***
— Не слоняйся без дела, — вечно ворчал Джехён на Сончана и выпинывал с самого утра в сад, а потом и во дворцовые коридоры. Омега лишь корчил рожи брату, но слушался, с кислым выражением лица одеваясь и цепляя немногочисленные украшения, которые он привез с собой. В принципе, это было самое ценное, что он имел. Сончану отчаянно не нравилось место, в которое их поселил Великий Князь. Ему и сам Великий Князь не нравился. Он был слишком злым, на вкус омеги, а ещё очень холодным, будто из камня сделан, и эти его глаза чёрные. Они у самого Сончана карие были, но глаза Хан Минхо иногда заставляли чувствовать себя неуютно. Сончан был выше него на половину головы и он тоже был знатного рода, но то, как младший омега смотрел на него… Чон чувствовал себя тараканом под его ногами, и это раздражало. В северной части замка тихо, тут слуги жили, и это унижало Сончана ещё больше. Поселили с челядью и вот, молодой Господин, живите. Его едва не разорвало от злости, но пришлось стерпеть. Они зато во дворец теперь пробрались, и это уже было хорошо, хотя дела с их особым заданием шли не очень. Чон гулял по замку часто, нарываясь периодически на Минхо или Хёнджина. Чон послушно им кланялся, замирал, не смея глаз поднять, а потом пытался завязать разговор, да все никак. Хан и Хван просто проходили мимо, удостаивая Сончана лишь мимолетным взглядом. Сончан им не нравился, он видел это, но он не понимал, почему. Он ни одной ошибки не совершил нигде, но с ним не говорили. С Бан Чаном тоже ничего не клеилось, и он не понимал, почему. Вроде как он был не дурен собой, да и пах приятно, сосновым лесом. Да, аромат сильноват для омеги, но вполне приятный. Однако, министр Бан даже не смотрел в его сторону, вообще не замечал, и это было обидно. Сам министр был очень даже неплох, Сончан начал даже задумываться о том, что неплохо было бы заполучить его всерьёз и жить припеваючи с альфой и его огромным жалованием (хотя омега и считал, что наружность у альфы была отталкивающей и неприятной). Но об этом даже мечтать не приходилось. Альфа общался только с приближенными чиновниками, своими личными помощниками и омегами королевской семьи. Это тоже угнетало. Джехёну дела не было до провалов Сончана, он занимался своими делами, а если быть точнее, то шарился тихо по замку, запоминая каждый уголок и зарисовывая его в план, который становился толще с каждым днем и образовывал точную картину всех коридоров и ходов замка. Опасное дело, но Джехён справлялся. И только Сончан ходил по замку и мучился, пытаясь хотя бы случайно наткнуться на Чана. Так прошло несколько дней с его переезда в замок и он уже почти совсем отчаялся, но вскоре понял, в чем дело. В тот день он столкнулся с ним. Это был самый прекрасный омега, которого Сончану только доводилось видеть. Чёрные мягкие волосы, хрупкое телосложение, скрытое за огромной мантией, которая казалось неуместной, но очень шла молодому господину, аристократичная бледность, россыпь веснушек на лице и какое-то странное загадочно-печальное выражение, застывшее в глазах. Прекрасное создание посмотрело на Сончана, склонившего почтительно голову, остановилось, а потом прошло дальше, оставляя за собой странный запах, шлейф которого Сончан все же смог уловить. Омега расширил глаза, заморгав удивлённо. Сладкий орех, что-то терпкое и давно въевшееся и совсем слабый отголосок… — Быть не может!.. — Чон сжал зубы со злостью, начиная ненавидеть хрупкое эфемерное существо, которым успел восхититься. — Я его убью… За красивым веснушчатым омегой тянулся запах летней сочной травы. Запах министра Бана. — Я убью его.***
— Чанбина нет? — спросил Джи немного нервно, чувствуя, как с висков стекает пот и течет дальше по шее. Мерзкое ощущение. Теперь была очередь Джи ходить в полном боевом облачении, и это раздражало, но это было необходимо. — Конечно, нет, — закатил глаза Сон, который уже устал повторять брату как маленькому одно и то же. — Мы же уже говорили об этом. Он ехал туда три дня, обратно он явно не поехал сразу, переночевал, а это уже четыре дня. Обратно ему скакать еще три дня, и это уже неделя. А мы ведь тоже на месте не стоим. Мы его не увидим еще три недели, Джи, наберись терпения и запомни это уже! — Сон вроде и не ругался, но явно был раздражен. Джи шумно выдохнул в опущенное забрало и недовольно брякнул латами. — А Чан не писал? — спросил он, скорее чтобы спросить, потому что он бы уже знал, если бы пришло письмо от министра. — Нет, пока не писал, но скоро должен послать весть, — Сон лениво проворачивал стеклянную чернильницу над пламенем свечи, чтобы прогреть их. — Ты сегодня очень активный. Подмерзало. Через пару недель должен выпасть снег и это сделает войну еще более сложной и затянутой, но зато они были готовы к рельефам и сюрпризам природы. Но они рассчитывали на помощь родной земли. — Мне интересно, как там Минхо, — тяжело вздохнул Джи и закусил губу. — Я по нему очень скучаю. Хочу взять его руки в свои, — и вытянул свои руки, которые теперь были очень тяжелыми, будто хотел схватить Минхо за руки, но его не было. — Почему он не пишет нам сам? — Омежья коалиция, — хмыкнул Сон, который давно все понял, ведь ни разу не видел гонцов рядом с Чанбином или Ёнхо. — Думаю, наши господа решили не писать нам специально. Я их не осуждаю. — Это еще почему? — фыркнул Джи, все же поднимая забрало с влажного соленого лица, покрытого потом. — Потому что тебе тяжело даже Чану ответ написать, а для Минхо ты бы написал максимум «я тебя люблю», и все. В принципе, ты ничем не отличаешься от Ёнхо или Чанбина в этом плане. Потому они и не пишут нам… О, чернила согрелись, наконец-то. Джи снова опустил забрало и вышел из шатра. Он чувствовал запах собственного пота, лошадей, металла и холода. Да, это был тот самый запах близившихся сражений. Джи был счастлив, что не чувствовал крови. Он шел по большому лагерю, направляясь просто к лесу и даже не думая ни о чем таком, пока не почувствовал это. Все же пахло кровью. Джи забеспокоился и пошел на запах. Пахло из импровизированной кузницы, где их кузнец, Чансоб, кое-как чинил поломанные подковы до основной стоянки, где был нормальный горн, а не костер и импровизированная кирпичная кладь, которая коптила и заставляла альфу задыхаться и плакать. Неужели Ли поранился? Джи постарался подойти как можно тише, чтобы его не услышали. Но на скрип железа никто не обратил внимание. Король заглянул в приоткрытый полог и обомлел. Ёнхо сидел на земле и с остервенением срывал с себя бинты, пропитавшиеся насквозь гноем и кровью. Тошнотворное зрелище. Воспаление прогрессировало, раны выглядели ужасно и даже Джи сморщил нос от запаха. Как и кузнец. — Ты уверен? — спросил обеспокоенно Чансоб, осматривая чужую ногу, но продолжить он не решился, потому что даже взгляд Ёнхо ужасно пугал. — Да. Давай быстрее, — Ёнхо начал стягивать с себя верхнюю рубаху, скрутил рукав и сжал его зубами. Чансоб пожал плечами, мол хозяин — барин, что поделать. С тяжелым вздохом альфа надел свои привычные толстые кожаные перчатки, а затем достал раскаленное лезвие одного из новых мечей. Джи знал, что сейчас будет происходить, но отвести взгляд у него не хватило сил. Он и сам понимал, что это было правильное решение. — Держитесь, — произнес тихо кузнец и приложил к подрагивающей ноге раскаленный металл. Джи сморщился, а Ёнхо зарычал, стискивая зубами ткань. Это были омерзительные звуки и не менее омерзительный запах, который заставлял желудок альфы скручиваться, но он смотрел, не смея отводить взгляд. Кожа обугливалась, и Чансоб делал это еще несколько раз, мучая Ёнхо, по щекам которого слезы так и не скатились. Он только кричал, сжав зубы и думал о том, что умирать ему совсем нельзя. — Не сегодня, — бормотал он, снова в холодном поту, убирая изо рта рукав. — Обязательно умру когда-нибудь, но не сегодня!.. Джи все же зашел внутрь, махнул рукой кузнецу, отпуская его. Альфа тут же вышел из небольшого шатра и пошел в сторону леса, чтобы подышать. Он был на войнах, но ему редко приходилось прижигать раны, так что каждый раз ему хотелось выпить бочку вина после такого и уснуть дня на три, чтобы забыть запах поджаренной людской плоти и вид гноящихся ран. Ёнхо же лежал на земле, тяжело дыша и держа руки на своей груди, пытаясь успокоить рвущееся наружу сердце. — Ты же знаешь, что это может не помочь? — тихо спросил король, наблюдая сверху с болезненным выражением лица за тем, как тряслась чужая нога, теперь ещё больше изуродованная. — Если воспаление поднимется выше… — У нас есть три недели перед наступлением, чтобы проверить, — хмыкнул с лёгкой усмешкой Ёнхо, у которого сил не было теперь даже на то, чтобы шевельнуть хотя бы пальцем. — Ёнхо, это не смешно, если мы тебя потеряем, мы можем проиграть все. Пожалуйста, не веди себя так, позволь себе отдохнуть и зажить, — попросил Джи, присаживаясь на корточки рядом с лежавшим на земле альфой, который внимательно смотрел на своего правителя. — Ты не поможешь нам, если умрёшь. — Я не умру, — с упрямым рыком сжал зубы Со, почти со злостью глядя на Джи, для которого было в новинку видеть такого командующего. — Не умру, пока не увижу, как Вы поставите ногу на отрубленную голову Ли Тэмина, — каждое слово давалось тяжело и хотелось снова кричать от боли, которая сжирала его ногу. — Я нужен Вам здесь. — А Хёнджину? Хёнджину ты не нужен? — начал беспощадно давить на больное Джи. — Ты передумал возвращаться? — Если я не вернусь на поле брани, — заявил альфа, тяжело вздыхая. — Может статься, что я опять же не вернусь вовсе, и небо затянет пеплом над самой столицей. Хёнджин в чужих руках… Я лучше умру, костьми лягу перед ворогом, но не дам прохода. Я вернусь ради него в строй. И ради него же вернусь домой. Ёнхо уронил голову, прикрывая глаза. Злость отобрала последнюю энергию, так что теперь он молчал, шумно вздыхал и изредко, на выдохах, были слышны тихие стоны боли, которые он сдерживал. Джи в последний раз оглянулся на развороченную ногу, где раньше были красивые крепкие мышцы, отвернулся и вышел на свежий воздух. Альфа с жадностью вдохнул запах земли и опавших цветных листьев. Он до дрожи не хотел терять Ёнхо. Альфа был слишком ценен как военный. Он был слишком хорошим как друг. И он был слишком достойным и любящим мужем для его брата, чтобы так просто его терять. Хотелось вернуть из мёртвых мужчину, который позволил себе ослушаться запрета и выставить капканы, чтобы снова убить его, подвергая адским мукам. Джи искренне пожалел, что не велел содрать с того урода кожу. Желваки заходили на его лице, но никто этого не видел. Джи лишь пошёл обратно в шатер, бесцветно попросил Сона отправить нескольких солдат, чтобы те перенесли Ёнхо обратно в лазарет. Брат ничего не спрашивал, он и сам все понял, вздохнул тяжело, упер взгляд в стол и накрыл виски пальцами, массируя. Скоро нужно было опять трогаться. Снова идти через леса, пробираясь к степи, где их ждало многочисленное войско с Сон Хёну. Он хотел верить, что Ёнхо правда не умрёт, но почему-то хотелось крушить все вокруг, потому что разум подсказывал другой исход событий.***
Чану было плохо почти каждый день его жизни, когда он не видел Ёнбока. С ними обоими творилось что-то странное. Когда они не видели друг друга, хотелось рвать на себе волосы, на самом себе кожу рвать, потому что это было ужасно неправильно. Ёнбок предавал своего мужа, которого все ещё любил до безумия, а Чан предавал друга, который был готов умереть за него. Они оба были отвратительными, до противного мерзкими, но ничего не могли с собой поделать. Это было сильнее них. Они не спали ни разу как мужья, лишь целовались трепетно, пока никто не видит, то в кабинете Чана, то в покоях Ёнбока или министра. На эти короткие часы альфа и омега могли чувствовать себя одним целым, успокаиваться и лежать вместе, наслаждаясь запахами друг друга. В такие моменты они забывали весь груз вины, всю горечь своего проступка и чувствовали только умиротворение. Скоро будет уже три месяца, как все на войну ушли, у Ёнбока пятый месяц беременности начался, и живот было уже видно. Он округлился, стал больше, было видно невооруженным взглядом, что там кто-то рос и жил. Это нравилось Чану больше всего. Ребенок, который был внутри, заставлял его сердце заходиться в чувствах и чуть ли не разрываться. Ёнбок был прекрасен, его необходимо было прятать от всех и всего на свете, и Чану очень хотелось это сделать, но он не мог себе того позволить. Ёнбоку без министра тоже было плохо. Тошнота, головные боли и даже некий озноб били по нему с удвоенной силой и омега мог только лежать в своих покоях, боясь пошевелиться лишний раз, чтобы его не вырвало. И только рядом с чужим альфой его отпускало. Ему было комфортно, хорошо и уютно, его не тошнило, и его ребенок был счастлив. Это было странно, и никто из них не понимал причины такого, но они просто жили так, как могли. Чан уехал к себе в поместье на несколько дней, как и договаривался с Минхо. Их план хорошо сработал, толстосум Хичоль действительно по привычке набил карманы деньгами, потом люди Чана провели пересчет и смогли предоставить отчетность с весомой суммой, которая была украдена во время визита Кима. Хотя бы это заставляло Чана довольно улыбаться и готовиться писать отчет для королей. Минхо отлично справился с управлением замком, Хёнджин постепенно отходил от дел, отдаляясь не только от проблем дворца, но и от своих друзей. Хван закрывался и никто не мог ему помочь, да и сам омега просил не трогать его и просто дать ему жить так, как он того хотел. Ёнбок же за время отсутствия министра Бана во дворце чуть не отдал богу душу. Ему было ужасно тоскливо, тошно и очень стыдно. Чувство вины огромным булыжником свалилось на него, давя, и только приход альфы смог заставить его улыбнуться и потянуться к чужим рукам. — Не уходи больше, — рыдал Ёнбок, цепляясь за сильные руки Чана, повисая на нем, в день возвращения альфы в замок. — Пожалуйста, не бросай меня больше, — омега заливался слезами и сам прижимался к широкой груди, все так же ненавидя себя глубоко в душе, но уступая своим инстинктам и странным чувствам, которым неоткуда было взяться. — Я не уйду, — поклялся Чан, поглаживая тёплый животик, который скоро станет совсем большим. — Я больше никуда и никогда не уйду от тебя. Ёнбок на это лишь счастливо вздохнул и утянул Чана за собой в кровать, устраиваясь в руках альфы как можно удобнее. Покой омега нашёл лишь на груди мужчины. Это был не Чанбин, и Ёнбок это знал, и ему должно было быть мерзко и страшно, но ему было слишком хорошо и радостно в тот момент. Чан был необходим Со Ёнбоку как сам воздух. Омега наслаждался объятиями, такими нужными и прекрасными, и ему нравилось то, как он пропитывался запахом травы. Ночью он искупается в небольшой мраморной ванне, которая прилагалась к его покоям, смоет с себя запах и никто не поймёт, в чем дело. — Я хочу, чтобы ты дал ему имя, — попросил Ёнбок, поднимая голову, чтобы посмотреть в лицо Чана, который тоже умиротворенно глаза прикрыл, держа в своих руках омегу. — Я? — удивился Бан, который совсем не ожидал такой чести. Он не понимал, как вообще мог обнимать господина Со, не говоря уже о том, чтобы давать имя его ребёнку. — Да, — кивнул он, снова возвращая голову на крепкие грудные мышцы, скрытые за белой рубашкой. — Хочу, чтобы у него было красивое имя, так что подумай, хорошенько, не обзови его плохо. — Хорошо, — Чан засмеялся и его грудь заходила ходуном, ничуть не беспокоя омегу. — Вообще, у меня уже есть на примете одно имя… — вдруг снова заговорил министр, а глаза его застыли, погружаясь в события минувших дней. — Достойное и красивое, для сильного человека… — Какое? — Ёнбок с любопытством захлопал ресницами и затарабанил маленькой ладошкой по груди Чана требовательно. — Скажи мне! Я ведь умру от любопытства! Как ты хочешь назвать моего сына? — Потом узнаешь. Если я увижу в нем что-то такое, то он обязательно получит это имя, а пока можно и повременить, — он прижал к себе Ёнбока сильнее, ограничив тем самым его движения, почти сковав, а тот недовольно зафырчал, но вскоре все же успокоился. — Я только что почувствовал кое-что, — Ёнбок абсолютно счастливо вздохнул, но в этом чувствовалась и какая-то странная горечь. — Я почувствовал, как наш ребёнок шевельнулся внутри. Он живой. — Наш?.. — у Чана в ушах застучало, а слюна стала вязкой. Ком подошёл к горлу. — Да. Мой и Чанбина. Наш с ним ребёнок только что впервые пошевелился в моем чреве, — совсем бесцветно ответил Ёнбок. Слезы начали впитываться стремительно в белую рубашку министра. Ёнбок был бы рад его оттолкнуть, но не мог. Чан был бы рад уйти, но не мог. Ёнбок прекрасно знал, что у Чанбина в кармане, где бы он ни был сейчас, находился платочек с тремя золотыми лисичками.***
Ким Тэхён несся по замку, будто ужаленный, и при этом тащил за собой главного повара замка, который пришёл к Киму и сообщил такое, от чего волосы на голове зашевелились. А ведь Тэхён знал, что не будет спокойной жизни, пока короля при дворе нет, вот и начался кошмар, да такой, что Ким и сообщить-то боялся об этом, но и понимал, что сам решить не сможет такой серьезный вопрос. Коридоры мелькали перед ним стремительно, и даже бета, которого он тянул за собой, скоро запросит передышки, но она и не нужна, потому что они уже достигли нужного кабинета. Тэхён влетел без стука, заставая в помещении министра Бана и Великого Князя, которые живо что-то обсуждали. Чан поднял голову на Тэхёна, приподнимая брови в удивлении, а Минхо и вовсе вздрогнул, хватаясь за грудь. Грохота Тэхён наделал знатного, ничего не скажешь, но у него была уважительная причина. — Тэхён, я прощу тебе такую наглость и полное отсутствие такта, если причина твоего вторжения окажется неотложной… — Великий Князь, министр, Вы послушайте!.. — Тэхён подтолкнул бету средних лет, упитанного, щекастого и очень важного, вперёд. Он был похож на симпатичную большую хрюшку, и Минхо очень его любил, потому что часто проводил свободное время на кухне, пока не был замужем и не имел миллион других дел в замке. — Я только что сам узнал! Я разбирал отчёты, порученные мне Вашей милостью, и вдруг ко мне пришёл главный повар, — Тэхён махнул рукой в сторону беты, который важно кивнул, подтверждая слова Кима. — И? — Минхо захлопал глазами, пока не видя связи и не понимая ничего. — И он отдал вот это! — Тэхён быстро достал из внутреннего нагрудного кармана маленькую бутылочку. Минхо тут же отпрянул в ужасе, а у Чана раздулись в гневе ноздри. — К нему пожаловали и попросили подливать это в еду. Разумеется, за деньги. — Кто попросил? — рявкнул Чан, поднимаясь резко со своего места и желая схватить за грудки несчастного повара, но Тэхён закрыл его собой. — Молодой господин Чон, пожаловавший недавно ко двору, — заявил Тэхён, поджимая губы. — Чон Сончан пришёл час назад к повару, предложил солидную сумму и яд. — И, так как яд у тебя, ты согласился? — рыкнул Чан, стремительно разворачиваясь к своему столу и борясь с желанием казнить повара немедленно за измену. — Не будь дураком, деньги он забрал, но сразу пошел ко мне, отдал яд, кстати, бутылочка запечатана, можете посмотреть, — снова влез Тэхён. — Это хорошо, — вдруг подал голос Минхо, который задумчиво в руках крутил запечатанную бутылочку. Чан едва не взорвался, аж покраснел весь, даже уши пылали, и это было бы смешно, если бы не было так страшно. — Очень хорошо, что он взял деньги и согласился. Он обманул Сончана, и поделом. Слишком глуп для таких дел, да и влияния здесь он не имеет, — Минхо поднялся и отошел к окну. — Он и не узнает, что его предали, пусть живет спокойно. — Предлагаешь просто так это оставить? — Чан поджал губы, пытаясь отодвинуть злость и все же разглядеть хоть что-то хорошее в этой ситуации. Пока не получалось. Хотелось сразу же казнить двух братьев, которые подобно крысам пришли убивать тайно. — Почему же, — хихикнул Минхо, подходя к повару и вручая ему бутылочку с ядом обратно. — Будешь подливать яд в еду самому господину Сончану. Преданный человек Чана проследит за этим. Пусть умрет сам. А когда избавимся от младшего, Чан с удовольствием схватит старшего за горло и мы все узнаем… Ты можешь быть свободен, — между делом Минхо отпустил повара, который понял свою задачу и чинно пошел обратно на кухню. — Чан, поставь людей, чтобы следили за передвижениями Джехёна и если что перехватывали любые послания, которые он попытается отправить. А еще я хочу, чтобы Сынмин или Ренджун узнали, что это за яд и как он работает. — Мне нравится. Очень хорошая идея, — улыбнулся Чан и почувствовал гордость. Этот малыш отдал приказ о первом убийстве. — Джисон сойдет с ума от гордости… — Приятно слышать, — Минхо улыбнулся министру, который являлся все это время его любимым учителем и наставником. — Тэхён, кого хотел отравить этот червяк? — Господина Со Ёнбока.***
Тэмин не отставал, он знал, что между ним и армией врага всего неделя пути, и он вез бочки с жидкой смертью, уже представляя крики чужих солдат. Проблем было много. Телега с продовольствием сломалась, упала в реку, утянув с собой пару солдат. Просто так людей терять совсем не хотелось. Одним утром Тэмина разбудил шум и крики в лагере. Он выбежал быстро, думая, что неприятель напал, но дело было куда хуже. Несколько альф держали одного из лучших военачальников его армии, у которого изо рта пена шла, и который кричал не своим голосом, пытаясь вырваться. — Что происходит? — рявкнул Ли, а в стороне стоял десяток человек приближенного состава. — Отвечайте! — Военачальника лисица пару дней назад укусила, — шмыгнув носом, произнес тихо один из солдат, зажимая рукой кровоточащую руку с укусом. — Я в деревне раньше такое видел. Болезнь яростная. С ума сводит, а потом человек в агонии умирает, и при этом забирает с собой всех, до кого дотянется своими зубами. — из глаз солдата брызнули слезы, а по рукам Тэмина пробежались мурашки. — Я умру. И они тоже. Почти у всех людей, приближенных к Тэмину, были прокушены пальцы, ладони или что-то еще. Военачальник среди ночи начал кидаться на всех подряд. К обеду Тэмину доложили, что укушено было двадцать два человека, не считая самого военачальника, которого приковали цепями к столбу в центре лагеря. Семь из зараженных были приближенными, были из личного совета короля. — Убить, — отдал приказ Тэмин, а затем ушел в свой шатер и прикрыл глаза ладонью. Королевство Хан каждым метром своей земли и каждой живой тварью сопротивлялось ему. Останавливаться поздно. Идти назад уже нельзя. Только вперед.***