3.7 В каждой шутке — доля правды
Тонкие кремовые листы бумаги перешёптывались и смеялись над коленопреклонённым Ваньинем. Разбитая деревянная шкатулка, инкрустированная кораллом и янтарём, лежала на боку и при свете немногочисленных ламп казалась бездонной. Осколки потрескавшихся камней блестели, словно глаза ядовитой змеи и Цзян Чэн думал, что ещё в ней хранится? Шелест разлетевшихся по кабинету листов казался шорохом змеиной кожи, и казалось, что промеж беспорядка гибко извивается змеиный хвост — гадюка сделала упреждающий укус и вот-вот впрыснет яд, обрекая на мучительную смерть. Что может сделать глава Юньмэна, если понимает, что собственным чувствам не хозяин? Лишь покрепче сжать руку в кулак, чтобы Цзыдянь материализовался, готовый в любой миг обратить в бегство противников. А ежели Цзян Чэн сам себе враг? Свет от оружия был столь силён, что комнату залило холодное ярко-фиолетовое сияние. Оно перекрыло истерично мечущееся в плошках догорающее жёлтое пламя ламп. Отвратительный прогорклый запах масла вызывал тошноту, и мужчина впился ногтями во внутреннюю сторону ладоней. Боль слегка отрезвила, а Цзыдянь, отзываясь на мысленный приказ, сверкнул искрами, и в кабинете запахло, как после грозы. В попытках вернуть себе самообладание, он не обращал внимания на две фигуры, замершие на пороге. Всё равно ему было и на что-то втолковывающий голос: — Ты же знаешь, что Сан-Сан жилось весьма привольно в Цинхэ! Не Минцзюэ всё ей позволял! — Поднятые в мирном жесте ладони Вэй Усяня, по идее, должны были успокоить главу Цзяна, настроить на более мирный лад. — Ну, подумаешь, рисовала она… — скосив глаза вниз, заклинатель в чёрно-красных одеяниях увидел один из злополучных рисунков. — …с натуры. Раздался треск, похожий на тот, с которым озёрный лёд проваливается под ногами. Бешеный фиолетовый взгляд вызвал кучу мурашек, так сильно сейчас молодой глава Пристани Лотоса напомнил Вэю Пурпурную Паучиху, от которой ему не раз доставалось. Усянь непроизвольно сделал пару шагов назад, наступив на ноги Яньли. — Прости, шицзэ! — Шепнул молодой мужчина, не сводя настороженного взгляда с гневающегося шиди. — Ничего, Сянь-Сянь, — ответила девушка, сжимая в руках материнский клинок, с которым теперь расставалась всё реже и реже. — Я опасаюсь за Чэн-Чэна и… Сан-Сан, — обладая от природы добрым и отзывчивым сердцем, дева Цзян не верила в бесстыдство своей невестки. Улыбчивая, милая Сан-Сан… Разве могла она… до свадьбы? Выросшая в строгости, она и подумать не могла, что может быть так. Но квартал красных фонарей, расположенный даже в Юньмэне, говорил обратное. В Мэйшан Юй, куда Яньли отправили прятаться от тягот войны, она не раз была обругана бабкой за «недостойное девы» поведение. И ладно бы только вместе с братом росла, но с приёмышем, о котором дурная слава бесстыдника! Как так?! Никакие оправдания не желала слышать почтенная госпожа Тань, кутаясь в голубо-коричневое ханьфу. — Вот потому твоя помолвка и сорвалась, — кивала бабка, посасывая мундштук длинной трубки. — Этот Вэй Усянь имеет на тебя свои виды, закрепиться в Юньмэне хочет. «Но ведь он и так — часть Юньмэна! Часть семьи Цзян! Мой милый шиди!» — Хотела бы Яньли сказать это вслух, но понимала, что с бабкой лучше не спорить, а покорно кивать и внимать мудрым мыслям. Вэй Ин, по прежнему закрывая собой Яньли, обронил вслух: — Главное, чтобы Чэн-Чэн глупостей не натворил! Не больше обычного… — Убеждённо заявил он, понимая, что остановить брата навряд ли сможет. Не теперь, когда у него больше нет Золотого ядра. — Цзян Чэн, давай я прикажу принести чая с мятой? Говорят, успокаивает… — Сам пей! — Рыкнул глава Пристани Лотоса, взглянув на шисюна с неприязнью. Желчь поднималась вверх по пищеводу, выплёскиваясь на язык тошнотворной горечью. Такова на вкус застарелая ревность. «Убирайтесь! Оба!» — мысленно приказал им Цзян Чэн, и кажется, был услышан старшей сестрой. — А-Сянь, пойдём, — шицзе требовательно потянула мужчину за рукав. — Мы правда здесь ничем не поможем… Вэй Ин, растерянно оглянулся через плечо. — Но… — Это больше не наше дело, А-Сянь, — в мягком голосе девушки зазвучали непривычные стальные нотки. — Это только их дело — как мужа и жены. Мы — лишние. Шаги растворились в ночной прохладе, и тонущие огрызки фитилей, один за другим, начали гаснуть, погружая рабочее пространство во тьму с запахом сырости. Цзыдянь выплюнул несколько фиолетовых искр и словно погрузился в дрёму, свернувшись вокруг талии главы Цзяна тяжёлой металлической змеёй. Сгорбленный под неожиданным ударом от той, что клялась в верности, он слепо шарил вокруг себя, собирая компрометирующие письма. Бумага хрустела, мялась, в отместку резала кончики пальцев, но подчинялась и укладывалась неровной стопкой в своё пристанище-шкатулку, что ухнула на дно цянькуня. В тишине не стало легче, но появилась возможность подняться на ноги, и, презрев воспитание, вывалиться пыльным кулём на стылую землю через окно. Вдыхая запах мокрой травы, которая быть может, с рассветом, покроется тонкой корочкой инея, Ваньинь уже знал, что сделает, куда направится. Не в его правилах сидеть на месте, когда можно подойти и спросить. Саньду приглушённо блеснул, и вибрируя от нетерпения, завис над землёй, принимая своего хозяина, чтобы подняться с ним ввысь и потеряться среди низких туч. Звездочёты обещали плохую погоду.□▪□▪□
Для Не Минцзюэ утро начиналось с рассветом — чем раньше встанешь, тем больше успеешь сделать, но сегодня можно немного полениться и лежать, боясь спугнуть чуткий сон мэймэй. Хуайсан, выпив и плотно отужинав, отошла в мир сновидений надолго — быть может, проспит до полудня, не меньше, но старший брат был готов потерпеть. Сейчас мирное время и его личное присутствие требовалось не везде, а если что-то средней важности, то есть Цзунхэй. Хрупкий мир с сестрой важнее — рассудил великий генерал и млел, ощущая себя мальчишкой, которому отец доверил самое ценное — оберегать сон А-Йен. Госпожа Циинь всегда обеспокоенно смотрела на то, как неказистый мальчишка, с тренировочной саблей за спиной, держит на руках малышку. Гуление, больше похожее на певчие переливы, вызывало у старшего брата приступы восторженного смеха. Он и сейчас не может слушать голос сестры без улыбки. Правда, поводов для радости с каждым днём становится всё меньше и меньше. Хуайсан, словно чувствуя во сне непростые думы дагэ, извернулась в своём коконе одеял и верхних накидок, и уткнулась лбом в плечо Минцзюэ. Не проснулась она и тогда, когда большая ладонь ласково провела по спутанным волосам в попытке не пригладить, но ощутить позабытую мягкость и тепло. — М-м-м… какой час? — Сиплый голос сестры вывел главу Не из медитативного состояния. — Скоро наступит час кролика*, — мужчина не без сожаления убрал руку. — Рановато… — зевнула мэймэй, но зарываться обратно в подушки не торопилась. — Чем займёмся сегодня? Сонные, но блестящие предвкушением глаза обратились на Чифэн-Цзюня, и тот не смог сказать традиционную отмазку «У меня дела». В самом деле, чем им заняться? Потирая слипающиеся глаза, госпожа Не посматривала на старшего брата, пытающегося придумать им общее занятие. Не веера же они, в самом деле, будут расписывать? У дагэ совершенно нет терпения, когда речь заходит о тонкой работе, требующей большой концентрации. К тому же, в его понимании, веера — бесполезные вещицы, чья цена непомерно завышена. Девушка уселась посреди кровати и подавила ещё один зевок. Расчерченная жёлто-оранжевыми полосами опочивальня казалась не такой мрачной, как обычно. Но что-то подсказывало Хуайсан, что Минцюэ покидал её до того момента, как солнце раскрасит противоположную от окна стену утренним золотом, а приходил отдыхать брат, пропустив время, когда вся округа Цинхэ погружалась в предсумеречную медь и киноварь заката. — Откуда утятина с ужина? — Спросила мэймэй. — Адепты набили дичи, возвращаясь с задания, — последовал ответ. — У одного из пересыхающих рукавов Цинхэшуй образовалось болото. — Как в Мэйшане? — Вставила Хуайсан, выбираясь из кровати только затем, чтобы под неодобрительным взглядом старшего брата притащить столик с остатками еды поближе к спальному месту. — Не до такой степени, но… нечисть и там завелась. — И уточки! — Выбирая, что съесть: подсохшие паровые булочки или мясо, девушка решила не обижать ни первое, ни второе блюдо — недолго думая, разломив выпечку, она обмакнула кусок теста в жирную подливу. — Будешь? — И уточки, — поддразнил её Чифэн-Цзюнь. — Буду. — Значит, — поставив большое, но почти опустевшее блюдо на сплетенные ноги, Хуайсан ткнула надкушенной ножкой в родственника, — там чисто? — Относительно, — пожал плечами он, выхватывая последний кусок утки из-под перемазанных жиром пальцев сестры. — Значит, поохотимся! — Подпрыгнула она и перевернула тарелку. — Ой… Благодушное настроение главы Не никуда не делось, напротив, кусок мяса едва не встал поперёк горла от произошедшей кульминации. Наставницы, увидев бы трапезу главы одного из сильнейших кланов Поднебесной и его сестры — госпожи Пристани Лотоса, повесились бы на собственных поясах. В постели! Испачканной жиром и присыпанной крошками! Запивая выдохнувшимся за ночь вином! Странный выдался завтрак. Не Цзунхэй, изумлённо смотрел на своего господина и его сестру — в тех словно демоны вселились. Обряженная в дорожное платье госпожа Не легко взлетела в седло (едва не перелетев, насколько резво прыгнула на спину самой спокойной кобылки из клановых конюшен). А вот странность повелителя Нечистой Юдоли была в улыбке — не такой уж и частой гостье на обычно суровом лице. Сейчас, когда поросль только-только пробивалась на его лице, приподнятые уголки губ были видны особенно сильно. — Мы отправляемся в Нанхэ, — проинформировал помощника глава. — Адепты ведь вчера вернулись оттуда… — Растерялся Цзунхэй, проверяя крепления на седле госпожи Не, а то ведь убьётся ещё — вон как в седле ёрзает. — А мы на охоту! — Предвкушающе потерев ладони, объявила Хуайсан, чувствуя небывалый прилив энергии в теле. — Не могли ведь адепты перебить всех уточек? Не могли-и-и… Правая рука Чифэн-Цзюня переводил удивлённый взгляд с одного Не на другого. Они что, пьяны? Чем им мясо, подаваемое к столу, не угодило? — Ничего-то ты не понимаешь, Цзунхэй-сюн, — подняв палец к небу, сказала Хуайсан. — Дело не в мясе, а в родственной связи. Ничто так не укрепляет родственные узы, как совместная охота и приготовление добычи на костре! Чур, все утиные сердца — мои! Х-ха! Догоня-я-яй! — Пыль взвилась вверх курчавыми облачками под широкими копытами кобылки. На бледном солнце блеснул золотой зажим, крепко держащий непокорную чёрную гриву госпожи Не. — Пусть почувствует себя победительницей, — милостиво согласился поддаться глава Не, отправляя своего жеребца неторопливой рысцой вслед за сестрой. — Завтра вернёмся, Цзунхэй. А до той поры — Шии на тебе. Адепт Цинхэ Не покачал головой — не поймёшь их: то словно чужие люди ведут себя, то так, что неприлично становится. Но приказ господина есть приказ, значит, Не Цзунхэя ждёт столь нелюбимая (и Чифэн-Цзюнем тоже) отчётность и многочисленные прошения. Помощник ностальгически вздохнул — сейчас бы Лянфан-Цзюня сюда, он с этими бумажками быстро бы разобрался. Однако, если запастись большим чайником знаменитого пуэра из Линсяна, то монотонная работа станет чуточку выносимей. Но именно в тот момент, когда служанка расставила на столике принадлежности для чаепития, дверь кабинета главы Не с грохотом ударилась о стену. Инстинкты взяли верх, и в незваного гостя полетел один из мечей Цзунхэя и небольшой отравленный кинжал прислужницы. И то, и то не достигло своей цели, будучи отражённым болезненно-знакомой помощнику Чифэн-Цзюня вспышкой фиолетового. — Я должен увидеть свою жену и главу Не! — Белое от гнева лицо Саньду Шеншоу выглядело почти инфернально. — Глава Не и госпожа Не отбыли в Нанхэ на рассвете, — стараясь не раздражать зятя своего господина, Цзунхэй не торопился призвать воткнувшийся в стену меч обратно. — Но, быть может, дело терпит? Чифэн-Цзюнь вернётся уже завтра… Отдохните, я прикажу приготовить для Вас гостевые покои… — Нет! — Гаркнул глава Юньмэна, не желая оставаться в столице Нечистой Юдоли. Внутри груди всё жгло от переполняющей ярости. Хотелось взглянуть в глаза этой бесстыднице, и услышать ничтожные оправдания. — Хорошо. — Помощник главы Не поднял ладони в мирном жесте. — Полетев строго на юг, Вы догоните их. Они отправились верхом. — Вот так бы сразу! — Рыкнул мужчина, пурпурным смерчем вылетая из кабинета. На душе Цзунхэя стало неспокойно. Что такого произошло в отсутствие госпожи Не в Пристани Лотоса, что её супруг, не чувствуя усталости, отправился на поиски? А он выглядел почти как мертвец — осунувшийся, безумный. Как тогда, с фальшивой невестой. Холодный осенний ветер не остужал пламя, горящее в груди Цзян Чэна. Огонь (пусть ужасное, мерзкое, но такое точное сравнение) концентрировался в Дяньтяне, изливаясь бурными потоками в меридианы, а оттуда — по жилам. Даже Цзыдянь, обычно прохладно-колючий, словно накалился. Саньду мелко вибрировал под подошвами, но нёс заклинателя вперёд. Должно быть, за его плечами — плащ из марева, как в самый жаркий летний день, когда даже озёрные воды не спасают от пекла. В такую пору лотосовые бутоны чернеют и умирают, а выгоревшие бледно-зелёные листья на поверхности водоёмов выглядят следами оспы на лице. Подобная погода не была нормой для Юньмэна, отличающегося мягким климатом, но порой случалось… Тогда ещё и люди малярийной лихорадкой болеют… А Цзян Ваньинь и так болен. Хворь искалеченного войной разума, телесная — некоторые раны, из-за отсутствующего некоторое время Золотого ядра, неправильно зажили, и ныли на погоду, душевная — Сан-Сан. Каменистая пустошь вокруг столицы ордена постепенно покрывалась деревьями, и пустая дорога скрылась под редеющими кронами. Цзян Чэн боялся упустить семейство Не из вида. Внизу показались две точки, окутанные пылью. Заклинатель снизился и увидел, что это Чифэн-Цзюнь и его сестра. Кони быстро несли наездников по широкой мощённой дороге. Ваньинь видел, как двигаются губы супруги, растягиваются в весёлую открытую улыбку. Чуть ускорившись, чтобы опередить их, мужчина, наконец, сошёл на землю и вскоре услышал топот копыт. Недовольные скорой остановкой, кони мотали длинногривыми головами, кося на препятствие в лице молодого мужчины в пурпурном, тёмными глазами. — Глава Цзян? — Не Минцзюэ удивлённо рассматривал зятя, вставшего посреди дороги. — Какими судьбами? Мрачный сине-фиолетовый взгляд упёрся ему в левое плечо, за которым обреталась Хуайсан. — Цзян-сюн… муж мой! — Исправилась она, с радостью и тревогой смотря на мужчину. Покинув седло, девушка почти бегом направилась к неподвижному супругу. Пока бежала, заклинательница думала: что ей сделать? Поклониться? Обнять? Всё вместе? Но ни первого, ни второго делать не потребовалось. Оказавшись напротив Цзян Чэна, она почти сразу же отшатнулась — что-то белое бросилось на неё. — Ты ничего не хочешь мне рассказать? — Стопка смятых листов прилетела Хуайсан в лицо. Испуганно шарахнувшись в сторону, госпожа Не посмотрела вниз и ахнула: — Мои письма! — Она узнала свой почерк. Подняв пару листов и вчитавшись, Хуайсан чуть улыбнулась — шуточная переписка с Мэн Яо, в подражание любовной переписке главных героев «Тысячи ли, усыпанной цветом сливы». Но затем, стало жутко: часть писем от бывшего помощника брата хранилась в тайнике Хуайсан, а её ответы ему — у Лянфан-Цзюня. Так как они попали в руки Цзян Чэна? — Муж мой, откуда они у тебя? — Чем он лучше меня?! — Гневно зашипел Ваньинь, выпуская истинную форму Цзыдяня. Металлический хлыст крупными кольцами обернулся вокруг ног главы Цзяна, и его супруга поняла, что ему ничего не будет стоить обратить грозное оружие против неё. Девушка отступила на пару шагов назад, и наткнулась спиной на брата. Не Минцзюэ забрал у сестры листы. Пробежался глазами. Застыл. Вчитался. Смял. Хуайсан поёжилась: и сзади, и спереди её словно окружила орда недружелюбно настроенных мертвецов. Наверняка, в Безночном городе была точно такая же, тяжёлая, энергетика. Вдали надрывно закричала птица и госпожа Не вздрогнула. — Хуайсан… — не предвещающий ничего хорошего голос дагэ каждым звуком словно вбивал в её спину длинные острые гвозди. — Что. Это. Такое?! — Письма… Мы шутили… Игрались… Ничего не было… — Оправдания лились из неё слабым, неуверенным ручейком. Их не хватало, чтобы потушить огонь ярости брата и супруга. — Ты же знаешь о моих сборниках весенних картинок! Чифэн-Цзюнь встал плечом к плечу с Саньду Шеншоу, и девушка поняла, что здесь, скорее всего, её и прикопают. — Бесстыдница! — Широкая мозолистая ладонь затмила собой бледный солнечный диск и она зажмурилась в ожидании не слабой оплеухи. Которой не последовало. — Она теперь моя супруга! — Рука главы Не была перехвачена Цзян Чэном. — Которую ты собирался отходить Цзыдянем! — Вырвал широкое запястье повелитель Нечистой Юдоли. — Я бы не посмел её тронуть! — Рявкнул в ответ глава Юньмэна. — Только припугнуть. — Только припугнуть?! — Издевательски расхохотался Минцзюэ, смотря на мальчишку сверху-вниз. — Ты себя слышишь, Саньду Шеншоу? Припугнуть? Разве это ты мне обещал? Хуайсан, наблюдая за ссорой двух самых важных мужчин в своей жизни, прижала руки к груди. Невыносимо слышать, как они пытаются укусить друг друга побольнее, и не вмешаться — они тут же переключатся на неё. Её вина неоспорима. Слишком легкомысленно отнеслась к обязанностям молодой госпожи. Брат действительно разбаловал её, а когда понял, что под боком выросла капризная роза, было уже поздно что-либо делать: не с корнем же рвать, обрекая на медленное увядание и широкую проплешину в каменистой почве-сердце, куда глубоко проникли корни. Престиж ордена и главного клана, честь главы… Старая шуточная переписка с другом растоптала едва начавшуюся семейную жизнь. Словно нищенка, продающая простенькую вышивку — гордость не позволяет просить деньги просто так, предлагает ту богатой госпоже, и, получая серебрушку, видит, как кусочек ткани летит в грязь под смех многочисленных служанок. Она такая же неблагодарная? Ей очень хочется стать незаметной и закрыть голову руками, чтобы не слышать и не видеть некрасивой сцены. Но приходится взять себя в руки и наполнить их невесомыми по весу, но неподъёмными по смыслу письмами. Их надо уничтожить. Часть переписки ветер отнёс в сторону пролеска, и Хуайсан сходит с дороги, собирая в «мешок» из подола охотничьего платья мятые листы. Тёмно-зелёный мох пружинил под ногами, следы наполнялись мутной водой. Заклинательница продолжала идти вперёд, ища поляну, на которой можно было бы уничтожить «доказательства неверности». Скинув все свитки на наиболее сухой пятачок болотистой земли, Хуайсан начала рыться в цянькуне, и вскоре стала обладательницей заготовки под талисман. Ей не часто доводилось пользоваться своими силами и вспомогательными средствами, без которых ни один уважающий себя заклинатель не мог и помыслить, но вспомнив с третьей попытки, как напитывать ци огненный символ, она со вздохом облегчения опустилась на гнилое бревно. Весёлое золотистое пламя поедало письма, отправляя вверх сноп искр в завихрениях серо-чёрного дыма. Девушка довольно вздохнула: половина дела сделана. Многомесячная переписка обугливалась, осыпаясь прахом, но желанного облегчения не было. Как бы теперь примириться с Цзян Чэном? Вороша остатки бумаги веткой, Хуайсан вдруг выпрямилась. А куда это она зашла? Кругом — искривлённые сухие деревья, которые не то, что скинули с себя зелёный шёлк с приходом осени, но не давно уже не надевали на себя наряд из листвы. Мёртвые и высохшие деревья, местами, пригляделась госпожа Не — обгоревшие. Нехорошее место выбрала она, чтобы избавиться от компрометирующих бумаг… Поляну застил густой туман и стало ощутимо холоднее. Среди серой хмари и искорёженных деревьев, показался широкоплечий силуэт. — Дагэ, я здесь! — Не сомневаясь, что это Минцзюэ, крикнула девушка и пошла на встречу. Под ногу подвернулась хитро спрятавшаяся в болотной траве ветка, и Хуайсан запнувшись, полетела вперёд и впечаталась ладонями в мужскую грудь, испачканную илом. «На дагэ не было доспехов!» — под кожей ощущались сочленения кожаной кирасы, скреплённые меж собой металлическими клепками и кожаными шнурами. Подняв глаза на незнакомца, госпожа Не закричала: шуйгуй*! Не успев сделать и шага назад, она ощутила ледяное прикосновение к плечам, которые тут же онемели. Приблизив белоокое лицо к побледневшему лицу Хуайсан, дух утопленника открыл рот, и оттуда вырвалось облако чёрного тумана, окутавшее голову заклинательницы. Против воли девушка вдохнула, и ощутила, что проваливается куда-то вниз. Забытие, по ощущениям, продлилось недолго. Её разбудило похлопывание по щекам. — Проснулась, наконец! — Презрительно кривя губы, говорит Цзян Чэн, тяжело опускаясь в кресло у кровати. Барабаня пальцами по колену, он зло смотрит на сжавшуюся под тяжёлым взглядом супругу. — Решила сбежать и отставить меня наедине с позором? Нет. Ты за всё ответишь! Цзыдянь с разъярённым шипением змей-молний обрушивается на столбики кровати, и Хуайсан зарывается под одеяла, чтобы не получить новых травм. Ткань, набитая шерстью, глушит звуки, но они ужасны: стон ломающегося дерева, треск рвущейся ткани, хруст приятных глазу мелочей под сапогами супруга. Жалящий удар, пришедшийся на плечо, заставил девушку испуганно закричать. Он поднял на неё руку! Ударил Цзыдянем! Ожидая новых ударов, она свернулась в клубок так плотно, что заболела шея и спина. — Ты за всё ответишь! — Рявкнул напоследок Саньду Шеншоу, и оглушительно хлопнул дверью. Задыхаясь от недостатка воздуха и духоты, тем не менее, госпожа Не боялась покинуть хрупкое укрытие. Лишь когда она поняла, что ещё чуть-чуть и потеряет сознание, девушка откинула одеяло в сторону и закашлялась — воздух показался ужасно холодным! Облизывая растрескавшиеся губы, заклинательница окинула взглядом комнату и застонала: в комнатах — разгром. Изрубленные Саньду столбцы кровати, подпалины на месте пасторалей, оставленные Цзыдянем — обрывки горелой бумаги чернеют сиротливыми кучками у стен. Служанок не пустят в покои, а захотят ли они служить такой госпоже? Она думала, ничего страшнее карательных рейдов дагэ быть не может? Что ж, Хуайсан ошиблась, и за это придётся дорого заплатить. Если дагэ не трогали слёзы, то что говорить о Саньду Шеншоу? Ведь он сам утратил способность плакать. Наверное, вместо слёз у него из глаз полилась бы озёрная вода, смешанная с пеплом сгоревшей Пристани Лотоса. Ревность Цзян Чэна не знает границ. Жгучая, как перец в юньмэнской кухне; жалящая, как молнии Цзыдяня; безжалостная, как зимние холода, сковывающие озёрную гладь в тёмно-зелёное зеркало. Красивое, идеально-гладкое, но не щадящее ни лотосовые листья, ни мелкую рыбёшку. Всё, что вмёрзло в лёд, там и остаётся. Мучительно умирая и обращаясь склизкой гнилью по весне. Хочет ли молодая госпожа Не стать бесформенной кучкой воняющей плоти? Такое даже на удобрение не пустить — трупный яд убьёт всё живое, оставляя за собой выжженное пятно мёртвой земли. Хуайсан — начитанная госпожа и знает, какая участь ждёт неверных в браке. Но разве она такая же, как все, кому выпал жребий быть остриженной наголо, обмазанной свиным салом и выпущенной на потеху публике в чём мать родила на пустырь, окружённый клетками со свирепыми голодными псами? Глядя на оскаленные пасти, измаранные хлопьями пены и нитями голодной слюны, улавливая кроваво-красные искры на дне обезумевших глаз, можно понять, отчего Вэй Усянь боится собак. Сытое, ластящееся животное, или хищник, составляющий конкуренцию нечисти? Выбравшись из постели и глядя себе под ноги, чтобы не поранить стопы осколками статуэток, она подошла к перевёрнутому туалетному столику. Из-под столешницы в свете заходящего солнца (странного, болезненно-зелёного цвета) блеснул такой же зеленью нефритовый гребень. Он шуршит зубцами промеж длинных волнистых прядей. Словно смеётся. Завтра-то от роскошных волос и следа не останется. Кому Саньду Шеншоу поручит столь унизительную для его супруги процедуру отсечения волос? Сам намотает на кулак блестящую чёрную гриву, и единым взмахом духовного клинка отрежет волосы под самый корень, чтобы от лезвия на затылке осталась глубокий кровоточащий порез, или доверит это распоследнему нищему, опустившемуся на дно жизни так низко, что нет ни желания, ни сил выбираться наверх? Скорее, второе — унижать себя прикосновением к неверной супруге? Ни за что. — Но я же ни в чём не виновата… — трясясь, как лист по ветру, шепчет госпожа Не, кутаясь в халат. Ночные тени приобретали очертания адептов Юньмэна, пришедших за ней. В шелесте оголённых ветвей ей чудился лязг оружия, а заунывный вой зимнего ветра складывался в хаящие выкрики жителей Юньмэна: — Неверная! — Ветер толкнул ставни и те с грохотом столкнулись с оконной рамой. — Бесстыдница! — Задрожали стёкла. — Предательница! — Комья снега лупили по стёклам. Девушка свернулась в комок посреди спальни и заплакала, зажав кривящийся дрожащий рот трясущейся ладонью — она не хочет доставлять неудобств даже в этом. Но звуки, вылетающие промеж фаланг, всё равно кажутся оглушающими. А стук затылка о дверную створку напротив — глух и незаметен. Цзян Чэн слышит по ту сторону плач, но не может войти в покои Хуайсан. Он чувствует, как обломанные ногти скребут по дереву, что оказалось крепче камня — подушечки пальцев саднит, кожа рвётся, обнажая пульсирующую плоть, болезненно реагирующую на самое легкое прикосновение. В районе грудины пробка из рыданий и скопившейся кислой мокроты — каждый вдох застревает там, а выдох копится в животе и когда не останется места — взорвётся, забрызгивая стены кровавыми ошмётками. Ему тоже больно. И страшно — он не может пройти! Это не Пристань Лотоса, лишь отпечаток в духовном мире. Сан-Сан не знает, но всё это — не настоящее. Она в плену тёмной энергии, которую на неё обрушил шуйгуй. Настолько сильный и старый, что обрёл материальную форму. Если бы они опоздали хотя бы на мяо… Ваньинь совершенно не хочет об этом думать! «Чэн-Чэн, давай быстрее! Время заканчивается! Не успеешь в срок — оба там останетесь!» — словно издали звучит голос Вэй Усяня, за которым глава Не отправился лично и то ли являясь действительно сильным заклинателем, то ли страх за сестру предал ему сил, но обернулся Чифэн-Цзюнь в Нечистую Юдоль куда быстрее, чем обычное время полёта. Тут-то они и узнали, что времени у них почти не осталось. Это было видно по Хуайсан: мертвенно-белая, лицо, расписанное тёмно-синими венами, словно она уже неживая. — Эта задачка мне не по силам, — медленно говорил Усянь, убирая ладонь со лба подруги, — я её не вытяну. Я ей — никто. — Вскинувшийся было Не Минцзюэ был остановлен жестом. — Но и Вы, глава Не, не подойдёте — слишком агрессивная ци, к тому же, Вы ещё после полёта до Пристани Лотоса и обратно не отошли. Вам нужно успокоить свою энергию. Чэн-Чэн… только ты. И вот он стоит напротив двери, ведущую в опочивальню супругу и пытается вызволить оттуда Хуайсан, что кажется, уже одной ногой в могиле. Призрачный Саньду покрылся сетью мелких трещин, Цзыдянь обессилено выплёвывал две-три бледно-фиолетовые искры и сворачивался в кольцо, будто ставшее не по размеру. Как же быть? «Дай мне пройти!» — мысленно кричал мужчина, накинувшись на препятствие всем телом. Хрустнул и разразился бешеной какофонией звуков поясной колокольчик Юньмэна. Резкий, до боли в ушах звон заставил дверь пойти крупными трещинами. Декоративные детали — цветы и птицы вываливались и разбивались, а на их месте зияли прорехи, сквозь которые Цзян Чэн увидел сидящую посреди комнаты Хуайсан, расчёсывающую волосы. — Хуайсан! — Закричал он, с новыми силами бросившись вперёд. На этот раз, дверь поддалась и заклинатель рухнул на за порог опочивальни. — Цзян Чэн? — Девушка вскочила на ноги, не понимая, отчего её супруг, ещё недавно выглядящий так, словно зачитывает ей смертный приговор, рад её видеть. — Пошли! — Израненная ладонь схватила её за запястье, и в этот момент пол ухнул куда-то вниз. Госпожа Не испуганно зажмурилась, невольно прижавшись к супругу. — С возвращением в мир живых, Сан-Сан! — Усталый, но весёлый голос Вэй Усяня раздался совсем близко. Хрипло закашлявшись (во рту стоял странный горько-затхлый привкус) девушка с трудом подняла тяжёлые веки. Тело ощущалось невероятно слабым. Заклинатель в чёрно-алом весело ухмыльнулся: — Ох и заставила ты нас всех побегать! Хуайсан медленно обвела взглядом комнату — она в Цинхэ? А как же Юньмэн? — Пить хочешь? — Хриплый, словно сорванный от долгого крика, голос Цзян Чэна раздался откуда-то сбоку. — Пожалуйста? — Выдавила она из пересохшего горла и с наслаждением сделала пару глотков прохладной воды. — Это был сон? — Почти, потом расскажу, — пообещал Вэй Ин, посмотрев Ваньиня с Хуайсан с оттенком жалости и как-то странно дёрнул бровью. — Ну, я пошёл. Глава Не, найдётся ли в Вашей резиденции местечко для этого заклинателя? — Там же, где и во время сватовства будешь спать, — сказал Минцзюэ, бросив на Хуайсан болезненный виноватый взгляд. Когда спальня опустела, девушка кое-как подтянула одеяло повыше, боясь поднять взгляд на мужа. Ваньинь тоже не торопился начинать разговор, уставившись на чашу, из которой поил жену. Белый фарфоровый бок сиял в мягком свете фонаря, демонстрируя то клюв, то хвост выписанного павлина. — Значит… Это был сон? — Хочешь чего-нибудь? — Супруги одновременно нарушили тишину и тут же замолчали, отведя друг от друга взгляды. Госпожа Не поморщилась — плечо, по которому пришёлся Цзыдянь во сне, ныло по-настоящему. Приспустив ткань нижней рубашки, она ахнула — на коже чёрными синяками выделялся след от большой ладони. Светлая и тёплая длань Ваньиня не перекрыла кровоподтёк, но боль стала проходить — он передавал ей свою ци. — Полежи со мной? — Попросила Хуайсан. Неприятные ощущения в плече унялись, но было как-то слишком холодно, хотя она была накрыта аж тремя одеялами. — Конечно, — скинув верхнюю одежду, Цзян Чэн лёг рядом с ней и осторожно, то ли боясь спугнуть, то ли причинить новую боль, прижал к себе и невесомо провёл по спутанным волосам ладонью. Наверное, лучше будет, если они все будут молчать.