What's your name?

      После того вечера всё изменилось — изменилось в хорошем смысле.       Внезапно Дазай перешёл с одиноких ночей к разговорам с Чуей, пока не засыпал, или оставался ночевать у того по пятницам. Они по-прежнему занимаются вместе, но теперь они гораздо ближе, будто могут говорить друг с другом о чём угодно. Даже о том, о чём Дазай предпочёл бы не говорить.       — Дазай... — Чуя хмурится, положив подбородок на руки, склонившись над котацу. — У тебя ведь была девушка до того, как мы познакомились, верно?       Карандаш Дазая застывает, и он переводит взгляд на Чую, подняв бровь.       — ...Да. Мы расстались в начале августа, — ну, она его бросила.       Чуя делает глубокий вдох.       — А у вас с ней был..? — то, как он отвёл глаза, как розовые мурашки поползли по его шее, говорит Дазаю всё, что ему нужно знать о том, о чём спрашивает Чуя.       Он наклоняется, чтобы иметь лучший обзор на него.       — Несколько раз, — больше, чем несколько, — а что?       — Юан... — Чуя прочищает горло. — Через несколько дней у неё день рождения, и она хочет... эм...       Оу.       Дазай не может понять, чувствует ли он тошноту или его словно медленно скармливают измельчителю бумаги.       — И ты никогда не..?       — Нет, — Чуя быстро мотает головой, нервно ёрзая. — Юан единственная девушка, с которой я встречался, — бормочет он, кусая губы. — Её родители уезжают из города, и она говорит, что мы могли бы извлечь из этого пользу, но я...       Дазай хочет запустить себя на Солнце, но во имя дружбы он спрашивает.       — Ты что?       — Я не думаю... — Чуя фыркает, снова уронив голову на руки. — Я не думаю, что готов.       Ох. Слава тебе господи. Дазай сдерживает громадный вздох облегчения.       — А ей ты об этом говорил?       — Ну типа.       Дазай моргает.       — Тогда я не понимаю, в чём проблема?..       Чуя выглядит несчастным.       — Я... она ведёт себя так, будто я должен ухватиться за эту возможность или что-то в этом духе... Как и все парни-подростки... готовые трахаться в любое время, и я имею в виду... — он отворачивает своё лицо. — Я понимаю, что я не совсем нормальный, так что...       — Чуя, — хмурится Дазай, — с тобой всё в порядке.       Чуя смотрит на него со слабой надеждой.       — А ты чувствовал то же самое до того, как сделал это со своей девушкой?       Сасаки определённо не была его первой, но это к делу не относится.       — Нет, я... — умирал, так хотелось с кем-нибудь переспать, как и сказала Юан, — Я был готов. Но ничего страшного, если ты нет.       Чуя отчаянно стонет, снова опуская голову.       — Я просто ненормальный.       — Нет, — Дазай мотает головой, — у меня есть друзья, которые прошли через это. Это не странно, просто немного иначе.       — Эти два слова означают одно и то же.       — Да нет же, Чуя...       — Говорит нормальный, блять, человек!       — О, ты впервые назвал меня нормальным, — фыркает Дазай.       — Ну поздравляю, Дазай, ровно одна часть твоего тела функционирует как у нормального подростка.       А тут Дазай подвис.       — В смысле?       Чуя проводит ладонью по лицу.       — Я просто... Я не знаю...       — У вас с Юан хоть что-нибудь было? — Чуя бросает на него взгляд, и Дазай нейтрально машет руками. — Всё в порядке, если нет, я просто пытаюсь понять.       — Было, — Чуя хмурится, глядя в сторону.       — Например какие вещи?       — Вещи, Дазай! — Чуя просто бордовый.       — Я не понимаю, что значит "вещи"!       — Ну... — Чуя выглядит так, словно хочет умереть. — Мы... однажды она помогла мне руками, и я ответил ей взаимностью... — ответил взаимностью. Очень романтично. — И это было... — Чуя выглядит так, словно хочет заползти под котацу и умереть, — стрессово.       Стрессово. Дазай может придумать много слов для своего первого раза, когда ему подрочили, и стресс — это не одно из них. Но если бы он встречался с Юан, то вполне мог бы его включить, вместе с дьявольскими рогами и демоническими когтями.       — Некоторые люди нервничают больше, чем другие.       Чуя кивает, обхватив себя руками.       — Я всегда немного... нервничал по этому поводу. Это странно. Обычно я вообще не понимаю этого, вещи просто...       — Для тебя это естественно, — кивает Дазай. — Я всё понимаю. Послушай, ты не получишь от этого удовольствия, пока не будешь готов.       Чуя барабанит пальцами по столу.       — А если бы я решил, что готов... — ой-ёй, — ...как сделать хорошо?       Дазай не хочет быть частью всего этого. При одной мысли об этом ему хочется скатиться с обрыва.       — Ты сейчас у меня совета просишь?       — ...тип того?       Дазай хочет сказать нет, ёб твою мать нет всему этому разговору, но... Чуя выглядит чертовски уязвимым, и Дазай не знает, что делать... Он сокрушенно вздыхает.       — Как сделать так, чтобы ей было хорошо? Или тебе?       — ...и то и то? — Дазай очень, очень хочет быть где угодно, но только не здесь.       Он очень сжато даёт Чуе советы. И Чуя слушает, хотя и выглядит очень-очень напряжённым.       — Чуя? — он останавливается на пороге и оглядывается на своего друга.       — Чего?       — Если ты не готов, не делай этого.       — Дазай...       — Обещай мне.       Чуя отводит взгляд и кивает.       — Обещаю.       Серьёзно, что-то здесь не так.       В эту ночь Дазай не спит. Он смотрит в потолок, ест печенье своего дяди, которое тот всегда прячет в дальнем углу буфета, типа Дазай их не найдёт. Он подрывается, вертится, смотрит на контакт Чуи на экране своего телефона и так много раз почти нажимает "Вызов", но не делает этого.       И под всем этим беспокойством скрывается ревность. Жалкая, уродливая, эгоистичная ревность — и ненависть к тому факту, что Чуя вот так давит на себя.       Потому что Чуя не стал бы этого делать, если бы не заботился о Юан. Дазай знает его уже много месяцев — Чую не так-то легко подтолкнуть к чему-либо. Но когда тот заботится о ком-то, он хочет сделать этого человека счастливым. И он заботится о нём гораздо больше, чем о себе самом.       Что, как понимает Дазай, вздрагивая всем телом, означает, что Чуя, вероятно, собирается сделать это. Хочет тот этого на самом деле или нет.       Они продолжают переписываться всю оставшуюся неделю, не возвращаясь к этой теме. Но в пятницу вечером...       От него ни слуху ни духу.       Уже двадцать часов.