами, обволакивает влажным жаром, таким же, как внизу. И он входит, чувствуя, боль в прикушенных пальцах, видя выступившие слёзы в уголках болотных глаз. Он тянется сцеловать их, проникая глубже и слыша болезненный стон. Замерев, и дав отдышаться жене, Саньду Шеншоу отстраняется, чтобы в следующий момент ворваться в тело до упора. Хуайсан задушено кричит, морщится. Внизу всё будто пылает. Слишком резко и много — достоинство у Цзян Чэна… достойного размера. — М-м-м, не надо так резко, мне больно! — с мукой в голосе говорит она, видя, как бледнеет лицо напротив. — Нет-нет, не выходи так резко, ай! Ну что же ты какой порывистый… Ведь я не весенняя дева, чтобы принимать в себя сразу и всё! Цзян Чэн, ну куда ты?! Отшатнувшийся от столь резких слов, сбросивший с себя дурман страсти, мужчина посмотрел вниз и увидел, что теряющее твёрдость естество в тёмных разводах, в которых трудно не узнать кровь. — Чэн-Чэн, — Хуайсан подошла к мужчине и обняла со спины, спрятав лицо промеж напряжённых лопаток. — Давай попробуем ещё раз, — давя в себе неуместное желание рассмеяться, она провела ладонью по рельефному прессу и уместила правую ладонь над лобком мужчины, а левой начала круговыми движениями поглаживать кожу, под которой перекатывались мышцы пресса. — Потихоньку, не спеша, — девушка начала ласкать мужской половой орган, радуясь, что её покрасневшего лица не видно. Ощущения были странные — но не неприятные. Кожа там была нежной, бугристой от выступающих вен, а когда она обвела большим пальцем головку члена и чуть нажала большим пальцем в самый центр, её супруг на мгновение застыл. Можно было ощутить каждую напрягшуюся в его теле мышцу, а затем, так же внезапно мужчина расслабился и издал невероятно чувственный, низкий, рокочущий, подобно далёкому раскату грома, стон. — Ты же теперь мой муж, Чэн-Чэн, — продолжала бормотать молодая госпожа Не, становясь напротив Саньду Шеншоу. — Я никуда не уйду, и у нас будет много ночей, чтобы узнать друг друга получше… — Для невинной девы ты слишком много знаешь о мужском теле, — чуть заторможено, словно пьяный, говорил Ваньинь, покорно идя за женой в сторону ложа. — Не забывай, Цзян-сюн, мы вместе смотрели весенние картинки, — напомнила она ему, увлекая на чуть тёплые простыни. — Мои знания — поверхностны, и ты не представляешь, как мне тяжело говорить столько… пошлостей. — Пошлостей? — хмыкнул заклинатель, подперев подбородок кулаком. — Это не самое верное слово… Сан-Сан, — Ваньинь осмелился погладить, а затем немного сжать женскую грудь и, услышав довольный вздох, продолжил ласку. — Какое пришло в голову, такое сказала, — вдохнула она, придвинувшись поближе. — Хочешь целоваться? Столь наивный вопрос заставил мужчину чуть покраснеть и согласно промычать. — Сядь, — приказала девушка, держа в голове картинку из самого любимого сборника. — Ага, ага, не сутулься! Я сама! Стройные ноги обхватили его талию, и округлые бёдра оказались напротив его чресел, главу Цзяна повело. А уж когда тонкие пальцы зарылись в волосы и начали легонько массировать кожу головы… Поцелуи оказались выше всяких похвал! Неторопливые, не глубокие — иногда Хуайсан просто касалась его губ своими, а иногда они испытывали друг друга — кто с хриплым дыханием первым отстранится, чтобы набрать побольше воздуха и начать заново. Во время самого глубокого поцелуя, от которого перед глазами плавали цветные круги и чёрные точки, внизу живота скрутилось давящее чувство, и вдруг отпустило. Тело стало безвольным, словно утратило кости. Упав на бок, и утянув за собой тихонько взвизгнувшую от неожиданности супругу, Цзян Чэн тяжело дышал. Он выплеснулся, даже не прикоснувшись к себе. Спальня погрузилась во мрак — никто не заметил, как фитиль в фонаре прогорел. — Сегодня мы точно детей не зачали, — сонным голосом пробормотала Хуайсан, водя кончиками пальцев по своему испачканному спермой животу, и, пользуясь темнотой, облизнула, а затем, поморщилась. Горько.