***
Между Ёнбоком и Чанбином молнии летают, которые чувствуют даже слуги, теперь еще усерднее выполняющие свою работу, чтобы не попасть под горячую руку. И, хотя, супруги открыто не ссорятся и не конфликтуют, но напряжение после годовщины все ещё сохраняется. — Чем я могу порадовать тебя? — спрашивает тихо и робко Ёнбок, встречая вечером, даже почти ночью, своего мужа с работы. — Ты уже меня радуешь, — отзывается Чанбин, даже не пытаясь скрыть усталость в голосе. — Чем сегодня занимался? — Я… Проверял овощи в наших теплицах, выяснил, кто ворует арбузы… — вяло перечисляет омега, наливая в большое корыто тёплую воду, которой умывает затем лицо Чанбин. — Выяснил? — переспросил Чанбин. — И кто же такой смелый, что ворует у министра обороны королевства Хан? — Дети прислуги, а подстрекатель - сын повара, — тяжело вздохнул Ёнбок, подавая альфе полотенце. — Не хочу их наказывать, они ещё такие маленькие, они не понимают… — Да, это дети, но скоро они вырастут, а из воров они превратятся в убийц, и что будет дальше? — строго выговаривает Чанбин, и по нему было видно, что эта новость его взволновала и разозлила не меньше, чем дело государственной важности. — Они зарежут наших детей во сне?! Альфа начал злиться, Ёнбок это чувствует, потому что запах стал тяжелее и отчетливее, он оседает где-то в глубине носа и заставляет парня чихнуть громко. — Как мне тогда их наказать? — Как это делали всегда, — коротко бросает Со, откидывая использованное полотенце на край каменной купальни, в которой вода давно остыла. — Ты хочешь, чтобы я отрубил двенадцатилетним детям руки? — вздергивает брови омега и тянет мужа за руку в спальню. — Старые времена давно прошли, не думал, что ты захочешь заниматься таким варварством! — Я ненавижу воров! — снова начинает кипеть Чанбин, покорно следуя за любовью всей своей жизни. — Я что-нибудь придумаю, — обещает Ёнбок и мягко улыбается. — Ты слишком разозлился на ночь, не уснёшь ведь… — И то правда, — разочарованно вздыхает альфа, ложась в кровать и накрываясь тяжёлым пуховым одеялом. — Я могу помочь, — предлагает омега и пытается улыбаться так тепло, как это только возможно, но не переигрывая. — Было бы здорово, — тут же соглашается Чанбин. — Что ты хочешь делать? — тут же с лёгкой опаской интересуется он, замечая в руках мужа маленькую бутылочку с какой-то жидкостью. — Что это такое? Отравить меня решил? — смеётся тихо Со. — Нет, — мотает головой Ёнбок и тоже хихикает наигранно, откупоривая бутылочку и давая понюхать альфе. — Вытяжка из розовых лепестков и капля масла. Поможет спокойно уснуть и расслабиться… — Её надо пить? — чуть брезгливо ведёт носом Со, никогда не доверявший современной медицине. — Снова не угадал, — на этот раз Ёнбок улыбается искренне. — Ложись вот так, — омега направляет альфу, заставляя того лечь на кровать почти диагонально. — Закрой глаза и расслабься… Чанбин чуть прищурился, внимательно вглядываясь в лицо своего супруга, но затем все же глаза закрыл и глубоко вздохнул. Ёнбок вылил на руки немного жидкости из маленькой бутылочки, растер, чтобы чуть согреть, а затем начал гладить лицо Чанбина. Такого альфа не ожидал, так что он вздрагивает, впрочем, сразу же успокаиваясь снова. Омега долго учился это делать, он общался с самым известным лекарем города и дорого заплатил за обучение такому массажу. Теперь оставалось лишь надеяться, что Чанбину понравится. У Ёнбока ручки маленькие, милые, с короткими мягкими пальчиками и аккуратными ногтями, они гладят по лицу нежно, от скул ведут к подбородку, плавно переходя на воротниковую зону. Эти пальцы порхают легко и чётко, исследуя лицо альфы и даря такое желанное расслабление. Омега по кругу обводит по линии бровей и скул глаза, а когда забывает движения, то просто ласково и нежно гладит. Примерно на предполагаемой середине массажа Чанбин засыпает. Откуда Ёнбок знает? Все просто, когда Со засыпает, он издаёт особый милый кряхтящий звук, и сейчас Ёнбок слышал именно его. Но омега продолжает доделывать массаж, вспоминая на ходу этапы. В конце, когда все закончено, он берет подготовленные заранее красивые салфетки, которые он лично сам вышивал по краям золотой нитью, обтирает бережно лицо Чанбина от скользкого, приятно пахнущего масла, наводит порядок на кровати и понимает, что у него рука не поднимется разбудить Со, чтобы тот лёг нормально на свою половину. Ёнбок просто задувает свечи, горящие в комнате, а затем ложится так же, как и Чанбин, почти поперёк кровати. Муж тут же что-то бурчит во сне, поворачивается и сгребает омегу в свои крепкие, почти медвежьи объятия. Ёнбоку они всегда нравились. Вообще, это должно раздражать, потому что ночью из-за камина может быть даже жарко, но именно такие крепкие объятия во сне отгоняют кошмары, преследовавшие парня последние лет пять. Он засыпает спокойно, вдыхая тяжелый запах мужа, давно уже смешавшийся с его собственным. И ночь обещает быть спокойной, но… Омега просыпается через пару часов после того, как заснул. Живот скручивает от такой резкой боли, какой он никогда не испытывал ни в течку, ни когда-либо еще. Вместе с болью приходит и страх, а за страхом неимоверной силы дурнота. Ёнбока тошнит, кажется, его сейчас не просто вырвет, а на изнанку вывернет. И он чувствует этот ком в горле, но понимает, что встать и дойти до туалетной комнаты он не сможет, а если сможет пойти, то не успеет. И тогда он будит Чанбина. — Чанбин, — он трясёт его совсем не ласково за плечо, пытаясь разбудить. — Чанбин! — Что? — сонно оглядывается по сторонам альфа, не совсем понимая, что происходит. — Я заснул? — Чанбин, мне плохо, — еле ворочает языком омега, сдерживая рвотные позывы изо всех сил. — Принеси таз, ведро, что-нибудь, я не дойду!.. Альфа соскакивает с кровати с такой скоростью, что сапсан и соколы позавидовали бы. Чанбин несётся в купальни, находит какой-то пыльный таз и бежит обратно, по дороге стуча в двери комнатушек, где обитают слуги, и веля подниматься немедленно. Обратно он возвращается как нельзя вовремя, потому что терпеть сил больше нет и как только перед парнем оказывается довольно большая ёмкость, его выворачивает. Чанбин присаживается рядом на край кровати, ласково по спине гладит, за руку держит, пока у парня по лицу слезы крупные катятся. Позывы все не останавливаются, живот страшно болит, а ещё страшно безумно. В голове проскакивает шальная мысль о том, что, может, он уже забеременел, хоть и течки не было? Но эта идея отпадает, как только омега чувствует под собой что-то мокрое и горячее, и это явно не течка. Ёнбок глаза широко в ужасе раскрывает, ладонями прикрывает рот и плачет с новой силой, потому что страшно. — Что такое? — пугается Чанбин, нервы которого и без того сейчас на пределе. Его омеге больно, плохо, а он не может позаботиться, не знает, что делать, чтобы облегчить его состояние. Их домашний лекарь уже должен прямо сейчас зайти, но сам альфа ничем помочь не может, и из-за этого в его голове настоящий ад разворачивается. — Подними меня! — просит омега, цепляясь руками за Чанбина. — Подними меня, пожалуйста, мне нужно знать!.. Ёнбок скидывает одеяло, а Чанбин с готовностью подхватывает его на руки, чтобы прийти в настоящий ужас. Там, где сидел омега, сейчас растекается пятно тёмной, горячей крови, впитываясь в простыни. — О, Господи, — стонет Чанбин, крепче прижимая к себе омегу и замечая, что теперь кровь капает уже на пол. Он кладёт омегу аккуратно обратно, а затем выбегает из спальни и орет на первого попавшегося служку, чтобы лекаря поторопили. — Чанбин, — тихо мяучит парень, а альфа сразу к нему подбегает, за руку хватает и пытается успокоить. — Наш мне ничем не поможет… — Не говори так, — почти плачет альфа. — Тебе помогут, все будет хорошо!.. — Мне нужен дворцовый лекарь, — утыкается ему в плечо лбом устало омега, чувствуя ещё и подкатывающий волнами жар. — Меня сейчас начнёт лихорадить, — стонет он. — Пожалуйста, приведи сюда Сынмина, он точно поможет, у него много трав, пожалуйста… — Я не оставлю тебя в таком состоянии, — сдвигает брови Чанбин. — Приведи Сынмина, пожалуйста, — снова просит Ёнбок, цепляясь за ладони альфы. - Расскажи ему о том, что со мной происходит, он сразу придёт, я с ним хорошо общаюсь, только приведи его… Без него я точно умру… — Хорошо, я приведу к тебе Сынмина, — тяжело вздыхает альфа, целует Ёнбока в лоб, накидывает на себя одну из обычных рубашек и прямо как есть, босой, несётся в конюшню. Он даже седло не удосужился на жеребца накинуть; сразу вскочил и, вцепившись в гриву, погнал в сторону дворца.***
— А потом он отвел меня в библиотеку и мы ходили по ней, выбирали книги и он рассказывал еще много чего интересного, — хлопнул в ладоши Минхо, возвращая Хёнджина в реальность. Младший омега был просто в восторге после недолгого, но интересного свидания, а соответственно, во дворце он мог рассказать об этом только Хёнджину, оторвав того от очень важных дел. В Северном крыле ночью ветром выбило пару стекол, так что теперь проблем было много и Хван с кем только за день не говорил и чего только не выслушал в свой адрес. А теперь вот, сидит в привычном кресле и слушает восторженные писки Минхо, который счастлив и полностью доволен своей жизнью. — Знаешь, он спросил у меня, знаю ли я, что такое душевный трепет, — взахлеб болтает Ли и валится на свою кровать, раскидывая руки в стороны. — А я знаю, у меня прямо сейчас душа трепещет, я это чувствую!.. Хёнджин? — Минхо окликает собеседника, уже довольно долго молчавшего. — Хёнджин, ты меня слушаешь вообще? — обиженно дует губы младший и ножками сучит, сбивая с кровати красивый вязаный плед. — Прости, я задумался, — часто моргает Хван и потягивается с наслаждением. — Да, душевный трепет, понятно, — растерянно отвечает он. — О чем думал? — подползает Минхо к старшему и свои любопытные глаза на него устремляет. — Да так, — вяло откликается парень. — Неужели об альфе? — хитро улыбнулся Ли и потер ручки друг о друга. — И не отрицай! У тебя такое выражение лица, что все и так понятно! Кто он? — Он… — Хёнджин вздыхает глубоко, но имя своего альфы так и не осмеливается произнести. — Неважно, ты его все равно не знаешь. — Но тебя что-то волнует, — ёрзает на своей большой кровати Минхо. — У вас явно не все хорошо, если ты сейчас выглядишь так, будто готов заплакать. — Да, не все гладко… Минхо тянет старшего омегу за руку и тот с готовностью плюхается рядом, разводя руки в стороны и глядя в высокий каменный потолок, что сужается кверху, переходя снаружи в огромный каменный шпиль, что своей верхушкой разрезает воздух. Больше Минхо с вопросами не лезет, он лишь вздыхает довольно и ручонки на часто бьющееся сердце кладет, чтобы чувствовать каждый удар. Ему кажется, что его сердце сейчас похоже на весеннюю птичку, которых они с Хёнджином видят, когда по саду гуляют. Оно у него такое же маленькое, открытое всему миру, безмерно радостное, а еще, впервые за много лет, свободное, вольное, готовое разрываться в песнях. Хёнджин думает о Ёнхо, он думает о своей жизни, о том, что будет дальше. Хван ведь всю свою жизнь был сильным, он жил, пробиваясь к свету, пытаясь быть независимым, таким, чтобы ему не нужна была ничья защита, ничье покровительство. В их мире так мало значения придают словам омег и так много на них давления, что слезы из глаз так и норовят хлынуть. Хёнджин не такой. Хёнджин такой же сильный, он не менее слаб, чем любой альфа, и пусть кто-то попробует ему сказать обратное. Этот омега всегда готов к борьбе, всегда готов давать отпор, но все же, каким бы сильным ты не был, всегда найдется кто-то, кто будет сильнее тебя. Например, его братья, Чан, Чанбин, Ёнхо… Все они выше по званию и сильнее него. Хёнджин знает, что он сильнее многих, но этого недостаточно. Ему обидно, потому что теперь от него требуют повиновения, и с этим он точно не справится. У него нет выхода, есть лишь возможность выбрать, каким именно путем он придет к своей судьбе. Он может упираться до последнего, и тогда Ёнхо может действительно пойти в дом его родителей и тогда он станет таким же, как Ёнбок. Ему этого до зубного скрежета не хочется. А если он покорится, если он попробует открыться, довериться и полюбить, то, возможно, к алтарю он пойдет с улыбкой на лице? Такое сложно себе представить, но, все же, о таком Хёнджин и не мечтал никогда, просто потому, что это и не было его целью, но сейчас это шанс безболезненно войти в новую жизнь. Хёнджин попробует. Он попробует любить Со Ёнхо, потому что иначе не получится. Может, стоит покориться, довериться? — Я слишком долго был сильным, — совсем тихо признается Хёнджин, даже с закрытыми глазами чувствуя пристальный и крайне любопытный взгляд черных глаз Минхо, что лежит рядом с ним, своей головой прислоняясь к голове Хвана. Их волосы спутались, но им безумно комфортно вот так лежать рядом. — Мой альфа очень сильный, он надёжный, и рядом с ним я буду чувствовать себя в абсолютной безопасности… — Это ведь хорошо? — спрашивает Минхо, прихватывая Хёнджина за мизинец своим мизинцем и чуть играясь. — То есть, так ведь и должно быть? Я тоже себя так чувствую. Я думал, что такое происходит только когда я рядом с Джи, но с Соном мне тоже спокойно. Они ведь мои альфы, — как само собой разумеющееся говорит Минхо. — Будет отлично, если тебе будет комфортно рядом с твоим альфой. Он тебя защитит, тебя никто никогда не обидит, пока он жив, а пока он жив, он будет рядом с тобой. Это ведь правильно. — А кто защитит тогда моего альфу? Я не смогу защитить его, — шепчет еще тише Хван, вдруг понимая, что, вообще-то его альфа воин, а война близко, очень близко. Он даже не думает о том, что братья могут не вернуться, потому что с такими заразами ничего не случится, но он вдруг подумал, что Ёнхо может не вернуться. Он видел шрам на его подбородке, видел шрам на тыльной стороне его ладони, и это, совершенно точно, не единственные его шрамы. Интересно, сколько их вообще? — Твоя любовь защитит его, — вздыхает мечтательно Минхо, а Хёнджин сдерживает смешок. Вроде бы младше всего на один год, а такой ребенок! Любовь… На что вообще способна эта любовь, думается Хвану. Любовь жизни не спасает, она стрелы не отводит от любимого, особый щит не дает. — Начитался своих романов, — подпихивает младшего в бок омега. — Ты потом поймешь, — махнул рукой Ли и уставился в потолок, снова не сдерживая счастливой улыбки. Так вот и лежали два омеги вместе на кровати, испытывая тот самый душевный трепет.