***
Чанбин бежал по знакомым до боли коридорам, придерживая обычную шляпу, в которой часто появлялся на улицах в праздничные дни. Костюм сидел на нем как влитой, его любимый, парадный, Ёнбоку он тоже нравился. А где Ёнбок? Найти его! Чанбин бежал по коридорам замка, заглянул в свой кабинет, но никого не нашел. Не нашел он и королей, ровно как и Чана. Только редкие служки встречались, но и те быстро пробегали мимо него, о чем-то встревоженно лепеча. — Пошли, а то на кухне угощений не останется, — торопились молодые беты, поправляя передники. — Проторчали здесь, пока этот зал готовили! — Зато сейчас поедим! Звучит, конечно, худо, но я обожаю похороны! Особенно когда кто-то богатый умирает! А этот еще и к семье королевской близок был… У Чанбина все внутри похолодело и оборвалось. Похороны?.. А кто же умер? В ушах стучало, когда он подходил к тронному залу, и он уже не торопился никуда. Только дышал часто и пытался успокоиться. Огромные деревянные двери с легкостью поддались ему, будто не весили ничего, и даже не скрипели. В зале были все, кого он искал. Здесь и Джи с Соном, и Ёнхо, Хёнджин, Минхо, Чан… Не было видно Ёнбока, зато Чанбин сразу заметил огромный широкий постамент, на котором лежал покойник. Чан стоял ближе всех к выходу, Чанбин бы узнал его спину из тысячи, только руки он держал как-то странно. Со обошел альфу и ахнул. Ребенок. На его руках был ребенок, совсем маленький омега, и он мирно спал, закутанный в пеленки и сильный запах Чана, который почему-то был очень нежным и мягким. Краем сознания он понимал, что это его сын, но его больше волновало, кто же умер. — Чан, кто там? — спросил тихо Чанбин, но альфа ему не ответил. Он плакал, и это было странно видеть. По лицу Чана катились слезы, собирались на подбородке и капали на нежно-голубую пеленку. — Чан?.. — Бан не отвечал ему. Тогда Со оставил попытки заговорить хоть с кем-то. Он не видел своего мужа. Тошнота скрутила желудок, и Чанбин на ватных ногах подошёл ближе. На постаменте был мужчина, молодой, и Чанбин не сразу узнал его. Он не сразу узнал себя. Ужас сковал все его тело и из его глаз брызнули слезы. Это он умер. В чёрном костюме, в каком сейчас стоял. А на коленях рядом с его мертвым телом стоял его горячо любимый муж и молча трясся. — Ёнбок, это неправда, — прошептал Со, бухаясь рядом с супругом и пытаясь взять за руку. Не получалось. — Ёнбок, я здесь, ты что?.. — Я без него жить не буду, — тихо произнёс омега, и Минхо тут же подскочил к нему, помогая подняться. — Не буду… — Мы знаем, — Сон склонил голову, махнул рукой один раз, и Хёнджин покорно передал ему маленькую коробочку. — И мы не станем тебе мешать. — Нет, вы что, с ума сошли? У него ребёнок! — Чанбин надрывал горло, но никто его не слышал. — Не смейте! Было поздно. Отведав смертельной жидкости, Ёнбок улыбнулся счастливо, поцеловал ребёнка в лоб, когда Чан поднес его к омеге, чтобы попрощаться. — Я люблю тебя, — прошептал Ёнбок, улыбаясь, пока слезы катились по его лицу. — Но я должен быть с твоим отцом, даже там. И Ёнбок сам лег на тот же постамент, совсем рядом, как тогда, когда делил со своим альфой одну кровать. Омега чувствовал слабость и желание закрыть глаза. — Я тебя так люблю, мой дорогой муж, — его лицо снова скривилось в плаче. — Меня никто так долго не называл «Золотом». Я соскучился, — и мёртвое твёрдое тело обнял. — Я тебя люблю, Чанбин, больше, чем ты мог бы представить. Мы с тобой такие странные, — левой рукой он гладил правую щеку тела Чанбина и тот это чувствовал! Он чувствовал эти тёплые прикосновения к своей коже. — Кто же знал, что все так будет… Мне не страшно умирать, совсем нет, ты ведь меня ждёшь там, да? А если ты меня ждёшь, мне ничего не страшно… Ёнбок закрыл глаза. Умер. Прямо рядом с его мёртвым телом Богам душу отдал. Чанбин зажал рот ладонью спрятал лицо в изгибе локтя. — Чанбин! — его оклинули. Неужели заметили наконец? — Чанбин! — Я здесь, — шептал лихорадочно альфа, пытаясь понять, откуда исходил звук его имени и кто его звал. — Я здесь!.. Громкий хлопок привел его в чувства. — Я здесь! — проорал альфа во всю мощь своих лёгких и наконец-то проснулся. Он распахнул глаза и увидел Сона, который смотрел на него, как на больного. — Видим, что ты здесь. Ты орал так, будто тебя резали, — уведомил Сон. — Кошмары? — Ага, — промямлил Со, поднимаясь с импровизированной тахты, на которой он спал. У министра своего шатра не было, так что он, по своему обыкновению, спал вместе с королями. Сон не удивился, Джи вообще внимания не обратил. Всем им сейчас снились кошмары. Активная фаза сражений шла уже четвертый месяц, бои продолжались, армия Ли набегами атаковала, но никто до сих пор не видел жар-воду. Ходили слухи, что король Ли болен, но его тоже никто не видел, да и болезнь его не забирала никак. Только шпион говорил, что он долго с лекарем в своем шатре сидит, а иногда его и вовсе разбивали вспышки ярости, которые контролировать никто не мог. Переломный момент пока не наступил и никто не знал, когда эта война вообще закончится. Ёнхо был в строю, даже чувствовал себя нормально, но лекаря ему пришлось навестить. Воспаление еще было, но выше не поднималось. Нога очень болела, однако он не подавал вида, даже не рисковал снимать латы, чтобы не видеть ничего. Хёнджину он ничего не писал. Не хотелось. Только вот от омеги он получил письмо, хотя даже короли не удостаивались такой чести от своего омеги. Ёнхо утаил это письмо, хранил около сердца вместе с маленьким портретом самого Хёнджина. Благодаря этому письму, он мог видеть лицо своего омеги. Хёнджин писал о всяких глупостях, о том, какие вкусные яблоки собрал в саду его имения, о том, как сильно вырос котенок и какая красивая была радуга после дождя на закате. Это все было так мило, что он, взрослый мужчина, лёжа в одиночной палатке рядом с шатром лекарей, все же плакал навзрыд, как маленький мальчик. Он плакал отчаянно, желая ощутить тепло тех нежных любимых рук, почувствовать запах, исходящий от шеи и увидеть вживую эту улыбку, что была прекраснее всех на свете. От одного воспоминания о счастливых глазах-щелочках, напускном ворчании и маленькой родинке под глазом, щемило сердце, а звуки его смеха эхом отдавались где-то внутри, совсем рядом с тем, что люди называют сердцем. Ёнхо не думал, что оно у него было в самом деле. И теперь, с Хёнджином внутри, оно казалось безумно тяжёлым. Ёнхо должен был привезти это сердце обратно своему омеге, потому что оно принадлежало ему. Джи и Сон наслаждались почти одинаковыми кошмарами. После сражений снились только кровь, мечи, взрывы, огонь и черное небо, на котором даже солнца не было. Джи относился к этому проще, а вот Сону это давалось куда тяжелее, к тому же он очень беспокоился за Минхо. После того, как четыре месяца назад Чанбин приехал в лагерь и доложил, что братья Чон, скорее всего, шпионы, Сона едва удар не хватил, а Джи разнес письменный стол в щепки. Правда, в последнее время он чувствовал себя спокойнее, потому что получил вести от Чана, в которых министр-регент отчитывался о том, что братьев выдали преданные люди и совсем скоро это будет вопрос решенный. О попытке отравления также было доложено, но братья вместе решили, что не станут говорить Чанбину об этом, иначе он бросит меч прямо перед врагом, развернется и отправится домой, чтобы убить всех. Джи становился все более и более раздражительным и импульсивным, сдерживать его было тяжело, Сон чувствовал, что не справлялся. — Ёнбок должен родить скоро, — просипел Чанбин, вытирая нос тыльной стороной руки и стирая вместе с тем слезы, которые все же брызнули. — Когда Чан что-нибудь напишет, вы мне скажите, ладно? — попросил Со. — Разумеется, — кивнул Сон, а Джи, только вошедший в шатер, окинул взглядом Чанбина, который с самого утра был в холодном поту и с красными глазами. — Не беспокойся так сильно, с ним все будет в порядке, — хлопнул по спине друга Джи. — Рядом с ним будут абсолютно все, Сынмин лучший лекарь во всем нашем королевстве, повитухи всегда рядом, уверен, Хёнджин и Минхо от него не отходят. С ними все будет в порядке!.. Секунду, это что?.. Рука Джи вдруг зарылась в волосы Со. — Ничего, — нахмурился Чанбин, пытаясь убрать из своих волос чужие пальцы. Он знал, о чем говорил один из королей. Ему об этом уже многие сказали. — Чанбин… У тебя вся макушка седая…***
— Что со мной? — Сончан не находил в себе сил даже чтобы открыть глаза. Слабость поселилась в каждой клеточке его тела, и не хотела отпускать. Вцепилась своими когтями и не желала отпускать. — Дже… — Я не понимаю, — Джехён, который неплохо смыслил в разных настоях, зельях и лекарстве в целом, не понимал, в чем причина недуга брата. Он просто слабел с каждым днем, и тут речи быть не могло о миссии, которая была на них возложена, хотя Джехён уже хранил нужные чертежи и зарисовки на дне своего сундука. Альфа готов был своими руками убить этого Бан Чана, лишь бы снять последний груз с души брата. И никто помочь не мог. Последняя надежда оставалась на дворцового лекаря, который все обещался зайти, да никак не являлся. И именно в тот день Ким Сынмин все же зашел в покои братьев, где младший лежал и почти беспробудно спал, не шевеля и пальцем. Сынмин зашел неспешно, вальяжно, со своим огромным чемоданом и абсолютным равнодушием на лице. Разумеется, Ким все знал о грешке Сончана и о наказании, которое его настигло в лице Великого Князя и регента. Это было справедливо, Сынмин жалости не испытывал, хотя понимал, что ему ничего не стоило бы его спасти. Всего-то нужно было прекратить травить организм и давать нужные травяные эликсиры. — На что жалобы? — спросил Ким, даже не подходя к больному, а обращаясь к брату. — Он угасает, — надтреснуто произнес Джехён и зажмурился. — Помогите, пожалуйста, я не могу его потерять… — Посмотрим, — пробормотал лекарь приличия ради осматривая молодого омегу, который сильно похудел, осунулся и был невероятно бледным. Он повертел чужое лицо, заглянул в рот, приподнял веки, осматривая белки. Типичные симптомы отравления веществом, которым его пичкали. Можно было бы сказать, что все в порядке. Уже через несколько дней он должен отдать Богам душу. — Ну, что? — навис над омегами Джехён, держа ладони сцепленными и перебирая нервно свои пальцы. — Скоро он уснет и больше никогда не проснется, — пожал плечами лекарь, поднимаясь. — Ничем помочь не могу. Возможно, это сонная болезнь, которую он подхватил во время вашего путешествия сюда. Все возможно. — Лекарства нет? — поджал губы альфа, пытаясь хоть как-то сдержать слезы. — Хоть чего-то?.. — Ничего нет, — без зазрения совести соврал Сынмин, а затем он и Джехён вздрогнули и посмотрели на дверь, за которой кто-то быстро топал и истерично что-то щебетал. Вскоре по этой самой двери шарахнули так, что она едва с петель не слетела. Ввалились внутрь сразу несколько людей. Двое бет-служек и личный гвардеец Ли Минхо, Джено, который тяжело дышал после длительного забега. — Господин Ким!.. — проверещал один из бет, но тут же задохнулся, хватаясь за грудь и пытаясь отдышаться. — Да умолкните! — разозлился Джено и едва сдержался, чтобы не бахнуть обоих по затылкам со злости. Только шум от них и был. — Господин Ким, давайте с нами быстрее! У Господина Со воды излились, он уже в болях!.. — Ох! Берите мой чемоданчик, там все есть, зовите повитух поопытнее, пусть возьмут все свои талисманчики, только чтобы он не нервничал! — Сынмин засуетился. В нем боролись противоречивые чувства. С одной стороны улыбка рвалась наружу, потому что он был счастлив, что скоро встретит нового Господина на этом свете, ведь детей он безумно любил, а с другой безумно боялся за здоровье обоих, ведь у Ёнбока были большие проблемы со здоровьем. — А мой брат?.. — Джехён схватил порывисто Сынмина за руку, оттягивая назад к кровати больного брата. — Я же сказал, что ничем не могу помочь, мне очень жаль! — Сынмин понимал, что в его голосе не было никакой жалости и это было ужасно, но он ничего не мог с этим поделать. — А теперь отпустите мою руку… Отпустите меня! — повысил голос лекарь, пытаясь вырваться из хватки, ставшей мёртвой. — Отпустите господина лекаря, — в голосе Ли Джено, облаченного в доспехи, звучала сталь. Он злился. Никто не имел права обращаться так с омегой, а тем более с лекарем, который его самого выхаживал две недели, когда тот вернулся из плена. — Вы, верно, плохо меня услышали? — и тогда гвардеец сам схватил Чона за грудки, оттаскивая от хрупкого омеги, который успел испугаться. — Кто ты такой? — выплюнул с презрением Джехён, пытаясь стряхнуть с себя чужие мощные руки. У него не получалось. — Как ты смеешь даже пальцем трогать господина? — Нет, это ты кто такой, — ноздри Джено в гневе раздулись. — Я лично отвечаю за жизнь Великого Князя, отчитываться обязан только перед Королём или регентом. Более у меня нет господ. Но кто ты такой? — Джено встряхнул альфу, который был выше него, как тряпичную куклу. — Здесь ты не господин. Ты здесь никто. Так сиди и дальше подле своего брата, а куда не просят, нос свой не суй, — гвардеец оттолкнул с силой от себя неприятного альфу. — Господин. Последнее слово Джено прошипел, и это прозвучало скорее как оскорбление. Больше Джехён себя господином не чувствовал. Этот выпад, казалось бы, простого вояки, очень ущемил самолюбие альфы, которого с детства звали господином. Здесь было не так. Горячие слезы все же выкатились из глаз, и Джехён даже не скрывал их. Сончан их не видел. Сончан уже давно снова спал, выглядя при этом как покойник. Надежды не было.***
— Чего вы все носитесь так? — Ёнбок хлопал глазами, когда в его покои ввалились абсолютно все. Хёнджин уже был рядом с ним и тоже заразился спокойствием друга. Но остальные не могли похвастаться тем же. Минхо с круглыми глазами смотрел на умиротворенного омегу с огромным животом, который просто методично наворачиал круги по комнате. Сынмин нервно возился со своими чемоданами, выпроводив шумных старых омег-повитух, которые пока и нужны-то не были. Действительно странным на этом празднике новой жизни казалось присутствие самого министра-регента. — Ты-то тут что забыл? — Хёнджин сморщился. Альфам здесь вообще не место. — Чанбин головы всем снесёт, если с ними что-то случится, — неловко откашлявшись, ответил альфа, поглядывая виновато на Ёнбока, который просто улыбался в предвкушении встречи с самым важным человеком в своей жизни. Омега прекрасно знал, что его мир в этот день перестанет вертеться вокруг него самого и Чанбина. Его мир теперь будет в его ребёнке, это будет центром вселенной, не меньше. А ещё он смог разгадать загадку своего обожания Чана и теперь был спокоен до такой степени, что можно было бы сказать, что этот омега постиг всю жизнь. — Очень мило с твоей стороны, — Хёнджин встал с кресла и, замахав руками, начал выпроваживать альфу, которому совсем не нужно было видеть процесс рождения нового человека. — А теперь уйди отсюда, давай, давай… — Хван буквально выпихнул слабо сопротивлявшегося Чана и был очень доволен собой. Он тоже был в предвкушении встречи с человечком, который будет называть его дядей и очень любить. Минхо выглядел немного печальным и очень взволнованным. — Я что, один тут готов с ума сойти? — спросил вдруг Великий Князь с неловким смешком. — Ага, — кивнул Хёнджин, придерживая теперь Ёнбока за руку, когда он немного согнулся во время схватки. — Пока что все в порядке, так что можно расслабиться и отдохнуть. Мы здесь надолго, как я понимаю, да, Сынмин? — Да, — просто согласился лекарь, позволяя себе расслабиться в кресле рядом с камином. Зима все ещё буйствовала, хотя её время уже закончилось и пора бы уступить весне, ведь была уже ее середина, но этого не происходило. — Первые роды могут длиться до суток. Хотя с учётом того, что у него интервалы между схватками за последний час уже уменьшаются, то максимум часа четыре ждать до родов, — пожал плечами Ким. — Мне пока не особо и больно, — пробасил Ёнбок, переваливаясь с одной ноги на другую и чинно выхаживая. Он гладил свой живот и даже совсем тихонько постучал по нему кулачком. — Ау? Выходи, я тебя очень жду! Хочу, чтобы ты поторопился! Приход Чана Ёнбока все же порадовал, потому что в последние дни ему очень уж нравилось, когда Чан приходил к нему, обнимал долго, а затем гладил большой живот, откуда его пинали. Поцелуи между ними прекратились, потому что они однажды сели, поговорили об этом и решили, что будут сдерживать себя хотя бы в этом. Ёнбок любил Чанбина, Чан ему был чужим, и это было правдой. С каждой минутой, когда боли усиливались, хотелось, чтобы он был рядом и гладил живот, но он не смог бы объяснить это друзьям. — Позвать повитух с талисманчиками? — спросил участливо Минхо, когда роды были совсем близко, а схватки заставляли омегу орать от боли. — Не надо никого больше… Пусть никто не заходит, пожалуйста, — простонал Ёнбок, наслаждаясь секундами отдыха перед новой схваткой. — Сынмин, я уже тужиться хочу, когда уже можно будет? — проревел Со, а Хёнджин с заломленными бровями сдерживал собственные слезы и вытирал со лба друга пот, а потом и слезы. Сынмин заглянул под простыню, которой были накрыты ноги Ёнбока, широко расставленные в стороны и согнутые в коленях. Раскрытие было уже довольно большим, чтобы ребенок смог пройти, но стоило подождать еще. — Мне жаль, но придется подождать еще немного. Нужно, чтобы оно открылось еще хотя бы на два пальца и можно будет тужиться, — Сынмин погладил Ёнбока по бедру, а того скрутило новой схваткой и ему казалось, что из его спины вытаскивают позвоночник. — Я не могу больше, — прорыдал Ёнбок, закрывая лицо ладонями. — Я умру сейчас… Надо сейчас, Сынмин, надо уже сейчас!.. — Ёнбок, послушай меня! — прикрикнул Сынмин, отнимая насильно руки омеги от лица и заставляя того посмотреть на себя. — Не смей сейчас толкать его. Твоему ребенку в разы тяжелее, чем тебе, и если он сейчас застрянет на середине путей, мне придется тебя резать. И нет никаких гарантий, что вы оба выживете. Так что слушай меня, Ёнбок и подожди. Осталось совсем немного… Ёнбок взял себя в руки. Он ждал спокойно, пытался не плакать, но кричал все же истошно, так сильно, что даже Чан слышал. Он сидел в своем кабинете, не мог сосредоточиться на работе и вскакивал со своего места, мечась из одного угла в другой. Он даже начал писать внеплановое письмо для Джи и Сона, в котором начал писать абзац, обращённый к министру Со. Пока дописать он не мог, ведь не знал, кто родится у Ёнбока. Хотя был уверен, что это будет омега. И у него было на готове для него имя одного человека, который не был счастлив, но заслуживал этого. Еще через полчаса Ёнбок начал думать, что его роды проходят не так уж и гладко, как говорил Сынмин, хотя лекарь был очень довольным. Все шло прекрасно. — А вот теперь давай, Ёнбок, тужься, — дал добро лекарь, откидывая в сторону простынь и готовясь принять маленького человечка. — Давай, поможем твоему сыну родиться, он очень долго к этому готовился… И Ёнбок тужился, он не чувствовал ног, хватался отчаянно за руки Минхо и Хёнджина, которые тоже орать начали, ведь им едва руки не сломали, потому что хватка у Господина Со была ужасно крепкой. Повитухи принесли большой таз с горячей водой и много пеленок, а потом исчезли, стоило Минхо только топнуть ногой и велеть исчезнуть. Когда Ёнбок напрягся в последний раз, он закричал особенно сильно, и Минхо с Хёнджином дружно подхватили визг, боясь остаться без конечностей. И даже Сынмин прикрикнул от напряжения и волнения, когда в его руках оказалось еще одно маленькое вопящее создание. В комнате кричало уже пятеро омег, и все, как один, плакали. Ёнбок откинул голову назад, глубоко дыша и глядя в каменный свод. Он это сделал. Он родил его. Пока Сынмин омывал его, Хёнджин и Минхо нашептывали поздравления и тоже роняли слезы. — Здравствуй, — совсем тихо прошептал Ёнбок, улыбаясь и поглаживая самыми кончиками пальцев ребенка, закутанного в нежно-голубую пеленку. Он пока что был не очень красивым, немного отекшим и тоже очень уставшим, и он кричал слабо и надрывно, как маленький котенок, но Ёнбок полюбил его мгновенно, в ту же секунду, когда его положили на грудь омеги. Слезы катились по его щекам. — Я долго ждал тебя. Я так рад, что мы наконец встретились… — Как ты его назовешь? — спросил совсем тихим шепотом Минхо, вытирая слезы и понимая, что тоже хочет ребенка. — Как ты назовешь своего омежку? — Я хочу, чтобы министр Бан дал ему имя, — попросил Ёнбок и посмотрел на Сынмина. Тот кивнул с улыбкой, сказал, что позовет его и вышел. — И я хочу, чтобы его представил Богам ты, Хёнджин. — Я?! — слезы с новой силой полились из глаз Хвана и он закрыл лицо ладонями, сотрясаясь рыданиями с новой силой. — О Боги… — И не удивляйтесь, пожалуйста, когда придет министр, — попросил Ёнбок, который не мог наглядеться на своего прекрасного ребенка. — Все, что случится, было заранее предписано, и никто не может этого изменить. Минхо и Хёнджин лишь переглянулись удивленно, но комментировать это никак не стали, лишь молча смотрели, как маленький человечек без имени сосал молоко из увеличившейся в последние месяцы груди своего папы. Это было так правильно и чудесно, что омеги так и не смогли перестать плакать. Через какое-то время в комнату совсем тихо вошел Чан. Он встал у изголовья кровати и все никак не мог осмелиться взять на руки ребенка. Ёнбок же на лице и тени улыбки не имел. — Такой крошечный, — прошептал Чан восторженно, когда все же взял ребенка на руки. — Я дам тебе имя Чонин, — и посмотрел на Ёнбока, ожидая его одобрения. Омеге имя понравилось, так что он кивнул, а Минхо вспомнил старого священника, который связывал браком его и королей. — Я… — Чан вдохнул полной грудью, а потом его глаза расширились. Малыш пах для него не только молоком, но и совсем слабо яблоками, немного корицей и листвой. Дети так не пахнут с рождения. - О Боги… — прошептал Чан. — Он твой истинный, Чан, — констатировал Ёнбок, подавая знак Хёнджину, чтобы тот забрал ребенка. Министр Бан передал Со Чонина в руки Хвану осторожно. — Как же это… — пробормотал Чан, шокированный. Он так хотел встретить истинного, так ждал этого, но не ожидал, что тот буквально родится при нем. — Как же я… — Ты заберешь его из нашей семьи только в шестнадцать лет, — заявил Ёнбок сразу, поджимая губы. — И только с его желания, — добавил он. — Раньше даже не думай и дышать как-то не так в его сторону! Иначе я тебе горло… — Я понял, — кивнул Чан, теперь понимая, почему он так хотел защищать Ёнбока от всего на свете. Это был Чонин. Все это время Чонин притягивал его и не хотел отпускать. Чану нужно теперь заботиться о нем, и это все, чего он хотел. Чтобы этот ребенок, а потом и взрослый омега был счастлив. Альфа выдохнул и вышел из покоев Ёнбока. — Проклятье, — прошептал Хёнджин, а Ёнбок пригрозил, что даст ему по губам. Только потом Хван опомнился и посмотрел на свои руки, где уже засыпал тихонько Чонин. Один Минхо молчал и думал о том, что Чану будет за сорок лет, когда Чонин вступит в брачный возраст. Было похоже на страшный сон. — Извините… — Хёнджин, представь уже ребёнка Богам, — закатил глаза Сынмин, который был в шоке от сцены с министром, да и в самих богов не верил, но ему просто хотелось нарушить эту звенящую тишину. У него получилось. — Я, омега, названный при рождении Хван Хёнджином, представляю пантеону Великих Богов Старого и Нового Света, новорождённого вашего ребёнка, коего даровали вы своим благословением свыше, Со Чонина, — дребезжащим от счастливых слез голосом, нараспев читал он молитву для новорождённых. — Велика ваша мудрость и любовь, так даруйте ему покровительство на его пути, направьте его, оберегайте его. Со Чонина!.. Хёнджин опустил голову, чуть приподнял уже уснувшего малыша и поцеловал его в лобик, вдыхая тёплый детский запах. — Подтверждает ли приход новой жизни омега Со Ёнбок? — спросил шёпотом Хван и посмотрел на молодого папу. — Подтверждаю, — откликнулся Со, глядя с бесконечным обожанием на своего ребёнка. — Подтверждает ли приход новой жизни омега Ким Сынмин? — Хёнджин и сам не мог оторвать взгляд от заснувшего ребёнка в нежно-голубой пеленочке, такого маленького и хорошенького. — Подтверждаю, — Сынмин стоял рядом с дверями и был абсолютно счастлив, что с Ёнбоком и его ребёнком все в порядке. — Подтверждает ли приход новой жизни омега Хан Минхо? — Подтверждаю, — Минхо все ещё плакал. Только сейчас он понял, как сильно ему нужно это. Как сильно он соскучился по своим альфам, таким разным и таким одинаковым. Минхо был уверен в том, что он просто не выпустит их из спальни, пока не добьётся своего. Он тоже хотел этого. Он хотел быть папой. Он тоже хотел этот праздник новой жизни. А пока он осторожно принял на руки младенца, поцеловал его в пухленькие щёчки, пролил ещё ведро слез и отдал малыша его папе, который уже просил свиток и перья с чернилами. Хёнджин поздравил Ёнбока и почти улетел в кабинет к Чану. Душа была лёгкой, нога все ещё болела сильно, но он несся со своей сумкой. Ему не хотелось рисовать, ему хотелось перенести всю бурю, которая творилась внутри него, выплеснуть хоть куда-то, и Чан послушно отодвинул тумбу от стены, на которой была эта ужасная чёрная клякса. Министр все ещё был в прострации и он не понимал, что делать дальше, растраиваться или радоваться… — Хёнджин, что ты делаешь?.. — Уйди, — махнул на него омега рукой и заставил отойти, а затем в стену полетели стеклянные баночки, одна за другой, они разбивались, оставляя на каменной стене огромные яркие пятна, и Чану тоже это было нужно. Он позволил себе отпустить тревоги и даже сам запустил в стену последний цвет. Жёлтый. Яркий, красивый и сочный, который подобно солнечным брызгам разлился по стене. Альфа понял, что ему не нужно переживать зря, не нужно беспокоиться. Всё будет так, как уготовила судьба, и он просто примет её, но не сдастся. Он будет бороться за себя, за своего омегу.***
Чанбин кричал. Он орал во весь свой голос наяву. Альфа поднимал вверх бумагу, которую только что получил, и все солдаты вторили его крику. Дух воинов Хан был на высоте, и Со Чанбин в тот момент затмевал собой само солнце для всех, и Со Чанбин внушал ужас солдатам Ли. Рядом с белым платочком, на котором была вышита семья лисичек, теперь лежала небольшая бумага с одной строкой, написанной размашистым красивым витиеватым почерком Ёнбока. «Мой господин Со Чанбин, я родил тебе сына. Боги увидели Со Чонина» А люди в тот день увидели Со Чанбина на поле боя и содрогнулись. Вся земля содрогнулась на этом празднике жизни, который грозился перерасти в парад смерти.