***
Второй раз он просыпается вместе с солнцем. В комнате далеко не так светло, как в чиминовой в то же время суток — окно направлено во двор, солнечный свет не ложится точно так же. Должно быть уже сильно за семь утра, но все еще очень тихо. По утрам, когда Чимин не вылезает из кровати подолгу, это за него делает Хосок. Ёнтан в это время всегда просится гулять и цокает по полу коготками. Обычно доносится некоторый шум с улицы. Но во дворе тихо. Слышно лишь дыхание Юнги. Чимин вытаскивает руку, на которой Юнги пролежал всю ночь, стараясь потревожить его как можно меньше, и выбирается из постели. Хлопковые простыни липнут к хлопку его пижамных штанов. Левая рука, онемевшая за время сна, возвращает циркуляцию покалыванием в пальцах и по всей поверхности кожи. Где-то здесь его очки. Он вслепую пытается нащупать их на столе и не находит. Ему все же удается добраться до ванной беспрепятственно даже без очков — он уже достаточно хорошо изучил квартиру. Он справляет нужду, моет руки, брызгает водой на лицо. Задумывается воспользоваться зубной пастой, но понимает, что дыхание Юнги с утра тоже вряд ли будет свежим, и просто ополаскивает рот водой. Возвращаясь в постель и снова накрываясь одеялом, он видит, что Юнги свернулся калачиком. Чимин мягко поглаживает его от бедра до колена, пока тот не расслабляет ноги и не вытягивает их; потом Чимин зарывается лицом в изгиб его шеи и обнимает за талию, другую руку опуская на грудь и мягко сжимая ткань рубашки. — Доброе утро, — говорит он в пространство между шеей Юнги и подушкой. — Еще рано, — хриплым утренним голосом, который Чимин еще не слышал, говорит старший. — Сегодня суббота. Чимин целует его. — Уже светло, — ведет пальцами по горлу, ключице, до первой пуговицы пижамного верха, которая оказывается на пути. — И я проснулся. Он бережно массирует его грудную клетку через ткань. Юнги накрывает его руку своей, опускает ее под полу пижамы и ведет выше, пока не прижимает к тому же месту где она была, только теперь кожей к коже. Чимин продолжает касаться его, другую руку поднося к его обнаженному животу. Юнги потягивается как кот, всей спиной прижимаясь к переду Чимина и спутываясь с ним ногами. — Ты возбужден с самого утра, хён? — в ответ на это Юнги делает движение бедрами так, будто пытается поймать колено Чимина между своих, но не находит, затем начиная подталкивать его руку ниже. — Ты в моей кровати, Чимин-а. Чимин улыбается в его спину, прижимаясь лбом между лопаток. Вместо того, чтобы скользнуть рукой под резинку штанов, он кладет обе руки на его грудь и сжимает, чувствуя, как Юнги пытается вжаться в него, будто они еще не прижаты вплотную. Он не может подобраться еще ближе. Он поворачивается в руках младшего, и тот зарывается лицом в его грудь. Юнги задирает спину чиминовой рубашки. — Пижамы нужны для сна, — говорит тот, завершая мысль поцелуем в солнечное сплетение. — Именно поэтому их нужно снимать. Чимин переворачивает их так, чтобы Юнги оказался на спине, и высвобождает руки, стягивая свою рубашку через голову, а потом расстегивая все пуговицы Юнги. Он опускает полу его рубашки вниз, чтобы скрыть живот, и медленно начинает вытаскивать из прорезей одну за другой, оставляя поцелуй после каждой. Дойдя до последней, он утыкается носом в юнгиев живот, Юнги зарывается пальцами в его волосы, берет голову в руки и осторожно тянет вверх. Он прислушивается. Нависает над старшим, пока они не оказываются лицом к лицу, а затем носом касается челюсти Юнги, проводя до уха, чтобы поцеловать пульсирующую вену. Юнги поворачивает чиминову голову, встречая его губы. Мягкий поцелуй перерастает в более развязный, и прикосновения Юнги на его коже становятся все настойчивее. Он блуждает руками по плечам, пояснице, обхватывает таз, чтобы вжать в себя чужие бедра. Больше полусонных поцелуев — как тех, что они разделили прошлой ночью, и при этом очень похожих на то, как Юнги целуется после секса. Но это еще даже близко не конец. Это начало. Сам секс. Сейчас утро. Все внове. — Это надо снять, — бормочет он в его рот, со спины стягивая с Чимина штаны. Он делает все лениво, бросает резинку на полпути, затем обхватывая ладонями его зад, как всегда вежливо и бережно — растирает, сжимает и, удовлетворенный, мычит Чимину в губы. Чимин дарит короткие осторожные поцелуи его верхней губе. — Тебе тоже, — но его рука опять застревает на чужой груди. Он проводит дорожку из поцелуев по его шее, гладит соски, идет ниже. Торопиться не хочется. Каждый момент соприкосновения столь же хорош и приятен, как и возбуждающ. — Чимин-а, — тот возвращается ко рту старшего, целует его глубже, добавляя больше языка и игнорируя горьковатый утренний вкус. Пальцы впиваются глубже в зад Чимина, вынуждая бедра потереться сильнее. — Снимай, снимай, снимай уже, — говорит Юнги, ничего для этого не предпринимая, лишь двигаясь в том же ритме, что прежде, который приносит удовольствие, но ни к чему не ведет. — Хорошие руки. Я люблю твои руки, — он мокро целует его. — Люблю твой рот. Люблю твой… м-м… твои губы. — И я — твои, — соглашается Юнги. — Как и твою… — многозначительно сжимает его зад, а потом слегка шлепает. — Отличная. Штаны снимай. Чимин просто целует его. Одна из юнгиевых рук пробегается по его спине, и Чимин целует его, запустив руку в волосы, а другой удерживая грудь. Юнги стонет в его рот, опускает штаны, заставляя их соскользнуть с бедер, пока раздвинутые ноги не начинают мешать. Зацепив пальцами резинку на поясе, он оттягивает вниз переднюю часть, пока Чимин не проезжается сочащейся головкой по юнгиеву животу. — Блять, — выдает старший. — Бля, это… Он толкается вверх, переворачивая тела, из-за чего на матрасе образуется секундная путаница из коленей и локтей, а потом Чимин оказывается на спине, а Юнги — на нем, толкаясь между ног и стаскивая пижаму сначала с Чимина, а потом с себя. Он вытаскивает лубрикант из комода и наливает его Чимину на член; тот протестующе дергается от холода, но рука Юнги оказывается тут как тут, принося теплоту и верные сильные движения от головки до основания. Обхватив мокрой рукой собственный член, он пристраивается к чиминову, и начинает двигаться, надрачивая оба. Его лицо прижимается к чиминовой шее, не занятая рука впивается в чиминово плечо, и Чимин, целуя его ухо, поглаживает спину под открытой, но так и не содранной пижамной рубашкой. Они двигаются вместе, Юнги — не отпуская его, держа близко и разгоряченно для себя, и неторопливо — для Чимина, уже полностью погрузившись в действо. Чимин слегка тянет его за волосы, позволяя пальцам вцепиться в его спину, и Юнги стонет в него, меняя хват на более крепкий. — Хочешь кончить на меня? — хриплым шепотом на ухо — и Юнги так и поступает. Чимин поворачивает его голову к себе и целует, пока все не закончится. Рука Юнги, держащая его член между ними, не замирает, и Чимин не может никак остановить себя от коротких толчков бедрами, при этом стараясь не торопиться. Другой рукой Юнги касается его шеи, скулы, большим пальцем оглаживает ушную раковину. Приникает к нижней губе Чимина и целует его линию челюсти, понемногу спускаясь вниз. Вобрав в рот головку, он смыкает кольцо из пальцев у основания и делает несколько движений языком по всей длине, прежде чем заглотить целиком. Чимину страшно хочется толкнуться в его влажное тепло, но он сдерживается, пытаясь опустить голову Юнги ниже, чтобы тот взял глубже. Юнги стонет, чтобы послать вибрацию, и Чимин не удерживается от толчка. — Ты такой горячий, — говорит Чимин, даже несмотря на то, что почти его не видит в размытом пятне, представляющим собой Юнги. Однако он чувствует его. Зрелище и так отпечаталось в его памяти — он помнит его растянутые губы, остроту раскрытых скул и челюсти, помнит, как он розовеет, и как закрывает глаза от удовольствия, чтобы тут же открыть их и не упустить ни одного мимолетного выражения на чиминовом лице. — Ты всегда так горяч, хён. У тебя отлично получается. Он кладет руку на его щеку, и Юнги наклоняет голову так, что Чимин вдруг ладонью ощущает свой член через тонкую кожу. Рука старшего на бедре — а затем выше, касаясь его зада. Чимин подушечкой пальца обводит контур губ и задерживает ее в уголке. Юнги вновь посылает вибрацию и плоско прижимает язык к задней стороне чиминова члена. Тот опускает голову и делает пальцами круг. — Так хорошо, — говорит Чимин. — Прекрасно. Блять. Он кончает, и Юнги принимает его целиком. Вылизывает дочиста, не выпуская изо рта подольше, просто потому что хочет. Когда он отстраняется, то ложится на его живот. Чимин выпускает его волосы из рук, отбрасывает их назад бережным движением пальцев, в ожидании, пока успокоится бешеное сердцебиение. — Удобно тебе там? Юнги согласно мычит. — Ты в паре сантиметров от собственной кончи. Старший безмолвно слизывает белую нить одним размашистым и длинным движением языка. Чимин содрогается, невольно сворачиваясь в клубок, и Юнги подтягивает колени, чтобы привстать над ним с упором на локоть, а потом втереть остатки в кожу Чимина раскрытой ладонью. — Омерзительно, — Чимин ударяет его, но промахивается и попадает по воздуху. — Ты омерзителен. Широкая ухмылка на лице не способствует убедительности. — Ты вроде думал, что я горяч, — Юнги пригибается ближе. К привкусу утреннего дыхания примешивается лубрикант и сперма. Чимин все равно его целует. — …еще и целоваться лезешь. Это ты омерзителен. Такие слова мгновенно провоцируют чиминову неуверенность в себе, застревают в мозгу, заставляют переосмыслить и подумать как следует, даже когда это очевидно звучит глупо или является шуткой. Чимин прекрасно это знает, как знает и то, что в тот момент ему не приходит в голову вновь начать себя накручивать. Возможно, дело в поцелуях. Возможно, в том, что он только что кончил. Но он лишь смеется и целует Юнги вновь, а потом садится. — Ничего не вижу, — жалуется он. — Ты не видел мои очки? — На столе. Поверх ноута. Чимин вновь предпринимает попытку найти их, щурясь, и в солнечных лучах обнаруживает комп Юнги с вырисовывающимся на них силуэтом оправы. Надев очки, он моргает, привыкая к нормальному зрению. — Мило, — замечает Юнги с постели. — Я слепой, как крот. Надо сполоснуться. Он идет в ванную только в очках, полностью голый. Абсолютно пустая квартира, предоставленная только им — это роскошь, которую он очень хотел бы заполучить. Вернувшись, он не ложится в кровать, а подходит к одежде на стуле, находя в правом кармане забытый за ночь телефон.☀️MY HOPE☀️
05:12 срочный полуночный вызов поебаться?07:55 срочный полуночный ДРУЖЕСКИЙ вызов Юнги-хён был тут совсем один имей совесть
Когда Чимин отрывает от телефона глаза, на него смотрит Юнги. Не на обнаженное тело, что было бы обыденно и даже ожидаемо, а в лицо. Чимин вопросительно вскидывает брови. — Ты нечасто их носишь. Чимин поправляет очки: — Не люблю. Они как будто мешаются. И у меня хорошее периферическое зрение, так что даже с такими огромными очками по краям все оказывается размыто, — он натягивает кофту Хосока, и ворот сминает оправу. — Видишь? В линзах проще. — Ненавижу трогать глаза. Чимин садится на стул и подбирает под себя ноги. — Ты тоже не ходишь в очках. Он видел его в них только на фотографиях, которые делал Тэхён. — У меня более-менее нормальное зрение, — он зевает и подкладывает под щеку руку, ложась. — Надеваю только за рулем. — Выглядишь в них весьма по-учебному. Юнги прищуривается: — Они не для чтения. Я близорук. Это странная попытка защититься, и Чимин не понимает, от чего ему вообще захотелось защититься. Он просто забивает. — Сколько ты обычно валяешься по утрам? Юнги уже надел пижамную рубашку как следует, возможно, как и штаны — под покрывалом не видно. — В выходные? До девяти-десяти. — У тебя не сбивается режим? Мое тело все время будит меня, когда я обычно встаю. — Ну, девять-десять часов подходят под мой режим. Зачем мне вставать раньше, если никуда не надо идти? Я встаю, когда чувствую себя отдохнувшим. — И не чувствуешь голода? Если я не завтракаю в полдевятого, то мне плохеет. — Сколько времени? Наклонив голову набок, Чимин дарит милейшую из улыбок: — Да, это мой способ сказать, что я хочу позавтракать. Ты угадал тончайший намек. — Мы можем покормить тебя примерно в полдевятого. Чимин говорит ему, что полдевятого наступит через две минуты. Но он дает Юнги поваляться. Порой стоит проявлять великодушие. Он разглядывает стол и рассортированный на нем бардак. Фотка Юнги, Сокджина и Намджуна в компании незнакомых Чимину людей — бывшие одногруппники? Они все выглядят намного моложе и счастливее. Рядом — закрытый ноутбук Юнги, который Чимин видел всего пару раз. Записная книжка с зажатой между страниц ручкой, которую Чимин видел открытой лишь однажды, когда пришел из зала с Сокджином прямо к не ждавшему его тогда Юнги. На другой стороне стола стоит компактная колонка. Вдоль стены расставлены книги, некоторые — вертикально, некоторые — аккуратно и по размеру — горизонтально, в конце прижатые кружкой. Некоторые томики походят на сборники сочинений. Большая часть представляет из себя документальную литературу. После кружки стоит стопка тетрадей, на каждой из которых вдоль корешка помечено слово «записки». — Что это такое? «Записки»? — Я записываю каждый день по две страницы. — Каждый? — После работы, как правило. Или перед сном, если появляются планы. Лежащая на столе тетрадь, отделенная от общей кучи, тоже подписана этим словом. На обложке Чимин видит «декабрь — …». — Не читай, — отсутствующим тоном говорит Юнги. — Я не читаю, просто посмотрел на обложку. — Ты читаешь обложку. Дразнясь, Чимин высовывает язык. — Хён, я их сто раз видел. Они всегда у тебя на столе, — он берет крайнюю справа, на которой значится «октябрь — декабрь». — Две страницы в день? — Ага. То есть один разворот. Если у меня бывает настроение, я пишу больше, но всегда не меньше двух. Чимин пальцем пробегается по корешкам, пересчитывая тетради. Восемь. В каждой — два-три месяца. Довольно давно начато. — Мне казалось, ты говорил, что не пишешь. — Это не писательство. Просто… выплеск. Освобождение разума. Если бы я воспринимал это как писательство, то ничего не получалось бы. Здесь нет цензуры. Иногда получается что-то художественное, иногда, если я занят, просто список, иногда обыкновенная бессмыслица, чтобы забить пространство. — Но это все еще писательство, хён. Ты пишешь. И очень много. — Это… больше похоже на дневник, если тебе так хочется это чем-то назвать. Когда я по-настоящему пишу, то хочу этим что-то высказать, чтобы это однажды прочли. Но эти записки — только для меня. — Если называть это другим словом, писательством оно быть не перестанет, — он ставит обратно взятую тетрадь. Это только для Юнги. Он не должен глазеть. — Я не пытаюсь, тебя поправить, просто говорю. Ты сказал, что хочешь писать. Возможно, ты уже пишешь. Юнги сводит брови к переносице. — Это с твоей точки зрения, — он будто задумывается, но не особо хочет рассказывать об этом Чимину. Чимин хочет знать, но… Юнги расскажет о своих мыслях, только когда захочет сам. Чимин говорит: — Уже почти половина девятого. В ответ он получает драматический вздох. — Ты давно освоился на кухне. Можешь и сам себя покормить. — Хён, я не собираюсь присваивать вашу еду. Я же не Чонгук. На это Юнги лишь мычит. Чимин хочет пожаловаться, но отвлекается, когда загорается экран его телефона, который он оставил на углу стола. Это сообщение от Тэхёна, и не одно. На маленьком превью в уведомлении Чимин может разглядеть лицо Сокджина. — У меня девятнадцать процентов зарядки. Можно провод? — Конечно. Вон там, — Юнги показывает на тумбочку, где заряжается его собственный телефон. Это юнгиева сторона кровати. Чимин присаживается в узкое пространство между свернувшимся Юнги и краем матраса и пихает старшего так, чтобы освободить побольше места, а потом вытаскивает провод и ставит на зарядку свой телефон, чтобы после этого обнять Юнги и потрепать его по волосам. — Ты всегда спишь в пижаме? — Зимой — да. В жару — нет. — А мне жарко во сне. Я в трусах сплю вне зависимости от времени года. — Мне нравится процесс. Переодевание из рабочей одежды в домашнюю. Переодевание из домашней в одежду для сна. Классно облачаться в соответствующее определенному занятию. Натягивать пижаму и готовиться ко сну. Чимин представляет его встающим с кровати после своего ухода. Возможно, он сначала надевает джинсы или спортивки, идет в ванную мыться, и только потом надевает пижаму, когда окажется полностью чистым. Чимин никогда не задумывался об этом, считая, что Юнги просто… идет спать. Такой процесс переоблачения, на самом деле, намного больше иллюстрирует его образ жизни и мыслей. У него каждое действие наделено смыслом. — Я серьезно, хён. Нисколько не шучу. Если я не поем, то превращусь в демона. — Ты и так уже демон, — Юнги спихивает его с кровати ногой, а потом встает сам. Чимин бредет за ним на кухню и следит, как старший залезает в холодильник, а потом достает доску для резки. Чимин абсолютно точно справился бы с этим самостоятельно, а потом спросил бы Юнги, что можно съесть, но… ему нравится оставаться в стороне. Ему нравится, когда Хосок готовит им завтрак по понедельникам или приносит домой пироги и всяческую другую выпечку; или когда он закупается в магазине сам, а Чимину остается лишь открыть холодильник и найти все любимые лакомства внутри. Чимин не хочет заниматься этим сам. — Если хочешь тосты, то есть хлеб, — говорит Юнги. — И у нас осталось пять яиц, которые, по идее, должны пойти супчикам. Они уже сварены. — Хён! Я не стану красть у малышей еду! — У них есть и другие источники протеина, — он достает пачку кофе. — И это, наверно, единственное, что можно съесть быстро. Если только ты не хочешь на завтрак мясо. — Мясо пойдет на обед. Он следит, как Юнги разбирает кофеварку и по очереди расставляет на тумбе ее элементы. — Ладно, — говорит Чимин. — Я украду у малышей еду, но попрошу занести в протокол, что это была твоя идея. Также ты виноват в том, что я встал так поздно. Юнги отмеряет зерна и засыпает их в кофемолку. — Прости, мне стоило запомнить, что, когда ты рядом, я должен подстраиваться под твое расписание и быть уверенным, что каждое твое желание будет удовлетворено. — Ты абсолютно прав. Юнги хмыкает. — Неудивительно, что ты выбрал съесть еду малышей. Ты точно такой, как они. Они тоже начинают ныть и злиться, если им уделяют недостаточно внимания. Он начинает молоть кофе, шумом заглушая возможный ответ Чимина. Тот закатывает глаза, вытаскивает из холодильника два вареных яйца и начинает их чистить. Юнги заполняет чайник водой и включает кофеварку, достает хлеб, а потом ставит рядом с Чимином. Тот кладет две тарелки и разрезает оба яйца напополам, чтобы завтрак выглядел презентабельнее. Запускает два куска хлеба в тостер, роется в холодильнике в поисках джема, пока Юнги заканчивает приготовление кофе. В какой-то момент, пока закипает чайник, а в тостере жарится хлеб, они оказываются в объятиях. Кладя руки на талию старшего под рубашкой, Чимин целует его, и Юнги, взяв его лицо в ладони, отвечает тем же. Они целуются до щелчка тостера, выплевывающего хлеб. Чимин кладет по куску на тарелку, и только тогда Юнги замечает, что их две. — Я обычно не завтракаю. Это все тебе. — Вот как. Ну что же. Пускай. Тебе необязательно себя заставлять. — Я возьму немного, — он наливает горячей воды в фильтр и выуживает из шкафа две кружки. Чимин думал, что весь кофе — для Юнги. Забавно. Они расставляют все на столе и усаживаются друг напротив друга. Меню не такое обширное, но красивые кружки и тарелки заставляют выглядеть завтрак красиво. У них очень красивая кухня. Чимин следит за пальцами Юнги на кружке, за движением его челюстей, когда он жует. — Ты сегодня в зал с Чонгуком? Чимин кивает: — Мы договорились встретиться у нас в два. — После работы собирался заглянуть Сок-а, попозже присоединится Джун. Возможно, останется на ночь. Он не выносит хёна и не может упустить такой шанс, пока он уехал. Чимин смеется, и Юнги недоуменно наклоняет голову. — Ты так просто об этом говоришь. — Уже второй раз повторяю эту шутку. До этого озвучивал самому Джуни. — Ничего, если мы с Куки тоже заявимся? — После того, как выбьете друг из друга дурь? Конечно. — Мы не выбиваем друг из друга дурь! Мы обычные спарринг-партнеры. Иногда мы деремся, но это не важно. Никто никого не избивает. — Избивает. Он постоянно занимается избиением младенца, когда играет с тобой в приставку. — Ты пытаешься отыграться за хёна в его отсутствие? Получается ужасно. Это даже на игру слов не похоже. — Опять хамишь, потому что тебе уделили мало внимания? После того, как я утрудил себя тем, чтобы тебя накормить? — Когда это ты меня накормил? Я сам себя накормил. Ты нерадивый хозяин. Так они и продолжают обмениваться колкостями. Доев свой тост, Юнги не притрагивается к яйцу, и Чимин уплетает его порцию вслед за собственной. Прибрав на кухне и вымыв посуду они разваливаются на диване; Чимин включает рандомный сериал, Юнги принимается за чтение книги — он принес ее из комнаты, когда зашел сменить пижаму на домашнюю одежду. Они валяются до полудня, пока Чимин не начинает вновь требовать себе еды, а Юнги — жаловаться на него, после чего оба идут на кухню, готовят, садятся друг напротив друга и обедают. Это приятно. Это очень, очень классно. После еды Чимин вспоминает про телефон, снимая его с зарядки на тумбочке, и возвращается к Юнги, продолжившему чтение на диване. Утренние фотографии, так и не просмотренные Чимином, оказываются из группового чата — видимо, с обеда в гостиничном ресторане, где остановились Тэхён и Сокджин, у которого на тарелке виднеется огромная порция всего, что нашлось на шведском столе. В личном чате Тэ отправляет Чимину фотки неба и деревьев, отраженные в воде — видимо, в парке? В групповом чате — снова Сокджин, теперь уже позирующий у той же воды, а через некоторое время — запечатленный совместный обед. Также висит непрочитанный от Хосока.☀️MY HOPE☀️
11:31 …… 😶13:18 хён
13:20 я молчу13:21 хён ☹️
13:24 я молчу!!!***
После ужина Чимин уже третий раз за день моет посуду вместе с Юнги, пока Хосок, Намджун и Чонгук болтают и смеются в гостиной. С таким количеством людей в квартире уже немного непривычно, но их все еще меньше, чем обычно. Нет ощущения чего-то недостающего, но при этом чувство… иное. — Тебе нормально, что Тэхён уехал? — спрашивает Юнги. — Да, все в порядке, — Чимин передает ему тарелку, чтобы тот смог вытереть полотенцем. — Честно, так даже лучше. Звучит хреново, но… реально лучше, чем было раньше. Я серьезно. — Ты не соскучился? — …нет? Он кидает мне миллион фоток в день. Ты сам в чате видишь. Некоторые присылает в личку. Звонил нам с хёном вчера во время ужина и мы проболтали по видеосвязи больше часа, вроде бы. Такое ощущение, что вчера нам говорилось намного легче, чем… ну, короче, давно мы так уже не говорили. Юнги хмурится, не выпуская тарелку. — Я что-то не то сказал? — спрашивает Чимин. — Все так. А зачем ты тогда пришел прошлой ночью? Чимин сдвигает брови. — Потому что ты был один…? Он передает новую тарелку. Юнги ставит свою и принимает новую. — И что? — Ну… мне стало от этого грустно. Я решил, что ты не должен быть один. Стряхнув воду с рук, он поворачивается к Юнги целиком — тот глядит на него в упор, не вытирая тарелку. С нее капает вода, собираясь у их ног в маленькую лужицу. — Ты подумал, что я пришел, потому что мне одиноко? Хён… я живу с Хосоки-хёном, и мне не бывает одиноко. У нас есть пёс, с которым я могу играть, целовать его и тискать. Я пришел не избавиться от одиночества, я пришел увидеть тебя. — Ох. Ты не был обязан. — Я знаю, что не обязан. Чимин возвращается к мытью, а Юнги — к сушке тарелок полотенцем. Они завершают работу в тишине, прислушиваясь к истории Хосока из соседней комнаты, который рассказывает про покупателя, пытавшегося увильнуть от оплаты. Чимин ее помнит. — Время завтрака? Юнги бросает взгляд на часы. — Для супчиков? Ага. — Хочешь, я сам займусь? — Ты не обязан. Я могу… — Я хочу, — говорит Чимин. — Потому и предлагаю. Юнги смотрит на него так, будто хочет что-то сказать, но Чимин решает не дожидаться реакции: — Иди отдыхать. Я их покормлю, — он вытаскивает из холодильника их еду, нарезанные Сокджином кусочки в контейнере с запиской «НЕ ДЛЯ ЛЮДЕЙ», написанной его жизнерадостным почерком. — Я серьезно, иди. Ты меня сегодня три раза покормил, и я съел их еду. Это меньшее, что я могу сделать. Юнги целует уголок его рта. — Спасибо, Чимин-а.***
После полудня в воскресенье они лежат на юнгиевой кровати и медленно целуются. Тело Чимина гудит, под кожей щекочут искры. Он отнимается от чужих губ, прижимается щекой к щеке и шепчет в ухо: — Хочу кое-что спросить. Рука Юнги оказывается на чиминовой спине под свитером, прямо на поясе джинс. — Да? — Ты… эм. Тебе больше нравится, когда тебя трахают? — …нет, — Юнги ладонью возвращает чиминову голову на подушку так, чтобы глаза оказались напротив. — Что такое? — Просто интересно. Я хотел узнать… не знаю. Юнги проводит большим пальцем по его брови и ласково отбрасывает с виска волосы. — Не знаю, что я сказал или сделал, что заставило тебя думать, будто мне не нравится наше времяпровождение вместе, но мне очень, очень нравится тебя трахать. Чимин вместо глаз смотрит на его губы. — Я не о том. Мне просто интересно, что тебе нравится больше. — Ну, когда как. Иногда я настроен на одно, иногда — на другое. Ты, наверно, тоже не хотел бы каждый раз мне отсасывать? Если бы Юнги всегда этого хотел, то Чимину тоже хотелось того же. Юнги не понимает. — Ты делал это, потому что я тебя попросил, или потому что ты действительно этого хотел? Мгновение Юнги просто молча прочесывает пальцами его волосы, невесомо касаясь кожи головы. — Я не помню, чтобы ты меня просил. Ты был в настроении для этого, как и я, поэтому мы этим и занялись, — он мягко оттягивает его мочку уха. — И разве мысль была не в том, что я именно этого и хотел? — Потому что я попросил. Потому что это… то, что мне нравится. — Чимин-а. Я хочу заниматься тем, что тебе нравится, — даже следя за его ртом, Чимин может видеть, как его брови сходятся вместе, и как Юнги пытается заглянуть ему в глаза. — Ты не… ты не хочешь этого? Чимин вдруг прячет лицо между подушкой и его подбородком, носом утыкаясь в ворот. — Я не знаю, как… — начинает он. — Это прозвучит странно. — Можешь мне сказать? — просит Юнги, почесывая у него за ухом так, как Чимин делает с собаками. — Я хочу заслужить это. Звучит так… но я. Просто хочу делать то, что тебе нравится. Хочу заниматься тем, что тебе хочется. — Ты думаешь, я не хочу тебя выебать? Чимин закрывает глаза. Вдыхает носом и выдыхает. — Ты об этом не заговариваешь первым. Это было всего один раз, и больше ты не предлагал. Поэтому я задумался. Юнги наклоняет его голову к себе и оставляет на лбу целомудренный поцелуй, а потом возвращает на место. — Я довольно часто думаю об этом, чтоб ты понимал. Знаю, что не у всех так, но я не всегда могу заняться этим спонтанно или внезапно захотеть. Так что когда я этого хочу, то готовлюсь и даю понять, чего я желаю, но в остальное время не проявляю явного желания, — он целует его волосы. — Я не задумывался, как ты об этом думаешь. Я не говорю об этом не потому, что не хочу. Мне казалось, что ты сам дашь мне знать, когда будешь готов. Но ты, видимо, не планировал, потому что не думал, что я хочу этого. — Я, обычно, всегда за. Только если мы не торопимся куда-то. Но большую часть времени… если ты хочешь, то я тоже хочу. — То есть ты этого ждал? Мысль о признании этого вслух вызывает отчаяние и жажду. Как будто Юнги сразу поймет, что он почти каждый раз подготавливался к этому перед встречей, и осудит его. Чимин пытается обдумать ответ, но прежде чем он успевает что-то сказать, Юнги говорит сам: — Я ждал. Мне стоило сказать раньше. Я много об этом думаю. — О чем именно? — шепотом. — Как я растягиваю тебя. Ты сдерживался тогда, но я хотел бы увидеть, что произойдет, когда ты себя отпустишь, — он останавливается, чтобы набрать в грудь побольше воздуха, и случайно прерывисто выдыхает — Чимин чувствует это прижатыми к его груди ладонями. — Я представлял, как касаюсь тебя, а ты уже готовый и мокрый. Как ты растягиваешь себя перед тем, используешь пробку, и даже, возможно, даешь мне понять, перед тем как мы встретимся и наконец-то начнем, чтобы я думал, не переставая. Возможно, это оказывается сюрпризом, и ты ждешь момента, когда я прикоснусь к тебе и обнаружу ее там, чтобы мне осталось просто вынуть ее и войти. Говоря, он кончиками пальцев гуляет по его голове, посылая маленькие искры удовольствия по его позвоночнику, удваивающиеся от жара его слов. Он сжимает кулак под юнгиевой рубашкой. — Как я нагибаю тебя над раковиной и трахаю напротив зеркала, чтобы ты мог видеть, как потрясающе ты выглядишь, когда принимаешь. Или ты связываешь мне руки и просто трахаешь себя на мне, пока я очень сильно хочу к тебе прикоснуться, но все, что я могу сделать — это смотреть на тебя и чувствовать, что ты со мной делаешь. Или я держу тебя, пока ты пытаешься дернуться и заставить меня двигаться быстрее, но ты прижат, и все, что ты можешь… — Это, — очень тихо прерывает его Чимин, но Юнги, услышав, замолкает. — Выеби меня так. Он поднимает Чимина за подбородок. Чимин ощущает прикосновение губ к щеке, их носы мягко сталкиваются, а лбы прижимаются друг к другу. — Все, что захочешь, Чимин-а. — Не потому, что я этого хочу. Потому что ты этого хочешь. Это должно быть по твоему желанию. — Я хочу всего, — его голос стал ниже. — Я хочу сделать с тобой все на свете, и я хочу, чтобы ты сделал со мной все на свете, так что ты должен мне сам говорить, чего ты хочешь, хорошо? Он не отнимает руки с его лица и ждет, пока Чимин откроет глаза. — Я не собираюсь удерживать тебя, если ты сам этого не захочешь. Говори о своих желаниях, Чимин-а. Говори, и мы это сделаем, потому что я тоже этого хочу. — Пригвозди меня к постели и используй меня. Прямо сейчас. Вот… чего я хочу. — Ты не хочешь кончать, пока не заслужишь. Чимин кивает. — Лицом вниз? Снова кивок. — Хочешь, чтобы я был одет? — Блять. Да. Пожалуйста. — Ладно. Сейчас принесу полотенце. Разденься для меня, ладно? Чимин провожает его взглядом, не вставая с постели, и затем снимает свитер, джинсы, носки и брифы, осторожно складывает и кладет на стул, весь подрагивая от возбуждения. Они просто целовались и разговаривали, а он уже в таком состоянии. Если бы он не заговорил, они, скорее всего, опять обошлись бы только руками и ртом. Несложно просить Юнги быть пожестче, когда тот трахает чиминов рот, потому что… Чимин все время ему отсасывает. Он знает, что Юнги хочет трахать его лицо, потому что он всегда чувствует, если Юнги сдерживается. Но тут… он не может отделаться от чувства, что Юнги делает это ради Чимина. Возможно, он хочет, у него тоже есть такое желание, но в первую очередь это желание Чимина, и, кажется, что у Юнги оно может не быть таким же сильным. Затем Юнги возвращается, и его рука оказывается на талии младшего, а губы — на линии челюсти. — Потрясающий. Ты выглядишь просто прекрасно. Он уже снял свою рубашку, оставшись только в футболке и джинсах. Носом потеревшись о его скулу, он вынуждает повернуть лицо к себе и однократно целует. Пальцы на коже нежны, в другой руке он держит полотенце. В обычных условиях Чимин прикоснулся бы к его лицу, шее или плечам, но сейчас они занимаются немного другим и это ощущается иначе. Юнги вытаскивает необходимое из ящика, расстилает полотенце и кладет рядом с Чимином бутыль смазки и презервативы. Говорит ему лечь, и Чимин ложится на живот, положив щеку на предплечье перед собой. Ждет. Он чувствует, как Юнги взбирается сверху, жесткую джинсу о голую кожу бедра и задницы. Руки Юнги на спине Чимина, плечах, и он давит своим весом. — Вот так? — Да, — выдыхает Чимин. — Не шевелись. Он не шевелится. Он ждет. Юнги опирается на пятки и проводит руками по его телу, устраивает поудобнее зад Чимина, и это все очень отличается от прошлого раза. Кажется, будто он делает это для самого себя. Оценивает, ценит. Чимин слегка дергает бедрами, поддаваясь под руки Юнги. — Не двигайся, — говорит тот с легким шлепком по бедру. Чимин шумно выпускает воздух через нос. Он слышит влажный звук растираемой на пальцах смазки, а затем — прикосновение двух пальцев ко входу. Внутрь проскальзывает один, второй обводит колечко мышц, и все это ощущается так, будто он старается прочувствовать каждое движение, проверяет, каково погрузить пальцы в чей-то зад. В его действиях нет прежней предопределенности. Все, о чем Чимин может думать — это насадиться на них, дать Юнги указание и повелеть, как именно нужно это делать. И в то же время — он просто хочет быть послушным. Это проверка. Это точно проверка, потому что стоит Чимину показать, что он сможет держаться тихо, то Юнги начнет растягивать его как следует, хотя и небрежно. Внутри оказываются два пальца, бережно, в явной попытке не навредить и при этом не принести слишком много удовольствия. А потом он начинает говорить. — Ты будто был создан, чтобы тебя трахали. Не верится, что ты действительно выглядишь вот так, — вторая рука оказывается на ягодице и крепко сжимается, вонзая в плоть ногти. — У тебя нереальное тело. Он вставляет еще один палец, и в этот раз все ощущается в точности как надо. В то же время второй рукой он прижимает его за поясницу к кровати, заставляя отклячить зад сильнее. Чимин хнычет. — Ты был создан, чтобы тебя ебали. Я о тебе позабочусь. Я наполню тебя как следует. Он говорит. Говорит. Твердым, глубоким голосом с легким колебанием в тоне, будто он сам проникается своими словами. Он так и будет говорить всю дорогу? По коже пробегает дрожь от мысли и ощущения осторожных юнгиевых пальцев внутри. — Тебе много не надо, да? Ты все сможешь принять, — у входа невесомо ощущается еще один палец и за миг до того, как он уже, казалось, должен оказаться внутри, Юнги вытаскивает все разом. — Достаточно. Вжикает ширинка, раздается хруст упаковки презервативов и хлюпанье лубриканта, за которым следует плотное ощущение от прижавшегося к заду члена. Он входит медленно. Чимин действительно может выдержать без долгой подготовки, как в прошлый раз, такой, как нравится самому Юнги, когда он оказывается в принимающей позиции. Чимин сосредотачивается на своем дыхании. На пояснице он чувствует ладонь. Затем к бедрам прижимаются джинсы, и Юнги целиком оказывается внутри. — Вот и все. Ты молодец, Чимин-а. Веди себя хорошо. Для меня. Перехватив его за талию, он начинает втрахиваться, налегая всем весом так, что Чимин не может пошевелиться и ничего сделать с собой, лишь дышать урывками и издавать мягкие тихие звуки, которые выбивает из него Юнги. Тот трахает его и продолжает говорить, и в голове застревает прежняя мысль, что все это происходит только потому, что Чимин захотел, Юнги делает одолжение — но такие думы сложно удерживать, когда Юнги трахает его вот так, вновь и вновь повторяя, как он хорош, пока Чимин, наконец, не уверяется в том, что услышанное — чистая правда. — Чимин-а, — говорит Юнги. — Чимин-а, я не велел тебе молчать. Чимин испускает стон, который даже не собирался сдерживать, запуская пальцы в собственные волосы и пряча лицо в сгибе локтя. Юнги прижимает его за шею к постели. Ему совсем не пошевелиться под ним, но он уже чувствует себя на грани — движений Юнги внутри и трения члена о полотенце почти достаточно. — Так хорошо принимаешь, — Юнги оглаживает его вдоль позвоночника, и Чимин дрожит. — Пиздец, какой ты прекрасный. Хочу увидеть тебя. Он выходит целиком и грубо разворачивает Чимина за плечо, поднимая его бедра и пристраиваясь между. Тот чувствует, как слюну на щеке обдает холодным воздухом; он не хочет открывать глаза, на лице чувствуя юнгиеву руку, а вторую на теле, помогающую пристроиться. Рот Юнги на его рту, он что-то бормочет в поцелуй, но в голове у Чимина такой туман, что он ничего не распознает. На запястье смыкаются пальцы ведущие его руку между тел. — Держи. Убедись, что не спустишь. Он вынуждает Чимина обхватить основание члена в плотное неподвижное кольцо и вновь толкается внутрь. В такой позе Чимин может двигаться, но он предпочитает следовать за движениями Юнги. Он может помочь себе кончить прямо сейчас, но Юнги велел этого не делать. Он задыхается, хнычет и оттягивает собственные волосы, а затем рука Юнги прижимает его запястье к кровати, не давая пошевелиться. — Пожалуйста, — плачет Чимин. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… Юнги кончает. Сильно и резко, неверными толчками вколачиваясь в тело Чимина и затем замедляясь, останавливаясь совсем. Он отпускает чиминову руку, проводит пальцами сквозь его волосы и гладит кожу. Берет в руки его лицо и медленно целует несколько раз. Чимин отвечает ему, сжимая на полотенце пальцы вместо того, чтобы вынудить Юнги к себе прикоснуться. — Это было идеально, малыш, — говорит в губы Юнги, большим пальцем гладя по скуле. — Ты был идеален. Ты отлично справился, — он позволяет Чимину разжать кольцо. — Я все сделаю, Чимин-а. И он касается его осторожно и ласково, все еще будучи внутри, пальцами другой руки танцуя по щекам, губам и шее. Он шепчет бессмысленные похвалы и двигает рукой так медленно, что, когда Чимин кончает, оргазм плавит его тело целиком. Юнги выцеловывает дорожку от ключиц до уха, а потом отпускает и выходит, оставляя один палец внутри так, чтобы Чимин не чувствовал пустоту. Чимин чувствует на груди юнгиевы губы и язык, пока старший осторожно слизывает его семя. Он вылизывает все до живота, завершая тем, что берет член в свой рот, посасывая и целуя головку, целуя косточку бедра и место прямо над пупком. Он носом зарывается в его живот и возвращается к губам. — Ты был так хорош, — мягко говорит он, целуя его лицо. — Я скоро вернусь, ладно? Чимин согласно мычит, и этот звук превращается в тихий всхлип, когда Юнги вытаскивает последний палец. Юнги поднимает Чимина достаточно, чтобы вынуть из-под него полотенце, которым вытирает насухо его зад и живот, а потом приподнимает его опять, чтобы застелить покрывало и укрыть его одеялом. Приподнимает голову, чтобы положить под нее подушку. Вернувшись, он оказывается все еще без джинс, только в футболке и трусах. Чимин сворачивается вокруг него, головой прижимаясь к груди и спутываясь ногами, а рукой отсчитывая пульс в груди. Юнги рисует невидимые узоры кончиками пальцев сквозь его волосы, спину и тыльную сторону ладони, а потом на запястье и предплечье. — Я бы спросил, этого ли ты хотел, но я знаю, что это не то, как ты… — Я этого хотел, — отвечает Юнги, пальцем почесывая его висок. — Ладно. Хорошо. Впервые они не разговаривают после. Юнги обнимает его, пока Чимину не начинает казаться, что он злоупотребил его гостеприимством. Он встает и одевается. Юнги тоже поднимается и провожает его до дверей, прижимая попутно к стене и целуя на прощание. Чимин благодарит его и уходит. Благодарит, будто ему сделали одолжение, потому что это действительно ощущается именно так. Чимин привык к тому, что парни ведут себя настойчиво, или, хотя бы, очень явно показывают, чего они хотят. Чем дольше они занимаются этим вместе, тем больше Чимин понимает, что Юнги никогда, ни за что на свете не станет принуждать его к чему-то. К этому не было никаких предлогов, даже сейчас, когда они занимаются этим уже довольно долго, и Юнги мог бы предложить, мог бы ощутить себя вправе, и Чимин не стал бы его за то винить. Не то чтобы Чимин хочет, чтобы он вел себя так, но он просто не может прекратить замечать подобные детали в его поведении. Чимин когда-то тоже был настойчивее. Бывало, он сам инициировал что-то, потому что понимал, что иначе ничего не получит. Юнги всегда заботится о нем так пристально, что Чимин совсем позабыл, каково просить, если он хочет чего-то большего. Но не в этом ведь дело. Мысль, снедающая его уже давно, вертится не вокруг того, чем они занимаются, или как, они этим занимаются, или чем они хотят заниматься. Она о том, что Чимин не тот, кого хочет Юнги. Он просто рядом, и до тех пор, пока он рядом, Юнги хочет его. Чимин знает этот сценарий наизусть, он работает в обе стороны и стар как мир. Глупо концентрироваться на таком сейчас, и… Чимин и не обязан. Сейчас он просто чувствует себя хорошо. — Если хочешь жестче, — говорит Юнги: — можем попробовать. Только я хотел бы сначала очень четко обговорить границы, но мы можем попробовать. — Мне не нужно жестче. В смысле, я не против, если тебе захочется. Ты можешь меня отшлепать или ударить — ну знаешь, как оно бывает — и мне зайдет. Но я не жажду этого сам. Порой ему просто хочется освободиться от ответственности за свои решения, ощутить, что он достаточно хорош — не потому, что прикладывает к этому усилия или навыки, а просто сам по себе. Возможно, желание чувствовать себя ценным и нужным, когда тебя ебут — это пиздец. Чимину так спокойно от этой мысли, что ему попросту плевать. — Ты просто хочешь принимать, — понимает его мысль Юнги. Чимин кивает, щекой задев ткань его футболки. — Это то, о чем я… когда я один, я думаю об этом. Представляю, как помогаю кому-то разрядиться. Юнги мягко почесывает его шею. — Но я при этом хочу позаботиться о тебе. Надеюсь, это не… — Это мило. Это очень хорошо, — он никогда еще не встречал человека, который был бы так мил на этот счет или ласков с ним после, но это ощущается прекрасно. — Может, ты еще что-то хочешь? Из того, что мы еще не пробовали. — Этого уже весьма достаточно. Я удовлетворен, — он приобнимает его и прижимается. — Я рад, — Юнги сжимает его плечо в ответ. — Но я спросил, чего ты еще хочешь, а не удовлетворен ли ты. Он задумывается. Задумывается, как ему повезло, что Юнги так хорошо его понимает — будто инстинктивно, несмотря на то что они о таком еще ни разу не говорили. После первых встреч он понял, что Чимину нравится сначала фокусироваться на партнере, а потом получать нежности. Он хвалит его, как тому требуется, шутит, когда тому нужно. Он бывает прямолинеен — и это его стезя, но Чимину ничего не мешает. Он знает, как правильно говорить с Чимином и сейчас, хотя тот его даже не просил. — Я хочу отлизать тебе, но ты это и так знаешь, — в ответ Чимин слышит короткий выдох, похожий на смех, после чего Юнги целует его в макушку. — Э-э… еще с ограничениями, как ты выразился чуть раньше. В обе стороны. А еще с игрушками, если захочешь. — Хочешь меня выебать? Или что-то другое? — Блять, еще как. Это было очень, очень горячо. Я трахну тебя так, как ты пожелаешь, — бормочет он, так и не отнимаясь от его плеча. — Сегодняшнее… я просто хочу такого время от времени. Юнги лохматит ему волосы и опускает руку ниже, прикасаясь к виску, шее и спине. — Мне нравится касаться тебя. Отсасывать. Оставлять на бедрах метки, — Чимин зарывается носом в изгиб его шеи и большим пальцем нажимает на его сосок через футболку. Плечи Юнги дергаются от очередного смешка: — Чуть не забыл твою любовь к соскам. — Мою любовь к соскам? — Чимин поднимает голову, чтобы заглянуть в глаза. — Это у тебя любовь к соскам. — Когда это я обращал особое внимание на твои соски? — Не мои. Твои. Твоя любовь к твоим соскам. Любовь к тому, как я уделяю особое внимание твоим соскам. Ты, как бы, реально это обожаешь. Юнги пялится на него, начиная розоветь. — Я не… я никогда особо не любил соски. Я просто знаю, как сильно тебе нравится, когда я прикасаюсь к ним. Именно твоя реакция. Это горячо. Юнги размыкает губы, но ничего не говорит. Чимин целует его под челюстью и кладет подбородок тому на грудь. Он удивлен тому, что Юнги застигнут врасплох, но ему это даже нравится. — Что же еще я люблю? — спустя мгновение спрашивает Юнги, вновь начиная поглаживать его голову. Чимин улыбается. Захватывает губу между зубов, думает. — Тебе нравится всякая грязь. Сперма, смазка, что угодно. Тебе нравится, что я достаточно силен, чтобы надавить, но не пользуюсь этим. Нравится зрительный контакт. А еще ты любишь мой рот. — Я люблю целоваться, — зачем-то говорит Юнги. Чимин льнет к нему, немного прижимаясь грудью, и целует. Юнги улыбается в поцелуй, касается лица, спины, шеи. Чимин задирает его футболку, касается сосков, а потом оставляет короткие чмоки по всему его лицу, пока тот смеется. Юнги действительно хочет этого. Хочет его. Только Чимина, а не потому что он оказался рядом.***
Нет никакой нужды в совместном выгуле Ёнтана в понедельник. Обычно, у Хосока в этот день выходной, поэтому собаку скидывают на него. Но Чимин знает, что сегодня они с Чонгуком провели послеполуденные часы за тренировками, знает, что обычно после этого они любят потусить вместе и сходить куда-то поужинать, и знает, что сам Хосок никогда не поставит это выше необходимости выгулять пса. Поэтому Чимин говорит ему не возвращаться. Говорит — у них с Юнги все схвачено, Юнги все равно нужно понять, как правильно гулять с Тани, потому что он пойдет с ним завтра один, когда Чимин будет в зале, а Хосок — закрываться в кафе. Поэтому Чимин прямо с работы отправляется домой, играет пару минут с собакой, пока не приходит Юнги, сам открывший дверь. Они целуются целых десять минут, пока Ёнтан не начинает шуметь — приходится идти на улицу. Потом они идут к Юнги, и Чимин думает, что сможет занять Ёнтана, пока Юнги сварганит что-то на ужин из остатков, но Ёнтан выблевывает содержимое своего небольшого желудка на покрывало кровати Юнги, и планы кардильно меняются. Нет никакой нужды в том, чтобы Чимин пошел в прачечную вместе с Юнги, но он идет.💜ТэТэ💜
19:12 твой сын наблевал на кровать Юнги-хёна 😬
19:14 я бы яростно защищал честь своего невинного дитя и говорил бы, что он никогда бы так не поступил, но он уже ссал на его шапку — Когда Ёнтани успел нассать на твою шапку? — Когда мы сидели с Хосоком и Тэхёном. Вы, наверно, опять были в зале и избивали друг друга. Он потягивается возле Чимина, крепко стоя на полу и поставив колени так, что его ноги становятся визуально длиннее и грациознее, хотя это и не так. Постукивает пальцами по стакану кофе со льдом, который заказал, несмотря на поздний уже час, несмотря на зиму за окном. Чимин пялится на его длинные пальцы. — Ничего страшного, в общем-то. Это же просто питомцы. — Ты никогда не задумывался, почему животное может тебя не любить? Не пробовал, например, сесть и пораскинуть мозгами, что именно ты мог сделать не так? Говоря это, Чимин смотрит на стиральную машину, залипая на барабан с вещами и пеной внутри. После некоторой паузы он понимает, что Юнги никогда об этом не задумывался, а теперь, скорее всего, придумывает, как подколоть его в ответ. Однако Юнги не говорит ничего противного. — Может быть миллион причин, почему животное тебя невзлюбит. Это не значит, что ты сделал что-то, чтобы это заслужить. — Я не просил разбор своих комплексов, хён. Я говорю о животных. Их доверие легко завоевать, если делать правильные вещи. Я весьма хорош в том, чтобы нравиться питомцам. Так что когда они вдруг начинают от меня шарахаться, я задумываюсь — может, им не понравился мой запах? Может, я прикоснулся к нему там, где ему не понравилось? Иногда это легко определить, а иногда они просто затаивают смертельную обиду и угадать сложно. — Не хочу прозвучать как древний горный тролль, который никогда не контактировал с человеческим ребенком, но разве с твоими детьми не та же история? — Что ж. Ни один ребенок еще не выказывал, что мой запах решает проблему со взаимной коммуникацией. По крайней мере, пока. Но в остальном, думаю, это схоже. Дети очень прямолинейны, понимаешь? Так что довольно легко определить, чего они от тебя хотят, и как им это дать — если это в твоих силах, конечно — или как, в крайнем случае, позволить им быть увиденными и услышанными. Думаю, все в итоге сводится к вниманию. — Ты любишь внимание не меньше, чем они, — говорит Юнги, и Чимин слышит в его голосе улыбку. — Грубо. Не намекай, что мне пять лет. — Я никогда бы такого не сказал, ни в коем случае, — говорит он, хотя такое уже было пару раз. — Скорее, это я бы сказал, что тебе пять. Ты выглядишь, как пятилетка, когда спишь. — Грубо. Чимин крутит в руках бутылированный чай. — Да, я люблю внимание. Но при этом также очень люблю его уделять. Мне нравится видеть, что другому человеку приятно делиться чем-то со мной, и я могу быть частью этого. Будь это малышка, рассказывающая мне, как она свезла локоть, или Намджун-хён, загоняющий про свои тезисы — неважно. Это мило. Я такое люблю. — Так значит, ему тоже пять, раз ты так говоришь. Нам всем по пять лет. — Круто быть пятилеткой. Не в смысле отсутствия обязанностей взрослого. Разве… не круто быть в таком состоянии духа? Быть всегда честным по поводу того, что думаешь, чувствуешь и хочешь. Можешь говорить все, что вздумается и чувствовать то же самое. С годами мы учимся так не делать. Ну или. Я сам себя научил так не делать. — Нет, ты прав. Все этому учатся. — Не знаю. Некоторые люди остаются самими собой. Чонгук до сих пор настоящий. Мы с ним знакомы с тех пор, как ему было… четырнадцать лет? И он все еще ребенок, но в лучшем смысле этого слова. — Да, я понимаю. Намджун такой же честный. Он думает намного глубже и больше, чем дети, но в душе остается таким же искренним. — Ты тоже. Плечи Юнги вздрагивают от смеха: — Все относительно. — Нет, я серьезно. Мне нравится, что ты всегда говоришь то, что думаешь. — Чимин-а. Это ты говорил, что мы должны быть честными, — Чимин замечает, как Юнги обхватывает стакан плотнее. — Я не к тому, что иначе врал бы тебе. Но не думай, что ты не отличаешься такой же дикой искренностью. Чимин мягко смеется. — Я не думаю, я это говорю. Я не такой. Не всегда. Я… восхищаюсь такими людьми, как вы. Тэхён может быть собой в любое время дня и ночи. Чонгук такой же. Ты… ты очень настоящий и искренний. Но я всегда должен задумываться, что для меня правда, и что я действительно хочу сказать, — он облокачивается на спинку лавки, приосаниваясь и касаясь лопатками стены. — Думаю, у меня инстинкт говорить приятные вещи. То, что другие хотят услышать. И последнее время я все чаще задумываюсь, как часто это расходится с моими мыслями, но при этом я не знаю, что хочу сказать… что хотел бы сказать. Как облечь это в слова. Это не бессмыслица ведь? — Не бессмыслица. — Я просто. Часто переживаю. В этом все дело. Не постоянно. Не по каждому поводу. Но я… я тревожусь. Так что это затрудняет попытки быть прямолинейным. Понимаешь? Юнги кивает. Грохот стиральных машин становится громче — Чимин чувствует укол тревоги, но давит его. — Всегда есть множество деталей. Но насчет крупных вещей… «больших страхов», как мы с Тэ их называем, когда говорим о том, чего боимся сильнее всего, что боимся озвучить. Чтобы не сглазить. Например, «Большой страх: меня никто никогда не полюбит и я вечно буду одинок». А потом: «Нет, Чим, это же просто смешно, кто может тебя не полюбить? Ты создан для любви!» Юнги смеется. — Не совсем так, конечно, — добавляет Чимин. — Но суть ты уловил. — То есть, например… большой страх: хён не вернется из Фукуоки, и мне придется нянчить малышей ближайшие лет десять. — Не так, — Чимин поддевает его локтем. — Но да, похожим образом. Когда кто-то слышит высказанное, ноша разделяется на двоих, понимаешь? — он откручивает крышку чая, а потом закручивает обратно. — Я не жду, что ты расскажешь мне свои, если что — просто я сейчас подумал, что, наверно, мои слова могли на это намекать. Я просто озвучиваю мысли. — Нет, я тебя понял, — Юнги делает глоток кофе вместо того, чтобы продолжить, когда Чимин этого ждет. — Ты когда-нибудь посещал психотерапевта? Чимин качает головой. — Я бываю у психотерапевтов, — продолжает Юнги. — Первый раз был… почти лет десять назад? Сейчас я хожу раз в месяц, но не регулярно. Это очень помогает понять себя через паттерны поведения, понять, как реагировать на них и какие действия предпринимать. Заботиться о себе, понимаешь? Я взял перерыв от этого пару лет назад, потому что ходил так долго, что уже начал угадывать, что мне скажут на следующем сеансе, и что я ничего из этого не вынесу, но в прошлом году — думаю, даже уже в позапрошлом, я начал посещать его снова. Нашел терапевта, который не вел себя как зеркало. Что мне и помогло. Чимин следит за поворотами барабана и слушает, наблюдая, как он останавливается и начинает вращаться в обратную сторону. Он все еще держит в руках бутылированный чай. — Так что, — продолжает Юнги. — Большой страх: я неизлечимо безумен. Я построил вокруг загнивающего здания строительные леса, и когда оно рухнет, то окажется, что внутри больше ничего не осталось. Чимину хочется сказать, что это глупости, но это прозвучит неуважительно, а не утешительно. И… он понимает это чувство. Он может понять веру в это чувство. — Большой страх, — начинает он: — я провел слишком много времени, показывая разные версии себя разным людям, и теперь не смогу найти самого себя. Все, что осталось — это ложные маски. Он не поворачивает головы, но краем глаза замечает, как кивает Юнги. А затем слышит: — Большой страх: я больше никогда не смогу стать счастливым. — Большой страх: единственное счастье, что мне доведется испытать, будет принадлежать другим людям. Юнги немного раздвигает ноги, касаясь коленом колена Чимина. Тот придвигает свое так, чтобы их ноги соприкоснулись от лодыжек до коленей. Стиральная машина продолжает негромко реветь, и они молчат, пока она не заканчивает свою работу.***
Ровно в 18:19 вечером вторника Чимин получает от Юнги фотографию Ёнтана. Возможно, чтобы напомнить, что он не забыл про свой долг выгулять пса, а может потому, что он был вместе с Чимином, когда тот отсылал обыденную фотку Ёнтана Тэхёну — а может, как бы в продолжение тех фото без подписей, которые они беспрерывно отправляют друг другу с Нового Года. Чимин может только догадываться, но в пользу последней версии говорит отсутствие подписи. Спустя сорок пять минут приходит фотка свиного стейка на кухонной тумбе. Чимин и Чонгук прямо из зала направляются в двести пятую, и Хосок присоединяется к ним, закрыв кафе. Чимин снова кормит сахарных летяг со словами, что Юнги и так сегодня вечером достаточно постарался. В среду Чимин и Хосок готовят ужин вместе, и в триста третью приходит Юнги. Пока Хосок сюсюкается с Тани, он помогает Чимину на кухне — если можно так сказать, учитывая, что он готовит на порядок лучше и берет в свои руки приготовление соуса к пасте. Хосок, отнесшийся скептически к идее Чимина вернуться в двести пятую и покормить малышей, получает в ответ целую лекцию о сахарных летягах, их предпочтениях и том, как переживают они из-за отъезда своего хозяина — теперь только Чимин может обеспечить им необходимое количество любви. Хосок, в общем-то, в своих предположениях не ошибается. Как только супчики оказываются накормлены, Чимин отсасывает Юнги прямо в гостиной. В четверг настает очередь Хосока гулять с Тани, но Юнги отправляет Чимину фотографию малышей, когда он и Чонгук покидают зал. Чонгук отправляется в триста третью, Чимин идет в двести пятую, где обнаруживается Намджун, но его присутствие не мешает. Юнги говорит ему доесть остатки говядины и овощей, которыми они только что поужинали с Намджуном. У него в кармане сидит Гукмуль; Намджун в своих больших руках бережно держит Одени. Как только Чимин наедается до отвала, они возвращают малышей в клетку, но не торопятся расходиться — они выпивают и говорят, и Чимин остается далеко за полночь, когда давно уже должен оказаться дома, чтобы утром пойти на работу. Все это время Тэхёна и Сокджина нет. Есть полупустая квартира, где живут Чимин и Хосок, есть Ёнтан, есть их новые друзья, и есть отсутствие. И оно другое. Тэхён шлет кучу фотографий, даже когда заканчиваются выходные, и они должны, по идее, работать весь день; они созваниваются по видеосвязи, и у Чимина нет времени по нему заскучать, хотя он и далеко. И почему-то это — нормально. Более чем нормально. Чимин думал, что ему будет сложнее привыкнуть. Он думал, что будет ощущать отсутствие Тэхёна очень остро, будто отнятую часть души. Но на расстоянии их коммуникация понемногу становится даже лучше чем та, когда они находились в одной комнате. Кажется, будто Тэхён — это константа, а море и полуостров, разделившие их, никак не мешают. Он ощущается иначе. Безопасная ровная связь, а не привязь. Чимин даже не думал, что когда-то сможет так.***
В пятницу Чимин остается один. Хосок закрывается, у Юнги появляются планы — он встречается с друзьями после работы. Чимин выгуливает Тани, ест, идет в двести пятую. Он никуда сегодня не торопится. Низкое неприятное гудение под кожей, которое он с переменным успехом все же смог побороть, все равно пробивается сквозь тишину и мысли. Он нарезает сегодняшнее меню и отмеряет его для порций. Без йогурта — они ели его вчера. Он относит еду в сокджинову комнату, открывает клетку и кормит их, освобождая тем самым руки и урывая возможность отправить фотку летяг Юнги. Меньше чем через минуту от Юнги прилетает дисплей из вагона метро — он в двух остановках от дома. Значит, они закончили рано. Чимин следит за кушающими малышами. Они социальные животные. Их нужно держать в парах, им каждый божий день необходимо внимание, иначе они впадают в депрессию. Они не могут иначе жить. Чимин не знает больше никого, кто содержал бы дома сахарных летяг, но, когда он был маленьким, у его бабушки жила пара певчих птиц. Когда одна из них умерла, вторая погибла от тоски на следующей же неделе. Чимин может это понять. Ёнтану нужен корм, выгул и поиграть. Он хочет уделять внимание лично каждому в своей стае — если, конечно, он думает о них вот так. Конечно, если быть запертым в клетке, как летяги, без компаньона не выжить. Чимину нравится тискать Ёнтана, когда тот расслабляется настолько, что перестает играться, но не настолько, что тот засыпает. Необходимость для летяг быть убаюканными, сидя в одном кармашке вместе, ему близка. Это немного странно. Чимин чувствует себя странно. Странно, что это все подошло к концу. Завтра суббота, у них другое расписание, а потом в воскресенье возвращаются Сокджин и Тэхён. Учебный год закончится, чиминовы детки пойдут в начальную школу и через пару недель он получит новую группу. Чимину нравится знакомиться с новыми людьми. Ему нравится устанавливать отношения, находить подход, помогать друг другу или отталкивать. Но все это скоротечно. Чимин вновь задумывается, как легко его заменить. Он все еще сидит, скрестив ноги, на полу, когда открывается и захлопывается дверь; когда Юнги ставит свои ботинки, вешает шапку и пальто, а потом приходит в комнату Сокджина и садится рядом. Юнги молчит. Только лишь берет маленький кусочек яблока и предлагает его Гукмуль, который уже доел. У Чимина под кожей гудит. — Хён. — М-м? — Когда ты понял… как ты понял, что любишь Сокджин-хёна? Юнги смотрит на него, и Чимин опускает глаза. Он помнит первый раз, когда спросил его об этом. Я не говорил, что хочу это обсуждать. Он будто слышит эти слова вновь. Мысленно готовится к ним. — Думаю, это случилось неспешно, — Юнги не отпирается от вопроса. — Не было определенного мига. — Это понятно, но когда ты узнал? Типа. Действительно понял. — Хочешь длинную версию? Чимин кивает. Оден цепляется за полу его свитера и начинает вскарабкиваться, лапками цепляясь за вязку. — Когда у меня закончились отношения… — начинает старший, но Чимин перебивает его: — Четыре года назад? — Хочешь короткую версию, что ли? У него саркастичный тон, но Чимин не воспринимает это как шутку. — У тебя подготовлено сразу несколько версий? — У меня подготовлено сразу несколько версий всего на свете, Чимин-а. Вот, чем полезны годы терапии и ежедневного записывания всего бардака, который творится вокруг и в голове. — Вот как, — Чимин обдумывает вещи лишь раз, и затем полностью отбрасывает мысли, если не хочет, чтобы они застряли в голове. Ладно, порой не один раз. — Прости, ты уже начал говорить… когда закончились твои отношения. Играя одной рукой с Гукмуль, Юнги подносит вторую к лицу, вытирая уголок рта тыльной стороной ладони. — Примерно в то же время Намджун начал с кем-то встречаться, но никогда не приводил его или ее — не знаю — домой, потому что он почему-то решил, будто я расстроюсь, если увижу счастливую парочку. Ведь меня бросили ужасным образом. Так что большую часть времени дома были только я и хён. И несмотря на то, что мы уже много лет жили вместе, мы давненько не оставались наедине, понимаешь? Чимин кивает. Он живет с Хосоком еще дольше, но с тех пор, как в квартире их стало трое (или четверо) им редко удается побыть наедине. — И, видимо, тогда я начал представлять что-то типа… каково бы это было? Что, если он станет тем, кому я буду говорить доброе утро и желать спокойной ночи до конца своих дней? И мне… мне это вдруг понравилось. Это ощущалось правильным. Тогда я впервые об этом и задумался. — Он нравился тебе все это время? Юнги покачал головой. — Хён тоже начал с кем-то встречаться, и я об этом позабыл. Не знаю. Я был за него рад, и давал им возможность оставаться вдвоем, чтобы поебаться и прочее. Навязывался Джуну, чтобы не прерывать их любовные моменты вдвоем. Я не ревновал, ничего такого. Я серьезно об этом ненадолго забыл. Маленькие лапки Одени щекочут шею Чимина над воротом свитера, прощупывая лучший путь для подъема на его голову. — Ты никогда не упоминаешь гендер, когда говоришь об отношениях, — замечает Чимин. — О. Ну, это привычка, наверно. Для меня он не важен, я могу влюбиться в кого угодно. Обычно я говорю без конкретики, чтобы случайно не выдать свою ориентацию. Это тоже стало привычкой. — Я говорю без конкретики, когда общаюсь с коллегами или родителями, но это нечасто бывает. С другими людьми я не прячусь. Не когда я бываю самим собой. — Я заметил. Намджун и Сокджин-хён говорят конкретно. Думаю, для них это возможность доказать самим себе, что они этого не боятся. — Я понял. Возможно, у меня то же самое. Оден, сидевший на шее, прыгает на прутья клетки. Чимин следит за тем, как он взбирается наверх. — Прости. Так что там с отношениями Сокджин-хёна? — Ах, да. Ну, хён тогда встречался с девушкой. Он не всегда встречается с девушками, но именно она была девушкой. Это прекратилось через год с небольшим, и тогда я еще вроде бы немного встречался, но не особо — это были редкие встречи и ничего, кроме секса. И когда хён вновь оказался один, я начал… сравнивать людей с ним. Что никогда не шло никому на пользу. Пара свиданий никогда не могли сравниться с многолетним общением и доскональным знанием друг друга, и в то же время… я понял, что не сравниваю никого с Намджуном, понимаешь? Чимин сравнивает людей с Тэхёном с момента, как он с ним познакомился. Ему потребовалось очень много времени, чтобы понять, что это означает. — Но это было — не из-за моих отношений — не лучшим моим временем. В принципе, — Юнги выдыхает через нос. — Поэтому я начал понемногу закрываться в себе и редко куда выходил. Какое-то время я реально видел только хёна и Джуна, и то только потому, что не мог не видеть их, ведь мы жили в одной квартире. Карабкавшийся по Юнги Гукмуль вслед за Одени прыгает на клетку. Чимин кидает взгляд на сахарных летяг, затем снова на Юнги и продолжает слушать. — Не то чтобы я хотел вдаваться в подробности, но это было… ужасно. Это продолжалось довольно долго и мне стало хуже, чем было даже во времена первого курса. По… множеству причин. Я сменил таблетки на новые, и они мне не подошли, мы с терапевтом обсуждали вариант отказаться от них вовсе и попробовать иные пути, но дело было в том, что я вряд ли когда-нибудь смогу нормально функционировать, если не буду принимать лекарства. Я перестал ходить на терапию и обходился только ими, но наоборот не мог, — он прикусил подушечку большого пальца. — Я увлекся, прости. — Все в порядке, — Чимин подтянул колени к груди и обнял их. — Я тебя слушаю. Юнги кивнул. — Все было плохо. Вот и все. И в то же время единственным, кто меня хоть немного радовал, был хён. Я чувствовал себя с ним лучше всего. Намджун постоянно сподвигает говорить о всяких умных штуках, но с хёном — мы могли просто быть в одной комнате, даже не разговаривая, и я чувствовал себя намного более человечно, чем в любой момент того же дня, — он смеется, но в глазах нет даже тени улыбки. — Он пускал меня к себе в постель и обнимал всю ночь, спасая от бессонницы. Мы об этом даже не говорили, он просто брал и молча делал. И это… очень помогало. Я был очень, безумно благодарен, что он у меня есть. Тогда я задумался об этом во второй раз. Чимин склоняет голову, носом утыкаясь в джинсу, обтягивающую колени. — Оглядываясь назад, я поражаюсь. Когда он очень сильно нужен был мне, то оказался очень хорошим другом. Но когда у тебя ужасное психологическое состояние, все переворачивается с ног на голову. Сложно объяснить. Я стал чувствовать, будто от него завишу. Слишком сильно. Будто я ждал от него, что он поможет мне вылечиться. И мне стало от этого просто пиздецки хуево. Это одна из самых ужасных вещей, которая может произойти в отношениях с человеком. Когда я думаю об этом сейчас, то понимаю, что у меня были к нему чувства, и знаю, что это нормально, но в то же время… они меня ужасно напугали. Он был для меня абсолютно всем. До того глядя в пространство невидящим взором, теперь он смотрит на Чимина, а потом опускает глаза вниз. — Так что когда я стал чувствовать себя лучше, то резко перешел от того, что проводил дома с хёном почти все свое время, к тому, чтобы избегать даже появления там. Приходил только спать. Я начал много гулять с друзьями, и… это был положительный шаг во многих смыслах, он помог мне перестать прятаться ото всех, и я даже думал, что мне становится лучше, но я был попросту напуган. Все перемешалось и перепуталось. То же самое происходило с Чимином прошлой осенью. С Юнги. Он приходил к нему, чтобы не оставаться дома. Они занимались сексом каждый раз, когда ему становилось одиноко. Наверно, это тоже неправильно. Он следит, как Юнги кусает ноготь на большом пальце. — Но нельзя спрятаться от того, кто живет в твоей комнате. Я должен был перестать убегать от этого. Мне нужно было сесть, посмотреть на ситуацию в целом и понять, как я себя чувствую, — он смеется, не издавая особого звука, лишь показывая зубы и вздрагивая плечами. — Выйти из этого состояния самостоятельно я бы не смог, поэтому снова начал посещать психотерапевта. И тогда же начал свои ежедневные заметки. По меньшей мере половина первой тетради или даже две — о нем. Чимин думает о стройном ряде тетрадей, представляет, сколько там, должно быть, страниц. Крепче прижимает ноги к груди. — Так что, отвечая на твой вопрос, когда или как я узнал — мне потребовалось много времени и размышлений. Я пробовал называть это разными словами. Даже когда мне становилось лучше, чувства не уходили. Я не пытался увидеть его тем, кем он не был, не ожидал от него ничего, что он делать не стал бы. Он просто был для меня человеком, с которым я чувствовал себя комфортно и безопасно, мне нравилось быть рядом с ним. Хотелось быть рядом. И внезапно я перестал чувствовать вину, а потом решил… ну, это я тебе уже рассказывал. Любовь — прекрасное чувство. Не стоит себя за него винить. Рядом шипят сахарные летяги. Чимин поднимает голову, сжимая губы, а потом спрашивает: — Почему ты никогда ему не говорил? До того Юнги отвечал «я не хочу». Все не так просто. Чимин знает, что все не так просто. Ему нужна причина. Юнги вздыхает. — Когда я об этом думал, то пытался представлять это… и просто не мог… не смог бы ему рассказать, — он пересекается с Чимином взглядами и продолжает. — Было несколько путей, как все могло повернуться. Он мог дать мне шанс и что-то могло сработать, а, может, и не могло. Он мог бы мило отшить меня. Он мог бы… попробовать отшить меня, и навсегда перемениться в отношении ко мне. И неважно, что случится, все будет иначе… когда прошло столько лет, я не могу потерять все, что было между нами, понимаешь? Я хочу, чтобы все оставалось по-прежнему. — Есть еще одно, — Чимин видит вопрос по взгляде и продолжает: — Есть еще один путь, как это может пойти. — Как? — Он может захотеть этого так же сильно, как хочешь ты. Юнги все еще смотрит на него недоумевающе. Кажется, он уже давно все для себя решил, но Чимин об этом не знает. — Как я хотел, — поправляет Юнги. — Да. Точно, — Чимин опускает взгляд на опустевшую мисочку перед собой. — Так же сильно, как ты хотел. — Я не могу так рисковать. — Все потому, что ты очень вдумчивый. Ты всегда думаешь о последствиях. — Все потому, что я боюсь. Чимин глядит на него, Юнги смотрит в ответ. Они удерживают зрительный контакт несколько мгновений, и над их головами Гукмуль перепрыгивает с клетки на дверцу сокджинова шкафа. — Кажется, пора вернуть их домой. Чимин моргает. — А. Конечно. Они поднимаются с пола и быстро возвращают малышей в их большую клетку, ласково приговаривая. Чимин почти забыл, что они здесь, позабыл, почему они с Юнги оказались на полу сокджиновой комнаты, пока негромкое настойчивое чириканье летяг не вернуло его к реальности. Он думал лишь о Юнги и Сокджине. — Когда ты решил жить с ним и дальше, — Чимин поднимает с пола маленькие миски: — ты искал новую квартиру и выбрал именно эту. Ни разу не приходила в голову в мысль найти квартиру с одной кроватью? Чисто для себя? Или ты думал о том, чтобы… создать некоторую дистанцию? — Не особо. В том и был смысл, понимаешь? Я хотел сохранить все так, как было. Они идут в главную комнату, на кухню, где Чимин быстро моет посуду и оставляет ее сушиться. Юнги молча протягивает ему холодное пиво из холодильника, и Чимин кивает. Они садятся на диван вдвоем — он рассчитан ровно на двоих и не похож на большой мягкий диван в триста третьей, будто созданный для валяния. Чимин садится полубоком, опираясь спиной на ручку и вытягивая вдоль спинки ноги; Юнги садится нормально, и его плечи поворачиваются к собеседнику. — Тебе не тяжело было жить с Тэхёном? — спрашивает Юнги. — Нормально. Но мне нужна была дистанция, и я ее себе не давал. Так что в этом плане было плохо. — Вы уже жили до этого вместе? До того, как Чимин влюбился, имеет в виду Юнги. — Я не заметил. В смысле… я думаю, что почувствовал это намного раньше, чем понял, что это было. Чувство появилось до того, как мы стали соседями. Осознание пришло позже. Юнги кивает, подносит к губам стакан. — Я просто чувствовал себя так замечательно с ним, понимаешь? Мы могли проводить вместе целые дни, и я все равно продолжал радоваться каждому мгновению. Мне хотелось делиться с ним всем. Все, что я делал без него, мне хотелось повторить вместе, чтобы мы смогли пережить этот опыт вдвоем. И… у меня тоже был плохой период, но не настолько плохой, как у тебя. И еще. Я не думал о Тэхёне в таком ключе, пока не пошел на поправку ментально, пока не стал функционировать лучше, и когда я это осознал, то понял, что причина была не в том, что он был рядом, когда мне было плохо. Я чувствовал это все время, еще до того — когда все было хорошо, потом плохо, и затем вновь хорошо. Всегда. Он делает долгий глоток и продолжает: — И это было… тоже очевидно. Классически романтично. Но я всегда думал об отношениях как об… игре, в некотором роде. Я думал, как проводить ходы, строить тактику, проигрывать и выигрывать, прогоняя сценарии у себя в голове. Всякое такое. А с Тэхёном все было таким простым, честным и настоящим, что я буквально осязал нашу дружбу. Юнги смотрит на него — не осуждающе, не жалостливо, не с желанием дать совет. Просто смотрит и слушает. — Это случилось, когда у меня начался перерыв от мужчин. От секса и встреч. Хён в шутку предложил мне попробовать, и, скорее всего, он даже не рассчитывал, что я так и сделаю, но я сделал, и мне стало… намного лучше. Во многих смыслах. По большей части даже не от перерыва — было множество всяких других происшествий помимо него — но я был в некоторой степени удивлен, что не скучаю по такому образу жизни? Я начал думать, почему у меня отпало желание, и как буду выглядеть, если снова начну кого-то искать. И потом одним утром, я просто… Посмотрев в свой стакан, он осушает его в два глотка, ставит на стол. Откидывается на спинку дивана, глядя перед собой. — Я чувствовал сильное счастье. Оно будто переполняло меня. Поэтому я ему рассказал. Просто произнес. Он ответил, что любит меня, что я для него важен, но он не чувствует того же в ответ. И я просто… проигнорировал это. Притворился, что этого не произошло. А он позволил. Потому что он любит меня и не хочет видеть меня грустным. Мы оставались в таких отношениях месяцами, и это было ужасно, мне казалось, что если я и дальше буду притворяться, что я в порядке, то буду в порядке рано или поздно. Чимин слышит, как Юнги следом ставит стакан на стол. — Очень смело с твоей стороны — рассказать ему о чувствах. — Нет. Нет, не смело. Я думал… Он думал, что он ответит тем же. Он никогда не думал произнести это вслух — это казалось слишком очевидным. Тэхён был несдержан с самого начала. Ему было плевать на гендер партнера, он встречался с парнями. Он хотел прожить с Чимином всю жизнь, и когда они начали жить вместе, он говорил об их совместной жизни так, будто она продлится вечно. Он любил Чимина. Он говорил, что они соулмейты. Чимин даже не задумывался, что Тэхён не чувствует того же в ответ, пока Тэхён не сказал ему этого. Чимин с трудом моргает. Глаза колет и сушит от того, как долго он держал их широко распахнутыми. Тихо, не поворачивая головы, он спрашивает: — Хён, что ты обо мне думаешь? Юнги отвечает не сразу. Чимин чувствует скрип дивана, затем ладонь на своей щеке, поворачивающую его голову. Палец Юнги на своей скуле. Он говорит: — Ты хороший слушатель. Ты очень заботливый и иногда навязчивый, иногда чрезмерный. Ты нуждаешься во внимании, но отдаешь в ответ столько же. И ты невероятно хорош в постели. — Неправда, — чиминовы глаза все еще широко открыты, но уголки губ дергаются не в силах скрыть улыбку. — Чимин-а. — Я просто хорош в постели. А вот вдвоем мы как раз невероятно хороши. Губы Юнги слегка изгибаются; следом — глаза. Палец прослеживает ушную раковину Чимина, мягко откидывает волосы оттуда, заправляя и мягко касаясь чувствительной кожи. Он опускает руку, и Чимин ловит ее своей, переплетая пальцы, а потом накрывает левой, кладя на свое бедро. Юнги не отнимает ее. Они сидят вот так и ничего больше не говорят.***
В субботу вечером Чимин приходит, пока Юнги еще кормит Оден и Гукмуль. Когда Хосок и Чонгук вернулись после ужина, Чимин сказал старшему, что придет через час, но он тянется долго. Чимин чувствует беспокойство и суету только от ожидания и своих мыслей. — Дай мне секунду, — говорит Юнги, когда Чимин обрушивается рядом на пол и прячет лицо в сгибе его шеи. Чимин позволяет, но когда секунда проходит, запускает руки под юнгиев свитер и касается талии. — Хён, — говорит он. Возможно, даже хнычет. — Чимин-а, — строго говорит тот, но Чимин видит сдерживаемую улыбку. — Дай мне хотя бы вернуть их в клетку. — Нет, им нужно порезвиться, — признает Чимин. Он поднимает Гукмуль и позволяет зверьку вскарабкаться по руке. Его другая рука не сходит с поясницы Юнги. Им некуда особо торопиться. Он просто… все внутри гудит. Но не в плохом смысле. Он сможет сдержаться еще немного дольше, но в тишине пульсация из живота достигает позвоночника и кончиков пальцев, заставляя фокусироваться на теле и сохранять спокойствие. Пока что. Чувствовать на себе маленькие лапки летяги через пуловер. Тепло Юнги под собственной ладонью. Это последняя подобная ночь. Чимин хочет ее запомнить. — А ты в хорошем настроении. — Мы только что виделись, — говорит Чимин. — Я в том же настроении. Юнги хмыкает. Чимин тянется, чтобы поцеловать его за ухом. — Это была прекрасная неделя. Отличная. И я просто… просто рад. Он видел Юнги каждый день. У них не каждый день был секс, но они проводили время вместе. Ужины, занятия с питомцами, посиделки с алкоголем, а сегодня после обеда Юнги ходил с ним купить подарок Хосоку. До этой недели они говорили о ней так, будто она должна была пройти раздельно, будто оба сидели бы в своих квартирах и были заняты, но каждый день все равно чудом оказывались рядом. Ему это понравилось. Даже несмотря на то, что все вернется на круги своя, когда Сокджин и Тэхён приедут домой, он рад, что у них была такая неделя. Когда Чимин удостоверяется, что малыши обласканы, они запускают их в клетку. Юнги задерживается с Оден — возможно, потому что Чимин прижимается к нему всем телом со спины, обнимая под свитером и целуя шею. Вместо того, чтобы пойти прямо в ванную, они идут на кухню и отмывают мисочки летяг, а потом свои руки. Это могло бы подождать, но Юнги будто нравится заставлять Чимина ждать и следить за его жадной нетерпеливостью, примешивающейся к хорошему настроению. Он позволяет младшему распускать руки, но не касается в ответ, пока они не застревают в дверном проеме — и то лишь кладет руку на шею, а вторую — на талию. — Ты остаешься? — уточняет Юнги, не предполагая. Чимин кивает и тянется к нему. Если бы он не планировал ночевать здесь, то остался бы дома после общего ужина. Юнги уворачивается, не давая себя поцеловать. — Тогда никакой спешки нет. — Никакой спешки, — соглашается Чимин, сжимая в кулаках ткань чужой рубашки: — но мне очень хочется. В ответ на это Юнги его просто целует. Чимин отнимается первым. — Вот так, значит? Ты просто хотел, чтобы я это сказал? — он целует его улыбку. — А я скажу. Хён, я хочу, чтобы ты меня выебал. Я уже несколько часов об этом думаю и очень этого хочу. — Я это понял, но… — поцелуй: — …все равно спасибо, что озвучил. Он никуда не торопится, и Чимин следует его примеру. Ценит каждую секунду. Они медленно стягивают с себя верх; снятие штанов занимает еще больше времени. Они не ложатся, пока Чимин не виснет на Юнги так, что становится слишком сложно стоять. Когда Юнги сдается и позволяет уронить себя на кровать, Чимин взбирается сверху, пока тот не ложится целиком как следует. Чимин смотрит, как отлетела со лба его челка. На поднимающуюся и опускающуюся грудь. Смотрит на щеки, форму носа, губ и скул — как они дополняют и украшают друг друга, на острые уголки его глаз. — Ты милый, — говорит Чимин. Тот выглядит заметно удивленным — его выдают брови, но при этом удовлетворенным — его выдает рот: — Вот как? — Ага. Ты горячий, но при этом милый. Мне кажется, я недостаточно тебе это говорил. — Ты говорил. — Конечно. Но недостаточно часто, — он переносит вес на одну руку и другой касается лица Юнги. — Мне нравятся твои щеки. Он ведет по скуле до бровей, пальцем касается носа, ямочки над верхней губой, сладкой нижней, челюсти, поднимает пальцем подбородок и кладет руку на щеку. Глаза Юнги улыбаются, и в уголках появляются морщинки, которые показываются, когда он смеется по-настоящему, искренне — но уголки губ лишь чуть дрожат. Чимин целует его, ложится сверху целиком, прижимаясь всем телом — грудью к груди, бедра к бедрам, кожей к коже. Он слегка щекочет его грудь, чтобы выбить слабый смех, а потом сжимает, от чего слышится негромкий стон. Они не торопятся — и он целует его пульс, проводит некоторое время на его груди только губами и ртом, пока Юнги вновь не притягивает его в поцелуй. Рука Юнги — в его волосах, на задней стороне шеи, и ниже, на лопатке, пояснице, пока не подбирается к резинке его белья, стягивая его вниз и касаясь задницы, раскрывая ее. Чимин одобрительно мычит и погружается лицом в кожу его шеи, делая бедрами волну так, чтобы их члены соприкоснулись, чтобы Юнги прижал сухой палец к его промежности. — Чимин-а, — выдыхает Юнги прямо в его ухо. — Чимин-а, что за хуйня… К его мокрой, растянутой промежности. Без пробки, потому что ему не нравится с ней ходить, но он сделал все остальное. — Я часами об этом думал, — повторяет Чимин, не отнимаясь от его шеи. — Блять, — Юнги поворачивает его к себе, чтобы поцеловать, в то время как проталкивает палец глубже и в губы говорит: — Какого хуя… — Все еще не торопимся? — Я все еще хочу растянуть тебя. — Без проблем. Мне нравится, когда ты это делаешь. — Блять, — носы соприкасаются, губы в миллиметрах друг от друга — и второй палец касается влажного от лубриканта кольца мышц. Чимин приподнимается на руках: — Дай мне их снять. Он стягивает с Юнги белье, не слезая, и на полпути останавливается. — Как ты… — Все прекрасно, — Юнги гладит его ногу от колена до тазовой кости. — Если тебе нравится. — Мне нравится, — он достает из тумбочки смазку и презервативы. — Мне, наверно, больше не потребуется. Но если ты хочешь. — Не сейчас. В другой раз, наверно. Он помещает один палец внутрь наполовину и дает Чимину возможность пристроиться так, чтобы угол был наилучшим, двинуться так, чтобы комфортно принять глубже. Чиминовы губы призрачно касаются челюсти Юнги, его щеки, пока Юнги не подталкивает его скулу носом так, чтобы снова поцеловаться. Они не могут перестать целоваться. Юнги продолжает фингерить его — не растягивая, просто доставляя короткие вспышки удовольствия. Чимин садится, держась чуть на расстоянии и не прижимаясь, но его член головкой касается юнгиева живота, когда Чимин слабо двигается на нем. — Я готов, готов, готов, — шепчет он. — Нормально ли — если я так? — ладони ложатся на чиминовы бедра. — Позволишь мне посмотреть? Чимин кивает, насаживается, но вздрагивает от ощущения пальцев внутри. — Блять, хён. — Прости, — Юнги вытаскивает их. — Нет, все хорошо. Все в порядке, — он разрывает фольгу. — Просто я… Я очень хочу… Он не заканчивает, раскатывая презерватив и выдавливая лубрикант в ладонь, чтобы распределить его по члену Юнги. Садится чуть повыше, придерживаемый чужими руками на бедрах, а своими держа член так, чтобы опуститься на него. Видит раскрытые темные глаза и открытые губы, которые глядят на него в ответ. После того, как Чимин растянул себя в душе, это несложно — к тому же, Юнги сделал его еще свободнее. Попривыкнув к натяжению внутри и готовясь двигаться, он чувствует на своей руке — лежащей на животе Юнги — юнгиеву руку. — Я хочу увидеть, — говорит он. — Ты первый. Можно? — Ох, — уже будучи румяным от возбуждения, Чимин ощутил очередную волну жара. — Ох… вау. Да, хорошо. Чимин первый. Чимин сверху, чтобы спустить первым, чтобы… Юнги увидел. Чтобы Юнги кончил от зрелища. Юнги об этом тоже думал. Чимин планировал все так, чтобы Юнги понравилось, а Юнги понравится, если Чимину будет хорошо. — Блять, — бормочет он. — Да. Да… Кладя руку на его щеку, Юнги прижимает большой палец к губам — Чимин целует подушечку пальца, и если Юнги подразумевал это нежно, то Чимин вбирает его в рот и втягивает щеки. Он двигает бедрами, рукой удерживая себя на весу над Юнги, пока другая держит его лицо, и это очень, очень необычно — пытаться сосредоточиться на себе в таком положении. Он закрывает глаза и чувствует. Руку Юнги на лице, палец Юнги между губ, Юнги внутри себя, запястье Юнги под своими пальцами, пальцы Юнги на своем бедре — и фокусируется на том, как это охуенно. Юнги не хочет представлений. Юнги хочет, чтобы Чимин себя по-настоящему отпустил. Чимин оттягивает от себя его руку. — Твои пальцы… я хочу… — он облизывает первые два, вновь вбирая их в рот, смачивая слюной как следует, а потом опускает ладонь старшего к своему члену, заставляя обхватить осторожно, но не слишком. — Вот так. Так он объезжает его, втрахивается в руку, догоняя ощущение внутри и снаружи, следует за тем, что кажется наилучшим, а потом Юнги начинает его хвалить. Говорит, что он невероятный, прекрасный, потрясающий, и Чимин знает, что он искренен и говорит лишь потому, что действительно имеет это в виду; от этого он жмурится, находит своими губами его губы и двигается все отчаяннее. Он пытается взглянуть на Юнги, но это уже слишком. — Сейчас… сейчас кончу… Когда это происходит, его сотрясает судорога — он сворачивается вперед, дрожа плечами и ладонями судорожно хватаясь за юнгиеву грудь для устойчивости. Юнги говорит такие милые вещи. Чимин распахивает глаза, смотрит на сперму, запачкавшую ладонь Юнги и его живот. Подносит его руку к его рту — безмолвный намек, что нужно ее вылизать, и по мере того втирает то, что на животе, в его кожу. Юнги вылизывает свою руку дочиста. — Мне нужно, — говорит Чимин. — Я должен. Он снимается с его члена, стаскивает презерватив, выбрасывая его, и опускается на колени, заглатывая член. Делая все, на что Юнги обычно реагирует сильнее всего, он справляется быстро. Когда тот кончает, Чимин возвращается к его губам и целует, целует их. Успокоившись, в тишине, Юнги перекатывается на бок и пристраивает Чимина рядом. Тот закидывает на старшего ногу, и Юнги притягивает его руку, заставляя обнять себя крепче. — Хорошо, Чимин-а, — полушепчет он, низко и расслабленно. — Так хорошо. — Это было что-то, — Чимин носом утыкается в его шею. — Но очень хорошо. — Хорошо. Кажется… кажется, это было хорошо. Чимин мычит в его кожу — его тело все еще пульсирует. Он вдыхает через нос, выдыхает. Ему спокойно с Юнги, и в то же время внутри он чувствует странное биение. Юнги накрывает его пальцы своими на своем животе. Это движение медленное и невольное, будто он не до конца понимает, что делает. Если бы впереди их не ждала ванная и переоблачение в пижамы, Чимин подумал бы, что старший готов заснуть. — Знаешь, что я хочу попробовать? Если ты сам захочешь, конечно. Если тебе понравится. Хочу тебя связать. — Я говорил, что хочу этого сам, — тихо и ласково говорит Юнги. — Ты такой чувствительный, — он оставляет на юнгиевой коже поцелуй. — Если ты дашь мне довести тебя до грани, а потом кончишь больше одного раза, я думаю, это будет реально весело. Юнги проводит пальцами по тыльной стороне чиминовой ладони — от костяшек к ногтям. — Мы это сделаем. — А еще я хочу ту штуку с зеркалом. Как-нибудь. Короткий смешок. — Обязательно. — Ох, и когда вернется хён, нужно будет опять попробовать с музыкой. — Вот о чем ты теперь фантазируешь? — Нет, я просто вспомнил, — последняя ночь, когда квартира принадлежит только им. Чимин всю неделю нисколько не сдерживал голос. Он хочет, чтобы Юнги тоже не сдерживался, если он свяжет его. Когда Сокджин вернется, придется что-то придумать. Юнги согласно мычит, чтобы показать, что он его услышал, и Чимин щекой трется о его плечо. Ему так комфортно. Он поднимется, когда Юнги захочет, но лежать вот так, с Юнги в объятиях — это так хорошо. Невероятно хорошо. — Мне нравится, — шепчет он в изгиб его шеи. — Мне очень это нравится. Пальцы Юнги замирают над чиминовыми, а потом он ласково сжимает его руку: — Мне тоже.***
💜ТэТэ💜
11:19 чимин-и чимчим я помню как говорил что в этом ничего такого, но это не так с сокджин-хёном 11:21 в смысле, там что-то есть. но только с моей стороны. я хочу чтобы ты это знал потому что у меня есть ощущение будто я вру тебе и мне от этого противно11:32 я понимаю, тэтэ я понял это как только ты сказал 💜 я рад что у вас была классная неделя вместе и мы через пару часов уже увидимся, ладно? люблю тебя
11:34 и я люблю тебя, чим***
Юнги-хён
13:29 ты забыл кофту13:30 сегодня заберу. согрей ее 😉
***
Чимин приходит поздно, лишь после домашнего ужина с Тэхёном, Хосоком и Чонгуком. Сокджин приветствует Чимина улыбкой, что нормально, но она заметно тяжелая, что необычно. Он спрашивает, как прошла неделя без них — серьезным взглядом, будто хочет спросить что-то еще. Чимин не знает, как поднять этот вопрос, поэтому он не поднимает. — Я поговорил с хёном, — говорит Юнги, когда Чимин заходит к нему, затворяя за собой. Вместо того, чтобы сделать шаг в комнату, Чимин прислоняется к двери. — Правда? — Мы особо не говорим о таком, — говорит Юнги, и его слова ничего не проясняют. — Ты, наверно… мы вместе обычно молчим. Он встает, но не подходит ближе. — Ага, — Чимин следит за его руками, странными жестами, будто Юнги пытается высказать мысли безмолвно. — Мы с Намджуном… много говорим. Даже слишком. О нужном и ненужном, понимаешь? Но с хёном — нет. — Однако, ты поговорил, — Чимин не хочет настаивать, чтобы Юнги, наконец, уточнил, о чем речь, но все же. — Да, — Юнги глубоко вдыхает и выпускает воздух из легких. Не так шумно и драматично, но все равно достаточно ощутимо, так, что Чимин может видеть, как его грудь поднимается и опускается. — Он меня поблагодарил. За то, что рассказал, и еще… за чувство. Потом он взял меня за руку, у него покраснели уши, и я ответил, что ему необязательно говорить что-то еще. Он почесал заднюю часть шеи. — Мы поговорили еще о разном. Наверно, перевыполнили план на ближайшие несколько месяцев. Будем молчать. — Что… — Чимин запинается и пробует вновь. — Что ты ему рассказал? — Что у меня к нему были чувства. — Были, — эхом отзывается Чимин. Так Юнги говорил себе, чтобы облегчить ношу, потому что он не мог сделать это иначе, поделившись. Потому что он не стал бы рассказывать Сокджину. Но он рассказал и использовал прошедшее время. — О чем вы еще… поговорили? — О некоторых вещах не могу рассказать, они касаются лично него. Только об одной могу. Она моя. Он полуобнимает себя, ладонями на противоположных локтях. Он в серой кофте, которую Чимин оставил тут, когда вернулся домой после обеда перед приездом Сокджина и Тэ. Он оставил ее, потому что ушел в том самом юнгиевом худи, черном и большом. Чимин все еще в нем. Он проходил в нем весь день. Он и раньше таскал у Юнги одежду, но Юнги впервые надел его. — Я хочу сделать это, — говорит он. Он смотрит на Чимина так, как всегда на него смотрел. Тот распахивает губы, но внезапно забывает все слова на свете. — Это, — Юнги взмахивает рукой в пространстве между ними. — По-настоящему. Чимин смотрит в его лицо, на тот взгляд, который направлен на Чимина. На взгляд, которым он всегда на него смотрел. И стены вокруг содрогаются от землетрясения, все здание шатается от самого фундамента — и в то же время комната остается спокойной и тихой. Чимин смотрит в глаза Юнги, Юнги смотрит в глаза Чимина. И медленно его выражение превращается в ничто. — Но… — становится трудно дышать. Он чувствует, как надламывается его голос. — Мы ведь не этим занимаемся. Юнги кивает сам себе и отводит глаза. Чимин ничего не понимает. Он невольно сводит на переносице брови, а глаза распахиваются широко, и их начинает колоть; уголки губ опускаются вниз. В выражении Юнги было столько… но, стоило ему увидеть выражение Чимина, как все исчезло. Стены взрываются. Пол проламывается под ногами, и в то же время не меняется ничего. — Хён, пожалуйста, не смотри на меня так, — шепчет Чимин. Юнги качает головой, опускает ее и утыкается взглядом в пространство между их ног. — Прости меня, — говорит Чимин. — Мне так жаль. Я не… — Тебе необязательно говорить что-то еще, — и эти слова он произносил Сокджину. Он сказал, что произносил это Сокджину. — Все в порядке. Ничего страшного. Это… ничего не обязано меняться. У Чимина проваливается сердце в живот. — Ну. Кое-что должно измениться, — добавляет Юнги, задумчиво проводя рукой по лицу. — Но мы останемся друзьями, Чимин-а. Чимин окончательно теряет дар речи. Он никогда не думал, что им друг друга окажется недостаточно. Он думал, что они обезопасили себя от этого. Он был так глуп. У Юнги опускаются плечи — он сутулится. Обнимает себя крепче и не поднимает больше глаз. Чимину хочется притянуть его к себе, завернуть в объятия и держать, пока тот не расслабится. Он хочет целовать его щеки, пока тот не улыбнется Чимину, как делает всегда. Он хочет прикоснуться к нему и не отпускать. Но это… неправильно. Он не прав. Он не должен успокаивать сам себя с помощью юнгиева тела. Блять, он был таким эгоистом. — Мне очень, очень жаль, хён. — Не говори так, — Юнги все еще смотрит в пол. — Мне не жаль. Это было очень, очень хорошо. У Чимина начинают болеть глаза: — Это было. Юнги поднимает руку к лицу и накрывает рот, а потом опускает веки. — Ладно, — говорит он. — Ладно. Чимин не может этого выдержать. Он не может ни прикоснуться к нему, ни поцеловать. Он ничего не может сделать. Он открывает дверь за своей спиной и уходит.