Хозяйка Пристани Лотоса

      

3.3.1 Третий день

             Глава Цинхэ считал себя не самым удачливым человеком — если пришла неприятность, то жди, что за одной последует ещё и ещё. Эдакий горный обвал, последствия которого придётся устранять очень долго, тратя невероятное количество сил, чтобы в сухом остатке иметь лишь не подлежащие восстановлению обломки, да начавшие разлагаться остатки, которые нужно срочно предать огню, чтобы не началась эпидемия.              ║ В пору, когда Минцзюэ только-только вступил в отрочество (что выражалось в ломающемся голосе, то снижающемся до баса, то поднимающегося до писка и первой, куцей растительности на лице), отец взял его на ревизию подконтрольных клану земель. Никаких полётов на саблях, исключительно верхом. Отправились в начале осени, а вернулись к Чуньцзе*. Вчерашнему мальчишке пришлось терпеть и жар, и холод, и затекающую под ворот плаща дождевую воду.              И разгребать завалы — стоящую у подножья горы деревеньку завалило.              Безжалостная стихия за несколько фэней уничтожила всю окраину, и когда перед путниками предстало ужасное зрелище, Не Юньфат со свитой спешились, сняли плащи, верхние платья. Оставшись в штанах и нижних рубахах они смешались с деревенскими и принялись разгребать завал, а сделать это было непросто даже совершенствующемуся — многие валуны были с самих заклинателей из Цинхэ, известных статью и большой силой.              Рядом, то и дело, раздаются задушенные вскрики и рыдания, каменная крошка оседает на пропотевшем лице и внутри горла, под очередным убранным камнем ожидает перемолотое в труху тело ребёнка, женщины или старика. Его первой страшной находкой стала девочка лет пяти. Серое от каменной пыли личико было странно спокойным — должно быть, смерть застигла её во сне, пропитанное кровью платьице задубело и торчало колом. Когда Минцзюэ откопал её, то лишился речи — показалось, будто это мэй-мэй: такие же длинные ресницы, округлые щёчки, ямочка на подбородке.              «Она в Шии, с няньками, разучивает новую пьесу на пипа*», — успокаивал себя он, подхватывая лёгкое, холодное тельце на руки.              Деревянной походкой спустившись к деревенским, готовящим погибших к похоронам, он передал её кричащему мужчине, подлетевшему, едва увидел ребёнка. Наверное, кричащему — звуков наследник Не не слышал. Мужчина беззвучно открывал рот и трепал оглушённого Минцзюэ по плечу до тех пор, пока не пришёл отец и не завёл за свою спину.              — Наследник, иди, отдохни, — подталкивая сына к костру, у которого собрались отдыхающие, не в первый раз повторял глава Не, надеясь, что страшная находка не сломала его наследника.              — Мне показалось, это А-Сан! — непослушным от вязкой, перемешанной с пылью слюны, выкрикнул Минцзюэ, поднимая на отца слезящиеся глаза. — Скажи, что это не мэймэй!              Не Юньфат посмотрел на плачущего отпрыска и поджал губы. Так похож на него, но наследнику только предстоит обрасти бронёй, заматереть. Он соврёт, если скажет, что сам в его возрасте не был чувствителен к смерти, особенно, детской. Так уж сложилось, что на своей первой ночной охоте Юньфат потерял лучшего друга — обычная вылазка превратились в поле брани не на жизнь, а на смерть. Никто не мог предположить, что в старом ущелье окажется кто-то помаститее мелкой нечисти…              — Скажи! — требовал мальчишка, осмелившись стукнуть отца, к которому всегда относился с большим уважением и небольшой долей страха. — Скажи! Что это! Не! А-Сан!              — Это не твоя сестра, насл… сын. Не она, — спустя долгие фэни молчания, сказал заклинатель и сделал то, чего не позволял себе с тех пор, как сын взял в руки тренировочную саблю — крепко обнял и прижался губами к макушке. — Это не она.║              При всём своём хвалённом воспитании, манерах, воспетых простым людом, Лань Сичэнь был тем самым камнепадом — смертельным и неумолимым. Странно, что никто не видит в светящихся умом глазах стального блеска, но Минцзюэ удостоился чести узнать этого удивительного человека поближе, подойти вплотную, чтобы разглядеть, как под радужкой цвета елового мёда таится безжалостная сталь. Отчего-то молва забывает упомянуть, что Цзэу-Цзюнь, наравне со всеми участвовавший в Аннигиляции Солнца, к концу битвы был в ало-чёрном. Народу хочется верить, что есть в этом мире, полном бесчестия и страданий, некто возвышенный и благородный, чьего белоснежного ханьфу не коснулась грязь многочисленных пороков.              На сей пьедестал возвели Главу Лань, который, после свадьбы в Юньмэне, прозрачно намекнул, что желает поговорить. И вот, вместо того, чтобы заняться делами клана, прогоняя грусть от расставания с Хуайсан, Минцзюэ вынужден принимать участие в нудной чайной церемонии.              Цзэу-Цзюнь издевательски медленно вставляет палочки благовоний в подставку, зажигает их не с первого раза, стуча кремневищем излишне громко. Дальше — больше: громко гремит чашами, расставляя те на столике, вынесенном на террасу, отведённую под зимний сад, умудряется брызнуть в него кипятком. А какой противный оказался запах у благовоний… Тяжёлый, приторно-сладкий, оседающий на висках головной болью.              Второй брат расстроен. Не так. Второй брат в ярости.              — Я не доволен твоим… поведением, Первый брат, — вежливая улыбка скрылась за краем чаши, и остались лишь глаза, пристально следящие за каждым движением собеседника. — Взаимное доверие — основа дружбы*. Разве не этого принципа мы придерживаемся, Первый брат?              — Придерживаемся, — Минцзюэ, словно нашкодивший мальчишка, прятал взгляд, как мог, занимал подрагивающие руки чашей с чаем. Ни сделав ни глотка, он наклонял её из стороны в стороны, рискуя расплескать напиток.              Цзэу-Цзюнь, вдыхая тонкий аромат, рассматривал смурного побратима сквозь лёгкую дымку пара. Упёртый, как тысяча ослов! Знает ведь, что оказался неправ, а извиниться не торопится.              ║ О гибели, едва не настигшей Цзинь Гуанъяо, Сичэнь узнал совершенно случайно, когда наследник Цзинь сопровождал адептов, направленных на обучение в Гусу. Конечно, как прежде, уже не будет — Облачные Глубины не способны принять учеников из всех орденов, желающих отправить своих адептов внимать мудрости одного из великих орденов, но отказать ближайшему соседу было невежливо. Особенно, когда на кону стояла поставка древесины из Ланьлина по сниженной цене.              — Прошу прощения за дерзость, — в новой беседке, увитой лимонником, расположились Глава Лань и наследник Цзинь, — но Вас что-то гложет, наследник Цзинь? Вы выглядите не очень хорошо. Как глава Цзинь? С ним всё в порядке? А Ваша матушка? Как её здоровье?              Цзинь Цзысюань бросил на приветливо улыбающегося молодого главу мимолётный взгляд. Но даже за эту мяо Сичэнь разглядел в золотистой радужке мужчины злость и обвинение.              «Как интересно», — подумал Цзэу-Цзюнь, наливая себе новую порцию чая и взглядом спрашивая у гостя позволения наполнить его чашу.              Наконец, когда держать паузу стало непозволительно, Цзысюань прошипел:              — Этот гуев Чифэн-Цзюнь!              — Первый брат был с визитом в Ланьлине? Когда? — глава Лань не смог скрыть своего изумления. В последнем письме Минцзюэ ничего подобного не упоминал.       Красивое лицо наследника Цзиня (в котором мало что было от отца, гораздо больше — от матери) пошло красными пятнами. Тонкие, благородного очертания губы искривила злая усмешка, сделав Цзинь Цзысюаня совершенно неузнаваемым. Даже во время стычек с Героями Юньмэна злость, уродующая и удушающая, не овладевала им, как сейчас.              — На днях, — проскрежетал наследник самого богатого клана Поднебесной. — Ворвался, как к себе домой и едва не убил Гуанъяо! Я успел в последний момент! Ещё бы немного и!..              Тонкая, до полупрозрачности стенок, чаша хрустнула в руках главы Лань.       — Что сделал Первый брат? — медленно просачивающийся кипяток обжигал ладонь.              — Едва не утопил его! — Цзысюань вскочил на ноги, начав нервно мерять беседку шагами. — А эта его неправильная ци! Да она же губит всё живое! Напал на Гуанъяо, махал саблей, кричал о том, что он предатель! Как заведённый! «Предатель! Предатель!», тц! — совершенно неблагородно он завершил своё возмущённое восклицание прицыкиванием. — Сделайте с ним что-нибудь, глава Лань, это же Ваш побратим! А не то, когда встану во главе клана, не пожелаю иметь дел с Цинхэ!              Чаша, с глухим звуком, обратилась в десятки мелких осколков. Многослойное одеяние спасло колени от участи быть ошпаренными.║              — Друга без изъяна не бывает; если будешь искать изъян — останешься без друга, — процитировал старинную пословицу Цзэу-Цзюнь, рассматривая увядающий сад за спиной главы Не. — Если ошибся дорогой, то можно вернуться; если ошибся словом — ничего нельзя сделать, Первый брат.              Минцзюэ поморщился: Сичэнь был зол. Весьма зол. Привычка цитировать правила собственного ордена или пословицы значила, что непоколебимый Первый Нефрит пытается вернуть себе душевное равновесие, как-то приспособить под свою картину мира происходящее. Ну вот почему, почему именно ему выпадает сомнительная честь слушать весь этот сборник древностей и премудростей?              «Предуростей!», — сердился Минцзюэ, зло хлюпая чаем, зная, как это не нравится Сичэню.              Наконец, настал момент, ради которого глава Лань напросился в гости к побратиму.       — Первый брат может рассказать причину, по которой решил, что Третий брат причастен к покушению на жизнь молодой госпожи Не? — видя, как побледнело лицо напротив, Первый Нефрит вполне мог бы гордиться собой — мало кто способен вызвать подобную реакцию у бывалого вояки, однако, повод был по меньшей мере, неподходящим.       Не Минцзюэ не обманывался ни на мяо, чтобы не понимать, к чему всё идёт. Но слова, как назло, всё равно не шли. Для такой деликатной ситуации речь на пару свитков не приготовишь даже при наличии прорвы времени до судного часа.       — Я был ослеплён яростью… — тяжело вздохнув, начал Чифэн-Цзюнь. — Был не в себе от того, что кто-то посмел покушаться на жизнь А-Сан… Старейшина Ёу затаил обиду на моего отца и спустя столько лет подговорил внука покрыть отравой некоторые блюда, привезённые сватами из Юньмэна. Да я же писал тебе!       — И сколько листов бумаги пожрал огонь, прежде, чем мне попала конечная версия письма? — прекрасное лицо Лань Сичэня не дрогнуло ни одним мускулом. — И почему именно А-Яо?       — Некоторые слова, сказанные старейшиной, посеяли семена сомнения в моей душе, — отведя взгляд, пробурчал Минцзюэ. Он и сам не очень хорошо помнил происходящее — только ощущения всепожирающего гнева и жажды мести. — Я имею в виду, пробудили те, что были брошены ещё во время Аннигиляции Солнца. Каким бы хорошим шпионом ни был Гуан… Третий брат, а всё-таки, он принимал участие во всех бесчеловечных пытках Вэнь Жоханя.       — Но только так он мог к нему пробиться, — осадил побратима Первый Нефрит утомлённо прикрыв глаза.       Сия тема — верности Цзинь Гуанъяо братству и заклинательской Поднебесной не раз становилась главенствующей в спорах глав. Сичэнь был уверен в необходимости тех злодеяний, что творил Третий брат, будучи в стане врага, тогда как для Минцзюэ подковёрная игра была самым низким способом заполучить победу. А между тем, сам и хватался за послания шпиона, как утопающий за соломину.       — Да извинюсь я перед ним, извинюсь! — громкий рявк спугнул редких птиц, свивающих гнёзда на горе. — Твои цитаты меня убивают! Ещё погладь бородку с довольным видом, в точь-точь дядя будешь!              — О, так значит, мы с наставником Лань действительно имеем великое сходство… — вежливая улыбка, вновь появившаяся на лице главы Облачных Глубин, бесила не меньше цитирования. Сичэнь зол и быстро успокаиваться не собирается. — Что ж, старейшина Лань оказался прав, и этот юный и неопытный заклинатель проиграл пари. Надо будет на обратном пути купить инжир в фисташковых орехах — любимое лакомство старейшины…              — Сичэнь! — заорал во все лёгкие Чифэн-Цзюнь.              — Ещё чаю, Первый брат? — мужчина в белом с издевательско-ласковой улыбкой поднял чайник и слегка тряхнул, чтобы жидкость внутри булькнула о стенки.       Но то было два дня назад.              Второй брат, со всей возможной вежливостью простился и отбыл в Облачные Глубины. Минцзюэ, провожая взглядом фигуру в белом, очень быстро слившуюся с клубящимися над Шии облаками, сплюнул. Сичэнь его не простил, и снизойдёт до милости лишь тогда, когда получит доказательство примирения Первого и Третьего братьев.              — Да к гую под хвост! — новая порция горькой слюны вязала язык, и мужчина вновь сплюнул.              Есть один способ избавиться от проблем (на самом деле — нет) на некоторое время.              Вино.              Пробравшись в погреб, словно вор, глава Не вынес четыре кувшина «Крови демона», решив, что этого будет достаточно, ибо напиток крепкий, как раз для адептов Цинхэ, которым нужно нечто посильнее, чем рисовое или сливовое вино. Поднося первую чашу к губам, заклинатель думал, что завтра очень пожалеет о малодушном решении напиться.              И не ошибся.              Противный шорох металла о камень разбудил похлеще ора сестриных птиц. Тонкие подошвы туфель прислуги шуршали по каменному полу резиденции Цинхэ. Или это шорох щёток? Минцзюэ не удивился бы, выйди он за порог кабинета и окажись ослеплённым начищенными до зеркального блеска каменными плитами. Всего пара декад, как мэймэй покинула Шии, а такое ощущение, словно прошла пара лет и скалу медленно затягивает паутиной запустения. Даже её любимый птичник (который только предстояло перевезти в Юньмэн) и тот поутих, а ведь птичий гомон, порой, перекрывал крики тренирующихся адептов.              Минцзюэ тосковал. Страшно и неотвратимо.              Сестра, несмотря на все свои типично-женские причуды — вроде ежегодной смены штор в парадной столовой и главной галерее, или покупки новых, устойчивых к непростым погодным условиям Цинхэ растений, оставалась для мужчины отдушиной. Было что-то болезненно-нежное в вечерах, сопровождающихся тихим перебором пипа, треска огня в очаге и мягкого журчания чайного настоя, золотыми волнами изливающегося из короткого глиняного носика. На вкус заклинателя любой чай или водянистый, или крепкий (что предпочтительно); музыка или громкая, или тихая; а Хуайсан даже дома стремится одеться так, словно вот-вот начнётся праздник. Но видят небожители, как он по этому соскучился!              Вернувшись после свадебной церемонии в Нечистую Юдоль, он понял, что при всей своей занятости, не знает, куда себя деть. Между визитом Лань Сичэня и позорной пьянкой в одно горло, ноги раз за разом несли его в женское крыло. Поставленная на место, отремонтированная дверь встречала его новыми трещинами, оставленными впечатляющей силой Второго Нефрита Гусу. Чифэн-Цзюнь знал, что по ту сторону дверной створки, увы, его никто не ждёт, и покои, раз за разом, встречали его полутьмой, идеальным порядком (чего в покоях Хуайсан не бывало отродясь) и крепчающим запахом пыли.              Но сейчас идут приготовления к приезду госпожи Не. По всей горе армия служанок наводила блеск и чистоту, особенно, в заброшенных покоях — весь день комнаты госпожи Не Хуайсан проветривались и окуривались её любимыми благовониями. Курильницы-лотосы до сих пор стояли в женских покоях, устилая пол сизым дымком.              И вот сюда он пришёл в подпитии и заснул, зарывшись в излишне-мягкие валики. Девушкам придётся вновь наводить порядок в покоях бывшей госпожи.       Свадьба мэймэй стала ударом не только для Минцзюэ, но и для старейшин, а уж кандидатура зятя стала для них полной неожиданностью. Хотя, мужчина фыркнул, закрывая окна в сестринских покоях, это не помешало им по возвращении вновь завалить его стопками портретов потенциальных невест.              Присев на край постели, заклинатель подпёр щеку кулаком и задумался: как обращаться к Хуайсан? Согласно этикету, или по-старому? Минцзюэ надеется, что не совершил ошибку, отдав её в столь далёкий от собственных земель клан, что там к ней относятся с почтением, но разве два дня — показатель? Времени пройти должно гораздо больше, чтобы молодые люди притёрлись друг к другу, став половинками одного целого. Цзян Фэнмяню и Юй Цзыюань это так и не удалось, а Минцзюэ всё равно ничего не может сделать — мэймэй больше ему не принадлежит — у главы Цзяна на неё теперь прав куда больше.              Какие теперь слухи пойдут по заклинательской Поднебесной? Чифэн-Цзюнь готов поспорить на кругленькую сумму, что большая их часть пойдёт из Ланьлинь Цзинь, растворяясь в толках торгашей, крестьян и заклинательских кланов. Глава почти истреблённого клана и старая дева, замечательная пара, не так ли? И всё будет упираться в богатство Цинхэ Не; главу, купившего единственной сестре супруга и подрядившегося платить за весь Юньмэн Цзян.              Только это неправда.              Зная Саньду Шеншоу, глава Не бился об заклад, что лет через десять зять вернёт ему всё до последнего юаня, не такой он человек. Славное воспитание, но дрянной характер. Как с таким будет уживаться мэймэй?              «Не мои проблемы!» — он мотнул головой и поднялся с кровати, разладив цветастое покрывало. На душе было неспокойно, как и всегда, когда дело касалось Хуайсан.              — Глава Не! — ахнули возникшие на пороге служанки.              Самая старшая — пухлощёкая А-Фу упёрла кулачки в пышные бока и нахмурилась.              — Вас по всей горе ищут, а Вы в покоях молодой госпожи прохлаждаетесь! Марш отсюда! — нисколько не пугаясь гнева Чифэн-Цзюня, приказала она.              Минцзюэ, мужественно отцепив одну из ладоней от трещащего виска, показал знаком, что приказ понят.       — Ох, горе Вы наше! — смягчилась женщина, просеменив к постели и помогая ему подняться на ноги. — Чего глазами хлопаете? — прикрикнула она на топчущихся у порога девушек. — За уборку! А-Инг, ты будто вчера родилась! Иди за свежими простынями! А-Дян, сними постельное, ну!              Девушки, будто очнувшись, споро принялись за уборку.              Поддерживая не твёрдо держащегося на ногах господина, служанка негромко ругала его:              — Что Вы расклеились-то? Замужество — счастье! — А-Фу вела его служебными коридорами к купальням.              Усадив мужчину на скамью, она, поднатужившись и крякнув, опустила тугую металлическую ручку вниз. С тихим рёвом в каменную чашу полилась горячая вода, затапливая комнату паром.              — Сестрёнка Ваша сегодня приезжает, а Вы будете её встречать запахом перегара? Хорошо же, ага… — служанка ругала главу, одновременно наливая в воду ароматические масла. — Готово, господин! Отмокайте, а я за свежим исподним пойду!              К приезду дорогих гостей всё было готово: и резиденция, и сам глава. Дожидаясь, когда между низко опустившихся на Шии облаков, утопивших город в молочной хмари, мужчина силился рассмотреть пурпурные всполохи клановых одежд. Так старался, что пропустил — Цзунхэй коснулся его плеча, заставляя опомниться. Из облака вынырнула процессия в цветах Юньмэна и начала снижаться.              Блуждая взглядом по прибывшим, Минцзюэ никак не мог найти сестру.       — Ух, голова закружилась! — звонкий и знакомый женский смех заставил Чифэн-Цзюня присмотреться к гостям повнимательнее.              Нашёл!              Госпожа в дорожном платье, с волосами, убранными в узел замужней женщины, прижималась к груди Саньду Шеншоу и тихонько взвизгнула, когда сильные ладони сомкнулись вокруг тонкой талии и сняли её с зависшего над землёй меча.              Цзян Чэн убрал Саньду в ножны, и, разглядев широкую фигуру Чифэн-Цзюня, стоящую у подножия лестницы, двинулся навстречу. Хуайсан последовала за ним.              — Глава Не, — поклонился молодой заклинатель шурину.              — Глава Цзян, — вернул поклон хозяин Нечистой Юдоли.              — Глава Не, — Хуайсан опустила глаза, рассматривая пурпурный подол дорожного платья и выглядывающие из-под него носки чёрных сапог.              — Госпожа Не, — приветствие не лежало на языке, словно досадный хрящ, попавшийся в сочном с виду куске мяса. — Добро пожаловать в Нечистую Юдоль.              Хуайсан ужасно хотелось броситься брату на шею, как прежде, но она подавила в себе этот порыв — не должно замужней женщине виснуть на мужчине, пусть это и старший брат. Но она ни на мяо не переставала думать о человеке, заменившем ей и отца, и мать. Прошло всего лишь два дня, но теперь всё изменилось до неузнаваемости: странно и чуждо чувствовать себя гостьей в своём же доме.              Прежде она встречала Минцзюэ, а теперь — он.