Непозволительные удовольствия

― Какой плохой мальчик! ― Она упорно вертелась вокруг недолгие полчаса в баре, лихо запуская крепкий алкоголь за мой счёт внутрь своего сочного тела. Полулежа на кожаном диване я разглядывал её голую объемную грудь, пока жарким ртом брюнетка стягивала с меня бельё, обхватив бёдра горячими руками. В трусах было тесно, и приходилось ждать, когда девушка, расположившаяся между ног, наиграется осточертевшими прелюдиями. ― Бери уже в рот! ― тяжёлой рукой я жестко нагнул её лицо к паху, сжав пальцами кудрявые спутанные волосы. Девушка сдавленно усмехнулась и уверенно заскользила мокрым шершавым языком по стволу и головке. Интересно: зачем ей нужны деньги? Догнать на парковке стриптизёров и убедить участвовать в серьёзном конкурсе ― авантюра на грани сказочной женской глупости. О чём она думала? Когда я и Джастин собрали наш коллектив, мы не руководствовались ничем, кроме сиюминутного порыва и азарта в соревновании по разбиванию женских сердец. После регулярных заходов в течение пару лет по паршивеньким барам у нас были полные трусы денег в таком объеме, что я мог позволить себе жаловаться разве что на ручной опрыскиватель на лобовом стекле BMW. ― У тебя большой леденец, Брэнди, ― девушка подняла на меня свои тёмные, горящие возбуждением глаза, размазывая головкой нити слюней по напухшим губам. ― Не отвлекайся! ― она глубоко заглотила, и я зашипел от ощутимого физического удовольствия. Мишель алчная! Мишель гнусная! Да... Эта дрянная девчонка притаскивает за уши всю команду в своих личных целях! Все девушки нуждаются в большой светлой любви ― любви к деньгам! Пока хореографша возомнила себя главным просветителем в танцевальной сфере и с каменной непоколебимой самоуверенностью втюхивает “танцевальную религию” недоумкам, я с недоверием и удивлением замечаю, как команда внимает каждому её тонко подобранному слову. Она ― чертов идейный вдохновитель! Из-за Мишель мы торчим на репетициях часами, объединяющимися в дни, а потом недели, перерабатываем за десятерых, зачем-то искренне верим в призрачную победу... Пошлость, низость, гадость ― это всё про методы нашего заработка. Стриптиз ― плохо. Дисциплина и техника ― хорошо. “Танцем я называю каждый шаг и движения, что сопровождаются высокой концентрацией осознанности и чувств.” Стриптиз ― плохо, но когда нужны деньги ― хорошо. Да, Мишель? Моему уму не постижимо, как быстро ты переобуваешься на ходу! Гнусная, блевотно правильная, а потом нарушающая свои же принципы, ты встаёшь у зеркала, и в отражении я ловлю твои изгибы... Танец её тела ― это продолжение женской нежной души. При всей ублюдской натуре, меня трогает за душу глубина её отношения к делу. С чистым желанием наживы далеко в серьёзности танца не уйдешь, и я понял: как бы много Мишель не верещала про выигрыш, она искренняя и живая в каждом движении. Иногда мне кажется, что беспринципность в её обличии ― это раскрепощённость и отсутствие страха выгореть прочувствованным танцем, а ещё женская наивность, сопровождающая каждый её чёртов поступок. Нельзя быть такой, Мишель! Люди обязательно этим воспользуются. ― Иди сюда! ― притягиваю девушку на себя, отрывая её от механического занятия и призывая залезть на мои колени. Та послушно усаживается, раздвигая ноги. Под задравшимся облегающим платьем трусиков не оказалось, и я беспрепятственно грубо проскальзываю внутрь, ощущая твёрдым членом жаркую влагу. Мишель... Ты так смотришь на меня... Каждую чёртову репетицию я всматриваюсь в твой притворный радостный взгляд серых, как затяжной ливень, глаз и пытаюсь понять, что ты скрываешь в глубине стеклянных зрачков. Я думал, что смогу разоблачить тебя, холодный работоспособный механизм! ― Да!.. Да!.. Боже, Брэндон... ― я изо всех сил пытаюсь зажмуриться, словно это поможет не слышать странный чужой голос, активно наращиваю темп, а вижу перед собой исключительно гадкое личико Мишель в раздевалке, отражающее приятный испуг, детскую беззащитность, наивное желание. Страстное желание, а чуть позже ― нежное. Я кусаю её тёплые розовые губы, провоцируя болью на грубый бой, а она лишь послушно терпит... Почему ты терпела, Мишель? Почему ты поступила так же, как любая другая шлюха на твоём месте? Ты оказалась такой плохой девочкой... ― Боже, не останавливайся! ― тело давно ритмично и обособленно от внутренних рассуждений совершало глубокие толчки, заставляя девушку извиваться на мне. Брюнетка принялась ласкать себя рукой по промежности, быстро растирая клитор, второй поглаживала мой торс. Я с лёгким изумлением ощутил усталость и мерзкую ломоту, глядя на подпрыгивающую у моего лица грудь. Проследил за глазами вплотную насаживающейся на меня девушки, прикрытыми от надвигающегося удовольствия, и понял, что будто увидел что-то лишнее. ― Давай поменяемся, ― не хочу видеть твоё лицо, малыш. Как неловко... Развернул её носом в подушку, словно слепого котёнка, и принялся скользить, задевая упругие едва не смыкающиеся бёдра между моего члена. Обездвиженная брюнетка сдавленно сладко застонала, а мне стало гораздо легче представить на её месте кого-то другого... Теперь я догадываюсь, Мишель, что тобой руководит не корысть, а нужда в деньгах. Первое время ночевки в студии могли показаться нормальным явлением для такой целеустремлённой трудолюбивой выскочки, но я наблюдал. Ты поселилась в нашей танцевальной обители! Трудно было ошибиться в таких выводах: повсюду твои женские штучки, которые во время репетиций предусмотрительно испаряются, включенный в розетку чайник, не использовавшийся нами уже полгода; раскладушка разобрана, а на ней флисовый плед, пахнущий твоим особым едва уловимым запахом ― острым и волнующим для моего обоняния. Я ждал тебя тогда... С нарастающим возбуждением ждал, когда же ты впорхнёшь в раздевалку, распустишь свои блестящие густые волосы, с удивлением застанешь меня “у себя дома”. Ты бы разозлилась, стиснув острые зубки, насупила ровные тонкие брови, и послала бы меня к чёрту со всей прочувствованной злостью! Так ведут себя хорошие девочки, Мишель! Но ты, лапуля, легко сдалась ― трахнуть тебя не стоило ничего! ― Да, Брэндон, трахни меня! ― брюнетка всхлипывала, вбирая воздух в лёгкие между стонами, и принялась вертеть сочной задницей, незаметно для меня подводя нас к пределу. Во мне клокотало презрение, гулко отдававшееся в груди тяжёлой глубокой обидой. Шлюха! Шлюха! Поддалась сиюминутному порыву страсти, пьяная промокла в баре, отвечала на все грёбаные поцелуи! Шлюха, Мишель! Кто ещё может оказаться на моём месте, лапуля? Кого ты будешь целовать следующим с таким же трепетным натсиком, доверительной лаской и мгновенной распаляющейся страстью? Чьи слюни ты будешь пробовать на вкус своим женственно мягким ртом? Изгибающаяся в объятиях девушка вплотную прижалась своим горячим телом к моему и обильно кончила, теряя последние силы под злыми настойчивыми рывками. Мой яркий финал откладывался. Сбивчивые мысли крутились вокруг одного дурного образа: её милые желанные губы тянутся за поцелуем и выжигают на моих мольбу об удушающих нежных ласках. ― Что ты бормочешь? ― Мишель... ― я горячо излился на спину незнакомой мне девушки под осуждающий злобный взгляд. Я думал, ты продуманная аферистка, горделивая натура, считающая себя голубых кровей. Думал, ты сложная, как все вокруг окружающие нас люди ― со своими тайнами, изощрёнными мечтами о больших деньгах и славе... А ты оказалась сама простота... ― Эм... Мишель? ― тело мёртвым грузом обрушилось на влажный диван, на сердце гнетуще опустело. Я с трудом осмысливал отчётливо прозвучавшие в тихой душной комнате слова, заставившие мою спутницу неприятно удивиться. ― Что? Я сказал “Мишель”? ― руки непроизвольно накрыли горящее лицо, дыхание никак не приходило в норму. ― Это девушка твоя? ― я сдавленно прыснул, тяжело вдыхая противный тёплый воздух, а потом не удержал громкий нервный смех, словно сотрясающий стены моей квартиры. Брюнетка напугалась; я отвернулся к стене, растирая лоб и щёки в досадном ошеломлении, и слушал, как она торопливо собирается, а потом щёлкает ручкой и громко хлопает дверью, запустив в комнату небольшой сквозняк. Я неподдельно её ненавидел. Одно лишь прикосновение тонких пальчиков к моей пояснице, и тело трепещет напряжёнными мышцами, обдавая спинной нерв щекотливой волной томления. В висках пульсирует, я чувствую кровь под своей кожей: Мишель пристально смотрит в мои глаза и терпеливо разъясняет каждую важную для неё деталь танца. У лапули во взгляде тучи и смог. Грустная девочка. Мне казалось, глубокая... Но как же легко согласилась на секс со мной! Бесконечное презрение скользит в каждом взгляде на неё, в солнечном сплетении паршиво и удушливо. Кто отомстит, кто тебя проучит, Мишель, если не я? Моя цель: задавить и сломать наглостью и злобой самоуверенную алчную потаскушку! И ты сломаешься, лапуля. Уже сломалась... И я услышал душераздирающий тихий треск. Уходишь из студии молча, похоже, безвозвратно, а я знаю, что идти тебе некуда. На хорошеньком изнеможённом личике застывает отчаяние; торжественно и безобразно больно приходит осознание того, что цель достигнута ― я проучил тебя! Но только за что? Ты ведь, оказывается, не так плоха. И я когда-то жил по знакомым, пока не стал зарабатывать сотни долларов на стриптизе. Да ты ещё и отличный хореограф, признаю. Пускай, заноза, но какая же усердная, старательная. А что если ты действительно живёшь в стенах танцевальной студии только ради того, чтобы ставить нам танец? Ты ведь так много твердишь об этом, словно в твоей жизни больше ни для чего не найдётся места... Нет места для семьи, привычной работы от звонка до звонка, отношениям. Только одноразовый секс без обязательств ― так ведь гораздо проще существовать, не беря на себя ответственность за кого-то и не переживая за него в добавок ко всем душевным проблемам? В эту же секунду я был готов оправдать чёртово поведение шлюхи. Туман злобы рассеялся, и я осознал, что ты была и осталась беззащитной маленькой девочкой с проблемами, о которых явно умалчивала. Ведь ты всего лишь пытаешься казаться сильной. Ты ошиблась во мне, Мишель... Стоило из тебя выйти, как я стал ждать новой возможности проникнуть в твоё влажное податливое лоно. Ну пожалуйста, не ведись! Если ты снова так низко упадёшь в моих глазах, я убью тебя своими душными поцелуями...