Хозяйка Пристани Лотоса

      

4.7 И правда горечи полна

             Ложка то ныряла в полупрозрачный белый бульон, поднимая со дна мелкие кусочки белого, в серебристых прожилках кожи, рыбьего мяса, то показывая на поверхности глиняного водоёма желтоватые кругляши масла, ловящие болезненно-серый цвет, льющийся в окна столовой. К свету тянулись утопленные на дне тарелки перья лука.              По чопорности трапезы Мэйшан Юй ничуть не уступали Гусу Лань, разве что, разговоры были дозволены. Цзян Чэн с детства помнил царящую за столом холодную атмосферу, и молодой глава не мог сказать, что хуже: изощрённый этикет Мэйшана, в прочем, не мешающий оскорблять и укорять, или доброе застолье Юньмэна, нередко завершавшееся скандалом, инициированным матушкой.              Что-то изменилось, чувствовал мужчина, не ощущая вкуса еды. Погода по-прежнему осенне-зыбкая, моросисто-туманная, блюда выглядят так же, как и всегда, но что-то не то. Источник перемен — две воительницы, стоящие позади неторопливо обедающей супруги.              Палочки в тонких пальцах подхватывают узкие желтоватые ленты лапши настолько изящно, что та не думает перекрутиться или разъехаться на две неравные части, оставляя одну в захвате, а вторую, поднимая мелкий плеск, вынуждая упасть обратно в тарелку. Хуайсан ест с аппетитом, какого не было с момента нападения шигуя — уверенность, как и силы, возвращаются к ней, она чувствует, что сегодня было бы неплохо сесть и начать роспись нового веера. Что-то нарочито простое, в пастельных, будто выцветших или сильно разбавленных водой, тонах. Мечтательное настроение молодой супруги главы Цзян было нарушено его тётушкой. В учтивой, но хлёсткой манере, госпожа Юй обратилась к невестке:              — Ваши служанки, госпожа Не, вынудили моих дочерей пропустить обед. Поведение вверенных Вам девушек недопустимо по отношению к девам из нашего клана, — госпожа Юй Иньчан отложив столовые приборы, впилась в девушку острым взглядом.              Все обедающие обратили на женщин взоры. Поёжившись, Хуайсан, всё же, ответила:              — Даже несмотря на их проступки? — тихим голосом уточнила девушка, не желая смотреть в серо-голубые глаза тётки мужа.              Ваньинь нахмурился — зная о непростом характере тётушки, он надеялся, что вверив жену её заботам, ничего не случится за те несколько дней, что он проведёт в топях. Значит, ошибся?              — Мои служанки заступились за меня, вернули дорогие сердцу вещи… Наставницы учили меня, что дева должна обладать очень важными добродетелями: супружеской верностью, усердием в работе, скромностью и в поведении и правде в речах.               — Наших женщин воспитывают также и даже лучше! — возразила Юй Иньчан с кривой ухмылкой, в то время, как Цзян Чэн уцепился за реплику о дорогих сердцу вещах.              — Правда не в почёте у дев из Мэйшана? О, я это ощутила, многоуважаемая госпожа Юй… — кивнула Не Хуайсан, оборвав все попытки вывести себя на диалог тем, что придвинула поближе к себе тарелку с супом. Её служанки одарили сестру покойной Пурпурной Паучихи радостными улыбками на грани приличия — младшая, Мацуй, улыбалась, поправ этикет — демонстрировала меж тёмно-розовых губ ровный ряд зубов с удлинёнными клыками.              Обмен «любезностями» не чужих для себя женщин Ваньинь сравнил с танцем двух змей: умудрённой жизнью кобры, расправившей широкий капюшон и маленькой, травянисто-зелёной в золоте ящерки. Кобра мудра, а ящерица — быстрее.              — Тётушка, что произошло? — смешивая овощи и мясо в бульоне, чтобы он стал непроницаемо-мутным, спросил Ваньинь.              — Если этой служанке будет позволено, то она расскажет, — вмешалась Не Мацуй, игнорируя тяжёлый взгляд главы Юй. — Госпожа Юй видела лишь развязку, в то время, как эта недостойная имела личный разговор с юной госпожой Шигвэн и её младшей сестрой — второй юной госпожой Фаншун.              — Ты угрожала моей дочери! — проскрежетала госпожа Иньчан, ломая палочки. Ароматный куриный бульон встал поперёк горла Хуайсан.              Воительница из Цинхэ одарила обвинительницу почти ласковым взглядом, и под настороженным взглядом старшей сестры не стала тянуться за саблей, хотя имелось большое желание.              — Но ведь было за что, не правда ли? — заметила она, пряча дрожь в руках тем, что завела их за спину. — Я ожидала видеть свою госпожу радостной и довольной жизнью, а не загнанной в угол! Госпожа Хуайсан настолько верит в человеческую доброту и честность, что не посчитала важным запечатать ларец с украшениями заклинаниями, и Ваши дочери этим воспользовались. Не думаю, что моя госпожа отказалась бы продемонстрировать коллекцию своих украшений, если бы её вежливо попросили — как дщерь Великого клана, она обладает уникальными образцами ювелирного искусства, а как верная сестра и хорошая дочь — добрым сердцем! Но Ваши дочери поступили подло — украли родовые артефакты клана Не! Вместо обвинений Вам долженствует поблагодарить Небеса за то, что это были простейшие артефакты с защитой низшего порядка, от которых можно всего лишь, к примеру, оглохнуть — вторая юная госпожа ведь носила серьги прабабки моей госпожи? Носила…              Побледневшая Юй Иньчан неверяще воззрилась на заклинательницу. Её младшая дочь может потерять слух? Недостаток, вроде родимого пятна, уже является препятствием для счастливого замужества любой девушки, а увечье вроде глухоты? Выражение её лица зеркалил и племянник.              Тишина, воцарившаяся в столовой, была тяжёлой и почти материальной, как могильная плита, накрывшая тела родителей и скрывшая то немногое, что осталось от любимого народом Цзян Фэнмяня и суровой, не по-женски уважаемой Юй Цзыюань. Традиции велят хорошему, благовоспитанному сыну отдать последние почести, провожая предыдущего главу ордена на суд Дийюй: обмыть тело, умащивая ароматными маслами; расчесать чуть потускневшие в посмертии волосы, закрепив большую их часть гуанью главы рода, инкрустированной аметистами; читать две ночи заклинания, не позволяющие восстать злобным духом… Что из этого сделал Цзян Ваньинь? Что сделал вовремя, пока тление не затронуло тело?              Ничего.              Изломанной куклой на дне лодки он покидал гибнущую Пристань Лотоса, слушая песнь смерти, песнь огня, победный марш Вэней. Даже когда зарево огромного всепоглощающего пожара осталось позади, и зыбкие предутренние сумерки опустились на узкую, заболоченную речушку стылым туманом, Ваньинь горел: места переломов и порезы; глаза, истекающие прозрачной солёной влагой, скатывающиеся по вискам чёрно-красными дорожками, повторяя тракты, ведущие к ныне не существующей столице Юньмэн Цзян. Он весь охвачен пламенем, живой, но сгоревший в пожаре войны.              Если бы он знал, что обугленные головёшки способны вспыхнуть вновь, чтобы уже наверняка не оставить от себя ничего, что можно было бы восстановить…              Собранный заново, из слёз сестры, ненависти брата, надежд народа, он уже не тот Цзян Чэн. Не наследник, не второй ученик заклинательского ордена, не завидный жених, но глава и супруг.              — Обман, везде обман. — чувствуя, как нагревается металл Цзыдяня, обронил глава Цзян. — Разве о многом было прошено? Лишь принять и позаботиться о супруге. Кузины… ха, не ожидал подобной мелочности. Воспитание Мэйшан, достойное главы великого ордена?              Обращённые к молодому мужчине взгляды были разными: негодующими, напуганными, удовлетворёнными, ожидающими. Не видя их, лишь мутное бело-зелёное марево бульона, расходящегося кругами от ударов кулаков о столешницу, мужчина концентрировался на подрагивающих руках. В кончики пальцев плеснуло раскалённым металлом — после возвращения Золотого Ядра, в минуты сильных эмоций, руки нестерпимо пекло, требуя сбросить куда-нибудь излишки энергии. Такой же жар обитал в дяньтяне, и с ним всегда было непросто справиться. Шисюн помогал, как мог — прохладное питьё, тряпицы поперёк пылающего лба или бочка, полная холодной воды… Ничего не помогало, и выглядел Вэй Усянь донельзя виноватым, словно по его замыслу Цзян Чэну так плохо…              — Тётушка… Сестра моей матери… Ты воспитала дочерей гадюками, жалящими исподтишка? Ответь мне, тётушка! — выкрикнул молодой мужчина, найдя глазами чуть побелевшую от гнева госпожу Юй. — Говоришь, супруга мне не подходит — слишком тихая и невзрачная?! По крайней мере, ей чужого не надо!              Тарелка пролетела через весь стол и лишь реакция спасла Юй Иньчан от купания в рыбном бульоне. Дед и муж тётушки вскочили со своих мест, гневно посмотрел на теряющего контроль молодого мужчину. Воительницы Не вытащили из-за стола госпожу Не, спрятав за спины. Не Мацуй широко улыбнулась, ожидая продолжения представления. Для неё всё кажется весельем, злым и от того вдвойне интересным — если Саньду Шеншоу, как говорит народ, унаследовал нрав Пурпурной Паучихи, то Мэйшан Юй ждёт скандал, от которого содрогнутся золотые дворцы Небожителей. Да хоть пусть со своих небес с мир смертных упадут, хотя бы увидят, к чему привело в Поднебесной их безразличие.              — Но разве такая жена должна быть у потомка Юй Чэнлуна? Какие от неё будут дети? Такие же тихие и ни на что негодные?! Едва ли они унаследуют свирепость Чифэн-цзюня, матери-то у них разные! Дурное семя дало дурной плод! — дёрнула уголком рта госпожа Юй, не столько боясь, сколько наслаждаясь бешенством племянника. Она была уверена, что ни ей, ни её детям ничего не будет — Мэйшан сейчас силён как никогда, в обществе не первый месяц циркулируют разговоры о замене одного Великого ордена на другой. Мэйшан Юй с большим удовольствием займёт место потерявшего в мощи Юньмэн Цзян.              — Достаточно, тётушка! — взревел Цзян Ваньинь, позволяя Цзыдяню принять свою истинную форму. В ответ на это заклинательница неспешно поднялась и вскинула острый подбородок — ей ли бояться сестриного оружия? Цзыдянь отошёл к Цзыюань лишь потому, что той требовалось роскошное приданое, равное положению, которое она займёт после замужества. Юй Иньчан ещё помнила, как металлический кнут ласково обвивался вокруг предплечья и почти мурлыкал, щедро сыпля безболезненными пурпурными искрами.              — А силёнок хватит? — поддразнила она мужчину, с каждым мигом убеждаясь, что руки на неё племянник не поднимет.              Юй Иньчан видела это в фиалковых глазах — слишком красивых и ярких для мужчины, вот его старшей сестре, не прославившейся ни заклинательской силой, ни блистательной внешностью, подошёл бы этот разрез и цвет как нельзя кстати. Торжествующая улыбка украсила лицо, награждённое резковатыми, острыми чертами — подобно маске из осколков — надень её, и прозрачные кристаллы хрусталя окрасятся алым, ибо ощетинившиеся осколки смотрят не только наружу, но внутрь.              Не Хуайсан, наблюдая за ссорой из-за плеча Не Дали, поёжилась и уткнулась лбом между лопаток женщины. От ханьфу старшей воительницы пахло почти также, как от дагэ, и было легко представить, что её защищает Минцзюэ. В свете дня Дали очень сильно напоминала ей брата и отца, которых несведущие принимали за братьев — отцом Не Юньфат стал рано, брак был договорным и едва дождавшись совершеннолетия невесты, сыграли свадьбу. Госпожа Пристани Лотоса подумала, что было бы неплохо поднять генеалогические записи — она была уверена, что, по крайней мере, Дали точно приходится ей дальней родственницей. Всё-таки, это неслучайное сходство…              — Замолчи! — гневно прошипел глава Озёрного края, поднимая руку с хлыстом. Сероватая хмарь за стенами столовой окрасилась пурпуром и изошлась гневным женским криком.              — Ты говоришь с главой ордена, Юй Иньчан! — Возвышаясь над коленопреклонённой заклинательницей, громыхал Цзян Ваньинь, добавляя энергии ци в своё оружие. Светло-голубая верхняя накидка начала обугливаться и тлеть в местах, где кольца оружия соприкасались с тканью. Крупные искры, белые и пурпурные, оставляли чёрные следы на каменных плитах.              Госпожа Юй ёрзала — ни одна из поз, принимаемых, чтобы уменьшить площадь соприкосновения с Цзыдянем, не помогала. Жалящая боль разливалась по всему телу. Родовое оружие более было ей не подвластно, всецело принадлежа Саньду Шеншоу, клану Цзян и последующим поколениям, которые выйдут из чрева госпожи Не, нравится это клану Юй или нет.              — Я… приношу… извинения… — согнулась пополам женщина, в прочем, глядя на Цзян Чэна без покаяния.              — Не у меня проси прощения! — фыркнул заклинатель.              — Госпожа Не… я… от имени… дочерей… приношу Вам… извинения.              Не Дали, бросила вопросительный взгляд на госпожу.              Внутри Хуайсан шевелилось что-то тёмное и склизкое, подначивающее сказать совсем другое, а может, увидеть, как жизнь покидает возгордившуюся женщину. В пору бы испугаться тёмным мыслям, что змеиными кольцами обвивают разум, но ежели с ней обходились хуже, чем со служанками, разве не имеет она права отплатить той же монетой? Как хочется щедрой пригоршней швырнуть в перекошенное мукой лицо щёлок и видеть, как светлая кожа пузырится, и кривится тонкий рот в ужасном крике.              Девушка затрясла головой, прогоняя наваждение. Нет, она не такая! Не такая…              — Я принимаю Ваши извинения, госпожа Юй, — прошелестела супруга главы Цзян, понимая, что ни Юй Иньчан, ни она не были честны.              Ваньинь дёрнул бровью в ответ на тихий шёпот супруги, но Цзыдянь, всё-таки, ослабил. С металлическим шорохом кнут втягивался внутрь кольца, сворачиваясь вокруг фаланги. Сияние пурпурной эмали потухло, лишь нагревшийся металл был свидетельством истинной формы духовного оружия.              В тишине все вновь заняли свои места. Перед внуком главы Мэйшан Юй поставили новую порцию супа. Трапеза продолжилась.              — Вы испрашивали дозволения направить адептов для обучения, глава Юй, — расправившись с утиным бёдрышком, произнёс Ваньинь.              — Это так, — подтвердил старец.              — Среди адептов указаны Юй Шигвэн и Юй Фаншун, — продолжил мужчина, показывая жестом, чтобы слуга наполнил его чашу сливовым вином. — Не желаю видеть их среди учеников. Пусть будет им уроком. Моей супруге ни к чему лишние волнения.              — Мальчиш-шка! — прошипел Болотный змей. — Что ты себе позволяешь?              — То, что может позволить лишь глава. Оскорблённый глава. — ответил Ваньинь, впервые за все годы смотря прямо в глаза человеку, которого полагал для себя примером и безмерно боялся.              Бояться было нечего. И пример неправильный.              Отодвинув столик, глава Юньмэна поднялся с подушек и покинул столовую. За ним тихой шелестящей тенью последовала Хуайсан.              Прохладная ладонь супруги в подрагивающих раскалённых пальцах ощущалась правильно и успокаивала бушующую энергию внутри — мучительные часы, когда приходилось ожидать, что ци сама по себе уляжется, сократились до нескольких минут. Облегчение разливалось по сведённым судорогой пальцам, поднималось вверх, туго затянутые поперёк солнечного сплетения ремни лопались, не в силах совладать с мягкой прохладой, исходящей от Не Хуайсан. Ваньинь с тихим стоном упал на пол, уткнувшись лбом в живот супруги.              «Какая она хрупкая!» — поразился глава Юньмэна, обнимая стройные бёдра и чувствуя, что вот-вот заснёт, прямо так, коленопреклонённым в одной из коридорных ниш, откуда в общее пространство лились дымные ручейки благовоний. Покрытых испариной висков коснулись нежные пальцы и заклинатель понял, что ещё чуть-чуть, и он замурлычет. Незатейливая ласка и выплеснутое раздражение размягчили кости до состояния кашицы, нестерпимо хотелось спать…              Хуайсан, зарывшись пальцами в чуть влажные волосы Ваньиня, запрокинула голову, чтобы слёзы, окрашенные подводкой, не испачкали лиф платья.              — Спасибо, спасибо, — всхлипнула девушка, прижимая к себе супруга ближе.              Впервые за пару месяцев в титуле супруги она полностью чувствовала себя защищённой — туманное будущее становилось менее расплывчатым, марево неопределённости отступало, обнажая начало тропы: пока узкой и заросшей болотной травой, но если приложить усилия, если не робеть и попросить помощи у Ваньиня, то она может стать широкой дорогой, по которой главная чета Юньмэна будет идти рука об руку.              — Хуайсан, ты что? — заволновался глава Юньмэна, находя в себе силы подняться на ноги. Макушку, украшенную серебряной гуанью, прострелило болью — ниша для его роста оказалась низковатой. Так, скрючившись в три погибели, он стоял, бережно обнимая плачущую супругу, вцепившуюся в ткань на груди так, словно вот-вот оторвут и бросят в казематы.              — Д-думала, что ты не поможешь… Внимания не обратишь… Так было страшно и одиноко… Не к кому обратиться, рассказать… А они смеялись прямо в лицо, так нагло, знали, что ничего не будет, — бормотала девушка куда-то в район сердца Ваньиня. — Потом пришли сёстры Не и стало легче… И ты пришёл. И поверил.              Мужчина крепко зажмурился. Ведь поклялся, что будет не таким, как родители! Клялся! От невмешательства и слепоты проблемы не рассасываются сами по себе, они копятся, из них вырастают высокие башни, чьи вершины раскачиваются на ветру, сбрасывающем мелкие «камни» вниз на головы. Можно излечить шишку, сделать припарку, но когда знаки игнорируются и огромная масса обрушивается, погребая всё, то поздно бежать за советом к убелённому сединами старцу. Жить в браке душа в душу…              Недостижимая мечта, если только мечтать о ней и не прикладывать никаких усилий.              Сколько угодно можно сидеть на мягкой подушке и мечтать о ратных подвигах, но если тело слабо и руки не знали тяжести клинка, если мягкое ложе милее стылой земли под боком, то мечты так и останутся таковыми. Каждый день — битва: с собой, с подданными, с равными и возвышающимися над тобой. Супружеская жизнь — ещё одно поле битвы, гладкая алмазная гора, которую надо во что бы то ни стало, преодолеть.              Негоже начинать супружество с молчания и вранья.              Ваньиню есть, что сказать. Хуайсан должна знать. Но до чего же трудно!              — Что-то случилось во время ночной охоты? — тихо спросила девушка, услышав окончание мысли Цзян Чэна, сказанной вслух. Внутренне она млела от кольца сильных горячих рук супруга и желала знать о печалях, гнетущих его. Ведь это правильно — поддерживать начинания своего господина, особенно, если они не расходятся с её понятиями о добре и зле.              — Да, — сглотнув густую горьковатую слюну, выдавил из себя Саньду Шеншоу, понимая, что храбрость рассказать ей о постигшем их несчастье тает, как первый снег. Улёгшаяся внутри буря началась с новой силой — жидкое пламя накрыло с головой, грозя выжечь всё тело изнутри.              — Чэн-Чэн? — Хуайсан заглянула ему в глаза и заклинатель отвернулся.              «Мне страшно!» — мысленно кричал глава Юньмэна. Всегда о своих страхах и надеждах он мог говорить лишь мысленно, скрывая улыбку за приподнятыми бровями и слёзы за ухмылкой, перекашивающей рот.              — Знаешь… — супруга обводила пальчиком вышивку на его ханьфу. — У меня… — в полутьме было видно, как она зарделась. — Лунных кровей не было… Я почти уверена, что ношу под сердцем дитя. Наше дитя.              Цзян Чэн воззрился на Хуайсан с выражением неописуемого ужаса на лице. Он чувствовал, как мышцы лица скрипят и лопаются, принимая эту мало привычную форму. В нише, где всё пропахло благовониями, закружилась голова, и собственный голос показался совершенно чужим.              — Нет… — отшатнувшись и ударившись лопатками о стену, он отрицательно затряс головой. — Нет!              Госпожа Не испуганно смотрела на супруга. Он не желает детей? Или не желает детей именно от неё?              — Наш ребёнок мёртв! — хрипло рявкнул Цзян Чэн, отвернувшись. — Шигуй едва не убил тебя, пришлось выбирать: или ты, или никто! Вэй Ин едва успел!              Не Хуайсан застыла, ощутив, как ледяная волна окатила с головы до пят. Липкие холодные ладони опустились на плоский живот. Как это — мёртв? В ушах сначала стало тихо-тихо, но скоро издали раздался противный звон, который очень быстро нарастал.              — Зачем ты говоришь это? — пересохшими губами произнесла госпожа Озёрного края, удивляясь тому, что пол внезапно оказался под правой щекой.              Резкий рывок, от которого поплыло зрение, и она впечатана левой щекой во что-то не менее твёрдое, но тёплое. К звону в ушах примешивается барабанный бой, очень похожий на тот, каким армия Цишань Вэнь оповещала жителей Нечистой Юдоли о своём приходе. В долгие тёмные ночи, когда от брата очень долго не было вестей, ей чудился именно этот страшный звук, и лёгкие заполнялись воздухом, напополам с дымом, не различая вкуса дым войны от дыма в очаге.              Её грядущее материнство — тот же дым, не осязаемый и зыбкий. Ветер — чужая воля, развеял тонкую спираль, а едкий дождь — чужая злость, залил тлеющие угли. И едкие капли горя разъедают девичьи глаза, а запах горящего дерева и лотосов не дает вдохнуть. Она кричит не своим голосом, не слыша; ищет виноватых — не видя ничего; сбивает в кровь нежную кожу рук, не ощущая боли.              — Ты врёшь! Ты врёшь! Ты! Врёшь! — сетка лопнувших сосудов окрасила белок неровными алыми пятнами, перекошенный рот обнажил оскаленные зубы — между ними пузырится смешанная со слюной кровь, стекая с уголков рта.              Хуайсан сама на себя не похожа — быть может, на неупокоенного духа. Узел на макушке наполовину распался, змеясь по плечам и спине, наполовину съехал набекрень — длинные золотые цзи вот-вот выпадут из переплетения прядей и с громким звоном упадут на пол, пробивая его насквозь, чтобы вся усадьба главы Мэйшан Юй рухнула в подземное царство нежити.              Ваньинь изумлённо смотрел на супругу — откуда в ней такая сила? Попытавшись сдержать беснующуюся девушку, он был отброшен назад. Ударившись спиной о стену, заклинатель услышал хруст — спину обожгло болью. В перекошенных яростью и горем чертах слишком бледного лица он с ужасом узнавал Чифэн-цзюня, не знавшего жалости в сражениях против сил Цишаня. Как странно было видеть тот же прищур, скрывающий бешенство на дне зрачков, сведённые к переносице брови — тонкие, но оказывается, той же формы, выдвинутая вперёд челюсть, на мгновения ставшая более массивной.              Вот уж правда: кровь — не водица.              И никто не может совладать с обуявшей госпожу Не мощью — заклинатели, привлечённые шумом, падают обессиленными кулями у шёлковых, украшенных затейливой вышивкой и бисером, туфелек. Серо-пурпурная тень мечется в слишком узких для неё коридорах, убирая со своего пути препятствия. Ей не видно, но лицо главы Юй, вопреки ситуации, становится довольным — с такой невесткой можно иметь дело. Вот она, кровь мясников из Цинхэ!              Парадная дверь, ведущая из поместья во двор, с громким стуком распахнулась от пинка, и вой, страшный и бешеный, разнёсся над столицей ордена. Хуайсан ненавидит туман — за обман и потерю. В своём безумии она наконец-то может открыто об этом заявить, нисколько не заботясь о чувствах остальных. Воздух никак не заканчивался в лёгких, и, запрокинув голову назад, обнажив беззащитное горло, покрытое сеткой вздувшихся вен и жил, она кричала от боли душевной и той, что объяла до недавней поры кое-как развитый дяньтянь, где было не Золотое ядро, а всего лишь предтеча.              — НЕНАВИЖУ-У-У! — тянула на одной ноте госпожа Не, не видя, как дерево под хрупкими пальцами крошится, осыпаясь обломками волокон.              Улыбка, обычно не покидавшая губ Не Мацуй, пропала. Притаившиеся служанки ждали удобного момента, когда ци, вырвавшаяся из госпожи, позволит им подойти поближе и успокоить, помочь унять боль и выровнять потоки ци. Дали поморщилась — она знала, как это больно, пускать по перекрученным меридианам энергию, задавая им правильный цикл, чтобы всё работало на заклинателя, а не наоборот. Природа силы Сжигающего Ядра была таковой, что вырвав Золотое Ядро, он ещё и разрушал каналы, заставляя их ежесекундно схлопнуться. Заклинателей убивало не отсутствие источника ци, а боль от мгновенного обрушения внутренних связей. Их восстановление или появление было не менее болезненным.              — Она ещё безумнее, чем я! — выдохнула Мацуй, стаскивая с себя перевязь с саблей.              — Ну, а что ты хотела? — не отрывая глаз от беснующейся Хуайсан, ответила Дали. — А-Цуй, сейчас!              — Ясно! — воительница длинными прыжками приблизилась к затихающей Хуайсан, и, не дав той набрать новой порции воздуха, ударила пальцами, сложенными в подобие наконечника, в несколько акупунктурных точек, лишая сознания, подвижности и перекрывая ток ци — едва образованные меридианы от такого напора энергии могло просто выжечь!              Эхо крика ещё стояло в округе, но постепенно стихало. Всё живое, что было в округе, молчало, опасаясь подать голос, чтобы не нарваться на новую волну ужаса и безумия, который принёс голос. Но тихонько чирикнула камышовка, и в Мэйшан вернулись звуки.              Дали, как более сильная, забрала у сестры госпожу Хуайсан, и с ней на руках вернулась в разрушенное поместье. Выглядывающие из-за дверей слуги и адепты, завидев воительниц, прятались обратно, но ощущение сверлящих затылок взглядов никуда не исчезло. Путь им преградил Саньду Шеншоу. Не Дали без слов передала ему бессознательную супругу, позволяя быть первым, кого она увидит, когда придёт время очнуться.              Бережно опустив Хуайсан на постель, Цзян Чэн, уставший и малость потрёпанный, притулился рядом, а потом и вовсе, притянул к себе жену, утыкаясь носом в спутанные пряди на затылке.