Хозяйка Пристани Лотоса

5.3 Сольюсь с тобой воедино, оттолкну, отрывая с мясом       Длинные ногти раздирают до крови, срывая корочки и оставляя новые борозды. Какое-то извращённое чувство болезненного наслаждения, когда плоть поддаётся, а тонкий шёлк нижнего халата прилипает к окровавленным бёдрам. Она не распаривает корочки, сдирает единым рывком, шипя от боли и воровато оглядываясь через плечо — мало ли, вдруг служанки нагрянут. Хуайсан не позволяет сёстрам Не быть с ней при омовениях — увидят и донесут супругу. А с того станется приказать воительницам быть с ней и во время особо интимных туалетных процедур.       Злость. Злость. Злость! Жжёт, поднимаясь вверх по пищеводу, оседает противной кислотой на языке, красными зудящими пятнами на коже. Дагэ чувствует то же самое, когда ци вырывается из-под контроля? В прежние времена госпожа Не спросила бы у своего старшего брата о симптомах искажения ци, но теперь… Какая-то болезненная гордыня поселилась внутри, нашёптывая страшные вещи. И она рада их исполнять! Запереться в покоях и выходить подышать холодным осенним воздухом в затяжные мгновения тьмы перед рассветом, когда от воды особенно сильно несет нотками грядущей сырой зимы; игнорировать Вэй Усяня, упиваясь своим горем. А муж тоже хорош… Ни разу, ни разу не послал за ней служанок, лишая возможности впасть в очередную истерику! Она готова сама перешагнуть порог мужской половины и наговорить Ваньиню много такого, от чего она прежняя забилась бы в самый дальний угол и заткнула уши.       — Ненавижу… Ненавижу! — хрипела молодая госпожа, отколупывая корочку за корочкой.       К кому обращены слова?       Несколько дней назад она втоптала в грязь Вэй Усяня — товарища по юношеским забавам. Нельзя сказать, что ей это не понравилось, но… Он был тем, с кем можно было поделиться переживаниями и как нажаловаться на брата, так и поделиться своей тоской по нему. С кем в Облачных глубинах она ощущала себя не запертой в четырёх стенах, кто был, пожалуй, первым для неё другом — никого кроме старшего брата не было подле неё в Шии. Никого к ней не допускали.       От большой бочки, стоящей посреди купальни, исходил травяной запах. Кто бы ни подготовил её, будто знал, что у супруги главы есть некоторые травмы. Не столько вода для омывания была, сколько целебный сбор. Откинувшись на бортик, она прицыкнула — и обжигающе-горячей вода не была, чтобы раны отмокали, но не расширялись из-за большой температуры. Ранее Хуайсан готова была визжать во всё горло, чувствуя, как жар проникает в истерзанные бёдра, как к запаху благовоний примешивается кислота сварившейся крови. Теперь же никакой боли. Отчего так?       — Ты сама всех отталкиваешь от себя, — небрежно отмахнулась юная госпожа. Осенняя луна блеснула на кончиках длинных ногтей, украшенных затейливым узором. — Я бы на твоём месте надела бы то самое платье и наведалась бы к Чэн-Чэну и тогда-а… — она восторженно закатила глаза и потянулась — полупрозрачный шёлк нижнего халата разъехался, открытая грудь и вставшие соски. Один из них был зажат между указательным и большим пальцами, в то время, как вторая ладонь скользила вниз по стройному животу к расселине между бёдер…       Порочная улыбка появилась на чрезмерно ярких губах. Краска шелушилась в местах, где наросла новая кожица — войдя в возраст, годный для замужества, юная госпожа в темноте своих покоев любила поиграть со своими яшмовыми вратами. Конечно, приходилось соблюдать осторожность, чтобы случайно не нарушить целостность печати, но удовольствия было испытано немало.       — Я не желаю тебя слушать! — она зажала уши и зажмурилась.       Вода из бочки выплеснулась на пол.       — Конечно не желаешь, что тебе может сказать эта юная наивная дурочка? Что она знает, кроме модных веяний и тайных ходов в горе, чтобы прятаться от старшего брата? — от хриплого голоса Матери по плечам, не скрытых водой, пошли мурашки, как от сквозняка. — В её глазах весь мир у её ног, для неё старший брат в кровавую кашу разобьётся. Эта вертихвостка знает, как заставить его делать по её указке.       Хуайсан замерла: холодящий спину шёпот говорил правильные вещи. Юная госпожа Не, обиженно поджав губы, отвернулась от них, запахнув халат. Растрёпанные волосы, немного завившиеся от влажности, скрыли от Хуайсан и Матери чёрные синяки, полученные на последней тренировке.       — Ты хочешь отомстить, я знаю… — продолжала нашёптывать Мать, беря в руку ковшик тёплой воды и орошая ею макушку Хуайсан. После, в волосы было втёрто душистое мыло. — Терять детей так больно… Ты делаешь всё правильно, истинная дочь Цинхэ Не! — женщина была готова замурлыкать от блаженства, ей так нравилось, когда А-Ю мыла волосы, у неё выходило так хорошо массажировать голову, что Хуайсан просто засыпала в процессе, а на утро просыпалась отдохнувшей.       — Не давай им спуска! — Мать резко дёрнула за волосы, что Хуайсан приподнялась из бочки почти на половину, опасно выгнув спину у бортика, что ещё чуть-чуть и сломает. — Поняла меня, не давай!       Пот пополам с мыльной водой тёк по вискам женщины, редкие капли попадали в глаза и жгли их. Смаргивая пену и слёзы, она уже было согласилась с поставленными условиями, но тепло внизу живота полыхнуло отрезвляющим огнём. Злость, но какая-то освежающая, как ледяная вода в чаще для умывания после ночи кутежа, омыла её лицо, растворив шоры, которые были добровольно навешены на глаза.       — Ты никто, чтобы мне приказывать! — мыльные волосы гибкими змеями выскользнули из пальцев Матери. Пальцев, скрюченных в судороге, с разбухшими суставами. У благородной госпожи любого возраста никогда не бывает таких рук! В старое, испещрённое морщинами лицо, плеснули грязной водой. — Прочь! Ты здесь никто! Убирайся!       Юная госпожа восторженно рассмеялась и захлопала в ладоши.       — Так её! — подбадривала она, подпрыгивая на месте. — Возомнила из себя не пойми что и умничаешь! Она и без нас разберётся! У-у, какая старая и страшная! — на хорошеньком личике появилась брезгливость. — Госпожа Не никогда такой не будет: всегда молодая, прекрасная! Даже когда её дети уже сами станут родителями, она будет юной!       Хуайсан в прежнее время с интересом понаблюдала бы за перебранкой, но она так устала… Посмотрев на тело сквозь оранжевую от лепестков ноготков воду, она нахмурилась: раны на бёдрах не выглядят хорошо. Вернее, совсем не хорошо. Они глубокие и не новые, то есть, их наносили методично, не давая заживать. Об идеальной коже можно забыть если не навсегда, то точно на время. Ругань где-то в стороне стала совсем громкой, как базарная разборка между женой мельника и торговкой рыбой: «А у тебя рыба тухлая!», «Зато твой муку с мелом мешает!».       — Цыц! — Супруга-главы-Цзяна хлопнула по воде, но та не выплеснулась, а от вложенной в движение ци, разошлась кругами, которые, ударившись о края бочки, заставили ту заскрипеть. Лады местами треснули и вода стала выливаться на пол. Юная госпожа и Мать настороженно притихли: потому что омывалась сейчас не Ведомая, а Ведущая. — Пошли вон, обе! Набедокурили, видеть вас не желаю. Сгиньте!       Юная госпожа, обиженно поджав губы, поднялась со скамейки, и, не оборачиваясь, скрылась в клубах ароматного пара. Мать же, нехотя отступила, надеясь, что позовут назад, но нет.       — Терять контроль — недопустимо. — Зеленоватые глаза блеснули остро. — Какие игры в обиды в твоём возрасте и статусе? — Супруга-главы-Цзяна выливала тёплую воду на голову подопечной-себе, пока мыло стекло с волос. — Великий клан — твоя колыбель, великий клан — твоя обитель. Не смей позорить честь предков, брата и наставников! Не отвечай, не желаю слушать блеяние овцы на заклание! Приведи себя в порядок и начни наконец быть замужней госпожой, я говорю не о праздности и чаепитиях в беседках, я говорю о взятии на себя части обязанностей супруга — приём горожан, заключение выгодных торговых договоров для Ордена, составление бюджета на следующий год. Тебя всему этому учили, пора отрабатывать рис, который ешь! За работой не видно печали, но от её плодов подданным радостно.       Хуайсан слушала и не смела противиться. Всё верно и по делу. Наконец-то есть какая-то определённость. Ей этого так не хватало!       Ци, застоявшейся без дела, было в радость течь по меридианам, стирая с тела уродливое напоминание душевной слабости. Не на глазах, но ощутимо быстрее, чем у обычного человека затягивались следы самобичевания. Хуайсан с изучающим интересом смотрела на платки, шали, свалянные в подобие кульков, походящих на спеленатых младенцев, которыми была окружена её постель. Вздохнув и разгладив невидимые складки на подоле, она решительно принялась разворачивать тряпицы, сетуя, что где-то измялась вышивка золотом, а где-то ослабла бисерная вышивка.       Она нарядилась в одно из лучших платьев, накрасилась попытки с третьей, наконец, оставшись довольной результатом и симметрией подводки. Впервые за долгие дни госпожа Не ощутила удовольствие от трапезы и съела всё под чистую, а затем, немного подумав, попросила добавки в тройном объёме, чтобы на всех. Не Мацуй широко улыбнулась и убежала на кухню за новой порцией яств. Переведя взгляд на Не Дали, она похлопала по подушкам рядом, приглашая воительницу на отдых. Дали сняла перевязь с саблей и опустилась напротив госпожи.       Холодный свет заливает комнату, тяжёлые занавеси распахнуты максимально широко, открывая вид на чёрное озеро и жемчужно-серое небо. Изредка по Юньмэну снуют лодчонки с цветастыми парусами, но их немного — с утра на главной торговой площади был озвучен прогноз — ближе к вечеру ожидается шторм, после которого выпадет первый снег. В Озёрном крае снег редок, и едва выпав, тут же начинает таять. Лучше не гневить природу и оставить лодку на пристани, а самому сидеть дома и есть пряный суп, чтобы не поймать сезонное поветрие. Госпожа Пристани Лотоса вздохнула: она бы сегодня хотела прогуляться, но даже отсюда видит, что воды уже начинают биться о столбы, изредка выплёскиваясь на доски.       Перемена в молодой госпоже была резкой, это и пугало, и внушало надежду. Дали, всегда находящаяся при Не Хуайсан, прячущаяся в тенях, видела, какой жестокой вчера она была с Вэй Усянем. Эта интонация: «…Цзян Чэну тоже…» невероятно напомнила ей Чифэн-цзюня. Кровь не водица, всё-таки… Но чего ещё ждать от госпожи Не?       Не Мацуй вернулась в покои, гружённая по самые глаза — поварихи, прослышав о пробудившемся у супруги главы аппетите, наложили всего самого вкусного и лучшего. Несколько девушек порывалось помочь ей донести еду, но воительница отказалась — пока не стоит тревожить супругу Саньду Шеншоу ненужными визитами.       — Завтра изволите трапезничать в своих покоях? — Мацуй решила уточнить заранее.       — М-м, нет. Ах, спасибо! — Хуайсан с улыбкой приняла новую порцию супа из корня лотоса со свиными рёбрышками. Недолго живя в Пристани Лотоса, она научилась определять, кто готовил легендарное блюдо Юньмэна. Это была не дева Цзян, но всё равно было вкусно.       Дали, набирая в ложку немного бульона, осмелилась озвучить тревожащий её вопрос вслух:       — В каком состоянии сейчас Ваш разум, моя госпожа? — воительница смотрит внимательно, стараясь уловить малейшие изменения в мимике младшей сестры главы её ордена. Мацуй смотрит и возмущённо, и с испугом — такой прямой вопрос… Найдётся ли у молодой госпожи ответ?       — Не совсем. — Ответила она, с видимым удовольствием вгрызаясь в выловленное из супа рёбрышко. — М, точнее, восстанавливается. Надо бы извиниться перед Вэй-сюном, вела себя на редкость непочтительно и отвратительно!       — Извиниться? — хохотнула Мацуй, надкусив паровую пампушку, но осеклась под взглядом старшей сестры. — Ну да… хорошее дело… Конечно, вот завтра, за завтраком! Или после… — зачастила она, а затем и вовсе, набила еды за обе щеки, чтобы не наговорить лишнего.       Темнело. Как и было предсказано, погода совсем испортилась. Живя в огромной, укреплённой и утеплённой резиденции, Хуайсан не боялась проявления непогоды, но удивлялась, она, живя по сути, внутри горы, точно была уверена, что ни ветер, ни вода, ни огонь не возьмут её дом, но резиденция Пристани Лотоса. Это же дерево! Оно горит — нападение Вэней доказало ненадёжность строений из лиственницы и дуба, так почему новая резиденция Юньмэн Цзян отстроена практически на старом месте и из тех же материалов? Вопросы, столько вопросов копилось в голове вместе с пробуждением интереса к жизни.       Она, предупредив сестер Не, решилась выйти из женского крыла и навестить супруга. Страшно ли ей было, преодолевая хитросплетённые коридоры, похожие на лабиринт? Ещё как! Госпожа Не узнавала и не узнавала эти переходы, украшенные пурпурными полотнищами с эмблемой ордена, ловила удивлённые взгляды стражи, кивая на их приветственные поклоны.       Кажется, где-то в стороне промелькнула алая лента, а может, всполох огня в чаше, но безлико-одинаковые коридоры вдруг закончились тупиком из дверных створок, затянутых рисовой бумагой. Кабинет её супруга. Хуайсан, вдруг ощутив, что обувь — шёлковые туфельки, расшитые бисерными журавлями в серебряных цветах сливы, нещадно давит, стала покачиваться с пятки на носок и обратно, рискуя обломить деревянный каблучок. «Должно быть, краска останется на зубах…» — тоскливо подумала женщина, поймав себя на том, что кусает от волнения нижнюю губу. За дверью кто-то был и кажется он понял, что по ту сторону кто-то есть. На краткий миг захотелось опрометью броситься обратно в покои — такие знакомые и надёжные, благодаря охране сестёр Не.       В миг, когда она решила постучаться, створка отодвинулась и сильная рука втащила её за пояс внутрь. К шее было приставлено холодное лезвие, а в лицо, ослепляя, брызнули искры Цзыдяня.