________________________
Дазай отвечает на звонок по дороге на пару макроэкономики. — Чиби? Разве ты не должен быть сейчас на истории? — Нет, я... — Дазай напрягается при звуке его голоса. — Я сегодня не пошёл в школу. — Ты заболел? — Нет... — Тогда что случилось? — Я... — голос Чуи так дрожит, что Дазай полностью останавливается, заставляя людей на улице обходить его. — Сегодня утром я разговаривал с мамой. У Дазая замирает сердце. — Я думал, ты сказал, что не хочешь с ней разговаривать... — Это вышло случайно. Я снял трубку, не глядя на имя контакта, и я... — Чуя тяжело вздыхает. — Это была она. — ...Всё прошло плохо, да? — тихо спрашивает Дазай. Молчание длится так долго, что он начинает паниковать, думая о том, как дорого это будет стоить, если купить билет на поезд на сегодня— — Я нашёл кота. Дазай медленно моргает, стараясь не отставать от этой информации. — Ты нашёл что? — Кота... напротив комбини, что дальше по улице. Дазай не знает, что и думать. — Ну... около круглосуточных магазинов полно котов... — Сегодня было наводнение. — Ты нормально добрался до дома? — Да, — и есть что-то в тоне Чуи... — ...С котом? — Он мог утонуть! Он ещё вроде как ребёнок... — Как ты можешь это знать?! — Он маленький! — Как и ты, но ты не ребёнок— — Мори сказал, я могу его оставить. — Он что?! — Дазай более чем немного резок, так как все его просьбы о домашнем животном были строго отклонены, даже если аргумент Мори о том, что Дазай даже о себе-то не всегда в состоянии позаботиться, был довольно справедливым. — Тебе что, не нравятся коты? — Нет, я... — Дазай моргает, — У меня их никогда не было. — Ну... — Дазай слышит очень слабое, очень тихое "мяу" на другом конце линии, — Теперь есть. — Чего? Он и мой тоже? — он фыркает. — Так вот как меня втягивают в это дело? — Ты реально думаешь, что я оставлю Баки тут, когда пойду в универ? — Ты назвал его Баки? — Ага! — Чуя, похоже, рад этому, и после того дня, о котором он рассказал Дазаю... Что ж... — Сокращённо от Арахабаки. — ...буквально бога разрушения? ...Дазай не может быть против кота. — Да это демонюга просто. Но он из этого вырастет, — почему-то Дазай сомневается в этом. — И сейчас ты с ним дома? — он снова начинает идти, проталкиваясь сквозь толпу. — Да, мы с Мори собираемся отвезти его к ветеринару, когда он вернётся домой. У него чем-то проткнуто ухо. — И тебе не нужно, чтобы я вернулся? Чуя делает паузу. — Я хочу, чтобы ты вернулся. Ты знаешь это... — сердце Дазая подпрыгивает, и он начинает разворачиваться и идти по другой стороне улицы, к железнодорожной станции. — Но у тебя пары, Дазай. Ты не можешь прибегать сюда каждый раз, когда у меня плохой день. У Дазая щемит в груди, он хмурится. — ...Я знаю. Меня просто бесит не быть там. Наступает короткое молчание, и голос Чуи смягчается. — Я знаю, Дазай... но это не навсегда. Даже если ощущается это именно так. Дазай коротко выдыхает, направляясь обратно к кампусу. — Ты прав. Ну... что же, тебе придётся начать чаще звонить мне по фейстайму. — Почему? — А разве не нужно видеться с котятами, чтобы они тебя запомнили? Ему нужно привыкнуть к моему прекрасному лицу. Дазаю не нужно видеть Чую, чтобы знать, что он улыбается. — Ладно, я могу это устроить. Однако нет никакого очаровательного, пушистого решения проблем с соседом Дазая. Первая и самая главная из этих проблем заключается в том, что Дазай — обычный человек-неряха, но у него всегда были тормоза. Его мать. Потом Мори. Даже чиби. Но Фёдор? Он буквальный, самый что ни на есть настоящий срач. До такой степени, что Дазай, впервые в своей жизни, убирается. Он даже не пытается сделать это идеально — просто старается расчистить дорогу через путь полного, бляха, разрушения от двери до своей кровати. — Погоди, а почему ты это выбрасываешь? — ...Это мусор? — Вообще-то нет! — Это чек из изакаи! — Для тебя — может быть, — фыркает Фёдор и выхватывает его. — Там на обороте есть невидимая карта сокровищ?! — Дазай вскидывает руки, кипя от злости. — Это очередной референс какого-то плохого фильма? — хмурится Фёдор. Дазаю хочется его придушить. И не только это, но Дазай никогда по-настоящему не видел, каково это — жить в среде, где нет взрослого, который, по крайней мере, сортирует за собой мусор. У Фёдора в запасе есть некая привычка, как есть еду только наполовину, отбрасывая её в сторону, позволять стирке накапливаться... Сломался Дазай в ноябре. — Фёдор, — стонет он со своей кровати, его голос звучит гнусаво из-за ткани, которую он приложил к носу, чтобы справиться с запахом. — Тебе что, одиноко, что ли? — русский отрывает взгляд от своего ноутбука. — Потому что ты буквально призвал своих братьев, — Дазай указывает на угол. Пара усов высовывается из-под груды грязных носков, но тут же снова исчезает. — Они тебя не обидят. — Может быть, если бы это была одомашненная крыса, но эти прямо с улицы... — Ну, они более находчивы— — Пожалуйста, — Дазай потрясает кулаками, — Я тебя УМОЛЯЮ... — А что я получу за это? — Пригодное для жизни место?! — Дазай никогда ещё не был так разгневан. — Мэ. Это у меня и в Москве было. — Неужели гигиена утратила своё очарование?! — огрызается Дазай, готовый рвать на себе волосы. — Просто... должно же быть что-то, чего ты хочешь. Фёдор задумывается об этом. — ...Наверное, кое-что есть, — он откидывается на спинку стула. — Называй, — Дазай смиренно вздыхает и всё ещё гнусавит. — ...Твой парень. Дазай сбит с толку. — Что мой парень? — Я хочу с ним познакомиться. — ...Не-а! — Дазай рьяно мотает головой. — Ни за что! — Ты не хочешь, чтобы он приехал в гости? — русский невинно моргает. — У тебя не может быть нормальной причины для того, чтобы познакомиться с ним, — шипит Дазай. — И ему уже и так пришлось иметь дело со многими альтернативно одарёнными. Фёдор пожимает плечами. — Ты как хочешь, но я бы слишком долго не спал. Не спрашивай. Ты не хочешь знать. Не спрашивай... — Почему? — Наши новые маленькие гости начнут думать, что ты мёртв, и тогда... Пальцы ног Дазая инстинктивно сжимаются от страха. Пахнет ужасно. И ему нужно поспать. — ...Будут основные правила. — Например? — Фёдор склоняет голову вбок. — Прежде всего — не трогать. — Даже рукопожатие? — Я тебе пальцы вывихну. Фёдор инстинктивно отпрянул от Дазая, слегка сбитый с толку тем, как серьёзно тот выглядит, и фыркает. — Когда твой голос звучит так, это делает твои угрозы ещё более забавными, знаешь. — Во-вторых, ты не можешь оставаться с ним наедине. — Он что, девица какая-то? — Дазай хмурится, зная, что Чуе не понравится, если он увидит, как Дазай это делает, но... Чуя просто не видел свалку вещей для стирки этого человека. — В-третьих, ты не говоришь на русском. Фёдор смеётся в голос. — Я не могу говорить при нём на своем родном языке? — Он ни слова не понимает по-русски, так что у тебя нет для этого причин, — Дазай сужает глаза. Фёдор ухмыляется, его глаза блестят от забавы. — Ты же можешь перевести для меня, так ведь? Дазай должен бороться с желанием выцарапать ему глаза — что он бы и сделал, потому что Фёдор довольно жутко нездоров, но... — И это произойдёт только после Рождества. — Это ещё почему? — Фёдор кривит бровь. — Он готовится к вступительным экзаменам, и я не собираюсь тащить его сюда раньше, чтобы ты мог с ним познакомиться. — ...Это я могу понять, — любезно пожимает плечами Фёдор. — Как насчёт февраля, в таком случае? — ... — Дазай кивает, прожигая его взглядом. — Я бы пожал тебе руку, но не стану этого делать, пока здесь не будет чисто и я не увижу, как ты идёшь в душ. — Я ещё и это делать должен?! Дазай знает, что он установил основные правила. Он знает, что Чуя был бы более чем счастлив прыгнуть ради него под пулю. И поэтому ему как-то не прикольно от чувства, что каким-то образом он использовал своего парня. Но после окончания ночи комната становится чистой, и в ней больше нет крыс. Ладно. Одна осталась._______________________
Две недели спустя Чуя отходит от коврика для дзюдо, взмахивая запястьями под одобрительные крики толпы, а его противник ковыляет прочь, чтобы сесть со своей командой. Это странно — соревноваться со своей старой школой, со старыми товарищами по команде. Даже зрители, похоже, не знают, за кого болеть. Но, если и были какие-то сомнения по поводу того, кто два года подряд возил Канагаву на национальные соревнования, то они быстро исчезли, когда Кейо впервые за двенадцать лет завоевала титул чемпиона региона. Чувствуется приторная горечь, когда ему вручают трофей. — Чуя! — он переводит взгляд. Два знакомых лица спешат сквозь толпу, два человека, которых Чуя никак не ожидал увидеть. — Ты был просто потрясающ! — Гин прыгает на него, обхватывая его руками. Чуя спотыкается, пытаясь поймать её, раздражённый тем, что она стала выше его ростом. — Она права, — Тачихара хлопает Чую по спине. — Они по-любому солгали, чтобы поставить Тадаши в твою весовую категорию, я не могу поверить, что ты смог так его перевернуть! Чуя в шоке. — Я не думал, что вы двое— — Будем болеть против нашей собственной школы? — Гин фыркает. — Ты того стоишь. Чуя выглядит смущённым, но боже, у него в груди так тепло. Это как эхо того, как всё было раньше, и столь необходимое напоминание о том, что он не потерял всех своих друзей. — Я... — он прочищает горло, глядя на Мичизо. — У меня так и не было возможности поблагодарить тебя за... — ...не надо, — мотает головой Тачихара, отводя взгляд и поднимая руку, чтобы остановить его. — Только не тогда, когда я даже не успел извиниться... — Извиниться? — Чуя хмурится. — За что? Мичизо прикусывает губу. — В тот день на футбольной тренировке, я... я должен был спросить, что случилось. Чуя секунду просто смотрит, потому что Тачихара не должен извиняться. Он вообще не сделал ничего плохого. Но... он первый человек, который реально пытается признать, что кто-то должен был что-то сказать. И это очень много значит. — Думаю, ты уже загладил свою вину, ладно? — Ты останешься на церемонию награждения? Чуя мотает головой. — Мне завтра довольно рано вставать, — это ложь, он просто не хочет смотреть в глаза своему старому тренеру, когда получает награду. Но это не имеет особого значения. — Я сейчас в душ и домой, но, правда, ребята, — Чуя улыбается им обоим. — То, что вы пришли, очень много значит. — Конечно, мы же твои друзья, — Гин целует его в щёку и отпускает. Приятное напоминание. Конечно, был один момент, который Чуя вообще не продумал, и это было то, что место проведения финала дзюдо префектуры было общеизвестно. Что-то такое, с чем вы бы справились, если бы ваш сын занимался этим видом спорта уже тринадцать лет. — Чуя? — он останавливается под уличным фонарём, перекинув через плечо спортивную сумку. Он даже не оборачивается. — Ты... — он слышит стук её каблуков, звук приближающегося голоса. — Ты отрастил волосы..? Чуя чувствует, как она протягивает к нему руку, даже если не видит этого, и следует своим инстинктам, делая два больших шага вперёд, прежде чем развернуться. Она прямо там. — И проколол уши? — Чуя не может сказать, удивлена она или шокирована, и ему всё равно. — Ты не можешь быть здесь. Она морщится. — Я... я знаю, что заслужила это, но ты заблокировал мой номер— — Ты не оставила мне выбора. Трудно быть суровым, когда она здесь. Совсем другое дело, когда Чуя может свести её к голосу на другом конце линии. Это не так болезненно. Но сейчас она стоит прямо перед ним, и вид у неё такой грустный. — Я просто... — она прикусывает губу, и Чуя не знает, что больнее: видеть её и не иметь возможности обнять, или тот факт, что она носит тот же самый шарф, который носила с тех пор, как он был ребёнком. Тот самый, который он и его старшая сестра подарили ей на Рождество, когда ему было семь лет — красный, с листьями остролиста. — Я подумала, что есть кое-какие вещи... которые ты заслуживаешь знать, — она прерывисто вздыхает. — ...Например? Она засовывает руки в карманы пальто, а Чуя ещё крепче обнимает себя. Это тёмный, холодный вечер, его дыхание туманится вокруг него. — Ну... — она прикусила губу. — Они решили снизить обвинение. Теперь Чуе стало ещё холоднее, чем раньше. — До чего? — Нападение с отягчающими обстоятельствами, — его мать смотрит вниз, на тротуар. Это всё ещё серьёзное обвинение, но... Не то же самое, что покушение на убийство, нет. Тюремный срок значительно сокращается. Так же, как и время, прежде чем вы сможете подать прошение об условно-досрочном освобождении. Чуя много читал об этом. — И он... — плечи его матери дрожат. — Он будет ходатайствовать о том, чтобы остаться дома во время судебного процесса, — Чуя почти не чувствует своих пальцев — они немеют. Он должен был взять с собой перчатки. — Чуя? Его зубы со щелчком смыкаются. — А ему повезло, да? — Я— — У него ведь был такой характеризующий свидетель, правда? — огрызается Чуя, и он не плачет, не сейчас — она не заслуживает того, чтобы видеть это. — Чуя, всё было совсем не так— — И это была не только ты, верно? — она замолкает. — Бабушка, дедушка, тётя Саяко — все они тоже пришли, не так ли? И что же они сказали?! — возмущается он, его рука так крепко сжимает ремень спортивной сумки, что кожа начинает болеть. — "Вы должны понять, ваша честь, он только наполовину задушил его, а ведь мог до конца! Святой, блять, человек!". — Чуя, пожалуйста, не говори это— — Правду?! — рычит Чуя, волосы на его затылке встают дыбом. Ему больно, и он делает единственное, что, как ему кажется, у него осталось — нападает. — Он остановился только тогда, когда полицейский начал стучать в дверь. Это ты знала?! — Пожалуйста, прекрати—! — Он спрятал меня в задней части машины. Так, чтобы мне потребовалось больше времени, чтобы получить помощь. Твоей машины, — Чуя может чувствовать, как накапливаются те же самые признаки: жар, дрожь, отсутствие дыхания — всё то, что всегда появляется, когда терапевт проводит его через это. — Знала ты это?! — его мать молчит, её глаза широко раскрыты, похожие на блюдца, и она мотает головой. Чуя делает шаг ближе к ней, дрожащими пальцами стягивая свой шарф, и указывает на тонкий белый шрам сбоку на шее. — Можешь догадаться, откуда это взялось? — ...Я... — Его обручальное кольцо, — шипит Чуя, и руки его матери дёргаются под её пальто, как будто она вдруг отпрянула от золотого кольца, сидящего на её пальце. Смысл заложен. Тот на полном серьёзе сжимал так сильно, и образ этого, наконец, похоже, дошёл до неё. — Я не... Я не знала... — А с чего бы ему тебе рассказывать? Этот вопрос, кажется, пугает её. — Я... Сзади на плечо Чуи опускается чья-то рука, и он отшатывается, всё ещё едва сохраняя самообладание. — Боюсь, что мне придётся попросить вас уйти. Чуя резко поворачивает голову, и там Мори. Немного потрёпанный, его белый халат засунут под руку, но он там. Его мать прикусывает губу. — Я просто пытаюсь поговорить со своим сыном, я не причиню ему никаких неп— — Вы явно уже сделали это, — Мори тянет Чую за себя. Чуя смотрит в спину Мори, не зная, что и думать. Вполне возможно, что Мори заступится за него — они живут вместе уже больше полугода, но... Чуя не привык видеть, как кто-то вмешивается. — Посмотрите на него, — голос Мори твёрд. Она смотрит. И видит, как её сын практически съёживается за спиной незнакомца, как дрожат его плечи, и как болезненно он выглядит. — Если вы думаете, что помогаете, то это не так, — тон Мори смягчается. — И если вы действительно хотите ему добра, то вам нужно уйти. Сейчас. Она смотрит то на него, то на своего сына. И трудно понять, что лучшее место для Чуи может быть не с ней. Но она понимает. — Я... — она вытирает глаза. — Хорошо. Я понимаю, — она бросает последний взгляд на Чую. — Я... Я просто хочу, чтобы ты знал, что я люблю тебя. Чуя даже не смотрит на неё, и... после всего, что произошло, это кажется оправданным. — ...Прощай. Она быстро идёт по улице, а когда поворачивает за угол, Мори разворачивается к Чуе. — Я хотел успеть на соревнование, но операция задержалась. — Всё... — Чуя прикусил губу. — Всё в порядке. Вы не обязаны были приходить... Мори никогда не был прирождённым родителем: он достаточно накосячил с собственной дочерью, попытался улучшить это с Дазаем. Но важность этого момента не прошла мимо него. Он заключает Чую в крепкие объятия. — Нет, Чуя, это не так. Чуя тяжело сглатывает, на его глазах наворачиваются слёзы. — Я просто... — его голос срывается, и это одна из самых душераздирающих вещей, которые Мори когда-либо слышал. — Я чувствую себя так, будто потерял всю свою семью. — ... — Мори гладит его по волосам. — Это не значит, что нет людей, которые тебя любят. — ...Я знаю. Мори ничего не говорит, пока Чуя собирается с мыслями, просто ждёт. Это занимает несколько минут, но как только Чуя успокаивается, он ведёт его вниз по улице, хотя и не на их обычную железнодорожную станцию. — Подождите... — Чуя хмурится. — А куда мы? — Ты же победил, правильно? — ...Да? — И ты, должно быть, уже умираешь с голоду, — Мори смотрит на часы. Чуя открывает рот, чтобы задать ещё несколько вопросов, но Мори обрывает его, — По крайней мере, я могу быть уверен, что хотя бы ты не закажешь всё меню разом. Это ничего не исправляет — но ему становится немного легче. — Ты собираешься рассказать ему? — Чуя мотает головой, а Мори хмурится. — Думаю, это ошибка... — У него сессия... Он вернётся сюда, не задумываясь, и я не смогу с этим смириться... — Значит, во время каникул? Чуя прикусывает губу и кивает. — Так же нормально будет, правда? — Это твой выбор, — Мори вздыхает. — Я просто знаю, что он хотел бы быть рядом с тобой, вот и всё. Чуя опускает взгляд на свой стакан. — Он уже. Он очень помогает... даже когда сам этого не знает. Тут Мори с ним не поспорить.________________________
— Ты победил? — Дазай сияет от радости по другую сторону экрана, лежа на животе на кровати. Чуя улыбается, почёсывая Баки за ушками, постоянно меняя положение маленького оранжевого комочка меха, чтобы помешать ему пройти по клавиатуре. — Ага, мы едем на национальные соревнования в марте. — Значит, ты можешь стать обладателем национального титула? — Дазай ухмыляется. — Это довольно сексуально. Чуя закатывает глаза. — Я проигрывал команде на Хоккайдо два года подряд, так что не обольщайся. — И всё же очень сексуально. Чуя фыркает, а Баки ложится ему на живот, разминая лапами переднюю часть толстовки. — А у тебя как день прошёл? — Уже лучше. Мне кажется, я достиг ослабления напряжения с Россией, так что кризис уже не так плох, как был. — Как ты это сделал? — Пошёл на жертвы, — Дазай морщится. Чуя вопросительно кривит бровь. Дазай вздыхает. — Ты случайно не свободен на выходных в феврале? — ...Вообще да, а что? Дазай стонет в подушку. — Я обещал ему познакомить вас, если он начнёт содержать комнату в чистоте. — Познакомить? — Чуя моргает. — Зачем ему надо со мной знакомиться? Глаза Дазая превратились в узкие щёлочки. — Я ненавижу почти все свои догадки. — Ну... думаю, во имя здоровья и безопасности... — Чуя фыркает. — Держу пари, это просто тактика, чтобы заставить тебя беситься месяцами. Дазай фыркает, прижимая подушку к груди. — Если это так, то браво, потому что она работает. — Расслабься, — Чуя слегка улыбается. — Хм-м-м... ладно, — вздыхает Дазай, внимательно наблюдая за своим парнем. — ...Тебя что-то беспокоит? Скрывать что-либо от Дазая трудно, он слишком, блин, умён для своего же блага. — ... — Чуя вздыхает, его глаза скользят по лицу Дазая, по его скулам, по изгибу челюсти. — Немного. — Что такое? Чуя не лжёт. Правда. Просто сейчас его беспокоит больше, чем одна вещь. — Я очень соскучился по тебе. Глаза Дазая полны тоски. — Я тоже. Дазай может быть раздражающей, высокомерной, импульсивной неприятностью, но всё гораздо проще, когда он рядом. Чуя просто хочет прикоснуться к нему, даже просто поцеловать в щёку, ощутить его руку, что угодно — просто чтобы почувствовать себя более уверенным. — Ну эй, — тон Дазая низкий, нежный, — осталось всего три недели. Ещё три. Чуя крепко зажмуривается. — Я знаю.