Непозволительные удовольствия

Цепкие руки Карлоса обхватили меня под грудью так, что я услышал своё собственное сердцебиение. Шея пульсировала, ноги превратились в вату, и тело непослушно осело в направлении пола. Необъяснимое волнение нахлынуло на организм, растекаясь дрожью, как только Мишель сверкнула мокрыми от слёз глазами и бесследно вышла из студии. ― Ты что делаешь, идиот?! Она же свалит от нас из-за тебя! ― Джастин яростно и укоризненно выплёвывал свои нотации, пока я безуспешно пытался прийти в себя. ― Догони и извинись! ― Да пошло всё к чёрту!.. ― злоба вспыхнула с новой разрушительной силой; взглядом я встретил своё отражение в зеркале и вздрогнул от пробирающего гнева. Лицо исказила отталкивающая гадкая гримаса. Джастин тут же заслонил собой зеркало и вцепился в мои плечи, до головокружения сотрясая картинку перед глазами. ― Ты помешался что ли? Отпусти! ― Это она помешалась на тебе! Не видишь, как смотрит влюблённо в твою сторону? ― в груди словно оборвалась нить, заземляющая всё это время ритмично постукивающее сердце. Кровь зациркулировала с бешеной скоростью, и я весь загорелся. ― Брэндон, будь ласковым котиком и извинись! ― “Ласковым котиком”? До этих слов я и думать не мог о чём-то, кроме того, что Мишель может быть на стороне наших соперников, ведь это был её давний друг, я слышал из разговора капитана их команды за кулисами. К внезапному появлению требовательного хореографа, натаскивающего нас ради денег, я до сих пор относился скептически, хоть и метался от одного мнения к другому. Мишель противоречивая, во многом говорит и делает разные вещи, так почему ради гарантированного выигрыша ей не подставить нас перед своим другом? Может, это сговор... ― Разве ты не понимаешь, что она ведёт нас к победе?! Она делает всё, чтобы мы смотрелись выигрышно. Ты сам мог увидеть пару часов назад на сцене, что мы держим достойную планку? И если ты извинишься, мы продолжим как ни в чём не бывало и заберём эти чёртовы деньги! В студию закралась гнетущая тишина. Джозеф стыдливо качнул головой, поджав губы, и тяжело выдохнул. Я переметнулся взглядом на Криса: он схватился за разгоряченный лоб, пытаясь спрятать глаза, а Карлос, последовав примеру хореографа, вышел в раздевалку, громко хлопая дверью шкафчика, распаляя в Джастине смешное, как по мне, состояние хищника, выжидающего добычу в ближайших кустах. Ему кажется, мы близки к успеху, как никогда, а я помешал, выстрелив раньше времени. ― Брэндон, ты упустишь её, а потом всем придётся расхлёбывать! Она уходит сейчас, а вместе с ней и наш гонорар!.. Ты же пойдёшь за Мишель? Сейчас она только тебя послушает, ― я обхватил ладонями мокрую от воды и потяжелевшую от домыслов голову, в висках зародилась ноющее напряжение. Как настырно и ультимативно капитан намекал мне на влияние на хореографа. Как это было важно для него: карие глаза налились страхом и едва сдерживаемым бешенством, от выхода которого меня уберегало только возможное согласие на извинения. Речь зашла об одном постыдном поступке, в котором мы стали соучастниками за спиной у ничего не подозревающей Мишель. ― У тебя ведь нет никакой больной матери, ведь так? ― Джастин продолжал вынуждающе сверлить меня тёмными горящими глазами в ответ на горькую прямолинейность. На моих крепко сомкнутых кулаках выступили жилы, в пространстве снова заискрило разрядами агрессии - жадная у не чурающегося предательств Джастина, и моя, недоумевающая. ― Зачем тебе столько денег? Своей половины было не достаточно? Стремительно поднявшись на ноги и не дожидаясь достойного ответа на риторические вопросы, я зацепил из раздевалки сумку и на ходу натянул сухую футболку, скрываясь в дверях в след давно сбежавшей в слезах девушке. Джастин хочет, чтобы я догнал... Догоню! Только эти грязные деньги никому не принесут удовлетворения и добра, если только они не достанутся бездомной печальной брюнетке, оставившую сгнивающую с головы команду наедине с совестью и холодными зеркалами студии. Торопливо спускаясь по лестничному пролёту, я заглядывал в окна, пытаясь высмотреть тёмную копну волос и красный спортивный костюмчик. Он сказал, что Мишель влюбилась. Влюблённый взгляд, вот, что это было! Я пересчитал ногами ступени, и с приятной истомой осознал, что недолгие несколько минут до грядущего неприятного разговора смогу погрузиться в смысл прогремевших в моей голове слов. Под кожей возник мучительный жар, пробирающий до самых костей. Особое внимание Мишель ― наигранно радостной, загадочно грустной, отвратительно правильной, омерзительно беспринципной ― влюблённость в меня. Щёки и лоб вспыхнули: сквозь клеточки кожи прорывались самодовольство и тянущее удовольствие от этой льстившей мысли; моя протухшая душонка возликовала! Сам бы я никогда не пришёл к подобным выводам, но со стороны, видимо, виднее. Я выскочил на улицу и втопил вслед удаляющейся дрожащей фигурке в облегающих спортивных трико, чуть не сбивая по пути идущих на встречу прохожих. Догнать её оказалось легко, но как заговорить с Мишель после того, как я обскандалился в репетиционной, попросту не знал. Всё шёл и шёл ей вслед, отбиваясь от гадких и справедливых обвинений, которые хореограф могла бы справедливо на меня обрушить. Страх перед глубиной её обиды меня сковывал, но ведь вот-вот я ещё хамил и лез в драку, не гнушался грязных провокаций, теряясь в догадках по поводу мотивов её нелинейных поступков. А теперь нужно извиниться... Но не ради денег, ни за что. Просто потому, что она не заслужила такого отношения. Когда мы почти поравнялись, слух уловил надрывные всхлипы: Мишель слабо брела, несмотря под ноги, периодически спотыкаясь, и прятала склонённую голову в дрожащие руки. Тогда мои уши загорелись от снедающего стыда, лёгкие стянуло ноющей болью, и ноги сами замедлили ход. Мне стало так жаль, так неловко. Ведь она ревела из-за меня... Я запрокинул голову, пытаясь сглотнуть подступивший к горлу ком. Нужно извиниться, нужно найти хоть немного веских доводов, почему я так себя вёл. Так почему же? Но я сам не мог понять, зачем мне взбрело перевоспитывать взрослую девушку. Почему ненавидел и искал подвох там, где его не оказалось. У неё и без нас какие-то большие неприятности... У неё ещё будут проблемы, а я добавил огонька. Так гадко. Я значительно отдалился, но не теряя Мишель из виду. Раньше мне было ровным счётом плевать на женские чувства, но эти слёзы вызывали болезненный в теле страх. Рот сковало непривычной раздражающей неуверенностью, кожа похолодела: что я могу сказать полезного Мишель? И так уже сполна высказался... Нет надобности в никчемных успокаивающих фразочках озлобленного безмозглого грубияна, потому что мне нечего ей больше предложить. Мишель вдруг свернула на перекрёстке вниз, резво устремляясь в сторону внезапно обретённой цели. Требовательные лёгкие холодными рывками воздуха обдирали горло: угнаться за брюнеткой теперь казалось непосильной задачей. Что-то вспомнила или, наоборот, бежала, куда глаза глядят, да так неожиданно, что я поначалу опешил, но решил довести дело до конца. В пути я всё ещё бессвязно обдумывал, какими словами начну разговор. Но пока Мишель только отдалялась, демонстрируя мне прекрасную физическую подготовку, петляя между толпами прогуливавшихся молодых людей в свете алого садящегося солнца. Мы бежали с горки по спуску, и колени неприятно гудели от твёрдого сопротивляющегося под стопами асфальта. Перед глазами пролетали улицы, и я с трудом пытался обозначить ориентиры, чтобы запомнить адрес. Вдруг, ещё пригодится. Десятиминутная пробежка привела девушку на тихую пустую улицу, явно ей знакомую, и мне пришлось задержаться в переулке, чтобы отдышаться, собраться с тревожными мотыляющимися в черепной коробке мыслями. Я вынырнул светлой головой из-за угла, наблюдая, как Мишель застыла у лестницы одного из неприметных пошарпанных домов, тяжело вздымая грудь и встряхивая спутанные густые волосы на плечах. Убежала от меня, как бешеная лань! Она принялась размазывать по раскрасневшемуся припухшему лицу уже редкие слёзы, протёрла глаза и устало села на скамью около входа, нетерпеливо вглядываясь в окна. Значит, кого-то ждала. Сейчас её взор мог быть направлен на меня, и чтобы не стать раскрытым в своём непреднамеренном шпионаже, я полностью исчез за холодной каменной стеной, приводя слух в максимальную чувствительность. К кому может прибежать девушка в слезах? Мишель поселилась в студии, значит, с домом у неё проблемы, как и с близкими людьми, раз не у кого переночевать... Кожу спины и шеи неконтролируемо окатили мурашки, когда я услышал детский голос. Что-то неразборчивое, вроде бы, радостное. Слишком тихо. Я не удержался, чтобы выглянуть одним глазом, но потом полностью выступил из-за угла, потому что Мишель стала всецело увлечена присутствием небольшого роста тёмненькой девочки. От немого удивления и необъяснимого душераздирающего сожаления я накрыл приоткрытый рот ладонью. Девочка и хореограф были так похожи, как две песчинки с пляжа Сан-Франциско. Непредвиденное открытие далось мне ценой огромного разочарования. Я сам не понимал, почему расстроен, почему живот прострелило и неприятно стянуло от сожаления и горечи. Ладони похолодели и сомкнулись в кулаки, пока моё не смиряющееся сознание упорно искало иные объяснения увиденному. Мишель обнимала девочку, гладила по шёлковым как у неё самой волосам, усаживая к себе на руки, целовала в розовые щёки, грустно щебеча ей какие-то милости на ухо ― не знаю, о чём разговаривают мамы с маленькими дочками, но девочка улыбалась, перенимая во взгляде такую же печаль, как у Мишель, с аутентичной подлинностью. Это была её дочка... Мне захотелось уйти. Сделать ноги. Так, как бежала Мишель пару мгновений назад, скрываясь за частыми однотипными поворотами. Или отмотать на минут десять назад и не идти за ней вслед, чтобы не знать Мишель, как открывшуюся мне влюблённую девушку и маму маленькой дочки в качестве одного человека. Грудь сдавило, словно жестяную банку из под пива сложили гармошкой, и я опустился на землю, хороня на неопределенное время лицо в ледяных ладонях. А ведь я действительно на миг подумал, что мог бы её заполучить. Может что и вышло бы даже после всего того, что наговорил. Отрывками доносились их голоса: гибкий и спокойный, и звонкий, совсем иногда сдержанно смеющийся. Мне не представлялось возможным разобрать их разговор, и в какой-то момент я завязал свой внутренний диалог. "Молодая девушка с ребёнком, должно быть, самое ответственное существо на планете? Или безответственное? Она что, залетела в школе? Ну это и не показалось бы мне удивительным ещё сегодняшней ночью..." Больше я не мог думать ни о чём, кроме, как о Мишель и ребёнке, как о неприятной проблеме, обузе в её жизни. И в моей тоже. Ведь, оказывается, последний месяц я только и занимался тем, что мысленно отлюбливал Мишель в разных позах или вёл нравоучительные монологи. И даже, когда желанный план сам собой претворился в жизнь, мои мысли не покидал хореограф. Ну надо же, как проблема решилась сама собой. Не нужно извиняться, не нужно подбирать слова и взращивать надежды, ведь у неё есть ребёнок. Я здесь буду явно лишний. Так я уговаривал себя, как только мог, что ничего сверхъестественного не произошло, но от чего-то всё глубже уходил в угрюмые размышления, облокотившись о стену в подворотне. ― Долго тут сидишь? ― её удивлённый и рассерженный взгляд явно смягчался встречей с дочерью. Мишель сложила руки на груди, стоя надо мной, и я заметил как непривычно после слежки смотреть в её мрачные заплаканные глаза с такого близкого расстояния. ― Шёл за тобой, когда ты выбежала... ― голос прозвучал так серьёзно и печально, будто мы встретились на похоронах. Я достал пачку сигарет, не поднимаясь с холодного асфальта. ― Будешь? ― она нерешительно кивнула и медленно опустилась рядом, сторонясь случайных прикосновений. В ход пошла зажигалка. ― Я просто... ― ком в горле коверкал голос, задерживая извинения в горле. ― Хотел... Мишель прикурила и отвернулась в сторону тихой проезжей части, глубоко втягивая расслабляющий горький вкус тлеющей сигареты. Я почувствовал себя пустым местом. ― Извини, Мишель... ― мне стоили эти слова вывернутой наизнанку, как мне казалось, не существующей души. Ещё когда мы сломя головы бежали по улицам, я был готов предложить ей пожить у меня, чтобы искупить вину за отвратительное поведение, но ребёнок... ― Это твоя дочка? Девушка упрямо отмалчивалась и не собиралась изливать душу, не удосужившись даже кивнуть. Внутри всё похолодело с новой силой. ― Теперь я догадываюсь, зачем тебе выигрыш... ― неловкая тишина выдавала волнение обоих, от чего непонимание разрасталось до чудовищной величины. Мишель докурила сигарету и потушила о кирпичик, а я так и не приступил к поглощению никотина, пристально всматриваясь в её искусанные чувственные губы. Она снова неожиданно резко встала и побрела в обратную сторону, откуда мы прибежали. Я потянулся следом, не понимая, чего ещё ожидать. Но теперь извинения давались мне гораздо легче. ― Мишель! Я обидел тебя! Прости... ― девушка упорно шла вперёд. ― Я совсем тебя не знал! Осудил тебя, возненавидел непонятно за что! А на самом деле... ― Она тихо жалобно всхлипнула, и я понял, что опять говорю что-то лишнее. Хореограф вдруг развернулась ко мне лицом, остановившись посреди пустой улицы, и мне пришлось столкнуться лицом к лицу с её мокрыми от свежих слёз серыми глазами. В который раз за день мне стало невыносимо страшно до рефлекторного озноба и вспотевших ладоней. ― Я буду надеяться, что в команде наступит перемирие. Нам нужна победа. ― Больше такого не повторится, ― зачем-то потянулся за её тоненькой маленькой рукой, но девушка осеклась. Похоже, мне стало нравиться лезть на рожон и чувствовать, как Мишель холодна и неприступна, доводя мой организм до трепещущей материальной боли и истощения от невозможности легко завладеть её прикосновением. ― Завтра как ни в чём не бывало. Как месяц назад, ― она шумно сглотнула слюну, выжидая мою реакцию. Я нехотя кивнул, но вдогонку отворачивающейся девушке вдруг выпалил очередную нелепость. ― Я не смогу, как месяц назад... Всё время думаю о нашем сексе... ― Мишель неконтролируемо дёрнулась, и я даже со спины ощутил, как прикрыла вздрагивающие опухшие веки. Я делаю тебе больно, не могу остановиться. Даже до конца не уверен, что могу что-то обещать, узнав твой маленький несносный секрет, ведь я избегаю и простых человеческих отношений, не говоря уж об отношениях со взрослой самостоятельной женщиной, воспитывающей ребёнка. ― Ты хуже, чем я о тебе думала. Жестокий... ― девушка разочарованно шумно выдохнула и от чего-то уверенно зашагала в сторону студии. Я шёл следом ещё какое-то время, пытаясь успеть за торопливой походкой, но потом замедлился и окончательно отстал, упуская Мишель из виду: она оставляла меня позади в буквальном и переносном смысле. Теперь мне и надеяться на её благосклонность было глупо, всё было испорчено до основания.