***
Юнги-хён
14:06 вы идете сегодня в зал17:10 нет а что?
17:12 приходи когда закончишь17:13 я закончил спускаюсь в метро
17:28 дверь открыта***
Дверь открыта, и до возвращения Сокджина домой есть как минимум полчаса, поэтому Чимин приглашает сам себя в двести пятую квартиру и самостоятельно запирает замок. Юнги в своей комнате, даже не удосуживается встретить его. Если случилось что-то плохое, ему следовало уточнить это еще по переписке. Юнги точно слышал, как он вошел. Чимин ныряет в его спальню без стука. Он сидит на краю постели, поджав под себя ноги, но встает, как только видит Чимина. Одежда свободная и явно подходит для быстрого снятия. Чимин по привычке тянется поприветствовать его поцелуем, но Юнги уворачивается. Чимин делает шаг еще ближе — разве не для этого Юнги его позвал? — но тот спрашивает: — Хотел бы меня выебать? У него ровный тон. Будничное выражение. Но язык тела необычен. Чимин порой спрашивает вещи типа: я милый в очках? Это нормально смотрится? Что ты обо мне думаешь? Но Юнги не такой. Обычно нет. — Разве… мне кажется, я тебе уже говорил? Ты весьма ебабельный. Юнги поджимает губы. Уже менее будничное выражение. — Нет. Я имею в виду… хочешь ли ты. Прямо сейчас. Это… я этого хочу. Чимин невольно открывает рот, а затем смыкает губы и сглатывает. — Оу. Ну, ответ неизменен. Плечи Юнги вновь ссутуливаются, расслабляясь, и вдруг становится ясно, как сильно он был напряжен. Юнги думал, что Чимин не захочет? Чимин хотел его выебать еще с самого первого раза, как они оказались в комнате вдвоем. Он лишь не был уверен, хочет ли этого сам Юнги. — Значит, тебе такое нравится? — Мне нравится все подряд, — старший смотрит в пол и хмурится. — Просто… уже довольно много времени прошло. Кажется, я по этому соскучился. — Ладно, Мин Юнги, — говорит Чимин, приближаясь. — Я совершу самоотверженный поступок и выебу тебя, — он притягивает его за талию и целует в ключицу. — Не за что. — Для тебя «хён», — низко говорит Юнги ему в ухо. — Если тебе угодно, я верну должок в следующий раз. Его губы призрачно касаются линии челюсти Чимина, не превращая это в поцелуй. Ощущение мурашками бежит по шее. Им стоило поговорить о сексе намного раньше. Почему он даже ни разу не спросил? Если Юнги хочет… если ему нравится… Чимин сглатывает вновь, а потом смачивает языком губы. — Ну, — произносит он: — я выебу тебя так хорошо, что подобное будет довольно сложно повторить. Надеюсь, ты подготовился. — Конечно, — тихо отвечает Юнги. Он отстраняется, развернувшись, и чиминова рука оказывается на его пояснице, а потом старший подает ему привычную бутыль лубриканта, уже лежавшую на прикроватной тумбе, и вскрывает новую пачку презервативов. — Только что купил? — спрашивает Чимин. — В прошлом месяце, — не поворачиваясь, отвечает тот. Он… раскрывает полотенце и расстилает его. Должно быть, он приобрел презервативы почти сразу после того, как они начали все это. Чимин обвивает его талию руками, обнимая со спины и все еще держа коробку и смазку. Целует Юнги в шею, за ухом, прикасается губами к скуле, уголку рта. Юнги поворачивается в его руках и позволяет поцеловать себя как следует — Чимин наседает, роняя все, что было в руках, на кровать и роняя туда же Юнги. Он так хорошо пахнет. Свежо, иначе, не своим обыкновенным легким одеколоном. Чимин выцеловывает горло и ключицы, большими пальцами описывает круги на выпирающих тазовых костях прямо над резинкой спортивок. Кожа еще слегка влажная. Видимо, по возвращении домой он помылся, чтобы потом надеть самую свободную и легкую для снятия одежду. Видимо, он ушел с работы мгновенно или даже раньше, чтобы оказаться дома так рано. Чимин садится назад, придерживая талию Юнги обеими руками под его огромной футболкой, и смотрит на порозовевшие щеки, потемневший взгляд и вырисовывающуюся в штанах эрекцию. Юнги не такой, как Чимин, но Чимин все равно говорит ему: — Ты очень горячо выглядишь. Бедра Юнги делают слабый толчок, словно он пытается заставить Чимина опустить руку ниже или потереться о него — Чимин сидит слишком низко. Он поднимает руку по груди старшего, задирая футболку, и обнажает живот. Юнги смотрит ему в лицо. Он прекрасен и очень, дико возбужден. Безумно голоден. Он тянется к краю и стягивает футболку с себя сам, выгибаясь, когда ткань застревает в месте соприкосновения лопаток с полотенцем. Он кидает футболку в изножье кровати, и Чимин слышит ее мягкое падение на пол. — Ну же, — говорит Юнги. Чимин возвращается ладонями к его груди и льнет, чтобы поцеловать — в Юнги пульсирует нетерпеливость вперемешку с пылкостью и ощущением, что он примет все, что Чимин ему даст. Здесь нет нужды спешить. Чимин представлял, как выебет его, но ни разу не задумывался об этой части. Эта часть ему нравится. Он целует его грудную клетку, обхватывает губами сосок, лаская второй пальцем — ему нравится, как сбивается дыхание Юнги, как он берет Чимина за волосы так, будто собирается опустить его вниз, но на самом деле удерживает на месте. Он оглаживает его бока и перемещается ртом к другому соску: — Ну же, — повторяет Юнги, все еще прижимая Чимина к груди. Его бедра вздрагивают под ним, и Чимин слабо прикусывает его шею и зализывает укус. Оставляет еще один поцелуй и садится. Раньше он сдерживал себя от подобной просьбы, но раз они собираются потрахаться… — Я люблю лежать вместе после этого. Просто. На всякий случай. Глаза Юнги темны и расфокусированы. — Ладно? — Я захочу пообниматься, когда мы закончим. Вот и все. Юнги кладет ладонь на его бедро, а другую — на талию, прямо над ремнем. — Хочешь остаться на ночь? Обнимать меня до утра? — его голос звучит полушутя, но не слишком грубо, как будто если вдруг Чимин скажет «да», то все так и произойдет. Чимин пригибается и кладет руку на его щеку. — Просто после этого, я… не знаю. Мне нравится оставаться рядом. Это приятнее. — Хорошо, — Юнги увлекает его в поцелуй и, отнимаясь от губ, очень низким голосом произносит: — Все, что захочешь. Чимин хочет его раздеть. Он двигается так, чтобы оказаться между ног старшего, а не на них, и стягивает с него штаны до самого конца. Нижнего белья нет. Худощавые бледные ноги мягко охватывают бедра Чимина. — Ты тоже, — говорит он. — Странно выглядишь. Чимин почти огрызается на него за грубость — он ведет себя так бережно и ласково, а он! — но потом начинает раздеваться. На нем рабочие рубашка и слаксы — перед Юнги он еще ни разу так не появлялся. Пришел прямо из метро. Он давит смех и целует Юнги под челюстью, а потом слезает с кровати, чтобы снять одежду у стола и аккуратно повесить рубашку и брюки на спинку стула. Возвращаясь, он пристраивается между юнгиевых ног. — Это не понадобится, — старший пальцем цепляет резинку его брифов. — Минуту, — тот целует его грудь, пальцами поигрывая с внутренней поверхностью бедра. Опустив руки на его плечи, Юнги не двигает его, поэтому Чимин позволяет себе тянуть время, уделять внимание его соскам, ребрам и мягкому животу. Поцелуями он спускается вниз и запечатлевает один особенно мокрый на стороне члена Юнги, подушечками прикасаясь к промежности. Когда он вбирает головку в рот, Юнги поднимает его и хмурится: — Если я кончу раньше, чем ты даже… Тот облизывается. — Прости. Мне просто очень нравится. Юнги понимающе мычит и вновь тянет к себе, но Чимин целует его лишь единожды и носом зарывается в шею. Возможно, у него получится заставить Юнги кончить больше одного раза. Проглотить все, что он сможет дать, а затем — расслабленного — раскрыть, возбудить заново, заставить желать себя и потом выебать. Вытянуть все силы. Он представляет Юнги — мягкого и расплавленного после секса, морщащегося от чрезмерной стимуляции — пока Чимин не позволит ему отстраниться. — У меня вопрос. Даже два вопроса. Юнги мычит — слушает. Чимин губами касается его уха. — Хочешь кончить дважды? — и когда старший ничего не отвечает, добавляет: — Я мог бы… знаешь… подготовить тебя ртом, а после… Юнги ощутимо запускает в волосы пальцы. Слушает, удерживает там, где они могут видеть лица друг друга: — Я хочу кончить, пока ты меня трахаешь. Я… это все, чего я хочу на данный момент. Чимин ощущает как вздымается и опадает грудная клетка старшего — он дышит медленно, и это дается с большим трудом. — В другой раз, наверно, — говорит Юнги. — Понял. Тогда второй вопрос: ты ведь очистился? Как насчет римминга? Пальцы Чимина сейчас — только что были — между его ног. Его губы касаются шеи, пока он говорит. Задав вопрос, он двумя пальцами нажимает на кольцо мышц и дарит поцелуй пульсирующей напрягшейся вене. Юнги содрогается всем телом, бедрами крепко обхватывая чиминовы бока. Он тянет Чимина, пока его лицо не прижимается к плечу. Внутри поднимается жар. Он ждет. — Не… не сегодня. Я слишком… — тяжелый вздох. — В другой раз. Чимин кивает. — Ладно, — приглушенно бормочет он. — Мне это нравится, — очень тихо заканчивает мысль Юнги. Чимин тянется назад, пока Юнги его не отпускает, чтобы позволить себя поцеловать. Глубоко и долго, наверно, даже дольше, чем Юнги хочется, но Чимин немного… переполнен эмоциями от всего происходящего. Немного потрясен. Когда он отнимается от губ, Юнги переворачивается на живот. Оттолкнув Чимина задом, он освобождает себе место и приподнимается на коленях и локтях, повесив между плеч голову. Все молча. Чимин целует его лопатку. — Как тебе нравится? — Мокро, — низко, негромко говорит Юнги, едва слышно добавляя: — и грязно. Чимин вдруг представляет одну из будущих скорых ночей, где он вылизывает Юнги до тех пор, пока по бедрам не начинает стекать слюна, увлажняя его член и собираясь в струйку; пока он не начинает ныть и умолять Чимина войти — он представляет, как вводит пальцы, даже когда Юнги скулит и просит уже просто его трахнуть. Он сможет выпить его целиком. Но это подождет до другого раза. Он двигается позади, находит бутыль лубриканта и выдавливает содержимое прямо на его зад так, что капли текут вниз и капают на полотенце. Миниатюрными кругами втирает внутрь. Пытается проверить, насколько грязно Юнги хочет, как если бы тот мог сказать словами. Кажется, Юнги не очень жаждет обсуждать вслух. Чимин с радостью бы послушал, и часть его хочет сказать ему — рассказать, как он чувствует сам, как хорошо старший принимает первые два пальца, каким свободным и мокрым Чимин сделает его, и как ему уже горячо внутри. Но они разные, и это делается ради Юнги, поэтому Чимин молча прислушивается к его телу. Как Юнги прижимает лицо в сгибе локтя, как выгибает спину и раздвигает колени, чтобы дать более глубокий и легкий угол входа. Как он начинает двигаться, подмахивать, издавая слабые звуки. Чимин переносит вес на свободную руку и нагибается вперед, чтобы оказаться рядом — правым бедром к его левому, с тремя пальцами внутри. Он целует его в плечо. — Нормально? — спрашивает он, и голос очень походит на шепот. Юнги поворачивает голову. У него дико румяное лицо и подпухшие от прикусывания губы. Взгляды пересекаются на долю секунды, Чимин дарит его рту быстрый поцелуй и машинально носом трется о бицепс, жадный до прикосновений. — Ты готов? Хочешь этого? Юнги кивает — еле заметное движение, не открывая глаз. Затем наклоняет голову, приближаясь губами к Чимину и надувая их, будто в ожидании поцелуя. Он… он ждет поцелуя. Чимин целует его. Когда он садится, Юнги возвращает лицо в сгиб локтя, и его спина напрягается, стоит Чимину вытащить пальцы. Чимин оглаживает его позвоночник, плечи, бока. Снимает, наконец, свои брифы и находит презервативы, рассыпавшиеся возле ног Юнги. Тот не двигается и ничего не говорит, просто ждет, подняв кверху зад — мокрый и готовый. Чимин добавляет больше смазки, выравнивается и начинает входить. Часть его хочет говорить; другая чувствует, что слова сейчас могут разбить что-то незаметное глазу. Медленный толчок, мокрый пошлый звук, разрывающий тишину. Руки Чимина скользят вверх и вниз по его спине, и он чувствует глубокое тяжелое дыхание хёна, пытающегося оставаться в спокойствии, когда он даже не смотрит на него. Чимин не чувствовал подобного уже очень давно. Уже довольно долго он ни с кем не трахался. Его тело все помнит, но в голове все еще пульсирует мысль, что Юнги не сможет его принять, что он слишком маленький и узкий. А потом он принимает. Чимин оказывается внутри целиком, и Юнги все еще глубоко вдыхает и выдыхает, не сбиваясь, держась. Чимину горячо и туго, он чувствует, как открыт ему старший, и он с трудом сдерживается от того, чтобы отстраниться. — Все хорошо? — спрашивает он, пригибаясь, и его рука ложится на живот Юнги, чувствуя ровное дыхание. Голос Юнги слышится натужным, хриплым смешком: — Не знаю, Чимин-а. Как думаешь, хорошо ли мне? Не в том смысле хорошо. Чимин улыбается. — Думаю, да. Он на пробу двигает тазом, чтобы посмотреть на реакцию. Юнги издает высокий, сдавленный звук, и Чимин повторяет. — Да, хён. Тебе хорошо. Тебе очень… очень хорошо. Из горла Юнги вырывается гортанный шум, похожий на смех, сопровождающийся долгим стоном, когда Чимин втрахивается в него уже по-настоящему. Тело все помнит. Он чувствует, как Юнги насаживается, и находит приятный для него ритм, чувствует, как выбить стон, что заставляет Юнги потянуться к подушке и впиться пальцами в ткань. Юнги совсем ничего не говорит, но Чимин чувствует, что и как ему нравится, что его хотят, а его движения одобряют. Он ощущает намерение Юнги, его готовность. Его желания. Он хочет, чтобы старший кончил под ним, и их тела соединились, слились так сильно, чтобы Юнги задрожал. Юнги хочет того же. Юнги к этому готовился, ждал и ждет от Чимина именно этого. Юнги сжимает подушку перед собой, головой почти уткнувшись в матрас и испуская мягкие короткие стоны от каждого толчка, пока не доходит до одного особенно высокого и громкого — Чимин рукой тянется к его члену, чтобы слегка обхватить, и Юнги плачет, по-настоящему плачет. Подавившись вздохом, Чимин матерится. Он обхватывает его и осторожно надрачивает, а потом, дрожа, Юнги кончает. Когда старший замирает и протягивает руку, чтобы ударить Чимина по бедру и велеть ему остановиться — Чимин тормозит, большим пальцем прижимается к колечку мышц и выходит сам, погружаясь им внутрь, чтобы смягчить старшему чувство наваливающейся пустоты. Он хочет положить Юнги на бок, но тот движется дальше и переворачивается на спину. Он выглядит… невероятно. Намного более, чем Чимин когда-либо его видел. Тот нависает над ним, удерживаясь на коленях и правом локте, а потом ласкает его лицо, целует, принимая поцелуй как похвалу. Это все было для Юнги. Пальцы старшего откидывают чиминовы волосы с висков, а губы движутся под чиминовыми губами: — Это фантастика. Ты просто фантастичен. Блять. Ты так хорош. Чимин верит. Не «хорош в этом», не «хорош» в противопоставление слову «плох», но просто. Хорош. Он хорош. Внутри все загорается от гордости и возбуждения так, что становится почти больно. Он прижимается к Юнги всем телом, лицом зарываясь в шею и бедро перекидывая через бедро так, чтобы их ноги переплелись, а член прижался к костлявому тазу. Юнги берет его лицо обеими руками, поворачивает к себе, и они снова целуются, глубоко и мокро. Чимин так близко. Юнги близок к нему, а Чимин близок к финалу. До боли желая все это закончить, он тянется между их телами и успевает двинуть рукой всего два раза, прежде чем там оказывается рука Юнги, стягивающая презерватив. Пальцы впиваются в его спину, затем в волосы, и Чимин кончает между ними на них обоих. Они медленно целуются. Юнги ослабляет хватку. Он гладит его по волосам, другой рукой осторожно лаская его спину вверх и вниз, а потом вдруг отталкивает. — Вытри меня. Как будто не он снял презерватив первым. Чимин все равно не может сдержать улыбку. Уголком полотенца под Юнги он вытирает его живот и грудь, задницу, бедра, вытаскивает из-под них и сворачивает так, чтобы все оказалось внутри, а потом кладет в изножье кровати и… колеблется. — Ну же, — говорит Юнги. Чимин ложится обратно, неуверенный, как это делается, и жалеет, что не в курсе, как Юнги будет комфортно. Но затем старший просто хватает его за запястье и заставляет себя обнять так, чтобы Чимин оказался сзади. Они лежат поверх покрывала: будь они под ним, тела стали бы намного более липкими и потными. Это удобно. Юнги лежит на подушке, Чимин прижимается носом к сгибу его шеи. Он мог бы так заснуть, даже несмотря на отсутствие одеяла и ощутимую прохладу. — Уже… три или четыре года прошло. Примерно. Расслабленный и тихий, Чимин выжидает пару мгновений, осмысливая услышанное, и говорит: — А у меня около года. Юнги ничего не отвечает, опуская руку на его талию. — Я имею в виду с тех пор, как меня трахали. Дольше, с тех пор как я последний раз был сверху. Ты делаешь что-нибудь сам? — Чимин наклоняет голову и тут же признается сам: — Я — да. Только когда уверен, что остался в квартире совсем один, и порой… от этого одиноко, но это явно лучше, чем самовлюбленный незнакомец, который не знает твоего тела. Это приятнее в плане получаемого удовольствия, физически. Но менее одиноким подобное не становится. С Юнги после секса всегда так просто говорить — но этот разговор ощущается очень прямолинейным, особенно учитывая их стиснутые вместе обнаженные тела. Юнги, кажется, не против. Чимин спросил бы такое, даже если бы они не переспали. — Да, — через минуту или две все же отвечает Юнги. — Да. Это хорошо. Чимин поднимает голову, щекой ощущая кожу старшего, и всем своим передом — его спину. В том, как его зад прижимается к нему есть нечто милое и новое, необычное. Быть вместе после так хорошо. Юнги нравится ему обнаженным. Нужно раздевать его почаще. Юнги пальцем водит по руке Чимина, отсутствующе рисуя обширные неясные узоры. — Тебе нравится, когда на тебя смотрят? Чимин утвердительно кивает старшему в плечо. — Хочешь показать мне, как спускаешь сам себе лучше, чем кто бы то ни было? Не сейчас, конечно же. Как-нибудь. Он улыбается в его кожу. — Хён, да ты эксгибиционист. — Ты сам вполне четко дал понять, что не хочешь следить за мной. — Хочу следить за тобой, пока ты следишь за мной. Юнги хмыкает — это означает «да, несомненно», что тут же побуждает Чимина подумать, какую из игрушек он сюда принесет. А пока что он говорит: — Я замерз. И хочу есть. И если мы и дальше будем валяться, то я засну. — У тебя большие запросы, — Юнги садится. Чимин разваливается на спине и потягивается. — Кажется, я слышал, как хён пришел и опять ушел, пойду проверю. Мысли о соседе по квартире совершенно вылетели у Чимина из головы. Он ничего не слышал. Он даже не подумал о… они сильно шумели? Юнги выглядит так, словно ему абсолютно все равно. Чимин решает попробовать относиться так же. Юнги надевает другие штаны и новую футболку, которые не выглядят так, словно сейчас свалятся с него. Взяв телефон, он выскальзывает из спальни, и Чимин прислушивается к тому, как он перемещается по квартире. Слышит раковину, хлопок двери — видимо, сокджиновой комнаты, слышит нечто похожее на сахарных летяг. Да, это точно они — Юнги возвращается с одним из зверьков, сидящим в нагрудном кармане. — Он у вас, — говорит Юнги. — Хочешь поесть? — Я могу взять какую-нибудь одежду? Юнги дает ему рубашку, и в карман сажает Одени. Они кормят супчиков едой из холодильника, а потом подъедают рамен. Вернув малышей в клетку, выпивают перед телевизором соджу и целуются — совсем немного, просто потому что могут себе позволить. Чимин собирает вещи и уносит их домой в шоппере, даже не спросив, возвращать ли ему одежду (и можно ли взять сумку). Юнги позволяет.***
Тэхён надевает пальто, хотя Чимин об этом его даже не просил. — Потрясное, Чимин-а, — говорит он и улыбается так тепло, что становится больно. Чимин отвечает улыбкой. Тэхён берет его руку в свою, не переставая вот так улыбаться. — Тебе идет, — говорит Чимин. — Я знал, что пойдет. — Тэхён-а! — размахивает коробкой поменьше Хосок. — Чимини, может быть, и любит тебя сильнее всех, но я тебя тоже вообще-то люблю! Тэхён отпускает чиминовы руки, но не снимает пальто. Вернувшись на середину дивана между Сокджином и Хосоком, Чимин усаживается за стол. Напротив него Юнги режет торт. Чимин следит за аккуратными движениями ножа, за тем, как Юнги держит его в руке, за точно отмеренными кусками, получающимися в итоге. Торт испек Сокджин, и он получился прекрасно. Тэхён разворачивает камеру, подаренную Хосоком и Чонгуком, шарф от Юнги и книгу от Намджуна. Он надевает шарф и вешает на шею фотоаппарат, но через пару минут начинает жаловаться, что ему слишком жарко, и все снимает. Все, кроме пальто. Переданные Юнги кусочки торта они едят в веселой болтовне, и Тэхён накрывает колени салфеткой, чтобы уберечь дорогую шерсть от шоколадных крошек — но не снимает пальто. Чимин забирает Ёнтана у Намджуна, отодвигая от него два надкусанных куска, чтобы тот не своровал их со стола. Сокджин рассказывает, как покупал ингредиенты для торта, и это ни разу не интересная история, но он талантливо подает ее так, словно она и впрямь увлекательна. Юнги вставляет комментарии и детали, которые Сокджин упускает, и тот умолкает на четко выверенные несколько мгновений так, словно они репетировали совместный рассказ. Остальные не могут перестать смеяться, хотя история скучна — все решает подача. Чимин продолжает смеяться, потому что смеются все вокруг. Потому что он, по идее, тоже должен. — Игра! — говорит Чимин, когда история подходит к своему логическому долгожданному завершению — изготовлению торта. — Расскажи нам, как играть. Хосок одолжил ее у друга. Он ставит коробку в центр стола; Чимин отдает Ёнтана обратно Намджуну и переставляет торт. Юнги и Чонгук поднимаются со своих мест, чтобы убрать тарелки. Когда они устраиваются обратно на своих местах, Хосок раскрывает коробку и вытаскивает инструкции. — Это, по сути, обычная Дженга, — объясняет он. — Но вместо деревянных штук тут суши. — Вы мне уже продули, — заявляет Юнги. Тэхён поднимает коробку. — Я вижу на фотке палочки. — Да. Чтобы вытаскивать и ставить наверх детали, нужно использовать палочки, а не руки. — Я пас, — говорит Намджун. — Я сразу пас. — Нет, дай себе шанс, хён, — Чимин похлопывает его по плечу. — Тут вопросы? — Сокджин наклоняется к Тэхёну, прижимаясь к нему и вчитываясь в написанное. — Где именно? — Внутри суши, — Хосок глазами пробегается по списку правил. — Внутри каждой детали на «васаби» есть вопросы и задания. Вытаскиваете суши палочками, открываете, а потом… — Ставите на вершину башни. Палочками. Все ясно, — Юнги потирает ладони. — Погнали. Чонгук смеется во весь рот, и старший ухмыляется ему, а потом дружески ударяется с ним плечом. Пока Чимин и Чонгук начинают строить башню, сидящий между ними Намджун вертит в руках пластиковую деталь: — Она такая скользкая. Это невозможно. — Спорим, я смогу, — говорит Чонгук. — Конечно, ты можешь все, что угодно, — ласково говорит Намджун, и Чонгук сжимает губы, не успевая спрятать промелькнувшую довольную улыбку. — Кто хочет первым? — спрашивает Хосок. — Именинник? Тэхён поспешно трясет головой из стороны в сторону: — Чимини, твой ход. Чимин подумывает устроить сцену и сделать вид, что он не хочет первым. Он иногда так делает. Взяв до глупого маленькие пластиковые палочки для игры, он тыкает в одну из суши, и та наполовину выскальзывает из башни — Намджун был прав, они очень скользят — но от этого движения вся конструкция начинает ходить ходуном. Он вытаскивает ее с другой стороны; в руках оказывается суши с лососем, выкрашенная сверху в красный, а снизу — в белый, изображающий рис. — Спой песню? — читает он с зеленой пластинки внутри, в правилах названной «васаби». — Это даже не интересно. — А нам — да, — говорит Юнги. — Я ни разу не слышал, как ты поешь. — Немногое потерял. — Айщ, Чимини, у тебя чудесный голос, — Хосок ерошит его волосы. — Спой «с днем рожденья тебя» для Тэхёни. Тэхён улыбается. Чимин должен петь. Он начинает — высоко, мягко, и голос его подрагивает. На половине второй строчки к нему присоединяется Юнги, подстраиваясь под его громкость и затем выводя все громче с дурашливым выражением и зажмуренными глазами. К ним вливается голос Сокджина, потом Чонгука, и в конце концов они поют Тэхёну все вшестером — он ухмыляется и льнет к хосокову плечу. Ставить деталь наверх довольно просто. Чимин передает палочки Намджуну, тот меняет их на Ёнтана, оказывающегося на чиминовых коленях, и почти сразу — в загребущих руках Хоби. Намджун выбирает простую суши. Чонгук выбирает посложнее просто потому, что он может. Юнги пихает деталь пальцем, и Сокджин, Хосок и Намджун кричат на него за жульничество, но никто не заставляет остановиться и взять палочки. Ими пользуется Сокджин, и Тэхён повторяет за Юнги, даже удерживая покачнувшуюся башню рукой — все орут, но он делает вид, что ничего не слышит. Задания просто нелепы. Чонгук должен пошутить. Хосок — разговаривать только вопросами до следующего хода. Намджун — выдать секрет, который никогда не должны узнать его родители. Юнги должен сказать о каждом игроке что-то хорошее. — О каждом? Что за хуета, — Чонгук и Сокджин пинают его под столом. — Ладно, ладно. Хорошо. Чонгук-а, ты не боишься сложностей. Намджун-а, у тебя хороший мозг. — Это вообще можно назвать комплиментами? — спрашивает Хосок. — Ты просто говоришь правду. — Чимин-а, классная улыбка. Сок-а — молчи, ты сам попросил — ты один из сильнейших людей, кого я знаю, и я благодарен, что ты у меня есть. Ёнтан-а, ты, конечно, не Холли, но тоже ничего такой. — Хён, — негромко говорит Хосок так, будто он готов вскочить и обнять Юнги, а на пути и в помине нет собаки, двоих человек и стола с шатающейся башней из суши. — Тэхён-а, классное пальто, — Тэхён в ответ смеется, откидывая голову назад. — А еще ты искренний и добрый, и это замечательно. Хён, у меня никогда не было соседа идеальнее тебя, — закончив, Юнги рычит и смотрит в потолок. — Довольны? — Блистательно, — говорит Тэхён и тянется через Сокджина, чтобы потрепать Юнги по щеке. Тот избегает смотреть всем в глаза так усердно, что даже не замечает приближающуюся к лицу руку. Следующим должен ходить Сокджин — но вместо этого он, не отрываясь, смотрит на стол, и у него пылают уши. Чонгук, похлопав старшего по колену, всовывает ему в руку палочки. Игра тянется дольше, чем все ожидали. Чем дольше им удается удерживать башню в равновесии, тем сильнее они вовлекаются в процесс и волнуются с каждым ходом. Наконец, ее роняет Намджун, который ходит сразу после еле-еле удержавшего ее на весу Чимина. Детали разлетаются и почти треть из них раскрывается, выплевывая пластиковые кусочки рыбы, риса и васаби в разных направлениях. — Чей день рождения следующий? — Намджун откидывается на спинку, одной ногой задевая чиминову. — Давайте сразу сойдемся на том, что там игр не будет. — Мой, — отвечает Хосок. — И черта с два. Классная игра была. Мы классно поиграли, — последнюю фразу он произносит тоненьким голоском, приподнимая Ёнтана так, словно ее сказал он. — Оу. В феврале. Точно, — Тэхён смотрит на Сокджина. — В феврале? Когда именно? — спрашивает тот. — Восемнадцатого числа, — отвечает Чимин и указывает на Чонгука: — Сентябрь. — Сентябрь, — кивает Намджун, показывая на себя. — И октябрь, — заканчивает Чимин, тыкая себе в грудь. — Сразу после Хосоки, — говорит Сокджин, водружая ладонь на плечо Юнги. — В марте. Но в феврале нам с Тэхёни ехать в Фукуоку для запуска сайта. Всего на неделю. Кажется, приедем пятнадцатого или шестнадцатого. Нужно проверить. Хосок отрывает нос от шерсти Ёнтана. — Я разрешаю тебе пропустить мой день рождения, если ты будешь в другой стране. — Нет, а я не согласен, — говорит Чимин. — Просто не будь в другой стране. Вовремя вернись. Дни рождения — это важно. Хён, когда у тебя день рождения? — Был в начале месяца, — отвечает Сокджин, и Чимин смотрит на него, пока осознание услышанного проступает на его лице. — Чимини. Мне это не особо важно. Я уже стар, у меня была тысяча дней рождений. — Ты не позволял мне поздравить тебя целую… несколько недель! — он поднимается на колени и двигается в сторону Сокджина, между Хосоком и Тэхёном, шатая стол с рассыпающимися по нему суши: — Дни рождения — это важно, хён! Дай я куплю тебе выпить хотя бы. Остался всего один день до конца месяца твоего рождения. Пожалуйста. Тэхён, смеясь, тянет Чимина, заставляя того сесть на себя: — Видимо, тебе придется согласиться, хён. — Ладно, Чимини. Ввиду своего вопиющего проступка и пренебрежения нашей дружбой, я принимаю назначенное мне наказание. Я позволю тебе заплатить за мои напитки, когда мы завтра пойдем в бар. — Спасибо, хён, — говорит Чимин. Он чувствует, как его губы непроизвольно обиженно надуваются. Это его привычное выражение. Он привычен всем именно таким. — Это все, чего я прошу.***
Чимин падает на грудь Юнги, ногами в полуснятых спортивках обхватывая голые юнгиевы бедра. Юнги не выпускает пальцев из его волос, и Чимин закрывает глаза. Так хорошо. Всегда хорошо. Время только близится к закату, но Чимин почти засыпает. Хочется вздремнуть. Юнги, скорее всего, будет все равно. Он почти засыпает, как вдруг телефон Юнги вибрирует на полу. Старший садится и выпутывает его из скомканных джинсов. Чимин начинает садиться, но Юнги уже возвращается на прежнее место и тянет Чимина туда, где он лежал. Он следит за тем, как Юнги открывает непрочитанные сообщения, видит в списке чатов НАМДЖУН, за которыми следует ✌️ЧМ✌️, ПРАЗДНУЕМ ДР ТЭ, Чонгук, HOPE и Ким Тэхён, а также несколько других имен, которые Чимину незнакомы. 14:57 я закончу в 4.14:59 я с чимином можно ему прийти?
Чимину не приходит в голову, что, пожалуй, не стоит смотреть в чужой телефон, пока Юнги не начинает набирать его имя. Неужели он рассказал Намджуну? Подумает ли Намджун, прочитав «я с чимином», что Юнги лежит голый, а Чимин почти час провел между его раздвинутых ног? Нормально ли Юнги, что Чимин видит его переписку, или он полагает, что Чимин достаточно вежлив, чтобы закрыть глаза или отвернуться? Но он уже видит и не собирается притворяться, что не видел. Они не притворяются друг с другом. Пальцы Юнги отсутствующе поглаживают чиминову голову, пока большим пальцем он завершает сообщение. Прижимаясь лицом к груди Юнги, голосом низким и охрипшим от полудремы, Чимин спрашивает: — Ты не переименовываешь контакты? — М-м? — Юнги не убирает телефон и не гасит экран, будто ожидая от Намджуна немедленного ответа и не заботясь, увидит ли что-то Чимин. — То, как называются контакты в телефоне. — А надо? — Не знаю. Я всегда меняю у себя. Ты назван собственным именем, а то довольно странно получать сообщения «хочешь отсосу?» от той мордочки. Юнги смеется, грудь и плечи вздрагивают — но всего раз. — Я про это совсем забыл, честно говоря. Мне ее поставил хён. Это все объясняет. Чимин хотел обернуть это шуткой, но порой откровенность Юнги застигает его врасплох. Возможно, если бы мордочку поставил не Сокджин, Юнги уже давно переименовал бы себя обратно. — Намджун зовет встретиться, когда закончит, — Юнги откладывает телефон. — Хочешь пойти? Поужинаем пораньше. — Конечно, — отвечает Чимин, понимая, что Намджун даже не ответил еще, не против ли он его увидеть. — Надо будет выйти минут через двадцать, — его пальцы продолжают двигаться в чиминовых волосах, слегка почесывая ногтями кожу. Чимин ждет — минуту или даже две. Он наполовину раздет. Юнги раздет полностью. — Может, начнем одеваться? — Ты все двадцать минут одеваться собрался? — но сдвигает руку и садится вслед за Чимином. Чимин находит футболку возле джинсов Юнги, а худи — валяющимся на стуле. — Можно я возьму какую-нибудь куртку? Не хочу забегать домой. — Конечно. Какую захочешь. Юнги встает и поднимает раскиданные шмотки, чтобы их убрать, а потом показывает, где висит его верхняя одежда. Чимин выбирает куртку, пока старший хватает черные штаны и водолазку с противоположной стороны шкафа, открывает дверь и, все еще голый, выходит… видимо, в ванную. Что будет, если сейчас вернется Сокджин? Он в собственном доме увидит голого Юнги у раковины, вытирающего после душа, который тот принял, чтобы смыть с себя то, что не сумел стереть салфетками Чимин, пока сам Чимин надевает обратно футболку в спальне. Что если Намджун захочет увидеть только Юнги? Когда Юнги возвращается, Чимин все еще пялится на его пальто и куртки. Он продолжает смотреть, даже когда слышит за спиной шаги и звук открывающегося комода. — Неужели так сложно решить? — Это… из тех решений, где чем больше вариантов, тем сложнее выбирать. — Что бы ты надел, если бы выбирал из своей одежды? Чимин поворачивается. Юнги одет в свежие брифы и футболку и стоит, скрестив руки на груди и наклонив голову. — Помнишь серую куртку на молнии? Юнги закатывает глаза. По-настоящему закатывает. — Ты прямо как Сокджин-хён, — он надевает штаны — они заужены и липнут к ногам. — Горячим от природы людям никогда не приходится учиться, как одеваться. Вы слишком полагаетесь на свою сексуальность. — Прошу прощения? Ты горячий и при этом одеваешься хорошо, — он многозначительно смотрит на Юнги, его плечи и грудь под футболкой, ноги в штанах. — И что не так с серой курткой? Юнги реально классно одевается. Чимин не задумывается об этом особо, потому что обычно он видит Юнги в домашней одежде, а в иное время мысленно раздевает его, представляя, как можно бы было побыстрее снять тот или иной предмет. Но даже домашнее ему идет. Чимин не может назвать себя особым модником, в отличие от Тэ и Хоби (но если ранжировать, он все же будет выше Чонгука), однако Юнги совершенно точно за модой следит. — Просто это скучно. У тебя вся одежда очень скучная, — он натягивает водолазку, и волосы пушатся. — Надевай уже худи. Чимин внутренне протестует. Ему хочется поспорить, но у него действительно очень скучный стиль. Он одевается так осознанно, и Юнги прав. Юнги дает ему черное пальто. — Ты уверен, что это подойдет к спортивкам? — иронично спрашивает Чимин. — Это джоггеры, — поправляет Юнги, как будто джоггеры не являются разновидностью спортивок. — Ты пришел в челси без молнии? Чимин кивает. Вне работы он носит их выборочно. Они удобные и их просто надевать, потому что нет шнурков и бантиков. Юнги все еще протягивает ему пальто, и Чимин берет, пожимая плечами. Оно великовато, отчего напоминает наряды Намджуна. Он ни за что на свете не вздумал бы надеть подобное с худи и джоггерами, но, представляя подобный образ на Юнги, он почти понимает, почему это выглядит круто. Он следит, как Юнги накидывает кожанку и натягивает бини достаточно низко, чтобы не застудить уши. Он выглядит в своем свитере и шапке мило и в то же время горячо из-за кожи и узких брюк. — Ты круто одеваешься, — повторяет Чимин: — и ты горяч. — Тебе так кажется только потому, что я хорошо одеваюсь, — шутливым тоном отвечает Юнги, но Чимин не уверен, шутит ли он. — Нам уже пора, наверно. — Ты горяч и голым, — Чимин следует за ним к обувнице. — Дело не в одежде. И ты одеваешься не сексуально, кстати. — Серьезно? Еще поучи меня, как правильно сексуально одеваться, — скептически отзывается Юнги, и Чимин отвечает ему так, словно не понял, что Юнги пытается сменить тему: — Ну… прежде всего, нужна обтягивающая одежда, — натянув ботинки, он следит, как Юнги шнурует свои. — Показать кожу или намекнуть, что ты можешь ее показать. Верхний слой может быть немного оверсайзным, как будто намекающим, что было бы неплохо его снять. Все решают вещи, которые заставят человека желать к тебе прикоснуться — потому что он уже видит твое тело, либо пожелать снять с тебя одежду, чтобы прикоснуться, потому что он твое тело пока не видит. Юнги выпрямляется и смотрит Чимину в глаза. — И ты так, хён, не одеваешься. — Ты тоже так не одеваешься. Чимин пожимает плечами. — В универе одевался. И некоторое время после того, как начал работать. Когда еще встречался с кем-то. Они выходят в подъезд. — Тебе нравилось? — спрашивает Юнги, и по его тону Чимин предполагает, что следующим будет вопрос «почему перестал?». — Частично. Мне это неплохо удавалось. И мне нравилось чувствовать себя… желанным. Он постоянно немного путается, спускаясь по лестнице — она зеркально отражена по отношению к лестнице в их доме, и ему хочется машинально свернуть, чтобы пересечь двор, а не выйти на улицу, где они оказываются теперь. — Но? — говорит Юнги. — Но это временно. Понимаешь? Все проходит. Когда кто-то меня хочет, какая-то часть меня всегда готовится к тому, что это ненадолго. Юнги смотрит на него. Чимин смотрит перед собой, но чувствует на себе его взгляд. — Забыл сказать, мы идем туда к четырем. — Ладно. Окей, — Чимин подтягивает капюшон словно бы для тепла. Возможно, чтобы прикрыть свое лицо. Квартал они преодолевают в молчании. — Тебе ничего не нужно делать, чтобы быть горячим. — Что это значит? — Чимин не поворачивается к нему, взирая на дорогу. — Ты горяч всегда. Похоже, ты так не считаешь, но я просто хочу сказать, что ты горяч постоянно. В обтягивающих штанах или нет — все равно. — Ну, я о тебе могу сказать то же самое… — Юнги в ответ на это отчетливо фыркает. — Эй, прекрати. Ты пиздец горяч. У тебя отличное тело. — Опять ты о своем, демон. — Классные ноги. Красивые плечи. И у тебя хорошее лицо. — Это у тебя классные ноги. — Милый нос. Красивые глаза. — Маленькие глаза. — …и великолепный рот. Честно говоря, очень сексуальный рот. У тебя прекрасные губы. — Твои губы… — У тебя очень притягательная улыбка, хён. Ты потрясающе выглядишь, когда улыбаешься. — У тебя самая прекрасная улыбка, которую я видел в своей жизни, — с нажимом говорит старший, повышая тон так, словно хочет поставить в разговоре точку. Словно он раздражен. Чимин улыбается, но из-за накинутого капюшона Юнги, скорее всего, не может ничего увидеть. Это заставляет его улыбнуться шире. Он говорит: — Знаешь, мы оба можем быть горячими. Необязательно, чтобы был победитель. Юнги не отвечает. Чимин ценит его обыкновение завершать перепалку простым игнорированием ее завершения, будто ставя себя выше того, чтобы попытаться переспорить кого-то и оставить последнее слово за собой, даже несмотря на то, что такой подход фактически оставляет его проигравшим. Чимин всегда инстинктивно пытается попробовать оставить за собой последнее слово, и он довольно слаб духом, отчего часто расстраивается, как бы это ни было глупо. Глупее всего то, что Чимин возбужден. Не то чтобы он не знал, к чему его приводят комплименты. Он кончил Юнги в рот меньше часа назад и помог ему разрядиться дважды. Слышать от Юнги слова вроде «прекрасный» не должно по идее, подталкивать его к тому, чтобы отсосать его член. Он это говорил не для того, чтобы соблазнить. Именно это и подкупает. Юнги говорит что-то, потому что действительно подразумевает. Ему не нужно убеждать Чимина переспать с собой или соблазнять его; Чимин всегда готов. Это произносится не для того, чтобы утешить — напротив. Все хорошие вещи, когда либо сказанные Юнги о Чимине, были произнесены только потому что он просто захотел их сказать. — Мне нравится одежда, — говорит Юнги, своим голосом возвращая Чимина из мыслей на холодный тротуар: — как способ самовыражения в обществе. Прежде чем взаимодействовать с кем-либо, ты сперва судишь по его внешности. Мне плевать, нравится ли людям то, что они видят, но я хочу, чтобы они видели меня. Понимаешь? — Значит, когда люди знакомятся со мной, они первым делом думают, что я скучный. — Нет. Они видят и твое лицо, а оно тоже играет большую роль. — Хён, — стонет Чимин, и поджатые губы Юнги намекают готовиться к более агрессивным комплиментам, но их не следует. — Как ты хочешь, чтобы люди видели тебя? — спрашивает Юнги. Чимин смеется: — Что это за вопросы, хён? — Я хочу быть самим собой. Хочу чувствовать себя комфортно в собственной шкуре. По большей части мне это удается. Но первые пару лет мне на работу надо было носить костюм и галстук, и я пиздец как их ненавидел. Я не хочу носить что-либо только потому, что другие люди ожидают от меня этого. С тех пор как я перестал работать с клиентами, теперь могу надевать что угодно. Могу пойти на работу даже так, если захочу. Я так и хожу, собственно. — Даже в сережках? — Да, моему начальнику насрать. Наконец, они выходят к метро. Чимин обычно спускается по лестнице, но сейчас вместе с Юнги встает на эскалатор. — Я раньше тоже носил сережки, — делится он. — В основном, бижутерию. А еще мне очень нравились кольца, я мог надевать сразу по несколько за раз. Из-за работы перестал, а потом совсем забыл о них. — Да, я видел пирсинг, — Юнги смотрит на него сверху вниз и видит все его лицо, которое не может скрыть капюшон. — Тогда ты и стал скучным? Когда начал преподавать у детей? — Я невероятно интересен, — Чимин не может понять, какое выражение сейчас изображает его собственное лицо. — Я об одежде. — Наверно, да, — он смотрит под ноги. — Кажется, я просто не хотел быть в своем теле. Быть не только моим телом. Не в тот момент. Юнги ничего не говорит, и когда Чимин поднимает взгляд, то обнаруживает, что старший уже отвернулся и смотрит прямо перед собой. Порой, когда он надевает оверсайз, его плечи напоминают оптическую иллюзию, как будто их нет и в помине. Фасон кожанки их отлично подчеркивает. Чимин, наверно, подумал бы о нем иначе, если бы не встретил его в полудомашней одежде тогда, и это очень странно осознавать. Но то был Юнги. Он всегда остается самим собой. Он обвивает чужие плечи рукой, и Юнги тянется, чтобы мягко сжать его ладонь. Спускаясь с эскалатора, они не разнимают рук, и Чимин неосознанно кладет ладонь на поясницу спутника. — У меня нет кошелька, — осознает он, когда они достигают касс. — Я твой хён, — говорит Юнги, словно это все решает. Он отпускает его руку, чтобы купить билет, и не берет ее вновь. В метро не очень людно, но вокруг достаточно людей, которые обращают внимание на него и Юнги рядом с ним, идущих плечом к плечу. Возможно, его худи выглядит слишком большим под юнгиевым пальто, даже нарочито хорошо — так умеет одеваться Хосок. Возможно, его джоггеры рядом с узкими брюками Юнги выглядят для окружающих забавно, но кто-то может решить, что он нарочно так оделся. я с чимином. Так ли представляет их Намджун? Полностью одетых, гуляющих вдвоем не пойми где. Не выпивающих — не посреди же дня, а, возможно, просто заказывающих себе кофе. Просто разговаривающих. Он вряд ли представляет себе следы, которые Чимин оставил на бедрах хёна, о которых известно только им двоим и которые спрятаны под этими штанами. Юнги пихает его плечом. — О чем ты грустишь? — Все хорошо, — качает головой Чимин. — Эй, мы договаривались, что ты должен рассказывать мне, забыл? — Я не должен! — он кидает взгляд на бесстрастное лицо Юнги. — Говорить правду — это не значит рассказывать абсолютно все. Говорю же, я в порядке. — Ну ладно. Чимин смотрит перед собой. Как и Юнги. Мутная темнота за стеклами вагона, их размытые силуэты, отраженные в окне. Чимин спрашивает: — Разве вы не хотели встретиться изначально вдвоем? Намджуну нормально, что с тобой буду я? — Ты ему нравишься, — словно это должно его успокоить. — Я не о том, — говорит Чимин, хотя частично из-за этого он и переживает, и слова Юнги немного успокаивают его. — Просто… я не знаю. Я не хочу вмешиваться в личное пространство лучших друзей. — Чимин-а. У нас была куча времени, чтобы провести его вместе. Мы перевыполнили план на всю жизнь уже раз пять как минимум. Если я больше никогда не останусь с ним наедине, то даже не пожалуюсь. — Преувеличение — это хреновая тактика. — Если мы нынче мало видимся, это не значит, что нам нужно больше времени проводить вместе, — говорит Юнги, игнорируя слова Чимина. — Мы обычно переписываемся по почте. Иногда по телефону. — По электронной почте? Серьезно? Вы такие древние. Юнги пожимает плечами. — Мы оба разговариваем слишком запутанно, и оба — интроверты. Это удобно. А сейчас он, ко всему прочему, занят исследованиями, так что я занимаюсь вычиткой. — Вычиткой чего? — Всего. Учитывая, чем он занимается, то всякой научной херни, — видя недоумевающее выражение Чимина, Юнги поясняет: — Намджун пишет. Эссе, истории, стихи. Я его первый читатель. — Ох. Ох! Как круто. Юнги опять дергает плечами. Чимин косится на него и переводит взгляд на окно. — Мы так и познакомились, в общем-то. Точнее, изначально мы познакомились в группе, но потом, благодаря этому, стали друзьями. Мы всегда читали работы друг друга. — Значит, он читает твои? — Когда я пишу. Как будто он не пишет сейчас. Как будто ему не нравится, что он сейчас не пишет. Чимин пытается понять, как правильно спросить об этом. — Коротко о нас, — подытоживает Юнги, когда поезд прибывает на станцию. Чимин следует за хёном в толпе, виляя по платформе, и эскалатор выносит их на улицу. Юнги не спешит, поэтому они идут плечом к плечу. — Это всегда было способом выплеснуть ужасные вещи, — тихо говорит он, но его голос слышится в гудении машин и шуме толпы очень четко. — Мои наихудшие эмоции и переживания. Так что наибольшего творческого подъема я достигал, когда оказывался в наихудшем моральном состоянии или пытался вытащить себя со дна. Поэтому все в некоторой степени стало связано. Как будто я могу создавать, только будучи жалким, и только об этом состоянии я вообще могу что-либо писать. Что… в чем нет ничего хорошего. Поэтому я стараюсь понять, что еще можно с этим сделать. Чем еще творчество может стать для меня. Чимин вытаскивает руку Юнги из кармана и берет в свою; старший сжимает в ответ. Они идут так, пока ветер не остужает кожу до режущей морозной боли. На мгновение Чимин подумывает засунуть их сцепленные ладони в карман своего пальто, но это будет уже слишком. Даже для него. — Я работал здесь, — говорит Юнги через два квартала, когда их руки уже оказываются в своих карманах. — Всего пару лет, когда мы еще учились. Намджун — мечтатель, он никогда не останавливается на достигнутом. Никогда не принимает скучную офисную работу как данность. Продолжает смотреть в будущее, где он будет преподавать, писать, и ему плевать, что какое-то время — а возможно всю жизнь — он будет получать гроши. Чимин задумывается, был ли Юнги когда-нибудь таким же. Это уже третий книжный магазин на целой улице из книжных — новые, использованные, старые и редкие книги. Этот продает бывшие в употреблении, этот — совсем новые, и в витрине проигрывается реклама бестселлеров по жанрам. По сравнению с выцветшими обложками книг из магазина по соседству, этот магазин выглядит не так привлекательно — о стареньком явно заботятся больше. В таких магазинах у каждой полки обычно прикреплены рукописные рекомендации от персонала. — Мы рано, — Юнги вытаскивает телефон, просматривает сообщения — возможно, ответ от Намджуна — и убирает его. — Если хочешь, тут за углом есть кафе. — Нет, — говорит Чимин, делая шаг в сторону старого магазина. — Давай зайдем.***
Чонгук идет на два шага позади Чимина, двумя ступеньками ниже, когда его рука хватается за спину чиминова свитера. Чимин делает еще один шаг и только потом понимает, что Чонгук схватил его нарочно и зачем-то удерживает его, не пуская домой. — Чимин-хён. Ты встречаешься? — Я ни с кем не встречался уже сто лет, Куки, — он поворачивается и вдруг обнимает младшего, одной рукой поглаживая по голове. — Нет, я имею в виду, встречаешься ли ты с Юнги-хёном? Чимин представляет, как произносит это. Мы трахаемся. Он представляет удивление в огромных чонгуковых глазах, а потом тискает его за щеки: — Мы не встречаемся. С чего ты взял, что мы встречаемся? — Не знаю, — он проговаривает это с трудом, потому что Чимин все еще сжимает его щеки; он отпускает. — Вы столько тусите вместе. — Вы тоже, — они как раз возвращаются из двести пятой. Они пили саке и пиво, остальные заказали в доставке сашими, а Чимин ел рамен. Юнги сделал ему рамен, даже несмотря на то, что Чимин заявил, что может заварить все сам. Сокджин рассмеялся и сказал, что теперь от него будет пахнуть чесноком — но рамен вышел очень вкусным. Чонгук смотрит то ли вперед, то ли сквозь его живот, будто пытаясь осмыслить. Чимин опять обнимает его и виснет на плечах. — У вас как будто свой язык появился, — бормочет в его свитер Чонгук. — Мы друзья, Куки, — он похлопывает его по спине. — Мы просто тусуемся. — Вы все время смеетесь над несмешными вещами. — Наверно, тебе просто стоит поработать над своим чувством юмора. Чонгук фыркает в его свитер, и Чимин вдруг оказывается на его плече повисшим и уткнувшимся лицом в его поясницу с ногами, молотящими воздух. — Куки, какого хрена! — Видишь, это смешно, — говорит Чонгук. — Потому что… это смешно. — Если ты меня обо что-то ударишь… — Я очень сильный, — говорит он, хотя это не имеет ничего общего с координацией или случайными ударами своей ноши об угол. Чонгук похлопывает Чимина по задней части бедра. — Ты тоже сильный, хён. Не переживай. Когда он сбрасывает его на диван в квартире, Чимин роняет младшего на пол в попытке забороть. Хосок пытается ругаться, но снова начинает умиляться Чонгуку, и в итоге просто смеется над ними, неубедительно заставляя прекратить. В итоге все втроем оказываются на лопатках. — Ты кажешься очень счастливым, — Чонгук ударяет Чимина по колену. — Счастливее. Чимин ударяет его по бедру и потягивается на Хосоке. — Ты славный малый. Думаю, мы с тобой тоже друзья.***
Чимин пробегается пальцами по груди Юнги, по хлопку его рубашки, а потом возвращается ладонями к вороту. Начинает расстегивать — без спешки, концентрируясь на медленных долгих поцелуях. Он привык к Юнги в свободной фланели, но эта рабочая, плотно облегающая рубашка выглядит безумно горячо. Чимину нравится Юнги в официальном стиле. Ему нечасто выпадает возможность снимать с него подобную одежду. Сегодня она есть. Он вытаскивает рубашку из слаксов и расстегивает последние пуговицы; нащупывает майку и вытаскивает ее тоже, запуская под нее руки. Юнги продолжает целовать его прямо в дверях спальни, он на вкус как виски — посидел с коллегами после рабочего дня. До того, как прийти, Чимин выпил два бокала вина с Чонгуком. Возможно, Юнги может почувствовать этот вкус. Возможно, ему нравится. Чимину нравятся юнгиевы руки на себе. На челюсти, на шее, поглаживающие свитер сверху вниз. На нем мягкий свитер, и под ним нет футболки. Юнгиевы руки так хороши на голой коже. Юнгиевы губы так хороши на губах. Им вместе так хорошо. Им всегда было хорошо вместе, и со временем становится лишь лучше. Он делает шаг назад и снимает свитер, чувствуя себя жарко, желая руки Юнги на себе — больше, еще больше. Делает шаг назад, затем снова, пока Юнги не настигает его у кровати и не роняет на нее, нависая и целуя, вжимая в матрас — руки на нем, бедра на нем, и Чимин снова запускает под рубашку ладони, стягивая ткань, пока Юнги ее не снимет. Тянется к ремню — обычному ремню повседневных брюк, в которых он проходил весь день, почему это так горячо, боже — только для того, чтобы Юнги прижал его к кровати, не давая продвинуться дальше. — Терпение, — говорит Юнги. Он гладит его грудь, ребра, большим пальцем прослеживает до плеч. Прижимает. Он понимает, как это действует на Чимина в тот же момент, как это понимает сам Чимин. Чимин пытается приподняться, чтобы посмотреть, но Юнги не дает. Чимин распахивает губы, но не знает, какой звук он должен издать, и видит, как Юнги следит за его ртом — а потом смачивает губы и замечает, как Юнги поглощен этим зрелищем. Юнги приподнимается и седлает его — у них обоих страшно стоит. Что только что произошло? Они уже готовы? Чимин не может думать больше ни о чем ином. — Да? Чимин кивает в ответ. Они уже обсуждали. Не строили планов, не собирались делать этого сегодня, но Чимин принял душ и очистился, когда пришел домой. С тех пор, как Чимин выебал Юнги, они уже разговаривали об этом. Юнги смотрел, как Чимин трахает себя игрушкой. Чимин готов. Он готов уже давно. Юнги пальцем поднимает его подбородок, чтобы заглянуть в глаза: — Как ты это хочешь? — Как угодно тебе, — все его тело пульсирует. — Ладно, — Юнги целует его в шею. — Ладно. Он садится и берет со столика лубрикант. Затем презерватив. Чимин лежит, не двигаясь, там, куда его положили, пытаясь успокоиться и придать себе сексуальный, а не агонизирующий вид. Юнги разберется. Он это знает. Тот начинает со снятия чиминовых джоггеров и нижнего белья, размещаясь между ног в своих сидящих по размеру черных брюках на застегнутом ремне — Чимину нечем прикрыться и не на что отвлечься от того, как он изнывает. Юнги проводит по его ногам, животу и груди, сжимает плечи, голень, колено. Чимин тает. Он не настолько чувствителен, как Юнги, но его прикосновения ощущаются так хорошо. Юнги знает, каким образом его трогать и где. Где коснуться, чтоб не дразнить, а где — чтобы заставить извиваться. Чимин пытается этого не делать, чтобы дать Юнги шанс решить самому. Он хочет, чтобы тот делал все, что захочется. Хочет дать то, что хочется Юнги. Юнги растягивает его, делая это способом, подсмотренным непосредственно у Чимина, который растягивал себя перед ним. Копирует давление, скорость, и, возможно, все дело в том, что Чимин уже кошмарно возбужден, но это ощущается во сто крат лучше — к нему прикасаются так, как он того желает, и ему не приходится направлять. Взгляд Юнги становится более сфокусированным на нем. В нем. Когда они это делали — когда Юнги следил, как это делает Чимин — Чимину было запрещено кончать раньше Юнги. Это правило установил Чимин. Юнги растягивает его так, словно у них в запасе вечность. Его пальцы немного длиннее. Немного толще. Он нажимает внутри и снаружи — на промежность — одновременно, и Чимин виляет бедрами, несмотря на то, как сильно он пытается удержаться и лежать спокойно. — Я… я готов. Ты можешь… — Мне нравится эта часть, — говорит Юнги, не вынимая из чиминова тела своих пальцев. Чимин извивается. Юнги заглядывает ему в лицо и нависает над ним, смотрит, что происходит с чертами чиминова лица от его касаний. Губы раскрываются, рот беззвучно распахивается — чтобы снова закрыться, а потом открыться вновь. — Не нужно себя сдерживать. Здесь только мы. Чимин в курсе. Сокджин в гостях у родителей, уехал на все выходные. Дверь спальни широко открыта. Чимину тяжело побороть привычку. Он следит за губами Юнги, пока тот следит за его. Издает тихий стон и видит, как нижняя губа хёна оказывается между зубами. Хён ухмыляется. — Хочешь поцелуй? — спрашивает он, низко нагибаясь над Чимином. Словно он хочет, чтобы Чимин о нем попросил, но все должно протекать не так. — Если ты захочешь, — шепчет Чимин. — Конечно я хочу, — кончиками пальцев по щекам. — Ты же знаешь. Юнги целует его. Целует, прикасается внутри, растягивает — медленно, осторожно и настойчиво. Чимин превращается в топленый воск. Вытаскивая пальцы, Юнги прижимает плечи Чимина к матрасу, но тот все равно не может сдвинуться с места. Не смог бы, даже если бы захотел. Он ждет, пока Юнги, наконец, сам расстегнет ремень, и у него нет сил даже поднять голову, чтобы посмотреть — он лежит, фокусируется на дыхании и пытается дышать. Юнги обнажен, и он снова внутри, а его член прижимается к чиминовой ноге. Чимин неясно выскуливает и пытается оказаться еще ближе, но лишь вгоняет пальцы Юнги глубже в себя. — Чимин-а, я с тобой. Тише… Он входит внутрь — пальцы там, но уже только чтобы помочь ввести, и это так горячо и правильно. Другая рука на груди — успокаивающая, удерживающая на месте, и тугое сильное давление внутри. Медленные, слабые толчки, пока он пытается привыкнуть. Чимин больше не сдерживает голос. Юнги лицом зарывается в его шею, словно он так же переполнен, как Чимин. Его рука спускается, оказываясь на стороне чиминовой шеи, и он целует его глубже, настраиваясь на неспешный ритм. Чимин превращается в комок чистого чувства. Руки Юнги на его шее и талии, Юнги внутри него, Юнги его целует, тело Юнги между его ног. Кожей к коже. Волна за волной, это словно обещает продолжаться бесконечно, и Чимин хотел бы, чтобы оно не заканчивалось. Рука на талии вдруг сползает ниже и прикасается к его члену — впервые за вечер будто наградой за терпение — но он… он еще не готов. — Можешь… можешь? — чуть громче, чем дыхание, прямо в губы. — Можешь кончить первым? — он убирает его руку, вдыхает, выдыхает, пока Юнги продолжает трахать его медленно настолько, что можно сойти с ума. — Вот чего я… я хочу побыть хорошим. Ради тебя. Юнги комкает в пальцах простыни. Переплетает их пальцы, целует Чимина и носом тычется в его челюсть и щеку. — Ты уже, Чимин-а, — говорит он на ухо, оставляя на шее поцелуи, а потом начинает двигаться чуть жестче. Находит наиболее удобный темп для себя вместо того, чтобы беспокоиться о Чимине, и тот стонет в полный голос, плачет, хватается за его пальцы изо всех сил. Он трахает, прижавшись лбом к коже, он льнет к его рту, рукой придерживая основание черепа. Он целует его, мокро, грязно — открытым ртом — и кончает внутрь. Содрогающийся под ним Чимин едва может отвечать, но все равно пытается целовать в ответ, пока их губы и носы неизящно не сталкиваются, ища словно одного взаимного осязаемого чувства. Пальцы Юнги перемещаются с его затылка на щеку — они еще слегка влажные от смазки, потому что недавно были внутри, и эта мысль лишь вынуждает Чимина потереться о них щекой. Юнги целует его, крепко прижимаясь к губам. — Что ты хочешь? — спрашивает он прямо в ухо, низко и хрипло. Их руки все еще сомкнуты, а другой Чимин держит его голову, пальцами перебирая волосы. — Вот так. Грязнее, — его едва слышно, слова путаются. — Но ты не можешь, потому что… презерватив. Тогда я хочу, чтобы ты не выходил как можно дольше. А потом вновь почувствовать, как ты возбудишься внутри меня, чтобы ты вновь меня выебал, а я не буду кончать, пока ты сам не кончишь снова, и это будет слишком, чтобы вынести, но я позволю, потому что я хочу чтобы ты снова кончил внутрь меня. Я хочу быть причиной, по которой ты кончишь. Хочу быть хорошим ради тебя. Губы Юнги призрачно касаются его шеи. — Ты хорош. Ты уже хорош, Чимин-а. Ты сделал уже достаточно, и теперь тебе нужно кончить, ладно? У тебя есть мой рот. Вот, насколько я тебе благодарен. Он вытаскивает, но оставляет внутри Чимина два пальца, заворачивает презерватив в салфетку свободной рукой. Целует Чимина в щеку и ложится на кровать, чтобы устроиться между его ног и принимает член целиком, чтобы помочь ему наконец-то излиться. Чимину хорошо. Хорошо до безумия. Когда Чимин кончает, Юнги заворачивает его в объятия, натягивает на них обоих одеяло, и Чимин чувствует спокойствие, прижимаясь лицом к его груди, ладонью над его пульсом.***
Юнги-хён
00:10 не слишком было?
00:11 нет ты хорош00:13 😳 сформулируй иначе пожалуйста
00:16 не слишком все хорошо ты хорош00:47 спасибо
00:52 доброй ночи, чимин-а***
Следующим утром, когда Хосок убегает на работу, Тэхён заходит на кухню, пока Чимин пританцовывает у плиты за готовкой завтрака. Тэхён никогда не встает так рано в выходной. Чимин ждет звука открывающегося холодильника за спиной, но ничего не происходит. Тэхён просто стоит в дверях — наверно, еще не проснулся, кажется Чимину, но затем он поворачивается и натыкается на очень серьезный взгляд. Нахмуренные брови, опущенные уголки рта. — Доброе утро, — говорит Чимин, взглядом возвращаясь к яйцам на сковородке. — Можно кое-что спросить? Это насчет Юнги. Тэхён спросит то же, что и Чонгук. Прошлой ночью, когда Чимин вернулся домой, Тэ смотрел в гостиной кино, а Хосок дремал с ним рядом. Чимин присел перед хёном на пол и досмотрел последние пятьдесят минут, по большей части залипая в телефон. Наверно, было очевидно, что у него только что был секс. Наверно, по нему всегда видно, был ли у него секс. Тэхён спрашивает: — У нас с тобой все хорошо? И… Чимин ожидает не этого. — Конечно да, — говорит он яичнице. — Ты же мой лучший друг. — А у меня чувство, что это не так. Я не знаю, когда это началось, но теперь мне кажется, что это уже не так, и я не могу понять, почему. — У нас все хорошо, — шепчет Чимин. — Ты со мной не разговариваешь. Чимин перекладывает яичницу на готовую рядом тарелку. Отворачивается от плиты. Опирается на тумбу ладонями; очки съезжают на кончик носа, а разум мечется в попытке найти сценарий к этому эпизоду. Он ненавидит себя за то, что жаждет найти сценарий. — Не знаю, может, я был… слишком эгоистичен? И заметил это только на дне рождения, но ты… ты всегда столько фоткаешь. Ты снимаешь видео торта, каждый подарок и каждого дарившего… а в этот раз ты будто ждал, чтобы все поскорее закончилось. Я не мог понять, как выбить у тебя искреннюю улыбку. И теперь я пытаюсь додуматься, как долго это творится с тобой, и почему я даже не задумывался, пока твое отчуждение не коснулось меня. Это так дерьмово. Прости, что я такой мудак, Чимми. Я тебя очень люблю. — Ты ни в чем не виноват, — Чимин прикрывает глаза. — Ты не мудак, Тэ. Ты лучший человек на свете. В прошлом апреле Тэхён держал его лицо в ладонях, целовал лоб и говорил: — Ничего не должно измениться. Тогда они лежали в его постели, провалялись все субботнее утро, подобное этому, потому что им было комфортно и хорошо, идеально и правильно. Тэхён проснулся, и они долго говорили, что будут делать весь день, Чимин чувствовал нереальное счастье, а потом решил исследовать его причину. Вертел, пока не понял, в чем было дело, и испугался, когда открыл для себя все — оно оказалось намного глубже и больше, и это невозможно было удержать в себе. Он решил не рассказывать. Но это было. Тэхён отшил его со всей той добротой, которая и заставила Чимина его полюбить. Он сказал, что ничего не должно измениться. И ничего не изменилось. Он так же держал Чимина за руку, так же целовал его лицо и позволял спать в своей постели, когда ему было одиноко, и, кроме того, лучше всех переносил его скачки настроения. Он все так же говорил, что Чимин — его самый любимый человек. Чимин все ждал, пока та штука в его груди скукожится до приемлемой величины, но ничего не менялось. Она оказалась намного глубже и больше, и ее невозможно было удержать в себе, но ей нельзя было делиться. Он нес ее в себе, пока не стало тягостно. И теперь здесь, на их кухне, Тэхён разворачивает Чимина к себе и притягивает в объятия. Прижимает его к груди. — Больше всего боюсь, что ты мне больше не веришь. Что мы будем отдаляться все сильнее, пока не станем другими людьми. Чимин обвивает его руками и прижимается лицом к мягкой пижамной рубашке, не обращая внимания на щеки, прижавшиеся к стеклам очков. — Мы всегда будем собой, Тэ, — и сама эта мысль ранит его до глубины души, если под «ними» они подразумевают тех, кем были все эти месяцы. Он не знает, как это выразить. Как рассказать Тэхёну, что ему нужно что-то изменить, хотя бы ненадолго, пока эта штука не станет приемлемой величины, которую можно было бы вынести. Что пока он не озвучил ее, она была нереальна, но потом застыла и стала настоящей, заставляя осознать, что ее никогда не следовало озвучивать. — Мне нужно немного времени, — говорит он. — Мне кажется, нужно еще немного. Я просто… не могу говорить о тебе с тобой. Это нечестно. По отношению к нам обоим. — Прости меня, — шепчет Тэхён в его волосы. — Хотел бы я… — Не извиняйся. Мы будем собой, ладно? Мы ведь соулмейты, разве нет? Тэхён прижимает его крепче. Чимину легчает — хорошо, что он сказал это вслух. Он чувствует себя спокойнее, успокаивая Тэхёна. Поглаживая его по спине, он чувствует, как Тэ отвечает тем же, ероша его волосы. Они долго не размыкают объятий.