Хозяйка Пристани Лотоса

5.1 Сны о былом

             Зашедшее солнце блеснуло, напоследок окатив лес кровавыми брызгами света, и нырнуло в клубящиеся на стыке земли тёмно-синие облака. Сумерки, зыбкие, обесцвечивающие всё, до чего способны дотянуться, очень быстро обратятся в стылую непроглядную ночь. Чем ближе зима, тем короче три времени суток по отношению к одному. Природа готовится заснуть на долгие зимние месяцы, сбрасывает листву, обнажая тёмные кости древесных стволов. С каждым днём всё труднее отыскать сухое и недостижимое ветром место для ночлега.              Спать вообще нельзя.              В любом шорохе пожелтевшей, высохшей травы Вэнь Цин чудилась поступь заклинателей в жёлтом, обнаруживших пропажу одной из пленённых Вэнь и пустивших по следу погоню. Не имея при себе меча (он и раньше ей был не нужен, она — целитель, не воин), или сумки со снадобьями, девушка чувствовала себя обнажённой перед всем миром. Словно Цзинь Цзысюнь («Да покарают тебя демоны Дийюй!») выволок её за волосы на помост и при всём честном народе сорвал с неё то немногое истрепавшееся рваньё, в которое она была вынуждена кутаться, спасаясь от холодных дождей и промозглых ветров. Ей, рождённой в залитом (и часто обжигающем) солнцем Цишане, было крайне непривычно оказаться один на один (без подбитого мехом плаща, верхней шерстяной накидки) с суровой погодой.              А ведь скоро должен пойти снег…              Рваные сапоги, перемотанные у носков лентами, нарванными из подола нижнего халата, нещадно натирали уставшие, отяжелевшие ноги. Порой целительница вставала как вкопанная посреди чащи и ловила себя на мысли, что не понимает, чего ради сорвалась в не пойми какую сторону? Едва зарождался призрак мысли, что в трудовом лагере хотя бы кормили, она до появления чёрных точек перед глазами, мотала головой, и ускоряла шаг. Не для этого её А-Линь терпел побои цзиньких выродков, голодал, выкраивая из скудного пайка кусочки чёрствой рисовой лепёшки, пряча за пазухой.              Даже Вэнь Юн, полюбившаяся племяннику Цзиня Гуаншаня, и та, умудрялась утаивать крохи с богатого стола насильника, и, выкроив момент, всучила ей в руки худую котомку из шёлкового платка с ненавистной вышивкой-пионом. Вэнь Цин была готова голыми руками свернуть шею уроду: на белой исхудавшей шее родственницы алели ожоги — Цзысюнь тушил об неё трубку с дурманом, худое лицо было синеватым от кровоподтёков на скулах. От издевательств у Вэнь Юн пропало молоко, и теперь А-Юань питался пережёванной рисовой кашицей. Всего один слизняк сделал жизнь сотен людей, даже не заклинателей, но заклеймённых фамилией Вэнь, невыносимой. Вэнь Цин пообещала отомстить ему, не сама, так чужими руками.              Продираясь сквозь бурелом, подальше от человеческого жилища, она сама порой была готова уподобится животным, непуганым, оттого спокойно взирающим на высохшую от лишений и усталости фигуру в неопределённого цвета одеждах. До чего же низко пала любимая племянница Верховного Заклинателя! Грибной сезон давно закончился, но раздирая огрубевшую кожу рук в кровь, ломая ногти до мяса, она рылась в мёрзлой земле, выдирая из неё коренья топинамбура, чахлые кустики дикорастущей горчицы и жёсткие перья лука. Это помогало ненадолго унять режущее чувство голода, заглушить его, как крики умирающих в пыточных Безночного города — если абстрагироваться, монотонно разминая травы в кашицу для мазей, то становится почти терпимо.              Под конец войны столица ордена Цишань Вэнь погрузилась во тьму и безумие, переняв у своего повелителя самые худшие черты. Даже пламя, никогда негаснущее и освещающее столицу, и то, обрело зловещий красноватый цвет, превращая широкие улицы в багровые реки. Вэнь Цин, любимая племянница Вэнь Жоханя, которую слушались едва ли не лучше сыновей главы Вэнь, потому как она всегда была при нём, уже не могла найти спокойствия на дне каменной ступки, лишь забившиеся в неровную поверхность кусочки трав и минералов, которые требовалось удалить, чтобы не испортить следующее снадобье.              Если бы хоть что-то, стоящее на бесконечных полках целительского крыла было способно вернуть дяде рассудок! Девушка хрипло всхлипнула и прижалась прохладным лбом к острым коленям — он ведь не всегда был таковым! Она помнила его жёстким, но справедливым правителем, не чающим души ни в сыновьях, ни в племянниках. Когда же Вэнь Жохань сошёл с ума настолько, что передал своё безумие и наследникам?              Вэнь Сюй казался совершенно адекватным, он никогда не был щедр на эмоции, предпочитая держать всё в себе, не снимая носить маску идеального наследника. Учись он в Гусу Лань, как многие наследники кланов известных и не очень, то Лань Цижэнь наверняка отметил бы его прекрасные манеры и тягу к знаниям, которой безразлично клановое деление — если это работает у них, то полезно взять на заметку себе.              Вэнь Цин была младше наследника на шесть лет, и когда была ещё только ученицей, помогала главному целителю ставить на ноги заклинателей, пострадавших на ночных охотах. Вэнь Сюй заботился о вверенных ему людях, порой забывая о себе.              — Наследник Вэнь… — мелкая худощавая девчушка в накидке помощницы целителя держала глубокую чашу с утопленной на дне губкой. Вода в посудине была бледно-зелёной, видимо, в неё добавили каких-то трав.              Первенец Верховного Заклинателя сидел на низенькой скамеечке, то ли глубоко задумавшийся, то ли очень уставший — сведённые плечи и низко опущенная голова, растрёпанный пучок на макушке — золотая гуань съехала набок, грозясь вот-вот покинуть голову. Обычная ночная охота превратилась в побоище — на границе с Цинхэ опять неспокойно, ущелье, через которое проходит граница двух орденов, вновь оказалось заселено разномастной нечистью. Уничтожить тварей удалось лишь совместными с Нечистой Юдолью усилиями, пострадало много воинов и Цашаня, и Цинхэ, которых Вэнь Сюй велел доставить в родной орден. От того в целительском крыле помимо бело-алых, мелькали серо-зелёные одежды.              — Тебе сколько лет, госпожа-целитель? — невесело хмыкнул юноша, концентрируя внимание на ярко-зелёных глазах, выделявшихся на чуть округлом детском личике.              — Мне десять! — малышка вскинула острый подбородочек, но быстро сдулась. — Будет. В следующем месяце…              — Солидный возраст, — одобрительно кивнул молодой заклинатель, забирая из тонких детских рук тяжёлую чашу с водой — как только не уронила? — Чьей будешь, госпожа-целитель?              Девчушка спохватилась и отвесила церемониальный поклон.              — Вэнь Цин, вежливое имя — Чэньси, дочь Вэнь Тянью, — представилась она.              — Утренняя Надежда, дочь Утреннего Мира, — хмыкнул наследник, отжимая губку. — Ну, здравствуй, кузина.              О, Вэнь Цин вовсе не сильный заклинатель. Хороший лекарь, но не заклинатель. Возможно, она куда сильнее той же младшей сестры Чифэн Цзюня, но на фоне блещущих талантами Нефритов Гусу и Героев Юньмэна ей очень далеко. Это к тому, думала молодая женщина, тщательно промывая мелкие корешки в студёной воде звонко журчащего ручья, что сильным совершенствующимся не нужна еда, им достаточно инедии, которую культивировать в достаточном количестве, увы, она не могла. Но Золотое Ядро хранило её хотя бы от переохлаждения и угрозы подхватить болезнь лёгких, от которой порой умирало слишком много обычных людей и слабых заклинателей. Засыпая в колыбели из посеребрённых инеем корней, Вэнь Цин надеялась проснуться на следующее утро, чтобы продолжить путь.              Не в первый раз в своих сновидениях она возвращалась в прошлое. Что она надеется найти в сбывшемся? Ответ на вопрос, когда главная ветвь клана сошла с ума? Что она могла сделать, чтобы не было кровопролитной войны? Злой ли рок навис над Цишань Вэнь, предопределённый в тот миг, как Вэнь Мао провозгласил главенство кровной связи, а не учитель-ученик? И, тем не менее, она вновь видит огромные, роскошно обставленные залы резиденции Безночного Города. Величие, не похожее ни на что из виденного Вэнь Цин.              Что её дом? Простая хижина на пару комнат с небольшим садиком во дворе; тесная комнатка ученицы, которую она делила с ещё одной девочкой — вот и всё, что знала племянница Вэнь Жоханя за свои десять лет. Здесь же… Огромные окна со съёмными экранами, большую часть года открытые тёплым ветрам, лишь прозрачные широкие ленты органзы служили барьером между комнатами и улицей. Ненавязчивый, тонкий аромат благовоний, тлеющих в каменных чашах-курильницах, отшлифованные до зеркального блеска гранитные полы — красные зёрна перемигивались между собой на солнце и создавалось ощущение, что идёшь по тлеющим углям… Даже помыслить было невозможно, что люди могут жить настолько богато…              Сюда её привёл наставник и оставил, не сказав, когда заберёт. Усаженная на невысокую кушетку, она боялась лишний раз пошевелиться, и, несмотря на страх, всё-таки задремала, чтобы проснуться от резкого рывка за рукав. Игла (одна из многих) выскользнула из своего укрытия, готовая вот-вот наказать обидчика.              Это был мальчик, чуть старше её.              — Ты совершенно не похожа на Вэнь! — пухлые губы, перепачканные в меду и крошках полупрозрачного слоёного теста, недовольно искривились. — Ты точно нашей крови? — вопрошал мальчишка, наряжённый в ханьфу, богато расшитый шёлком и золотыми нитями.              Сомнений в высоком статусе неряхи не возникало ни на мгновение — похожее одеяние, покрывающее кожаный доспех, красовалось на наследнике Безночного Города, стоящего чуть поодаль.              — А-Чао, манеры, — наставительным тоном одёрнул Вэнь Сюй, приблизившись к детям. — Здравствуй, Утренняя Кузина. Мы немного задержались, за что очень извиняемся.       — Да! — ярко-карие глаза в обрамлении пушистых ресниц смотрели на молодого господина Вэнь преданно и восторженно. — Хочешь пирожное? — это уже адресовалось Вэнь Цин.              Повинуясь щелчку пальцев, слуга, до этого словно невидимый, поднёс золотое блюдо, заваленное сладостями, которых Вэнь Цин отродясь не видала.              «За ним, что ли ходит?» — Она растерялась от такого количества сладостей.              Живя просто и небогато, их семья не часто могла себе позволить что-то кроме сладкого клейкого риса, который матушка смешивала с кисло-сладкой жимолостью, придававшей массе сине-пурпурный цвет, иногда, когда А-Цин и отец приносили много ягод, почти чёрный.              — Ну, чего смотришь? Бери! — её ровесник топнул ногой, обутой в несомненно дорогой сапожок, на алой коже виднелось изысканное теснение в виде солнца. — Ты что, расхотела-а?!              Смаргивая выступившие слёзы, девочка нашла в себе силы признаться:              — Я не знаю… — всхлипнула ученица целителя.              — Что-о-о?! — возопил Вэнь Чао, беспомощно посмотрев на брата.              Наследник Вэнь откинув в стороны полы верхнего одеяния, присел на одно колено перед плачущей родственницей. Заглянув ей в глаза, он спросил:              — Дорогая кузина не знает, хочет ли она попробовать пирожные, или какое пирожное выбрать?              — Выбрать… — прошептала девочка.              — Тогда надо попробовать все, обстоятельно, не торопясь, оценив вкус каждого и возносить хвалу расстаравшимся пекарям, — он пожал плечами, улыбаясь ей ласково и приветливо. — Накрой стол в Открытом Чертоге, мы желаем пить чай там. — Слуга поклонился и скрылся в небольшой нише, прячущей коридор для слуг.              Вэнь Цин открыла глаза от того, что ей на лицо упала крупная градина.       Дни сменяли друг друга торопливо, как стайка танцовщиц, размахивающих полупрозрачными серо-голубыми полотнищами рукавов. Острозаточенные серебряные хучжи, венчающие каждый пальчик красавицы, в любой момент могли надорвать материю, нарушая стройность и красоту композиции, кропотливо выстраиваемой матроной-наставницей, уже не столь лёгкой и прекрасной, но несомненно, уважаемой. Пока что украшения-коготки-мороз царапали лишь молодую женщину, крадущуюся по окраине полузаброшенной деревеньки.              До чего же она боялась выйти к людям! Ощущение, что каждый встречный узнает в ней «проклятую Вэньскую шавку» было сильно, но чувство голода, терзающее уже не первую декаду — сильнее. Облезлая тощая сука выбежала из-за приоткрытых врат и огласила узкую деревенскую улочку злым брёхом. Если бы у целительницы были силы шутить, то она не преминула бы сказать, что Вэни настолько опостылели Поднебесной, что даже псы не считают их за своих. Шарахнувшись в сторону и (о Небеса!) запнувшись о ямку, девушка упала на стылую землю, и пачкая одежду, начала отползать на локтях.              — Чего растяфкалась, дура? — за ворота вышел сухой, загоревший дочерна старик. — Тьфу, дура, а ну, пшла отседа! — старая тканевая туфля полетела в собаку, заставив недовольно заворчать, но поджать хвост и скользнуть обратно во двор. — Ты, чегой разлеглась, внучка? Чай, удобно? — щуря выцветшие полузрячие глаза, спросил он.              — Не особо, господин… — кое-как выдавила из себя Вэнь Цин.              Схватившись за живот, старик сипло, очень похоже на лай питомицы, расхохотался.              — Откудава такая дурная будешь? Господи-ин… Головой, чёль, стукнулася?              — Из лесу… — пробормотала заклинательница.              — Да вижу, чёй не из дворца! — смеялся он, хлопая себя по бёдрам. — Ты давай, не морозся, а подымайся, да в дом иди. Моя старуха похлёбку приготовила, чуешь, как пахнет? Эй, старая! Доставай ещё чашку, гостья у нас!              — Какая ещё гостья? — широкое, изрезанное морщинами лицо, показалось между створок. — Ах, ты, старый ишак! Говорила же, привяжи псину! А ты всё «Пущай гулят, пущай сторожит!». Тьфу! Внучечка, а ну, подымайся! Старый, помоги ей!              Нарочито громко кряхтя и жалуясь на злую жену, крестьянин помог Вэнь Цин подняться и стряхнуть ту пыль, которая ещё не въелась в одежду. Женщина была бы и рада отпихнуть руки старика, да только он, кажется, решил выбить всю пыль из неё. Бурчащая собака встретила её у крыльца, но повинуясь окрику хозяина, была отправлена в дальний угол двора, оттуда она смотрела на целительницу, недовольно сверкая тёмными глазами. И правильно, думала женщина, Вэням ныне нигде доверия нет.              Но престарелая чета об этом не знала, и обихаживала «странную внучку» как могли, хотя Вэнь Цин самой бы в пору позаботиться о них: намётанный взгляд целителя отмечал проблемы со здоровьем. Бабушка Дань мучилась болями в ногах, наверняка у неё икры в венозных звёздах, вон как щиколотки распухли, а дедушка Мо страдал от болей в спине — пару лет назад, пытаясь перекрыть крышу, пострадавшую от сильного ветра, сверзился вниз, с тех пор и не мог полностью разогнуться.              — Ты кушай, кушай! — паровая булочка, заманчиво блестя влажными боками, белела на старой, в выбоинах, деревянной тарелке.              Вэнь Цин с трудом удерживалась от желания начать, не прожёвывая, глотать еду. От запаха жилища: пыли, угля, еды и специй, чуть кисловатого старческого пота, кружилась голова. Каждая ложка бобовой похлёбки тяжёлыми камнями падала на дно ужавшегося желудка. Опасаясь за живот, отвыкший от «объёмных» трапез, целительница нехотя оставила исходящую паром почти полную чашку, но в удовольствии откусить от булочки она себе не отказала.              Навалилась сытая истома, в полусознании, опираясь на мягкое плечо старушки, Вэнь Цин поднялась из-за стола и оказалась за тряпичной перегородкой, уткнувшись лбом в колени в маленькой бадье, поливаемая едва-тёплой водой. Травянисто-земляной запах мыльного корня и серая пена, застилающая глаза, мягкий заношенный нижний халат, пахнущий точно также и настоящий соломенный тюфяк, пахнущий именно что соломой, а не гнилью или мочой, и мягкая старческая ладонь на влажных волосах…              Она проснулась в середине следующего дня. Бодрая и голодная.              Мягкий домашний треск очага и полутьма закутка. На мгновение Вэнь Цин подумала, что это очередное путешествие в прошлое через сон — неужели она наконец-то увидит матушку и отца? Госпожа Снов-и-Грёз решила показать ей счастливые годы, не омрачённые густыми тенями золотых статуй, украшающих открытые галереи Безночного Города? Как славно…              — Ты так долго спала, что мы начали волноваться, — невысокий расплывчатый силуэт, могущий принадлежать как матери, чьё лицо она позабыла, так и бабушке, стоял так близко, только руку протяни.              «Ведь это сон, ещё один сон», — думала Вэнь Цин, заключая женщину, пахнущую едой и домом, в объятия.              — Ох, внучечка… — всхлипнула бабушка Дань. — Ты так похожа на мою А-Лэр… Такая красавица была, замуж за купца вышла, в Юньмэн переехала и нам со старым предлагала… Мы же её сами вырастили — сынок наш, А-Гунь, от лихорадки сгорел, когда поветрие было, она одна выжила… А потом Вэни эти проклятые камня на камне от Юньмэна не оставили, и ни А-Лэр, ни её детишек… Никого не осталось больше, всех Вэни поганые изничтожили!              Вэнь Цин окаменела.              Не сон.