Чуя: Похоже, они пришли в мою школу.
Дазай: Стой? Прямо сейчас?
Дверь в кабинет открывается. Директор сидит там — он выглядит очень неловко. Напротив его стола на двух стульях, тесно прижавшись друг к другу, сидят его родители. В углу стоит офицер полиции. Чуя хочет захлопнуть дверь и заставить всё это исчезнуть, но это не сон, так что не сработает. — Чуя... — мать встаёт, подбегает к нему и заключает в объятия. — Мы... — она едва сдерживает слёзы, — мы искали тебя повсюду. Как ты мог так поступить? Чуя не двигается. Его отец ничего не говорит. Тот даже не смотрит на него. Он заставляет себя пошевелиться, неловко похлопать её по рукам, потому что ему неуютно её обнимать... И он ненавидит это. — Накахара-кун... — директор выглядит настороженным. — Присядь. Мать Чуи слегка подтолкнула его, и он заставил себя сесть. — Твои родители, — он жестом указывает на них, и отец Чуи по-прежнему не отводит взгляда от окна. — Мне сообщили, что ты сбежал. Теперь... Я знаю, мои подростковые годы тоже были трудными, но мы оба знаем, что твоё место дома. Мать Чуи держит в руках скомканные салфетки. Чуя пристально смотрит на неподвижную точку на стене, где начинает крошиться краска. — Но если есть что-то, что ты хотел бы сказать мне или офицеру Сэйзе, пожалуйста, — настойчиво говорит директор, — сейчас самое время. Есть вещи, которые они никогда не объясняют по телевизору. Ты всегда смотришь на экран и думаешь про себя: "Почему они не рассказали? Почему они просто не сказали? Что-нибудь?". Чуя, всю свою жизнь вплоть до этого момента, был воспитан так, чтобы не устраивать сцен. Вот и вся причина, по которой его родителям потребовался месяц, чтобы подать заявление в полицию. Они не хотели иметь дело со смущением от признания, что их ребёнок не хочет быть дома. И то разочарование, та ярость и унижение, которые Чуя может чувствовать, это всё исходит от его отца прямо сейчас. Это уже плохо. Это очень, очень плохо. Есть вещи, которые Чуя узнает позже, когда он станет взрослым и сможет защищать себя сам. О том, почему это было неправильно. Но самой важной из всех ошибок, совершённых в этот день, было то, что его родителей не попросили сперва выйти из кабинета. Чуя становится тем же самым разочаровывающим стереотипом, который каждый видел тысячу раз. Он спокоен, бледен, и очевидно, что-то не так. Но он ничего не говорит. Он всё равно не может сказать ничего, что помешало бы им отправить его домой. Зачем делать всё ещё хуже? Что он должен сказать? "Я гей, и мой отец раньше сказал, что он считает, что гомосексуалы должны покончить с собой, поэтому сейчас я не хочу идти домой". Он уже знает от Мори — этого недостаточно, чтобы помешать директору отправить его домой. И у него будет только больше неприятностей. — Мы поссорились, — Чуя врёт, его глаза всё ещё прикованы к тому единственному месту на стене. — Я не хотел признавать, что был неправ, поэтому ушёл, — его мать, кажется, вздохнула с облегчением, и Чуя чувствует тошноту. — Ну... — директор хмурится. — Тебе ещё шестнадцать, ты должен оставаться под их крышей. Понимаешь? — Да. — Хорошо, — директор откидывается на спинку кресла. — Если это всё, то сегодня ты освобождён от занятий. Я уверен, что ты хочешь провести вечер, решая проблемы со своей семьёй. Это самое последнее, чего хочет Чуя. Путь до машины проходит в абсолютной тишине. Прежде чем они садятся внутрь, отец Чуи щёлкает пальцами в его направлении, открывая ладонь. Чуе не нужно спрашивать, чего тот хочет — он достаёт свой телефон и передаёт его без единого слова. Как только они садятся в машину и закрывают двери, всё начинается. — Я не знаю, что, чёрт возьми, на тебя нашло, — голос его отца низкий, резкий, и в нём абсолютно нет места для споров. — Но этот твой маленький побег закончился. Мы с твоей матерью уже обсудили, как будем справляться с этим, и тебе повезло. Вот так это всегда и начинается. С напоминанием о том, что он счастливчик. Он пристально смотрит на затылок матери, безмолвно умоляя её сказать что-нибудь, выразить то беспокойство, которое она испытывала ранее... Но она молчит. — Потому что твоя мать не хочет, чтобы я тебя куда-нибудь отправил. В обозримом будущем ты не будешь выходить никуда, кроме школы. Никакого телефона. Никакого интернета. Можешь сколько угодно пялиться на стену в своей комнате, но ты останешься там. Чуя чувствует, что начинает замыкаться. Вон оно, прямо под поверхностью. Гнев. Он так чертовски зол. — О-о, и мы нашли тебе психотерапевта, — последнее слово отец произносит насмешливо. — Твоя мать считает, что один из них сможет помочь. Чуя фыркает. — Повторишь? — Нет. — Прости? — Нет, сэр._________________________________
— Дазай, ты сделаешь ему только хуже, если пойдёшь туда прямо сейчас. Дазай мотает головой, меряя шагами пол. Руки у него дрожат, волосы растрепались от того, сколько раз он проводил по ним пальцами за последний час. — Но... но его уже могли... Мори наблюдает за ним из-за кухонного стола. — Я всё понимаю. Я правда понимаю. Но самое лучшее, что ты можешь сделать для Чуи, — это подождать. — Как ты можешь так говорить?! — огрызается Дазай. Он уже поговорил с Гин, он знает, что они забрали Чую из школы сегодня, и тот не отвечал на звонки Дазая... Но когда он смотрит на Мори, Дазай делает паузу, потому что всё это написано у того на лице. Он ненавидит это. Точно так же, как и Дазай. — ...Я говорил ему, что приду за ним, — у него хрипит голос. — Я должен что-нибудь сделать. — Мы так и сделаем, Осаму, нам просто стоит быть мудрыми. — Мудрыми?! — Дазай вскидывает руки вверх. — По-моему, самое мудрое — это пойти туда и поджечь к херам этот чёртов дом! — Нет. Самое мудрое — это пойти легальными путями, потому что тогда мы действительно сможем держать его подальше. Понимаешь? Дазай останавливается. — Но... — он тяжело сглатывает. — Когда Чуя пришёл сюда, ты сказал, что это не выход... Это та часть работы Мори, которая ему никогда не нравилась, но он никогда не ожидал, что она доберётся до него и дома. — Дазай... — он чувствует тяжесть в груди. Потому что для Чуи нет безболезненного выхода. — Я совершенно уверен, что эти обстоятельства стремительно развиваются, возможно, даже пока мы говорим. Дазаю дурно. — Ты имеешь в виду... прямо сейчас..? Мори должен физически остановить его, чтобы он не пошёл туда, и это заканчивается тем, что Дазай практически привязан к стулу. — Тебе сегодня удалось связаться с девушкой из его школы, так? — парень кивает. — Позвони ей завтра ещё раз. Это всё, что ты можешь сделать сейчас, хорошо? Дазай ненавидит это, и Мори это видит, но он также не может позволить своему племяннику совершить преступление. — Ладно.________________________
На следующий день Чуя смотрит вниз на свой обед, наблюдая, как еда входит и выходит из фокуса перед его глазами. — Чуя? — Гин подбегает к нему и кладёт руку ему на плечо. — Я слышала, что случилось, и пыталась позвонить тебе после школы, но... — Они забрали мой телефон, — его голос звучит тихо. Так тихо, что Гин даже не может понять его, поэтому Чуя прочищает горло и пытается снова. — Я сказал, они забрали мой телефон. — На сколько?! — Я не уверен. — Ты можешь просто... вернуться к Дазаю сегодня вечером? — спрашивает Гин, в её голосе слышится отчаяние. Выученная беспомощность — удивительная вещь. — Они просто придут сюда снова, — ровным голосом отвечает Чуя. Гин пристально смотрит на него. Она не видит никаких синяков на его лице или руках, его глаза не красные — он выглядит нормально. — Вчера звонил Дазай насчёт тебя... ты не хочешь воспользоваться моим телефоном, чтобы..? Чуя быстро кивает. — Пожалуйста. Она протягивает его Чуе, и тот берёт его, медленно поднимаясь. Он отходит от столиков, прислоняется к задней стене столовой и набирает номер. Дазай поднимает трубку на четвёртом гудке. — Гин, ты видела—? — Дазай... — Чуя перебивает его, его голос странно тих и отрывист. — Это я. Дазай звучит так облегчённо. — Чуя, ты в порядке? Они что-то сделали с тобой? Мори говорит, что я не могу поджечь ваш дом, но я подумал, если бы мне удалось найти и перевезти пчелиный улей... Чуя смеётся, коротко и прерывисто. — Нет, нет... Я в порядке, Дазай. Всё... всё будет хорошо. — Ты не звучишь так, будто ты в порядке. — Я в порядке, — Чуя бросает взгляд на настенные часы. — Послушай... я понимаю, что ты напуган, и это... это нормально. Я предполагал, что рано или поздно это произойдёт, — он говорит медленно, тщательно выговаривая каждое слово. — Так или иначе, я уверен, что оно не продлится долго. — Что это—? Раздаётся звонок с обеденного перерыва. — Мне пора идти. Я позвоню тебе завтра в это же время, если смогу, хорошо? — Чуя, подожди—! Но Чуя не может ждать, потому что он должен вернуть телефон Гин, прежде чем уйти. — Чуя? Ты куда? — В уборную! — натянуто отвечает он, — Встретимся на физике. В секунду как Чуя заходит в уборную и закрывает дверь, он прислоняется к стене и пытается отдышаться. Но у него так сильно болят рёбра. Как только он чувствует, что может двигаться, то поднимает свою рубашку от формы, смотря в зеркало. Синяков нет. Чуя стискивает зубы. Может, они сломаны. Может, нет. Этого, наверное, недостаточно. Когда Хироцу-сэнсэй, его учитель литературы, отводит его в сторону после урока, Чуя почти говорит что-то. Но потом он вспоминает, что произойдёт. Это продолжается ровно неделю. Что звучит как ничего. Но это была самая длинная неделя в жизни Чуи. Он почти не спал. Он почти ничего не ел с пятницы — и его мать уехала в командировку в воскресенье вечером. А потом всё стало ещё хуже. И Чуя уже знает две вещи: 1. Если он ничего не сделает, то сделает Дазай. Каким-то образом, по милости божьей, родители Чуи ещё не знают о Дазае. И Чуя... не хочет даже представлять себе такой исход. 2. Чуя скорее умрёт, чем проведёт остаток старшей школы вот так. И нет, это не метафора. Так что есть только один вариант. Он спускается по лестнице из своей комнаты, останавливается на ступеньках и смотрит на отца. Тот сидит на диване и читает книгу. И он знает, что это последний момент, который они проведут вместе, так или иначе. И он всё ещё отец Чуи. Раньше были моменты, которые не были такими, как сейчас. Тогда всё было хорошо, легко и нормально. — Как дела на работе? Отец удивлённо смотрит на него поверх очков. Это первый раз, когда Чуя начал разговор с ним с тех пор, как вернулся домой. — ...Не так уж и плохо, — мужчина кладёт книгу на стол. — Долго, но новый помощник уже освоился. Как в школе? Это странно — вести разговор с родителем и знать, что он последний. У большинства людей такого не бывает. Только не так. Это нереально. — Достаточно хорошо. Я получил отлично за контрольную по физике, — его отец слегка улыбается. — Прекрасно, учёба явно приносит свои плоды. Было время в жизни Чуи, когда рассказ отцу о чём-то подобном был бы самым ярким событием его дня — поэтому он пытается запечатлеть этот момент в памяти. Потому что теперь всё кончено. — Я просто подумал, что есть ещё кое-что, о чём тебе следует знать. — И о чём же? Чуя вспоминает разговор, который они с Дазаем вели несколько недель назад. Один из тех, где Чуя сказал, что должен просто покончить с этим и убрать его с дороги.// «Чуя, нет.» //
— У меня есть парень, — он выпаливает эти слова, и на мгновение всё замирает. — ...Прости? — У меня есть парень, — повторяет Чуя, крепко сцепив руки за спиной. — Я встречаюсь с ним уже некоторое время. — ...Нет, не встречаешься. — Да, встречаюсь. — Я твой отец, — он встаёт. Его отец всегда был большим мужчиной, но прямо сейчас тот как башня. — Если я говорю, что ты не будешь ни с кем встречаться, значит, ты не будешь ни с кем встречаться. И к тому времени, как ты покинешь этот дом, ты уже пройдёшь через эту... — лицо его исказилось. — Эту фазу— — Слишком поздно. — Слишком поздно?! — его отец вскидывает руки. — Что, чёрт возьми, ты хочешь этим сказать? Стоит ли причинять этой семье боль больше, чем ты уже причинил? — Да, — Чуя делает глубокий вдох, — он заботится обо мне больше, чем вы. — Что—?! — Но уже правда слишком поздно, — есть один последний гвоздь, который нужно вбить в крышку гроба. Ложь, но та, которая в конечном итоге просто положит конец всему этому проклятому делу. — Мы спали. Так что этот поезд... уже ушёл.