since feeling is first

Стуча в дверь во второй раз, Чимин вдруг задумывается, что ему следовало прежде написать. С его стороны появление на пороге двести пятой после вновь увиденного из тэхёнова окна Юнги, сидящего за столом без рубашки, имеет смысл, если знать о прошедших днях, наполненных постоянным мысленным возвращением к событиям того вечера, а также об инстинкте по поиску личного утешения и вечных попытках разобраться в себе. Со стороны Юнги, обо всем этом не подозревающего, его появление смысла не должно иметь вовсе. Если он все еще сидит за столом, то не факт, что вообще сможет услышать стук в дверь. Или… его комната совсем рядом со входом, как и у Тэхёна. Слышатся шаги. Она открывается. Одетый в большую фланелевую рубашку Юнги прищуривается на Чимина: — Что ты тут забыл? Чимин прокашливается. — Если я невовремя, то могу уйти. — Да не, мне как-то без разницы, — его глаза сканируют все чиминово тело и возвращаются к лицу. Выражение остается нейтральным. — Просто… не ожидал, что ты можешь заявиться вот так. — Да. Извини, — в прошлый раз на Чимине был большой свитер и свободные спортивки, которые можно было стянуть без труда. В этот раз он импульсивно надевает узкие черные джинсы, будто чтобы уравновесить прошлый раз, восполнить что-то, показать Юнги, что он горяч, как будто тот до сих пор этого не понял. — Все в порядке, — старший делает пару шагов назад, впуская Чимина внутрь. — Так в чем дело? Чимину много чего хочется сказать. Ему стоило запланировать свой визит получше. Все, что ему удается выпалить, это: — Ты должен задвигать занавески. Это банальная вежливость по отношению к соседям. Юнги смотрит на него в упор и наклоняет голову. — У меня их нет. — Что? — У меня не повешены шторы. Когда мы переехали, тут их вообще не было, а их установка — далеко не первый приоритет. Чимин хмурится. — Повесить занавески — это дело пяти минут, хён. Юнги вздыхает, и Чимин чувствует закипающее внутри недовольство. — Мне даже не на что их вешать. Сам посмотри, — он кивает в сторону своей комнаты, намекая Чимину следовать за ним. Тот скидывает обувь и проходит в спальню, освещенную настольной лампой. Юнги указывает наверх, и над окном действительно совсем ничего нет — лишь пустая стена безо всяких следов креплений. — Господи, — говорит Чимин. — И мы тут чуть не потрахались? Кто угодно мог… — Расслабься, — на губах Юнги появляется некий намек на улыбку. — Когда свет выключен, никто ничего увидеть не в состоянии. Наверно, он прав, но Чимину все равно следовало подумать об этом раньше. Он был настолько сосредоточен на теле Юнги в ночном полумраке, что даже не задумывался, что единственным источником света тогда был призрачный свет со двора. Он оглядывает комнату — теперь он может ее рассмотреть как следует, увидеть больше того, что было заметно из окон соседнего дома. Письменный стол выглядит используемым очень часто и в принципе самым обжитым. Книжный шкаф забит до отказа, и рядом с ним лежат еще несколько заполненных книгами коробок, не разобранных после переезда. Ему еще тогда показалось, что покрывало на постели довольно темное, и теперь он может с уверенностью сказать, что оно бледно-черного цвета. Окрашенные синие стены украшает единственный листок альбомного формата, приклеенный возле шкафа. — Купил, как только въехали, — говорит Юнги, показывая на прислоненный к шкафам карниз. — Так и не повесил. Чимин поднимает его и осматривает крепления и кольца, а потом вскрывает пластиковую упаковку. — Самое время это сделать. Если у Юнги нет инструментов, он сходит за своими домой. Юнги смеется. Чимин оглядывается на него и замечает морщинки в уголках глаз. Развернувшись, он вдруг выходит, оставляя Чимина замершим в удивлении и не уверенным, следует ли ему пойти следом. Его накрывает непрошеными отчетливыми воспоминаниями, от которых желудок завязывается в узлы. Возвращаясь, Юнги включает верхний свет ловким ударом по переключателю у двери — у него в руках оказывается ящик с инструментами. — Если поможешь. Чимин медленно выдыхает через нос. Он почему-то забыл, как дышать, когда Юнги засмеялся и вышел. — Ну конечно. Они распаковывают детали карниза, убирают с письменного стола книги, тетради и пустые кружки. Рассортировав все согласно инструкции по установке, Чимин откатывает стул к левой стороне окна и взбирается на него. — Давай отвертку. Глаза Юнги все еще смеются, но он молча подает ему инструмент, а потом отходит и наблюдает, скрестив руки на груди. Работая, Чимин чувствует взгляд на себе так ясно, словно к нему прикасаются физически, но ничего не говорит. Когда он заканчивает с левой стороной, Юнги взбирается на стол, чтобы проделать все то же самое с правой частью окна. Это так странно. Все это очень странно. Юнги никак не комментирует — что бы его так ни развеселило, Чимин не видит в происходящем ничего смешного. Чимину странно. Он садится в кресло на колесиках и следит за плечами и спиной Юнги под его большой фланелевой рубашкой. А затем… — Они там, — указывает старший. — Занавески. Чимин прослеживает его движение взглядом и видит сложенную темную ткань, выглядывающую из неразобранных коробок. В тишине он разворачивает два прямоугольных отреза, перебирает их, чтобы найти край, и подает Юнги. Каждый со своего конца, они нанизывают занавески на кольца, и Чимин поднимается на стул, чтобы надеть их на карниз. Юнги с легкостью спрыгивает со стола на пол. Чимин садится в кресло и подтягивает колени к груди. Занавески оказываются темно-серыми и слегка прозрачными: по краям пробивается слабый свет. — Воистину печальный для тебя день, — Юнги ставит руки на пояс. — Больше не увидишь меня переодевающимся. — Это победный день, зануда, — поднявшись, Чимин возвращает стул на место. — Ты просто невыносим. — Чтобы ты понимал, я не раз бывал в этой комнате полностью голым, просто надевал трусы, прежде чем приблизиться к окну, — он наклоняет голову. Он не двигается с места, но от этого движения вдруг кажется, что он подошел к Чимину ближе. — А во-вторых, если ты хотел, чтобы твое недовольство выглядело убедительно, не стоило давать мне знать, что ты считаешь меня горячим. Чимина мгновенно прошивает смущением. Он чувствует, как щеки начинают пылать, и мысленно проклинает включенный верхний свет. Его бесит намек на самодовольство в выражении Юнги, да и само его предположение, что раздражение Чимина было напускным. Юнги сидел за столом без верха, и Чимин пришел сразу после того, как увидел это, надев узкие плотные джинсы. А потом Юнги, которого Чимин увидел из окна, чтобы подойти к двери, надел рубашку, а еще он никогда не видел Чимина одетым вот так. Он прекрасно понимает, что произошло. — Эй, — старший делает шаг. — Позволишь отблагодарить тебя? Его рука невесомо ложится на бедро Чимина. Пожирающий стыдливый жар на лице стекает в грудь и ниже, становясь чем-то иным. — Во-первых, от того, чтобы прийти сюда и повесить занавески самолично еще до нашего знакомства, меня останавливали только базовые правила приличия, поэтому я был серьезен, когда говорил, что нет нужды меня благодарить, — рука Юнги падает. — А во-вторых, это так банально, боже. — Если тебе не нужна моя благодарность… Чимин берет его за запястье и возвращает руку на бедро. Он без понятия, как говорить с Юнги намеками, как говорить так, чтобы Юнги понимал их, но. Возможно, Юнги то же самое думает и о нем. — Назовешь это наградой, и я не откажусь, — говорит Чимин. Юнги выглядит удивленным. Не понимая, почему, Чимин вдруг ощущает укол вины. — Хорошо, — Юнги кладет на его бедро вторую ладонь и подталкивает к кровати. — Позволь мне вознаградить тебя за хорошее поведение, щенок-переросток. Чимина все еще снедает стыд, смущение и легкое раздражение, но все это, на самом деле, выглядит крайне смешно. Потому что, скорее всего, Юнги тоже смущен и раздражен. И это успокаивает. Делает все проще. Чимин позволяет Юнги вести и ложится на спину, головой приземляясь на подушку. Его глаза складываются в полумесяцы — он улыбается и наконец-то понимает, почему несколько минут назад посмеивался Юнги. Старший нависает над ним, и с такой точки зрения его плечи выглядят очень широкими. Он смотрит на Чимина, пока тот медленно вдыхает и выдыхает. Юнги переносит вес на бедра, ладонями скользит по ногам Чимина, сминает его хлопковую кофту, прослеживает руки до запястий, а потом отбрасывает кисти на подушку. Чимину хочется притянуть его к себе для того самого горячего и глубокого поцелуя, как в прошлый раз, но ему очень нравится, как на него смотрят. С зажженным светом все иначе. На трезвую голову и уже имея опыт друг с другом — тем более. Это кажется невероятно отличным от всего, что когда-либо было у Чимина. Юнги не заигрывает, не делает ничего, что Чимин смог бы распознать как хоть малейший флирт. Чимина добивались раньше, а он не добивался никого. Но Юнги все равно смотрит на него так, будто Чимин обнажен перед ним и последние пятнадцать минут строил глазки, а не бросал сердитые хмурые взгляды. Юнги осторожно тянет низ его кофты все выше и выше, пока Чимин не снимает ее целиком. Он кладет руки на прежнее место, и Юнги прикасается так, как делал тогда, в темноте, но теперь Чимин может видеть его взгляд. — Ты прекрасно выглядишь, — говорит старший. Тихо, интимно. Если бы Чимин еще не был возбужден, то от этого он точно бы завелся. Ему нравится, что Юнги может видеть, как от этих слов у него замирает дыхание, как Чимин отвечает ему теми же взглядами. Возможно, у него уже стоит. Ему очень нравится осознавать, что Юнги отчетливо ценит увиденное, и Чимину не приходится думать, как бы повернуть лицо или тело, чтобы выглядеть получше перед ним. Юнги ведет рукой по его обнаженной груди и животу, останавливается над ширинкой. Он смотрит Чимину в глаза. Проверяет. В ответ Чимин делает короткое движение бедрами навстречу его пальцам. Нужно было надеть спортивки; эти штаны намного сложнее снимать. Юнги стягивает их, останавливаясь так, чтобы он не смог раздвинуть колени, а потом опускает ниже и брифы, разглядывая член, вставший лишь от рук и взгляда Юнги, блуждающих по его телу. Чимин не может вспомнить, когда последний раз трахался с кем-то при включенном свете. Но это… так хорошо. Возбуждающе. Не двигаясь, Чимин ждет, пока Юнги, едва касаясь его, выравнивает член, медленно проводя вниз и вверх, к головке. Он не собирается торопить Юнги и заставлять его сомкнуть пальцы. Юнги ничего не говорил, когда откидывал руки Чимина на подушку, но это ощущается как приказ. Как только глаза старшего опускаются к его собственным пальцам, его губы раскрываются, а кончик языка касается уголка рта. — Я чист, — говорит Чимин, и Юнги, понимая, к чему он ведет, смотрит в лицо. — У меня ничего нет. — Вот как. Хорошо, — он вновь опускает взгляд. — У меня тоже. Чимин не может сдержать смех от тени неловкости, отразившейся на его лице. — Ты обычно не говоришь о таком, да? — Думаю, у меня секс бывает реже, чем у тебя. В его голосе есть оттенок осуждения, но Чимин не может определить, думает ли старший, что он слишком много трахается, либо это осуждение самого себя за то, что он сам трахается недостаточно. Чимин не собирается в этом разбираться, поэтому попросту забивает. — Тебе все равно следует провериться. Юнги смаргивает — он слишком долго смотрел: — Ты прав. Спасибо. А потом пригибается и вбирает головку в свой рот. — Блять, как хорошо, — вырывается у Чимина — на автомате. Он все еще не уверен, нравится ли Юнги его болтовня, но тот не снимается и не велит перестать. Он просто смотрит на Чимина, обхватывая его губами, а потом, не прерывая зрительный контакт, вбирает еще несколько сантиметров. Чимин не может вспомнить, когда последний раз занимался этим при свете, полностью трезвым, как и партнер, и, возможно, такого никогда попросту не бывало. Увиденного оказывается слишком, слишком много. Юнги прикрывает глаза и пускает в ход язык; глядя на него, Чимин понимает, что это будет очень быстро. Юнги берет под простым углом, не проводя рукой, лишь слегка лаская большим пальцем, но его язык двигается осторожно, смакуя — он никуда не торопится. Чимин так долго не продержится. — Твой язык, — выдавливает он. — Ты… пиздец. Юнги снимается и смотрит на Чимина, доводя его до кульминации рукой, что только ускоряет процесс. Чимин кончает на свой живот, капли долетают даже до груди, а Юнги нависает над ним, с пристрастием и мрачным удовлетворением изучая его лицо. Его рот открыт, язык касается губ, а потом он ловит чиминово дыхание, и тот очень ясно представляет, как Юнги слизывает сперму с него. Его член, все еще зажатый в руке Юнги, вздрагивает. Салфетки лежат на полу у кровати — не на столе. Юнги берет их, а не слизывает сперму с Чимина. У него потемневшие глаза и покрасневшие щеки. У него багровый, подпухший рот. Чимин позволяет вытереть себя, а потом, не в силах дышать спокойно, садится прежде, чем Юнги успевает повернуться к мусорной корзине, и ловит его лицо между ладоней — Юнги цепляется за его плечи и отвечает, отвечает на глубокий мокрый поцелуй. Чимин запускает руку меж его бедер и чувствует, насколько он твердый даже без единого прикосновения к себе. — Я помогу тебе, — шепчет в губы Чимин. — Дай мне помочь. Губы Юнги такие мягкие. Он прекрасно знает, как использовать их по назначению и при этом быть нежным. Чтобы сдвинуться, Чимину приходится подтянуть джинсы. Когда он вновь смотрит на Юнги, тот лениво моргает, покинутый и будто сомневающийся, что ему теперь делать, словно он был не готов, что Чимин перестанет его целовать. — Я тут, — говорит он и сажает Юнги на край кровати, падая перед ним на колени. Огромная рубашка мешается, и Чимин расстегивает ее, попутно осыпая грудь поцелуями. Открывает джинсы. Рот наполняется слюной. Он смотрит вверх и видит, что Юнги закусывает губу, а глаза не отрываются от его рта — видимо, ему очень нравится целоваться, либо когда ему отсасывают, либо ему в принципе очень нравится его рот — или все это одновременно. Чимин обхватывает его щеки и проводит большим пальцем по верхней губе. — Я с тобой, — говорит он, и ныряет вниз. И это… к этому Чимин привык, либо был привычен когда-то. Он прекрасно знает, что делать. Как дразнить, заводить, дарить приятные ощущения, брать глубоко, пока не станет некомфортно. Как прекрасно он выглядит даже с включенным светом. Это одна из вещей, которые удаются ему лучше всего на свете. Но Юнги не прикасается к нему и ничего не говорит. Он сдерживается, даже когда тело содрогается в попытке подавить толчок навстречу. Чимин вслепую нашаривает его предплечья, запястья, ладони и пальцы, впивающиеся в покрывало. Он подносит их к своей голове, и после секундного колебания, Юнги зарывается в его волосы, крепко сжимая их. Чимин насаживается, позволяя слюне наполнять рот и стекать по длине, и чувствуя Юнги над собой, который удерживает его на месте. Чувствуя себя заведенным до предела и в то же время очень, очень спокойным. Это просто. Говорить с Юнги сложно, но это. Это так комфортно. Дело было совсем не в виски. В глубине юнгиевой груди рождается звук. Он ослабляет хватку на голове Чимина, и тот поднимает голову, чтобы не подавиться. Юнги кончает, и Чимин собирает все до последней капли, позволяя ему отдать все, что есть. Он не снимается, пока Юнги не снимает его сам; после чего обессиленно прислоняется щекой к его бедру, горячему даже сквозь джинсы. Старший проводит сквозь его волосы пальцами. — Ты в этом нереально хорош, — тихо говорит он. — Спасибо, — улыбается ему Чимин. — Нравится этим заниматься? Чимина никогда о таком не спрашивали. Юнги словно думает, что он ответит «да», и в то же время не расстроится, если ответа не последует вовсе. Может, он думает, что его согласие — это горячо, и он хочет, чтобы Чимин был для него горячим. Наверно, за этим он и спрашивает. — Да. Нравится. Юнги почти усмехается, но это не особо походит на улыбку. — Мне тоже. Чимин помогает надеть ему джинсы и привести себя в порядок. — Честно говоря, мне очень понравилось. — Хочешь еще раз? Заслужил ли я еще один раз, думает Чимин. Вслух это было бы странно озвучивать. — Все в порядке. Спасибо, — говорит он. — Ты… — начинает Юнги и вдруг осекается. Его брови и линия губ придают ему очень серьезный вид. Чимин бы принял это за раздражение — чуть раньше непременно бы принял, но он начинает понимать, что таким выражением Юнги олицетворяет неодобрение самому себе. Он приподнимается на коленях, кладя руку на бедро старшего: — Я?.. — Хочешь повторить? Чимин ухмыляется, и теперь лицо Юнги приобретает действительно раздраженное выражение, которое точно пытается скрыть удовольствие. — Не надо строить такую самодовольную рожу, — говорит он. — Я и не строю! Я рад! Ты горячий, отлично целуешься и прекрасно работаешь языком! Юнги закрывает руками лицо. — Вот именно поэтому я и… — он проводит ладонями и опускает вниз, в странном движении — вроде как попытке положить на колени, но по пути осознавая, что там уже лежит рука Чимина. — Тебе необязательно быть таким агрессивным. Чимин наклоняет голову и смеряет его из-под полуприкрытых ресниц. — Хён, можешь быть агрессивным со мной, если тебе захочется. — Ты сказал, — Юнги игнорирует его слова полностью. — Что ничего не ищешь. В общем. Я тоже ничего не ищу. — Ты же не предлагаешь мне встречаться? Я всеми руками за подобные перепихоны и минеты. — Да. Что ж. Прозвучит очень клишированно, но я сейчас не особо доступен в эмоциональном плане. Так что. Секс. Могу предложить только это. Чимин опирается на пятки. — Ты подразумеваешь, что твои чувства заняты, или ты просто холодный ублюдок? Юнги чуть вскидывает бровь. — Заняты. — Оу, — не ожидавший этого Чимин — что, в общем-то, довольно тупо, сразу выдает себя с головой. — У меня та же фигня. Он не собирался этого говорить. На то не было ни малейшей причины. Он говорил об этом только Тэхёну. Но слова уже слетают с языка: — Это Тэхён, кстати. Виснет пауза. Чимин немного отворачивается, чтобы не смотреть Юнги в лицо. — Сосед по квартире? Тэхён? — Сосед по квартире Тэхён. Лучший друг Тэхён. Но он не любит меня в ответ так же, — он смеется и опускает руки на свои колени. — Я проверял. Так что я как бы пытаюсь с этим справиться. Большой страх: он не сможет. Не сможет никогда. Он проведет всю свою жизнь в жалкой попытке быть с самым близким человеком, которого любит больше всего на свете, но который никогда не станет принадлежать ему. — Сокджин-хён. Чимин смотрит наверх. Юнги тоже не может взглянуть ему в глаза и отворачивается, чтобы уставиться в пространство, просто не смотреть на него. — А я пытаюсь справиться с чувствами к нему. Чимин вспоминает, что они живут вместе уже очень давно. В старой квартире они даже спали в одной комнате. Он вспоминает, как Юнги сделал долгий печальный глоток виски, когда Чимин заявил о своих догадках, будто они пара. — Вы встречались? Юнги качает головой. Но его любовь к Сокджину очевидна. И вот тут, в этот самый момент — он понимает весь комизм ситуации. Чимин смотрит на него во все глаза, слишком шокированный, чтобы даже рассмеяться. — То есть ты хочешь мне сказать, что мы просто два несчастных долбоеба с невзаимной любовью к своим лучшим друзьям, с которыми мы живем. — Мой лучший друг — Намджун. И я бы не стал это описывать таким образом. — Но именно это и происходит. Мы такие и есть, — Чимин издает смешок. — Господи. Ладно. Слава небесам, что теперь мы можем утопить свои печали в минетах. Блять. Как давно у тебя это длится? Ты осознал внезапно или долго примирялся с чувствами? — Я не говорил, что хочу это обсуждать. Юнги не смеется, даже не улыбается. Веселье Чимина испаряется в мгновение ока. — Не хотел тебя задеть, — мягко говорит он. Юнги выдыхает. — Ты не задел. Все ок. Ты… все нормально. — Ага. Ладно. Он поднимает футболку с края кровати, где она оказалась после того, как ее отшвырнули. Надевает. Рубашка Юнги все еще расстегнута, а на лице застыло хмурое выражение, и Чимин… он правда не знает его в достаточной степени, чтобы попытаться помочь и разобраться. Они совсем не для этого встречаются вдвоем в квартире Сокджина и Юнги. — Раз мы повесили шторы, тебе стоит держать их закрытыми, — ненавязчиво напоминает он. — Если я опять увижу эти тощие ноги без штанов, то приду и сам их закрою. Раз вы меня впустили, больше от меня не избавитесь. Он все время говорит так про Чонгука. Он не знает, как еще об этом пошутить. — Не стоит меня дурить, — тон Юнги кажется светлым, с долей приязни. — Я знаю, что ты попросту хочешь увидеть эти тощие ноги без штанов. — Если будешь и дальше так себя вести, то никогда не увидишь мои тощие ноги, — парирует Чимин. Юнги откидывается на локти: — Увидимся, Чимин. — Увидимся, хён. Чимин сможет это вынести. Все будет хорошо. Пускай все идет своим чередом и так и остается.

***

Когда Чимин возвращается в комнату, уже четверть девятого вечера, а Хосок валяется на кровати с замотанной полотенцем головой. — Ты выходил в одной футболке? — в замешательстве спрашивает он. — Я у хёнов был. — Оу. Тусил с Сокджином? — Нет, Юнги-хёном. — Оу, — Хосок бросает оценивающий взгляд. — Мне казалось, он тебе понравился. — Честно говоря, мне показалось, что он не понравился тебе. Чимин не смог бы объяснить, даже если бы попытался. — Он веселый, — проговаривает он. Хосок сводит брови к переносице, будто не поверив, но отвечает: — Хорошо, что вы сошлись. Чимин вспоминает, каково его целовать, о его руках в своих волосах. О том, как его реакцией на открытость Чимина была резкость. — Да, — говорит он. — Думаю, мы сошлись.

***

Чимин запускает руки в карманы пальто. Сумка свисает в сгибе локтя, и при каждом шаге друг о друга звенят бутылки. — Эй, — начинает он. — У нас есть… границы? Какие-нибудь жесткие ограничения? Шапка Юнги натянута низко, а шарф туго затянут, но Чимин все равно замечает, как его смеряют краем глаза. — Не целоваться в губы. Чимин пихает его свободной рукой. — Ну перестань. — Мы можем определить границы, если тебе так надо. — Не знаю, — он почему-то подумал, что Юнги захочет сам. — А тебе надо? — Мне особо без разницы. Если что-то появится, я скажу, — он пожимает плечами. — Мне комфортно, понимаешь? Я не парюсь. По-моему, ты достаточно нежен с друзьями, поэтому… можешь делать, что считаешь нужным, и мне будет нормально. Он не может представить, как сидит у Юнги на коленях за просмотром кино в гостиной, как Юнги целует его в лоб, желая спокойной ночи, но не потому, что только одна мысль об этом вызывает дискомфорт. Дело в Юнги. Вроде бы, нет ничего, что выходило бы за рамки само по себе. Единственное, что может все испортить — если Юнги солжет. Если Юнги льстит ему неискренне, загоняя в пучину сомнений в себе. Если Юнги захочет большего, а Чимин станет тем, кому его будет недостаточно. — Можешь просто пообещать, что будешь со мной честен? Я знаю, что это даже разграничением не назвать, но… это для меня важно. Ты честен, я честен. Вот такая граница. Юнги останавливает шаг, Чимин замирает следом. — Ладно. Старший кладет руку на его плечо и торжественно смотрит в лицо. — Пак Чимин. Я обещаю, что если хоть раз солгу тебе вербально или иным путем, то больше никогда не прикоснусь к твоему члену. Чимин стряхивает сумку, чтобы в ответ положить руку на противоположное плечо Юнги. — Мин Юнги. Обещаю, что я солгу тебе только тогда, когда буду готов прекратить лапанье члена раз и навсегда. — Значит, если я когда-нибудь захочу избавиться от этого, — говорит Юнги, убирая ладонь: — мне просто надо будет солгать тебе, и мы больше не сможем перепихиваться законно. — Я почти уверен, что ты оставил в своих словах лазейку, чтобы в случае чего я все равно смог лапать твой член, если захочу, — он вновь начинает идти, Юнги следует. — С другой стороны, я обещаю, что если когда-нибудь захочу выбраться из этого, то скажу тебе напрямую, как делают все нормальные люди. — О, а вот тут я хочу установить границу. Мы можем говорить не напрямую через мессенджер или не напрямую с помощью метафор. Выбирай, я не хочу оставлять лазеек тебе. Чимин смеется. — Такое ощущение, что этот договор должен быть скреплен скорейшим перепихоном. Юнги снова останавливается, но Чимин лишь замедляется, чуть обернувшись, и делает вид, что направляется к своему подъезду, хотя они идут совсем не туда. — К счастью для тебя, — говорит Юнги. — Мы можем претворить это в жизнь хоть сейчас.

***

Перепихоны не прекращаются. Их много. Чимин приходит каждые несколько дней, чтобы выпить и (или) перепихнуться. Иногда они просто пьют, особенно, если дома оказывается Сокджин. Иногда за этим все же следует лапанье друг друга, как только Сокджин откланивается и уходит к себе после одного стакана, ссылаясь на ранний подъем. Они возвращаются в комнату Юнги, снимают напряжение и заканчивают на том, либо выпивают еще немного в гостиной. Это происходит так непринужденно, что Чимину начинает нравиться все больше. Однажды вечером, когда Сокджин и Тэхён задерживаются после работы для делового ужина, они распивают на двоих бутылку красного вина и целуются больше часа. Они целуются так долго, что в другом случае Чимин предпочел бы уже перейти к чему-то более существенному, но здесь он полностью наслаждается происходящим. Он безгранично наслаждается собой. Юнги очень, невозможно любит целоваться. Когда Чимин, наконец, оказывается без штанов, это длится совсем недолго. Юнги вновь хочет научиться подавлять рвотный рефлекс. Чимин помогает ему практиковаться. — Я был в этом весьма хорош, — говорит он Чимину посреди минета. — Могу тебя заверить, ты все еще очень хорош, — отвечает Чимин, сдерживаясь, чтобы не нагнуть его обратно. Чимин хочет делать глубокий горловой. Юнги помогает ему практиковаться. Чимин хочет, чтобы Юнги доводил его до края и заставлял умолять. Юнги хочет, чтобы Чимин сдерживал его; Чимин расстегивает его рубашку, стягивает ее до запястий и связывает ему руки за спиной, опускаясь следом на колени. Перепихонов очень много. Иногда их не бывает совсем. Двести пятая квартира так естественно вливается в жизнь триста третьей, что Чимину начинает казаться, будто они знакомы намного дольше нескольких недель. Не только Тэхён и Сокджин — Хосок и Юнги сходятся так, словно всю жизнь были друзьями. Сокджин начинает ходить с Чимином и Чонгуком в тренажерку. Намджун сбегает на шопинг с Тэхёном и Хосоком. Чимин, Сокджин и Юнги вытаскивают всех в бар: Тэхён напивается и шумит, Хосок напивается и притихает. Чонгук слушает Намджуна с такими глазами, будто тот хранит ключ ко всем секретам Вселенной. Это легко. Даже имея годы и годы совместной истории с обеих сторон, они перемешиваются между собой. Даже если Сокджин говорит о Юнги так, словно они престарелые супруги, приближающиеся к двадцатилетней годовщине свадьбы, даже если Юнги еще молод и уступчив с Сокджином, одновременно пытаясь справиться с чувствами к нему — это все не касается Чимина. Уж точно не ему о них судить.

***

Чимин просыпается уже взвинченным. Внутри зудит. Такое иногда бывает. Весь рабочий день зудение не прекращается, и он старается не сорваться на детей, а сфокусироваться на них и забыться. Зуд не уходит и во время вечернего похода в зал с Чонгуком и Сокджином. Он ждет прихода приятной боли в мышцах, чтобы отвлечься на тело, но кожа чешется изнутри, не давая покоя. Они быстро ужинают; Чонгук отправляется в общагу, но Чимин, понимая, что в таком состоянии будет только наворачивать круги по дому и не сможет заснуть, следует за Сокджином в двести пятую квартиру. — Хочешь выпить? Чимин только что прикончил бутылку воды. Может, Сокджин имеет в виду что-то другое, но он все равно качает головой. Сокджин пожимает плечами и идет к холодильнику. — Можешь постучаться к Юнги. Чимин не уверен, дома ли тот — дверь в его спальню заперта. Он стучится и слышит приглушенный ответ, который не особо походит на запрет войти. Он входит. — О, — говорит Юнги, только его увидев. — Я почти закончил. Он за столом, видимо, доделывает что-то по работе. Одна нога согнута и прижата к груди; на нем фланелевая рубашка и выцветшие джинсы. Он выглядит расслабленно и комфортно — в своей стихии. Он пишет — что бы он там ни писал. Чимин закрывает за собой дверь, садится на кровать и расстегивает куртку. Несколько минут они сидят в тишине, нарушаемой лишь негромким скрипом ручки о бумагу и тиканьем часов на комоде. Чимин следит за движением стрелок, абсолютно не задумываясь о времени. Ему хочется выпить, но не хочется снова использовать алкоголь как предлог. Пить в чьей-либо компании — не так печально, но здоровее подобное не становится. В голове раздается голос Хосока. Ему следовало вернуться домой: здесь он чувствует себя как пойманная на крючок рыба. — Ладно, — захлопнув тетрадь, Юнги поворачивается на стуле к нему. — Что такое? — Странное настроение, — честно отвечает Чимин. Единственное, что он вообще может сейчас ответить. — Пришел выговориться? Чимин пожимает плечами. — Оно не плохое, а просто странное. Как-то неспокойно. Хочется… не знаю чего. Выйти из тела. — Куда, в мое? Чимин смеется. Шутка застигает его врасплох настолько, что смех получается громким и раскатистым. Юнги не меняется в лице, говоря это вскользь и быстро — это просто шутка, не предложение, не предположение. Юнги спокойно готов его выслушать. — Это не так уж и смешно было. Честно говоря, совсем не смешно, — замечает он. — Нет, я… спасибо. Юнги наклоняет голову и прищуривается на него. Чимин не знает, как еще объяснить волну облегчения, освобождающуюся внутри, после того как он уже сдался в попытке расслабиться самому. — Не знаю… например… хочется к океану. На пляж. Выпить чаю. Погладить Ёнтана. Все еще держа голову наклоненной, Юнги бросает взгляд в пространство рядом с Чимином, словно прислушиваясь к чему-то происходящему у себя в голове, разбираясь в своих мыслях. — Что такое? — спрашивает Чимин. — Интересно. Такие вещи мне больше помогают наоборот чувствовать себя в теле. Но ты очень материален. Тебе это помогает, скорее, цепляться за реальность, когда мысли далеко. Я прав? Чимин никогда не задумывался об этом в таком ключе: о разнице между душой и телом, мыслями и оболочкой. Может, он и правда хочет не забыть о существовании своего тела, а, скорее, напомнить себе о материальности вещей вне него, заземлиться с их помощью. Он смотрит на Юнги. Смотрит по-настоящему: на широкую линию его плеч, широкую грудную клетку под белой футболкой, которая виднеется под расстегнутой рубашкой; на то, как его бедра чуть наклонены, ноги раздвинуты, а кисти на коленях выглядят осязаемыми, влекущими к себе для прикосновения. На босые ноги на полу. Его тело живое и настоящее. Чимин хочет дотронуться. Под тонкой тканью футболки он видит тень сосков. — Ты прав, — говорит Чимин. Он не видит бровей Юнги под его челкой, но понимает, что он их вопросительно поднял. — Хочется войти в твое тело, — поясняет Чимин, движением плеч скидывая с себя куртку. Он встает, приближаясь к Юнги, и ставит колено между его бедер на самый край сиденья, а руками упирается в спинку стула, достаточно близко к плечам, чтобы ощутить его тепло. — Или… твое тело в мое? Он носом зарывается в шею Юнги и падает на колени, раздвигая ноги старшего — он худощав, но Чимину нравится их форма. У него мягкая кожа на поясе, невыраженный пресс на животе, составляющий вместе с узким тазом и широкими плечами красивый, приятный силуэт. Чимин подталкивает его футболку наверх и прикасается к этой мягкости губами, держа руки на его талии под фланелью и на выцветшем дениме, обтягивающем бедро. Он целует его над пупком, а потом ниже, опускаясь до пояса брюк. — Хорошее тело. — Звучишь, будто секс-демон, — ровно проговаривает Юнги. — Что ты собираешься делать с моим телом? — Собираюсь отсосать твой член, — отвечает Чимин, расстегивая ширинку. — Высосать через него мою душу. Полагаюсь на тебя. После усилия и некоторой помощи со стороны Юнги, Чимин стягивает с него джинсы до колен. У него еще не полностью встал, но Чимин об этом вполне в состоянии позаботиться. — Видел сериал, где монстр перемещался из одного тела в другое с помощью секса? — Юнги кончиками пальцев отбрасывает со лба его челку. — Ему было очень одиноко. Он хотел обрести хозяина. Найти себе подходящую пару. Чимин вбирает его в рот, размеренно дыша через нос. Зуд под кожей начинает проходить. Он чувствует себя умиротворенным. Он думает: может, я и впрямь поехавший к хуям. Но он здесь… как и Юнги. — Он бросал каждое тело, которое ему не подходило, и в итоге усеял город трупами. Но была ли в том его вина? — Юнги запускает пальцы в его волосы, усиливает хватку, почти насаживает. — Ты отсасываешь, как настоящий демон. Мне следовало это понять еще в самый первый раз. Проглотишь меня целиком? Чимин уже проглатывает его. Он смотрит наверх — глаза Юнги устремлены к его губам, растянутым у основания члена. — Разорвешь мои внутренности? Или… овладеешь мной? Заберешь мое тело ради своих ебливых ритуалов? Чимин снимается. — Для ебливых ритуалов у меня есть свое собственное тело, — хрипло отвечает он. Он не умеет, как Юнги, не может шутить об этом с безразличным лицом или ровным тоном. — Твоим я собираюсь насладиться. Он возвращается, и Юнги большим пальцем оглаживает его губы. — Хороший выбор, скажу я тебе. Будешь и дальше так улыбаться, и я не смогу устоять. Чимин закрывает глаза. Юнги прикасается к его векам, щекам, проводит рукой сквозь волосы, трогает нежную кожу за ухом. — Можно кончить на лицо? Чимин издает одобрительное хмыканье и поднимается, чтобы кивнуть, а потом перестает шевелиться, не открывает глаз — лишь двигает языком в наполненном рту, ласково обсасывая и не двигая головой. Юнги берет его за волосы на затылке все крепче и двигает его сам — Чимин следует за ним. Он не втрахивается в его рот, но, судя по его рваным толчкам, очень хочет. Стул скрипит. Дыхание Юнги сбивается в ноль. Ему больше не до шуток. Он стягивает Чимина с себя ровно в нужный момент и кончает ему на лицо. Чимин ощущает теплые вязкие капли на щеке и подбородке, но больше всего — на распахнутом рте. Он приоткрывает глаза, чтобы увидеть выражение Юнги, а потом снова сосет ему. — Блять, — Юнги вытаскивает Чимину волосы, попавшие в глаза, и другой рукой удерживает его от резких движений. Когда ощущений становится слишком много, он отталкивает Чимина и проводит пальцем по его скуле до уголка губ, рисуя на щеке окружности. Чимин прилежно слизывает всю сперму, а потом для верности собирает все с юнгиевых пальцев. — Блять, — повторяет Юнги, а потом наклоняется и целует его, держа лицо в своих руках. Чимин закрывает глаза. Он тянется, чтобы обхватить его щеки, но кладет руки на бедра. Просто позволять себя целовать ощущается правильным. Принимать все, что Юнги отдаст ему в ответ на это. — О нет, — оторвавшись, Юнги прислоняется лбом к его лбу. — М-м? — Ты мной завладел. Чимин одурманенно моргает, пытаясь сфокусировать взгляд. — Что? — Обратил меня. Теперь я тоже демон, — он не выпускает пальцев из его волос. — Теперь меня спасет только семя. Это глупо. Это так глупо. Чимин все равно смеется, громко, содрогаясь всем телом, и согнувшись, падает почти под стул, чуть не ударяясь головой о ближайшее колесико. Он выпрямляется, держа у рта ладонь и все еще хохоча. Щеки болят от натяжения после натяжения иного рода. Это так глупо. Юнги надевает джинсы, пока Чимин пытается себя собрать по частям. — Тебе следует накормить меня, — говорит Юнги, и с новым приступом смеха Чимин опрокидывается на спину. Юнги опускается к нему на пол, устраивается между согнутых коленей и делает ему минет, позволяя своему бесстрастному выражению улетучиться, посмеиваясь в процессе, пока Чимин со скулением втрахивается ему в рот — и это так хорошо, так глупо. Когда он сглатывает и слизывает остатки, а потом помогает Чимину натянуть брюки назад, тот остается сидеть на полу. Юнги садится напротив, облокачиваясь спиной о бок кровати. Стоящая на столе лампа освещает достаточно пространства в комнате — стол, книги, постель. С этого угла Чимин видит лишь отбрасываемые тени. Тени книжного шкафа, комода и лампы, лежащие на потолке. Темные шторы, темное покрывало — и пространство кажется личным. Отдельный, их собственный мир. Чимин проговаривает в тишине: — Что ты обо мне думаешь? — В смысле? Как о человеке? — Именно. О минетчике или соседе. Как угодно. — Ну, ты отлично делаешь минет, — Чимин смотрит на него, приподнимая веки и ловит зрительный контакт сверху вниз, чтобы увидеть уже знакомое выражение, но не обнаруживает его. — А еще шумный сосед и, очевидно, хороший человек. Ты заботливый и вдумчивый. И очень горячий, но это никак не имеет отношения к чертам, определяющим личность, что бы там Сокджин-хён ни говорил. Юнги отвечает, словно Хосок — полушутя, полусерьезно. Чимин даже не сомневается, что Юнги говорит откровенно. Он разглядывает его скулы, мягкий подбородок и теплую нежную кожу под ним. Если Юнги спросит его в ответ, Чимин ответит: — Ты веселый, странный и потрясающе делаешь минет. Ты очень горячий и старше меня, но порой напоминаешь ребенка. Меня очень успокаивает мысль, что я не должен задумываться, стоит ли тебе доверять. Юнги не спрашивает. Юнги говорит: — Я понимаю, что у тебя дома собака, но ты всегда желанный гость, если захочешь поиграться с супчиками. Хён на полном серьезе будет рад тебе в любое время, чтобы ты понимал. Супчики маленькие, но хорошие. У Чимина под кожей зудит — но уже иначе. Словно зажигающаяся лампочка, мерцающий неверный свет. — Я с радостью. Учту на будущее. Он садится, проводит рукой по волосам, чтобы привести их в порядок, и поворачивается к Юнги. Юнги, который просто смотрит на него в комфортном молчании, ничего не ждет и ничего не ожидает от него. Чимин улыбается, чувствуя счастье. — Спасибо, хён. — Всегда к твоим услугам.

***

ДАВАЙТЕ ПОЕДИМ В 205 (7)

👑ХЁН👑 16:48 Плохие новости: у нас проблемы с клиентом, и мы застряли черт знает на сколько Хорошие новости: мы вчера ходили в магазин, и у нас полный холодильник готовых ингредиентов Новое предложение: Юнги готовит сам, планы не меняются, мы с Тэхёни будем, как только сможем

17:14 я могу помочь!

Юнги-хён 17:16 я хорошо готовлю

17:17 а я хорошо помогаю ☺️

Юнги-хён 17:19 делай что хочешь

***

— Хорошо готовишь, — шепчет Чимин. — Да, нахуй, — шипит Юнги. — Обычно да. — Это несъедобно. — Я частично спас все это. Чимин берет палочками лапшу и подносит ее ко рту Юнги, но тот уворачивается, крепко сжав зубы. — Ты даже не проверишь! — сердито шепчет Чимин. — Все прекрасно. Не переживай, — Юнги подхватывает большую миску несъедобного чапче и несет ее на стол. Чимину хочется выпалить, что он не переживает, он просто уверен, что никто не станет это есть, и собирается предостеречь всех от смертельного отравления, но отвлекается, снимая ччигэ с плиты. Заслышав стук, Юнги идет открывать — это Хосок, только что выгулявший Ёнтана. Намджун, которому Юнги велел помочь тем, чтобы не ввязываться в помощь, уже сидит в гостиной вместе с Чонгуком, который явился, порезал тофу и с тех пор больше никак не помог. Общий разговор превращается в белый шум, пока Чимин увлеченно расставляет всем тарелки, стаканы и раскладывает приборы. Посуда двести пятой квартиры выглядит на порядок лучше их собственной, возможно потому, что Сокджин и Юнги старше, а может, потому что они больше парятся о еде — либо о красоте подачи. Чимин так украшает стол, что он начинает напоминать ресторанный, нежели находящийся в квартире с двести каким-то номером. — Выглядит неплохо, — хвалит Юнги, когда они возвращаются в гостиную. — Но вкус… Юнги пропускает это мимо ушей, поднимая большую тарелку с ччигэ. — Принеси рис. Тэхён и Сокджин возвращаются с работы, когда Чимин начинает раскладывать еду по мискам. Шесть из них выглядят абсолютно одинаково, а седьмую, самую выделяющуюся и расписную, он мысленно определяет Тэхёну. — Вы как раз вовремя! — кричит он в сторону входной двери. — Спасибо, что погулял с Тани, — говорит Хосоку Тэхён. — Я только что говорил Тэхёни, что буду только рад, если вы в следующий раз приведете его в гости, — говорит Сокджин. — Покажи Тэ ту фотку Холли, хён, — Чимин расставляет тарелки. Увидев, Тэхён начинает ворковать, умиляясь фотографии, которую Юнги прислала мать — Холли на ней запечатлен в своем новом зимнем костюмчике гуляющим по первому снегу. Они передают телефон Юнги по кругу, и тот гордо рассказывает, почему Холли — лучший пес на свете. Закончив сервировку, Чимин упирает руки в бока, чтобы полюбоваться своей работой: — Хён, почему я все делаю один? Юнги открывает рот, чтобы возразить — ты ведь сам сказал, чтобы я показал им Холли — но передумывает, встряхивает головой с намеком на улыбку и поворачивается к остальным: — Что будете пить? Чтобы разместить всех за столом, требуется четыре стула и три табуретки. Чимин передает напитки и лично отдает Тэ его миску риса. Они с Юнги меньше всех, поэтому Чимин оказывается зажат между ним, Хосоком с Тэхёном и Чонгуком напротив, и Сокджином с Намджуном по краям. Чимин следит, как они начинают накладывать себе чапче и передавать друг другу миски, чтобы помочь. Он ждет реакции.  — Все выглядит так аппетитно, Чим, — говорит Тэхён, но Чимин волнуется совсем не о внешнем виде. Сокджин пробует первым. Он открывает рот, быстро закрывает его, после чего спешно закусывает кимчи из ччигэ. Объяснимо. Чимин ожидал, что Юнги от него тут же влетит, но… Сокджин доверил ему приготовить ужин, а Юнги запятнал славную репутацию двести пятой, когда пища должна была быть идеальна и вновь скрепить совместным ужином их новорожденную дружбу. Просто что-то с чем-то. Чимин накладывает себе ччигэ и ждет жалоб. После минутной паузы, наполненной звуками жевания, Тэхён вдруг говорит: — Мне нравится. Юнги вскидывает бровь. — Да, это очень вкусно! — Хосок внимательно смотрит на Чимина. — Ты очень хорошо готовишь, Чимин-а, — ласково и осторожно говорит Намджун. Чимин готовит сносно. А еще он сносно помогает при готовке. Он ровно нарезал овощи для чапче, не сжег свинину для ччигэ и расставил блюда на столе. Он не сделал ничего сверх меры, чтобы заслужить такие комплименты. Не его нужно хвалить. Он ничего особенного не сделал. — Спасибо, — вежливо отвечает он, все равно улыбаясь. Юнги сжимает губы и его плечи вздрагивают, но он ничего не говорит. Тэхён посылает ему предостерегающий, даже злой взгляд, что… довольно странно. — Чимини хорошо поработал над сегодняшним ужином, да, Юнги? — громко говорит Сокджин, и его тон тоже звучит очень странно. Словно посмеивание Юнги про себя в данный момент особенно задевает остальных и выглядит грубым, хотя обычно он груб почти всегда, и Сокджин в другие моменты считает это смешным. Взяв себя в руки, Юнги отвечает: — Он отлично помогал. Потрясающая работа, правда. — Хён, прекрати издеваться, — говорит Намджун. Чимин нихуя не понимает: — Так он же не издевается?.. Намджун выглядит так, будто хочет поспорить, но молча накладывает себе побольше чапче. В какой-то момент его едят все, кроме Юнги и Чимина, хотя у всех на лицах написано отчетливое неудовольствие. И все, кроме Чонгука, теперь пристально смотрят на Юнги, но продолжают жевать, не озвучивая, что еда на вкус просто отвратительна, когда так и есть. Чимин не выдерживает: — Невкусно? — Наоборот! — восклицает Хосок. — Очень особенный оттенок. Юнги прикрывает рот рукой и сгибается в три погибели в попытке не засмеяться. — Хён! — хором говорят Чимин и Намджун. Проигнорировав Намджуна, Юнги наклоняется к его уху и со смешком шепчет: — Я сказал им, что готовил ты. Теперь все становится ясно. Точнее, ясно становится наполовину. Они все решили, что Юнги смеется над Чимином, издевается над ним, а они… наоборот стараются этого не допустить. Чимин пихает старшего в плечо: — Ты же знаешь, что это невкусно! Это просто отвратно! Юнги не сдерживает смех. — Это не отвратно, Чимини! — глаза Тэ распахиваются слишком широко — он не умеет врать. — Мне нравится, когда… — Все приготовил хён! Я просто резал овощи! — Господи, это просто ужасно, — говорит Хосок. — Я не думал, что они станут так упорно это есть, — сквозь смех выдавливает Юнги. — Поверить не могу, что вы все… Сокджин угрожающе разворачивает палочки к лицу Юнги и яростно пытается запихнуть ему кусок несъедобного чапче в хохочущий рот. Намджун быстро откладывает свои палочки и давится водой. Тэхён отталкивает от себя миску. — Мне кажется, или это терпимо? — говорит Чонгук. — Морковка хотя бы ровно порезана, — находит положительную сторону Тэ. Юнги, чуть не подавившийся из-за Сокджина, морщит нос и кашляет, выкатив глаза и язык, как кот, готовящийся выплюнуть комок шерсти. — Хён, тебе запрещено мне лгать, — строго напоминает Чимин. — Я не солгал. Чонгуки говорит, что это терпимо. — Ты сказал нам, что готовил Чимин, — обвиняет его Намджун. — Ну так я солгал вам, а не Чимину. — А почему ты не можешь врать Чимину? — вдруг заинтересовывается Хосок. — Он наложил на меня свои злые чары. — Хён, — предупреждает Чимин: — ты ходишь по лезвию ножа. — Эй, я думал, что это продлится минуты две, не больше. Не моя вина, что все любят тебя настолько, что не хотят признаваться, будто ты в чем-то можешь быть плох. И это… это очень, безумно льстит. Юнги что, пытался переложить вину на Чимина? Посмеяться, а потом поставить под сомнение слова Чимина, который убеждал всех, что готовил на самом деле Юнги? Чтобы все мягко дали Чимину понять, что это невкусно, и оставить Чимина в неведении. Создать хаос. А потом заставить их всех доесть из вежливости, чтобы не задеть чиминовы чувства. Его друзья ели бы мусор, чтобы не обидеть его, когда он об этом даже не подозревал. — Перестань, Юнги-я. Если ты думал, что мы станем вслух оскорблять его стряпню, то не стоило хотя бы говорить, что он хорошо потрудился, когда он забеспокоился, хорошо ли вышло, — заявляет авторитетно Сокджин. — Ты должен понимать, что все любят Чимина больше, чем тебя. Улыбка Юнги немного меняется, больше собираясь в уголках глаз, чем на губах. — Это правда, — говорит он. — Мой просчет. — Что ты вообще натворил с чапче? — спрашивает Намджун. — Случайно вылил слишком много соевого соуса, — отвечает старший. — А потом уксуса, — добавляет Чимин. — Чтобы уравновесить соленость, — объясняет Юнги. — И бахнул сахара с горкой. — По той же причине. Хосок морщится и набивает рисом рот, чтобы очистить язык от ужасного вкуса. — Я доем остатки. — Чонгуки, могу тебя заверить, что с тобой никто не станет за них драться, — говорит Сокджин. — Но ччигэ беру на себя. — Однажды впустив его домой, ты больше ничего не можешь назвать своим, — предупреждает Чимин. — Он вынесет весь ваш холодильник. — Так что будет, если Юнги-хён тебе соврет? — спрашивает Тэхён. Чимин на секунду представляет, что произносит это. Мы больше не будем перепихиваться. Тэхён, наверно, ждет правды, и Чимин вполне может ее ему дать. Мог бы ее дать. Тэхён не станет как-то странно реагировать. Он наслышан о сексуальных похождениях Чимина, о которых тот рассказывал, пока не начал воздерживаться от них. Тэхён — его лучший друг, и ему можно рассказывать что угодно. Но при всех это будет неловко. И слишком внезапно. А еще он не знает, как к этому отнесется Юнги. Наверно, стоит оставить это между ними. Чимин не знает. Он не хочет ставить хёна в такое положение. — Мои внутренности взорвутся, — Юнги избавляет его от необходимости врать. — Заклятие мгновенного потрошения. Я стараюсь этого избежать. — А, вот как, — мудро кивает Тэхён. — Чим очень могущественный, это да, — ухмылка: — я рад, что вы теперь близки, ребят. Юнги дарит Чимину короткую интимную улыбку, быстро сверкнув деснами, и говорит: — Мы не близки, он пытается меня убить. — Будь начеку, хён, — откликается искренним смехом Чимин.