3.3.2 Третий день
«Так вот где выросла Хуайсан…» — Цзян Чэн, задрав голову, рассматривал высящуюся громаду скалы, чья вершина была укрыта от взгляда нависшими над Цинхэ дождевыми тучами. Молодой мужчина провёл по бедру ладонью и досадливо поморщился — они летели сквозь облака, и одежда потяжелела от влаги, не говоря уже о том, что на высоте всегда холодно. Это место… Не Минцзюэ, идущий впереди, и как хозяин, показывающий гостям своё жилище, идеально вписывался в коридоры, вытесанные в глуби скалы, тогда как семенящая по правую руку главы Цзяна супруга, казалась с каждым шагом всё меньше и меньше. Каменные стены давили на неё, заставляли кутаться в дорожный плащ так сильно, как этого не было в полёте. Хуайсан украдкой улыбалась, рассматривая трепещущее пламя многочисленных факелов, здоровалась со встречающимися адептами и слугами, а те в ответ низко кланялись, величая «госпожой Не». Ей это не нравится. Её не было дома почти две декады, и за столь короткое время отношение к ней резко изменилось. Как так?! С каждым подобным приветствием улыбка девы Не увядала всё сильнее и сильнее, и когда пришла пора разделиться — у входа в женское крыло её ждала пара служанок, в то время, как Цзян Ваньиню и свите предлагалось переночевать в гостевых покоях (это совсем в другой стороне резиденции), молодая жена стала молчаливой и печальной. Поклонившись мужчинам, она скрылась за резной дверной створкой, в которой глава Цзян узнал работу мастеров из Юньмэна. — Часа достаточно для отдыха? — осведомился у гостя глава Не. — Более чем, — кивнул Ваньинь. — Я пошлю за тобой слугу, глава Цзян, он проводит тебя на ужин, — сказал Чифэн-Цзюнь. Оказавшись в отведённых комнатах — не верилось, что над и под ним несокрушимая толща камня, мужчина присел на край постели. Цинхэ оказалось менее суровым местом, чем казалось. Но к бывшей молодой госпоже оно отнеслось, как к посторонней. Ваньиню не терпелось расспросить её о причинах внезапной грусти, но будет ли этот разговор уместен спустя продолжительное время, когда Хуайсан вернётся в Пристань Лотоса? Сейчас им никто не позволит остаться наедине, и на ужин её не позовут — не женское это дело, при мужских разговорах присутствовать. Далёкой до войны ему казалась свадьба с некой благородно рождённой девой, и вот уже два дня как он в статусе женатого господина. Несколько раз покойная матушка поднимала разговор подобного толка и неизменно натыкалась на протест со стороны наследника. Торжества в Юньмэне, на которые съезжались главы вассальных орденов вместе со своими детьми, были неплохим плацдармом для налаживания связей. В том числе, матримональных. ║ Едва Цзян Чэну исполнилось тринадцать лет, как он заметил, что на крупных празднествах подле него появляется всё больше и больше девушек из вассальных, и желающих попасть под покровительство, кланов. При этом, юноша явно видел, как матери-тётушки-бабушки-мачехи подталкивают алеющих щеками воспитанниц в его сторону, что-то наговаривая им на ушко. А уж вечерний разговор с отцом… Не иначе, как матушка настояла. — Дева из клана Чжун вошла в брачный возраст, — отметил Цзян Фэнмянь после Праздника речного розлива, когда озеро Юньмэн непременно наполнялось новой водой из подземных рек. Визитов в личные покои отца мальчик всегда ожидал с большим нетерпением — только почтенный отец и он. Ни гневных окриков матери, ни мягкого участия сестры, ни веселья и перетягивающего всё внимание на себя Вэй Ина. Только они вдвоём. — И что? — сдув упавшую на лицо прядь, мрачно поинтересовался Чэн, катая по тарелке рисовый колобок в чёрном кунжуте. — Девчонки — глупые, и могут только говорить о платьях, вышивке и танцах! — К сестре у тебя такое же отношение, А-Чэн? — ласково глядя на сына, спросил глава озёрного края, задумчиво разглядывая плывущие по тёмной воде лодки, освещающие себе путь закреплёнными на носах золотистыми фонариками. Порой Цзян Чэн мечтал оказаться единственным сыном своего отца. Никакого Вэй Ина. Вот бы он погиб от голода в подворотне, или на ночной охоте вместе с родителями… — Что-о-о?! — округлил глаза наследник, подпрыгнув на своём месте так борзо, что колени ударились о столешницу и вся утварь на деревянной поверхности забренчала. — Я бы никогда!.. Это же Яньли! Она же… Мужчина, отбросив за спину тяжёлую гриву чёрных волос, украшенных косами с вплетёнными в них пурпурными шнурками, деликатно рассмеялся, прикрыв ладонью рот. Сколь поспешен и категоричен в выводах его юный наследник, сколь многому ему предстоит обучиться, и сколь много понять. — У тебя совсем нет аппетита, А-Чэн? — посетовал он, и, перегнувшись через стол, мягко, но ощутимо провёл ладонью по мальчишеской макушке. В этом весь Цзян Фэнмянь — показательно мягкий и уступчивый, но попытайся проткнуть насквозь, и клинок сначала упрётся, а потом сломается о спрятанное за слоями лебяжьего пуха и хлопковых коробочек нефритовое основание. Мягкая сила даёт порой куда больший эффект, нежели грубая.║ Мог ли подумать Ваньинь, что в Гусу Лань ему встретится дева, о которой сложится двоякое мнение, заставляющее хвататься за голову и теряться в собственных мыслях? ║ Типичные разговоры о тряпках, искусстве, веерах — Цзян Чэн был готов грудью броситься на Саньду, лишь бы оборвать поток слов, непрестанным потоком льющегося из накрашенного (против правил) рта девы Не. Или заставить молчать её более приятным способом… Шалости, вроде «позаимствованных» у адептов Ланьлинь Цзинь одежд, когда те после тренировки отправились освежиться — ну какая благородная дева унизит себя подобным? Но вот она, стоит на пороге их с Вэй Ином домика, краснощёкая, тяжело дышащая, и прижимающая к груди ворох бело-золотых одежд. И шисюн позади высится, улыбаясь во все зубы, отягощённый точно такой же кучей тряпья. — Как бы наследник Цзинь ни кичился своими манерами и происхождением, — скинув одежду на пол и плюхнувшись на неё сверху, сказала Хуайсан, выпрастывая из широкого рукава шёлковый платок и промокнув им лоб, — а потеет он точно так же, как остальные совершенствующиеся! Вэй Ин, глотнувший воды, подавился и разразился громким хохотом, перемежающимся с лающим кашлем. — Де… кха-кха! Дева Не! — тяжёлая ладонь шиди выбила из груди остатки воздуха. — Это правда! — воскликнула ничуть не смущённая приглашённая ученица, скатившись на пол и начав рыться в украденных буфу. — Вот! Можете убедиться, молодой господин Цзян! — под нос Ваньиню был сунут буфу, выглядящий дороже остальных. Он отшатнулся под аккомпанемент хохота своего шисюна. Ужасно! Эти двое понимают и поддерживают друг друга в премерзких шутках! А если дева Не влюблена в Вэй Ина? Они проводят вместе всё время, когда юноша не занят рыбалкой, вылазками в Цайи и попытками сдружиться с Лань Ванцзы! В груди наследника Цзяна потяжелело, а к горлу подкатил горький ком желчи. Правду ведь говорят, что удачны те пары, в которых партнёры похожи друг на друга. А в чувстве юмора что шисюну, что деве Не — не откажешь, оба любят посмеяться и напакостничать, делая невинные лица. И если Вэй Ин, попавшись, отхватывает суровое наказание от старейшины Ланя, то Хуайсан чудесным образом (и имя ему — родство с главой Не) избегает ферул, лишь переписывая правила. Конечно, Вэй Усянь может похвастаться лёгким нравом и способностью флиртовать с хорошенькими девушками направо и налево. При этом, ни одна из них не обижалась, если все «отношения» заканчивались на паре комплиментов, прогулке по пирсу с байками с недавней ночной охоты, или помощи в переноске тяжестей, вроде корзин с локвами. Скорее, и ему, и им нравилась сама мысль на несколько фэней очутиться во взрослом мире, где, казалось, существуют лишь скрытые тенями и зарослями беседки, в которых можно уединиться для поцелуев и милых глупостей, проговариваемых шёпотом. Подобная лёгкость в общении Цзян Чэну была недоступна: есть старшие, есть равные, есть слуги. Девушки, как отдельная категория, для него не существовали (за исключением цзэцзэ). Они просто боялись подойти к вечно хмурому наследнику Цзян Фэнмяня, пугаясь недоброго сине-фиалкового взгляда. Шисюн не был таким уж бесстыдником, как его малевали, он искренне восхищался нежной девичьей красотой и очень уважал девушек, будь те заклинательницами, или простыми горожанками, осмелившимся подойти к нему и сказать комплимент его красивым глазам. Для каждой из них А-Сянь находил доброе слово, вызывающее счастливую улыбку. А для Хуайсан он был готов неподвижно (!) сидеть целый час, пока она старательно вырисовывала тончайшей кистью каждую чёрточку на разложенной на столе бумаге. Цзян Чэну написать портрет дева Не никогда не предлагала…║ Тем не менее, Хуайсан принадлежит ему, и Вэй Усянь совершенно не имеет права подойти или заговорить с ней, если на то не будет его, Цзян Ваньиня, воли. Да и вчерашнее соитие, от воспоминаний о котором тяжелело в паху, было очень… сладким, до головокружения и поджимающихся пальцев ног. Такое удовольствие шисюну недоступно. Не с Хуайсан. — Вы готовы отправиться в купальни, глава Цзян? — поинтересовалась дородная служанка, заглянув в покои и дождавшись утвердительного ответа, скрылась за створкой. Причудливый, и вместе с тем, одинаковый в своей сути Цинхэ — виляющие в разные стороны коридоры-змеи, из которых внезапно выскакивают то юные адепты, торопящиеся по поручениям старших; то собирающиеся в патруль воины, от поступи которых по камню проходит дрожь; то легконогие служанки (кажется, одинаковые везде), перебрасывающиеся безобидными подколками с несущими дозор внутри резиденции. В Пристани Лотоса также, только вместо стылой породы — тёплая древесина. …но вот каменные чаши, полные зеленоватой от травяного настоя воды — выше всяких похвал! Ни одна древесина не выдержит столь огромного веса, и насладиться монструозной, размером с пруд, купелью можно только в Нечистой Юдоли! Откинувшись спиной на прогретый камень, Цзян Чэн подумал, что потомки мясника знают толк в удовольствиях! Освежившись и завершив причёску тяжестью короны, ставшей уже привычной, Ваньинь, в сопровождении правой руки главы Не отправился на ужин. Видя бинты на травмированной Цзыдянем руке, он не подумал извиниться. Эта шутка была слишком жестокой, этот обычай — слишком варварским. Ему ещё представится случай обсудить это с супругой. — Глава Цзян, приветствую! Прошу присоединиться к трапезе! — Чифэн-Цзюнь простёр руку над уставленным яствами столом. — Благодарю, глава Не, — чуть поклонился мужчина, сев напротив шурина. Стук палочек о края причудливо расписанных мисок чем-то напоминал бессмысленный музыкальный ритм. Стук опустошаемых винных чаш о столешницу казался то тонким, как лёгкий толчок язычка предсказателя судьбы — колокольчика чжаньфэндо, то грубым, как столкновение металлического наконечника стелы о доспех. — Я не получал от тебя писем, в которых упоминалась бы сумма, требуемая на восстановление Пристани Лотоса, — хозяин Нечистой Юдоли начал неприятный разговор, которого просто не могло не быть. Молодой глава Юньмэна поморщился, словно от зубной боли. — Выделенных средств — достаточно, — проговорил Цзян Чэн, делая вид, что нет ничего интереснее столешницы. — Ярмарка в Юньмэне обещает изрядно пополнить казну. Мы сняли хороший урожай лотосов — партии семян и корней раскуплены целителями, в том числе, из Вашего ордена, подчистую. За хорошую цену. — Слыхал, слыхал, — отозвался Минцзюэ, разливая чай по пиалам. Придвинув чай зятю, он продолжил: — Вы не особо повысили цену за сырьё. От Вас ждали обратного и готовились искать новых поставщиков. Все гонятся не за качеством, а за ценой. — Повысить цену всегда успеем, — глава Цзян вдохнул пряно-горьковатый пар, прежде, чем сделать первый глоток. — Нам требуется не столько пополнить казну, сколько заверить, что договорённости, достигнутые ещё моим отцом, по-прежнему в силе. — Очень мудро, — одобрительно кивнул мужчина, закидывая в рот пару засахаренных орешков и громко хрустя треснувшей на зубах сладкой корочкой. — Однако, ты не в том положении, зять мой, чтобы с гордо вздёрнутым носом говорить о достатке, которого нет. Твоё положение всё ещё шатко, а моя сестра известна любовью к роскоши… — И я обеспечу её этим, когда она попросит! — щенок-подросток, в представлении Чифэн-Цзюня, оскалил пасть. — Смотри, не потопи Пристань Лотоса в её желаниях, — предостерёг Ваньиня Минцзюэ, зная способность сестры в кратчайшие сроки спускать просто неприличные суммы. — Без Вас как-нибудь разберёмся, — отбрил глава Цзян, бросив на шурина взгляд исподлобья. Минцзюэ расхохотался. Может, этот парень сможет приручить яркую и своевольную птичку-Хуайсан без жёсткости и жестокости. …или ягоды шелковицы, душистые и ароматные, будут безжалостно смяты в неаппетитную кашу.□▪□▪□
Шепотки служанок и адептов сливаются с гуляющим в воздушных колодцах ветром, заинтересованные взгляды вызывают зуд под пурпурными одеждами —Хуайсан раз за разом оказывалась у шкафа, в попытках выхватить накидку или жуцюнь в серо-золотых цветах. Его нутро неизменно встречало её пыльно-сладким запахом благовоний и пурпуром. В гостях у старшего брата она будет носить то, что привезла с собой из нового дома. Цянькунь, пребывавший в числе свадебных даров от супруга, вмещал в себя невообразимое множество вещей. Другое дело, что при переходе из одного клана в другой, новобрачная имела право носить лишь то, что было в её приданом. И так до рождения первенца. А некоторые женщины, которым не повезло найти любви и понимания с супругами, так и ходили в самостоятельно сшитых одеждах. Всеми осмеиваемые и презираемые. Подарок девы Цзян был очень кстати (и не по правилам), надев его, госпожа Не обняла себя руками и уткнулась носом в плечо, вдыхая быстро ставший привычным запах лотосов и перца. На самом деле, шкаф в Юньмэне был полон платьев, но они были сшиты заботливыми руками покойной А-Лу. Касаться шёлка было страшно, словно из прохладных глубин вот-вот вынырнет покрытая струпьями полусгнившая рука и утащит за собой. Хуайсан не видела тела любимой служанки, но молва и богатое воображение сделали своё дело — девушка не единожды являлась ей в кошмарах, заставляя искать утешения в полуночных бдениях при свете всех собранных по углам покоев ламп. Она тушила их только тогда, когда солнце полностью заливало опочивальню золотым светом, и опасалась делать это, если день был хмарым и не поймёшь: за окном или утренние, или вечерние сумерки, за которыми непременно следует ночная темень. Где нашла последний приют А-Лу? Куда дели А-Ю? С момента покушения бывшая дева Не не видела вторую служанку, но слышала, что та не выдержав потери, сошла с ума. Немудрено — когда теряешь свою половинку… Хуайсан вздрогнула, и украдкой погладила плоский живот, скрывающийся под широким поясом. Может, она уже понесла? Ночь в родной спальне прошла спокойно — устав с дороги, девушка спала крепко и без снов. Лишь перед самим пробуждением на краю сознания было нечто, вызывающее неприятную дрожь и тяжесть на груди. Не кошмар, но близко. Служанки, незнакомые, но хорошо обученные, споро привели в порядок молодую госпожу — принесли чашу с водой для омовения и свежезаваренный чай с женьшенем, втёрли розовое масло в руки, расчесали и заплели густые волосы, нанесли помаду на губы и начернили брови, помогли облачиться в многослойное одеяние. Умелые, но обезличенные действия — А-Лу и А-Ю всегда перешучивались меж собой, делились с Хуайсан свежими слухами. Эти девушки всё делали молча, разбивая вдребезги радость госпожи Не от возвращения в Шии. — Вы можете быть свободны, — тон благородной госпожи был самым нелюбимым, но необходимым. Выслушав приказ, девушки поклонились и оставили Хуайсан наедине с невесёлыми думами. Близится завтрак в обществе дагэ и супруга, после которого Цзян Чэн отправится в Пристань Лотоса, оставляя её наедине с охладевшими к ней людьми. Возникло малодушное желание попроситься с ним — ей всё равно здесь не рады, а обычай, пусть с ошибками, но соблюдён. — Госпожа Не, — деликатный стук в дверь отвлёк женщину. Обернувшись, она увидела помощника брата. — Не Цзунхэй! — восторг от встречи стёр намечающиеся следы тревоги. — Как я рада тебя видеть! Как твоя рука? — Благодарю за беспокойство, госпожа Не, — поклонился мужчина, легко коснувшись повреждённой Цзыдянем руки, — раны от оружия Саньду Шеншоу неглубоки, но весьма болезненны, а наши целители делают хорошие мази. — Это не ответ, Цзунхэй, — вздохнула Хуайсан, понимая, что и он принял правила игры, называющейся «Госпожа Не — не юная госпожа Не». — Говорю как есть, госпожа Не, — пожал плечами заклинатель, держась на несколько шагов позади. — Словно я чужая здесь, вот как ты говоришь! — голос девушки задрожал от обиды. — Будто не знаю и не видела, как долго кровили бинты, и как тщетно ты извёл весь запас травяного порошка на раны от кнута! Дагэ смотрел там также… Как… как на чужую! Все так смотрят! Шепчутся! Будто у меня вторая голова выросла! Обвинения звенели в каменном коридоре, ударяясь о стены и возносясь к потолкам многоголосым эхом. Не щадя усилия служанок, Хуайсан тёрла зудящие от слёз глаза кулаками. Кольца, унизывающие тонкие пальцы, оставляли на щеках и переносице тонкие царапины, краска размазывалась по лицу некрасивыми пятнами. Не Цзунхэй шагнул было вперёд, чтобы успокоить девушку, но наткнулся на злой взгляд, до дрожи похожий на взгляд Чифэн-Цзюня. — Не подходи ко мне! — раздувая ноздри, гневно прошипела Цзян Хуайсан, комкая в побелевших кулаках пурпурный шёлк. — Я же чужая! — и, подобрав подол, она нырнула в боковой проход, ведущий к выходу из горы. За ней не пойдут — все в Шии знают, что гора пронизана десятками тоннелей, многих из которых нет на картах, но у девы Не, ах, простите, госпожи Не, была порой пугающая способность скрываться в услужливо открывающихся перед ней проходах, которые, исчезали, стоило кому-нибудь погнаться за ней. А может, дело в крови — гора чувствует своих детей, считая остальных чужаками. Девушке нужно успокоиться, а ничто не делает это лучше, чем птичье пение, или шёпот горы. Цепляясь за холодные стены, Хуайсан бежала в кромешной темноте, сопровождаемая всхлипами и перестуком каблуков туфель. Гора словно вторила её печалям, усиливая эхо, делая его своим голосом. Она, в отличие от людей, таких простых и сложных, не скрывала радости от встречи с той, что не боится тьмы. Остановившись посреди каменного мешка, который сменил узкий, даже для девушки не обладавшей выдающимися формами, больше похожий на трещину проход, она села на пятки, и, прижав лоб к коленям, глухо разрыдалась, выпуская скопившуюся боль наружу. Не Хуайсан, по-настоящему никогда не плакала на людях. Наигранные слёзы, чрезмерная эмоциональность, театральные жесты (она ведь любит пьесы, чему удивляться?), и все убеждены в поверхностном уме. Пустышка. Двойное дно. В окружении всепонимающего камня, впитавшего в себя немало крови десятков поколений Не, она могла отпустить наружу всю боль. Так было в первый раз, когда шестилетняя Хуайсан оказалась в коридорах, не обозначенных на планах, тёмных, пульсирующих, словно вены. Так происходит сейчас. Даже бесконечно-любимый брат, и тот, находясь в своём, жестоком мире железа и власти, не видел настоящих слёз мэймэй очень давно. Наверняка, с момента, когда сам приказал ей не приходить к нему с детскими и нелепыми проблемами, вроде умершей птички или бабочки с повреждённым крылышком. Даже перед ним разыгрывался спектакль из притворных вздохов, непрозрачных намёков в желании получить новую дорогую безделицу. Только перед Мэн Яо Хуайсан чуть сдвинула вбок искусно расписанную фарфоровую маску, позволяя увидеть вместо хрустальных капель на леске — воду, оставляющую на бледных, без румян, щеках белые подтёки соли. Гусу Лань — как глоток свежего воздуха. Можно было уединяться в благородной тишине, в её же объятиях разделять чаепитие с Первым Нефритом. Два года бытия почти собой. Хуайсан болтлива, но лишь от того, что боится остаться в тишине. Её не нужно слышать и слушать, она говорит не для них. И Лань Сичэнь это понимал и принимал, скрывая это знание от дагэ за длинными ресницами и бесконечно вежливым тёмно-янтарным взглядом. Юньмэн — свежий ветер перемен. Хуайсан хочет надеяться, что фарфоровая маска, год за годом прирастающая к плоти, будет сорвана Цзян Чэном и размолота в труху.