***
— Опять хочешь стать любимчиком? — не без возмущения перехватывает брата Сон, когда он намеревался нырнуть в потайной лаз, держа в руках корзину с щенком, которого все же ему впарил Хёнджин. — Чего ты ко мне прицепился? — в тон ответил Джи, который теперь уже не мог спокойно уйти. — Хёнджин отдал пса мне, значит я и подарю. — А мне помнится, что он просил подарить щенка вместе, — напоминает Сон, а затем не удерживается и стукает Джи прямо по макушке. Тот морщится, но брату не отвечает, только до побеления пальцев вцепляется в корзинку, где копошится уже проголодавшийся щенок. — Я подготовил все необходимое для ухода за ним, — сказал Сон и достал из угла кабинета небольшой лёгкий сундук. — Чёрт с тобой, — сквозь зубы прошипел Джи и пропустил Сона вперёд себя, в тёмный сырой коридор. Джи все ещё не мог смириться с тем, что придётся и омегу делить с братом. Но он не мог ненавидеть Сона, потому что он и любил его больше жизни. Сон — это сам Джи, это неотъемлемая его часть с самого рождения и до самой смерти, он в этом уверен, и ревновать Минхо к Сону все равно, что ревновать омегу к самому себе. Это глупо, это абсурдно, и очень эгоистично, но Джи ничего не может с собой сделать. Он понимает, что им всем вместе будет хорошо, гораздо лучше, чем если бы он один был с Минхо, ведь это была бы незавершенная мозаика, в которой не хватало бы одного элемента, такого важного и нужного. Джи шёл хмурый, недовольный, но в то же время чувствовал облегчение, что Сон его все же поймал. У альфы, на самом деле, есть совесть, и она бы его непременно мучила, ведь омега и без того больше знаком именно с Джи, и доверяет больше именно ему. Ненамного, но все же больше, и Минхо, вероятнее всего, очень расстроился бы, что Сон не уделяет ему внимания. Сердитые морщины на его лбу разгладились и он вновь повеселел, предвкушая радость на милом личике Ли. Сон, кажется, думал о том же. — Прости, — коротко бросил Джи, будто нехотя. — Я не обижался, — пожал плечами Сон и легко улыбнулся, а на душе у Джи стало ещё радостнее. — Просто… Минхо мне тоже нужен, так же, как и тебе, Джи. Не делай мне больно. — Больше не буду, — пообещал Джи, а свои слова он держит. Дорога к покоям омеги проходит быстро, даже слишком быстро. Сон вышел из тайного хода первым, отпустил стражу, а затем уже вывел Джи, убедившись, что никого нет. Короли одновременно робко постучали в дверь, одновременно посмотрели друг на друга и чуть не рассмеялись. У них такое часто бывало в детстве, когда их мысли были настолько одинаковыми, что они говорили вместе или делали одно и то же, не сговариваясь. Отец их обычно очень хвалил в такие моменты, ведь он стремился сделать из них абсолютно одинаковых людей, с одним сознанием, которые могли бы жить как единое целое. Ему это не удалось. Всё равно они были разными, очень разными, если копнуть глубоко и узнать каждого поближе. Минхо открыл очень быстро, будто ждал визита своих альф, и выглядел при этом таким радостным и счастливым, что сердца обоих участили свое биение. Омега рад был бы обнять их обоих, но их руки были заняты, так что Ли отошёл подальше, впуская альф в комнату и уже сгорая от любопытства. — Что это? — спросил Минхо, наблюдая за тем, как мужчины раскладывают прямо на полу все, что принесли с собой. — Твой подарок, — хитро улыбнулся Джи, и поставил перед омегой корзинку. — Мне? — в его глазах загорелся детский, ни с чем несравнимый восторг. — Да, мы с Соном решили, что хотим сделать тебе сюрприз, — улыбнулся Джи и сам открыл крышку, являя свету уже знакомого щенка, у которого до сих пор не было хозяина. — Это… У Минхо дыхание перехватило. Он не раз видел собак из своих окон, не раз читал о собаках в книгах, но сейчас впервые живой щенок был прямо перед ним, и он был таким милым, маленьким и беззащитным, таким… Он был похож на него самого, очень похож, и Минхо не мог представить, как он мог бы сдержать слезы. — Тебе не нравится? — расстроился Джи, пытаясь закрыть уже корзину. — Это слезы счастья, разве не видишь? — со всей теплотой, которая только была в нем, сказал Сон. — Думаю, нашему малышу очень понравился наш подарок, да? — Мне, — шмыгнул носом парень. — Мне очень нравится, правда, честно, это очень… — и вновь его речь была прервана потоком восторженных слез, которые оба брата только успевали стирать своими пальцами. — Ну, ну, — приговаривали они, по очереди обнимая такого маленького и такого счастливого омегу, который не осмеливался пока брать на руки своего пса. — Спасибо вам, спасибо вам обоим, я рядом с вами столько нового узнаю, столько всего чувствую, я… Я только сейчас жить начал, — сам вытирая свое влажное лицо. — Мне так хорошо с вами здесь… — Как ты его назовёшь? — начал отвлекать Сон от слез омегу. — А я не знаю, — шмыгнул Минхо, постепенно успокаиваясь, но все ещё прижимая к себе пищащего, явно проголодавшегося щенка. — Пока Хёнджин с ним таскался, он называл его Ками, — вспомнил Джи, нахмурившись. — Хорошее имя, мне нравится, — мотнул головой Минхо, стирая последние слезы с щек. — Тебя будут звать Ками, — Минхо прижал к груди пушистый комочек, и в груди у обоих альф болезненно ёкнуло от прилива нежных чувств к омеге. Скоро Ли сидел, скрестив ноги, на полу, тихо общался со своими истинными и кормил жидкой молочной кашей щенка, который перестал скулить и был полностью сосредоточен на еде. Сердце Минхо таяло от любви к новому другу, а альфы понимали, что теперь вот она, их жизнь, сидит прямо перед ними с щенком на руках, и все так же одна на двоих. Их Минхо, их маленький омега, который сплел их жизни еще плотнее, еще крепче, и сделать с этим ничего нельзя. Теперь они только втроем, только все вместе, и любить их обоих Минхо должен одинаково сильно. И он будет их любить, куда же денется, если уже любит.***
Чанбину одновременно хотелось домой и не хотелось. Теперь его встречает только мертвая звенящая тишина, в которой только топот ног на верхних этажах слышно: прислуга продолжает бегать вокруг все так же спящего Ёнбока. Когда он работает во дворце, готовясь к войне, он хочет домой, хочет быть рядом со своим мальчиком, его сердце туда тянет, а когда он дома, ему больно видеть еще сильнее похудевшего омегу, который лежал без памяти в их общей постели. Чанбин почти перестал спать. Он не мог сомкнуть глаз, наблюдая за своим мужем, у которого щеки еще сильнее впали, черты лица стали еще острее, и хотелось плакать, отчаянно и громко, потому что альфа ничего не может сделать, ничем не может помочь. Он бессилен и может только наблюдать за ним. — Прости меня, — шептал он, поглаживая его черные мягкие волосы. — Прости меня, пожалуйста, — бормотал Чанбин, трепетно прижимаясь губами к челке. — Маленький мой, я должен был быть с тобой мягче, — проливал тихие слезы он. — Не должен был давить на тебя, должен был защищать тебя лучше, — надрывно проговаривал он и нежно гладил кончиками пальцев тонкие черты лица. — Прости меня, Ёнбок, прости меня и просыпайся, — умолял альфа, стоя на коленях у постели. Никогда и ни перед кем не стоял он в такой позе, даже перед своими королями ни разу не преклонял колено, а теперь, подобно рабу, проводил ночи, стоя на коленях перед мужем, который все никак не шел на поправку. — Если ты очнешься, я стану для тебя лучшим, я сделаю все, что ты пожелаешь, даже если попросишь оставить тебя, — клялся раз за разом Чанбин, но Ёнбок его почти не слышал. Он продолжал бродить в светлых коридорах своего сознания, в котором был заперт, он дергал двери, пытался вырваться, но у него не получалось, он не мог найти выход, а временами останавливался и думал, а стоит ли вообще искать выход? Стоит ли возвращаться туда, где ему нет счастья? Стоит ли надеяться на то, что мифическая любовь, о которой пишут столько книг и слагают так много стихов, вдруг соизволит посетить его? Выбор стоял только за ним, а Чанбину оставалось только ждать и молить мужа, который слышал его обрывками и все еще размышлял, стоит ли возвращаться к нему из светлого лабиринта, где не было боли и страданий. Стоит ли?..***
— Можно войти? — после непродолжительного стука спросил низкий мужской голос. — Войдите, — чуть повысив голос, разрешил Хёнджин, вставляя вторую сережку и отходя от зеркала. Он выглядел великолепно со своими черными отросшими волосами и такими же черными сияющими глазами. Ёнхо уже куда смелее вошел в покои Хвана, слегка поклонился, на что Хёнджин лишь рукой махнул. — Чем обязан? — спросил крайне формально, но уже без прежней агрессии и враждебности омега, собирая при этом с небольшого столика заранее приготовленные бумаги. — Я… — Ёнхо запнулся, но тут же собрался и попытался не выдать своего волнения. — Хотел бы пригласить Вас на прогулку, — тихо и вкрадчиво произнес он. — Принимаю твое приглашение, — перешел на неформальный стиль общения Хёнджин и обворожительно улыбнулся, заставив сердце Ёнхо упасть куда-то в желудок. — Ты такой красивый, что сдохнуть можно, — вдруг не сдержал восхищения альфа, а своим восторженным просторечием вызвал смех Хёнджина. — Самый странный и грубый комплимент, который мне только приходилось слышать, — утирал слезы, выступившие на глазах от смеха, омега и с готовностью подал руку Ёнхо. Какая-то часть Хёнджина все еще хотела насмешливо фыркнуть и отшить назойливого, даже может слишком простого для него Ёнхо, но омежья сущность, плененная терпким запахом, перекрывала все остальные желания и хотела лишь вцепиться в своего альфу покрепче и никуда не отпускать. Мысль о том, что придётся отпустить такого красивого и сильного альфу на радость другим омегам заставляла хмурить брови и крепче цепляться за предложенный локоть. С Ёнхо оказалось очень приятно гулять. Он внимательно слушал нескончаемую болтовню омеги, не пропускал ни одного слова, утешал его, когда он жаловался на Ким Тэхёна, который снова его достаёт, поделился радостной новостью о том, что щенок теперь живёт у Минхо и Хёнджин все равно будет навещать его. — И вообще, где мой котенок? — требовательно спросил Хван, а Ёнхо нежно улыбнулся. — Он пока не родился, — ответил он мягко. — Скоро кошка одного из генералов разродится, и я принесу тебе маленького котёнка… — Спасибо! — омега просиял счастьем и на радостях сжал своей рукой большую ладонь Ёнхо. Кажется, альфа в тот момент умер, потому что маленькая ладошка с тонкими длинными пальчиками так прекрасно и правильно ощущалась в его руке, что вызывала целый шквал эмоций. Он хотел прижать омегу к себе поближе, хотел обнять его так крепко, как только мог, чтобы на Хване его запах остался, отпечатался на короткий срок, показывая, что этот омега занят. Хотелось к мягким пухлым губам прижаться, хотелось выпить его сразу и до остатка, но… — С тобой все нормально? — обеспокоенно спросил Хёнджин, видя отсутсвующий взгляд альфы и напряжённое выражение лица. — А? Да, прости, я просто задумался, — неловко ответил он, подводя медленно омегу к выходу из сада. — Я знаю, о чем ты думал, — спокойно заявил омега, переплетая их пальцы. У Ёнхо сердце куда-то в желудок ухнуло, ну почему Хёнджин вечно с ним играет, с ним, со взрослым мужчиной! Альфа неловко краснеет и тупит взгляд. — Как думаешь, я дешевка? — резко спросил Хёнджин, заставляя Со вздрогнуть. — Нет, ты что, я никогда такого и не… — Правильно, — бесцеремонно перебил Хёнджин. — Я очень дорогой, альфа. А что делают с по-настоящему дорогими винами? — сделав паузу и не дождавшись ответа на риторический вопрос, Хёнджин продолжил. — Их никогда не пьют залпом, ими наслаждаются, делая маленькие глотки, чтобы прочувствовать букет на языке, чтобы действительно ценить их по достоинству. Только пьяницам все равно, что и как пить. Ёнхо, ты же не пьяница? — вкрадчиво спросил Хёнджин и снова позволил себе погладить альфу по щеке кончиками пальцев. — Нет, — севшим голосом ответил Ёнхо, до которого очень хорошо дошла суть того, что сказал Хван. Нельзя с ним торопиться, совершенно нельзя, иначе он потеряет его. Хёнджин легко отступил от него, его рука выскользнула из ладони Ёнхо, и он скрылся за густой живой изгородью, направляясь по своим делам во дворец. Альфа и так украл у него добрый час времени, да и ему самому предстоит наведаться в гарнизон сегодня и провести учения. Ёнхо весь день думал о Хёнджине и дорогом вине. Такое сравнение как нельзя кстати подходит юному омеге. Хёнджин пьянит, а в больших дозах, Ёнхо готов спорить, может ударить в голову и свести с ума. Альфа не был ценителем дорогих напитков, но он не был и пьяницей. Хёнджина надо смаковать, Хёнджина надо пить медленно, чтобы не потерять голову, и к этому ценному совету альфа прислушается.***
Сынмину впервые в жизни так плохо. Он проснулся с рассветом, как и обычно, но живот схватило резкой болью, такой, что было ощущение, что его вот-вот пополам сломает. Да, он лекарь, но он все равно не ожидал такой подставы от своего организма. Он хоть и вполне себе взрослый омега, но что такое течка знал только из чужих уст. Его потому и взяли в лекари, что он развивался неправильно. Врачеванием могут заниматься только беты или бесплодные омеги, потому что они не будут отвлекаться на плотские желания, а затем и на семью. Сынмину скоро двадцать пять, у него никогда не было течки, никогда не было альфы, да и желания он не испытывал, он был главным лекарем королевства, а сейчас лежал на кровати и не понимал, что делать с самим собой. Остановить течку уже не удастся, так что придётся переждать, но неизвестно, сколько она будет длиться, так как она первая. Омеге страшно было даже подумать, что сейчас творится в его организме и почему это произошло. — Почему так больно, — стиснув зубы, прошипел Ким и еле-еле дополз до тумбочки, где хранились травы и средства первой необходимости. Он быстро нашел нужный отвар, но он почти не помог унять боль и жжение внизу живота. Омега вернулся в постель, накрылся одеялом и попытался заглушить свой запах настоем полыни, который остервенело втирал в свою кожу. За всю свою жизнь он осматривал многих альф, многих для этого приходилось трогать, а затем и делать массаж или компресс, вправлять пальцы, лечить переломы, но это не пробуждало в нем созревание, что же в этот раз пошло не так? — За последнюю неделю не было больных-альф, — рассуждал вслух Сынмин, пытаясь успокоить себя. — Я больше никого не… Осознание приходит медленно, мучительно, через отрицание и вызывает поток слез, скатывающихся затем на подушку. Ким закрывает лицо руками и мотает головой из стороны в сторону. — Этого быть не может, нет, — плакал омега, не замечая, как даже через запах полыни пробивался его яркий и естественный аромат, которого раньше не было. — Ну почему так? Если узнают, что Сынмин может иметь потомство, если узнают, что у Сынмина бывают гормональные скачки, он потеряет свою работу, и все его знания больше никогда ему не пригодятся, потому что он не сможет больше заниматься врачеванием, ему никто не будет доверять, ведь омега — это эмоции, всплески чувств, но никак не холодная решительность и неуёмные знания. Тяжело жить, когда ты сплошной стереотип в глазах окружения. — Никто не должен узнать об этом, — вытирая глаза, прохрипел Сынмин и сжал простыни. — Никогда… Никто и никогда не должен узнать о том, что его истинный пробудил в нем случайно омегу. Никто и никогда не должен узнать о том, что его истинный — Со Чанбин.