__________________________
Они никогда не объясняют, как быстро меняются дети. Они пытаются, но по сути это вообще ничего подобного. Потому что один месяц твоей жизни — это ничего. Это четыре свидания, поход в бар с друзьями, одно дело на работе. Для ребёнка это как целая жизнь, и каждую секунду, когда он не смотрит на Шуджи, ему кажется, что он что-то упускает. И каким-то образом, в мгновение ока, прошёл год его жизни. Что открывает совершенно новый этап воспитания детей, к которому Чуя был не совсем готов. Это был небольшой удар, когда Шуджи сначала начал обращаться к Дазаю как "папа", но Чуя лежал в ожидании, предполагая, что его время придёт. Они сидят за кухонным столом в воскресенье утром, Дазай читает несколько рабочих писем, пока Чуя кормит Шуджи его завтраком (омлет и кусочки банана — отвратительная комбинация, если вы спросите Чую, но эй, ему нравится). — Куникида убьёт меня... — простонал Дазай, подперев рукой подбородок. — Но я сомневаюсь, что смогу справиться с этим сегодня. — Потому что я слишком измотал тебя прошлым вечером или..? — Не надо так играть бровями на меня, — отвечает Дазай, опускаясь на стол. — Моя гордость никогда не восстановится. Чуя фыркает, опуская ложку подальше от рта Шуджи, отчего малыш раздражённо морщится. — Ты был тем, кто сказал, что хотел пробежать восемь километров. — Я вообще-то имел в виду бег трусцой, бейсболисты — прирожденные спринтеры— — Ага-да. — И то, как ты намного быстрее меня толкаешь коляску, вообще не имеет смысла... — Ты собираешься дуться всё утро? — Чуя поднимает бровь. — ...Я больше, чем ты, — бубнит Дазай в свои хлопья, угрюмо жуя, пока его сын протягивает руку, расстроенный тем, что его маленькие ручки не могут ухватить ложку с яичницей, болтающуюся совсем рядом, а бровь Чуи дёргается от раздражения. — Эй! Почему ты ведёшь себя как обиженка из-за этого?! — У меня ноги длиннее, я должен обгонять тебя. — Размер не имеет никакого отношения к спортивным способностям, и, возможно, ты просто теряешь форму! Дазай в ужасе смотрит на него. — Что?! Теперь, когда я подарил тебе сына, я больше не привлекательный? Шуджи хнычет. Взгляд Чуи скользит по Дазаю, одетому в тёмно-синие пижамные штаны и... больше ничего. Теперь почти странно видеть, как Дазай наматывает бинты перед уходом на работу, потому что Чуя за несколько лет привык видеть его без них, и это дало ему время привыкнуть к виду мышц Дазая, к лабиринту чернил, которые следуют по его телу, и... ...Честно говоря, каждый раз, когда он слишком долго смотрит на своего мужа, Чуя ловит себя на том, что сидит с широко раскрытыми глазами и будучи отвлечённым. И ухмылка на лице Дазая подразумевает, что тот это знает. — Да, Осаму, — сухо отвечает Чуя, — ты увядаешь на глазах— Но прежде чем он успеет закончить оскорбление, у Шуджи кончается терпение. Что, для ребёнка, довольно большая выдержка. Он хлопает своими маленькими ручонками по подносу своего стульчика для кормления и кричит: — Мама! Они оба замирают, их глаза устремляются на младенца, который тянется за ложкой, выжидающе глядя на Чую. — ... — Чуя машинально даёт ему её, и Шуджи успокаивается, блаженно довольный своей, по общему признанию, гадкой комбинацией яйца и банана... и ни один из них не знает, как реагировать. С одной стороны, воспитание — это практика, которая всегда представлялась как имеющая две роли. Один мужчина, одна женщина. А для таких пар, как они, это... Сложно. Потому что когда нет фигуры "матери", есть люди, которые преподносят это так, будто ребёнок что-то упускает. Но с другой стороны... ...люди только начинают писать книгу правил о том, как воспитывать ребёнка с двумя отцами или двумя матерями. В интернете или книге нет точно подходящей статьи по воспитанию детей, которая говорит вам, как справиться с тем, когда есть один родитель, который идентифицирует себя как отец, а другой не сильно идентифицирует себя... Ни тем, ни другим. И Чуя в замешательстве, потому что он не ненавидит слышать, как его сын называет его так, хотя это не то, что он себе представлял. Но он чувствует, что как бы должен. — Он ещё слишком маленький, чтобы понять это, — тихо напоминает ему Дазай, и Чуя это знает. Он также знает, что у него более длинные волосы, он ниже и, надо признать, более женственен на вид (и, как правило, он предпочитает носить этот образ дома). В очень ограниченном восприятии мира Шуджи: это значит, что Чуя его мамуля. И это не совсем то, что вы можете попросить ребёнка не говорить, или объяснить ему каким-либо образом, так что... Чуя просто как бы привыкает к этому. И со временем ему это начинает нравиться, хотя поначалу и кажется немного странным. В конце концов, ярлыки особо никогда не были его коньком. Зачем начинать сейчас? Для Дазая воспитание — это в основном гладкий процесс. Он и Шуджи — не разлей вода, тот сидит на работе с Дазаем половину времени, его практически обожают все в офисе. Но они наткнулись на первого "лежачего полицейского", если вам угодно, когда Шуджи исполнилось три. На данном этапе они уже могут выявить личностные качества своего сына. Он умный, что неудивительно, учитывая, кто его отец, но обычно довольно тих, особенно в присутствии незнакомых людей. А потом перед ними предстаёт новый проблеск другой его стороны. — Осаму... — чуть слышно стонет Чуя, когда губы мужа прижимаются к его шее, — мы должны выехать через тридцать минут... — Это ещё куча времени, — отвечает Дазай, упираясь руками в кухонную раковину, над которой склонился Чуя, — И, честно говоря, есть и другие сеансы. — Да, но если мы пропустим сеанс в три часа... — Чуя испускает мягкий, удовлетворённый вздох, когда Дазай ставит засос прямо под его челюстью, он прижимается бёдрами к заду Чуи и начинает чувствовать, что находится на пороге победы, и они могут переместиться в спальню— — Нет! Они оба отскочили друг от друга при звуке голоса Шуджи, потому что им обоим показалось, что их сын задремал, но вот он, ковыляет и обхватывает руками ногу Чуи. Рыжий моргает, наклоняясь, чтобы поднять его и прижать к своему боку. — Нет? Шуджи качает головой, обнимает Чую за шею и крепко прижимается к ней, бросая на Дазая... Свирепый взгляд? — Что за..? — Дазай обрывается, не зная, что, чёрт возьми, делать со всем этим. — Ну, — Чуя пожимает плечами, пока Шуджи прижимается к нему, уткнувшись лицом ему в шею, — он, наверное, просто капризничает, потому что проснулся слишком рано. И поначалу Дазай соглашается. Но потом это превращается в мини-кампанию. Ту, которая в основном состоит из того, что Шуджи говорит "нет!" прежде чем выхватить руку Чуи из руки Дазая и взять её себе, или забраться между ними, когда они прижимаются друг к другу на диване, на что Дазай не обращал бы внимания, но мелкий начинает шипеть, когда Дазай целует Чую в щёку. — Это нормально, — Йосано, теперь их педиатр, не может перестать хихикать во время их приёма, чтобы сделать Шуджи прививки, прежде чем он начнёт ходить в подготовительную группу осенью. — Особенно для маленьких мальчиков, разве ты не был слишком привязан к своей маме, когда был маленьким? Дазай дуется, потому что Шуджи откинулся назад на коленях Чуи, довольный, как слон, пока сосёт леденец, который получил за то, что сидел смирно во время прививок, но когда Дазай попытался поднять его, тот был категоричен. — Нет! Я хочу мамочку! Что не очень приятно. И даже если это не было психологическим ударом, это на самом деле начинает разъедать их сексуальную жизнь, и нет, это не значит, что они должны заниматься сексом каждый божий день, и нет, до этого их темп тоже таким не был, но... Раз в неделю? Это пытка. Держать свои руки подальше от Чуи так долго? Жестокое и необычное наказание. И Чуе так-то тоже нелегко, он просто меньше жалуется. Что легко сказать, когда ты самый любимый человек трёхлетнего ребёнка во всём мире. Но случается суббота, когда Чуя должен остаться в офисе и навёрстывать упущенное на работе, и в этот день Дазай старается... Не подкупить, но... Выйти на связь. — Приветик, дружище... — он наклоняется посмотреть, где его сын из нескольких пенопластовых блоков строит довольно впечатляющую башню вокруг Баки, который растянулся и дремлет на пятне солнечного света. — Чего творишь? Шуджи переводит на него взгляд, длинные пряди каштановых волос падают ему на лицо, когда он поднимает голову, чтобы посмотреть на своего отца. — Где мама? Дазай морщится. Одно на уме, да? — Он должен работать сегодня утром, но мы можем позависать вместе, верно? Эти большие карие глаза с таким же успехом могли быть кирпичной стеной. — Да ладно тебе, я не так уж плох... — умоляет Дазай. — Когда-то мы были лучшими друзьями! Его сын, кажется, не совсем убеждён, и Дазай вздыхает, прибегая к переговорам. — ...Хочешь, за мороженым сходим? И тогда маленький мальчик сияет и быстро качает головой. — Шоколадным! И это становится немного лучше, когда они проводят день, идя в магазин мороженого, а затем несколько часов, играя с Дазу в парке. Но когда он лежит в постели с Чуей той ночью, он всё ещё дуется. Чуя приподнимается на локтях, прижимаясь к груди Дазая. — Я думал, вы оба хорошо провели сегодня день? Дазай прикусывает губу. — Да... — он тяжело вздыхает, гладя Чую по волосам, — Но мне, возможно, пришлось подкупить его мороженым, чтобы он поиграл со мной. — Осаму— — Я травмировал его в какой-то момент и просто не помню этого? Потому что, честно говоря, он ведёт себя так, будто я грёбаное чудище. — Я уверен, он проходит через опредёленную фазу, но ты его отец, Осаму, он тебя любит, — мягко напоминает ему Чуя, прижимаясь цепочкой поцелуев к подбородку Дазая. — М-м-м... — Дазай вздыхает. — Я скучаю по той фазе, когда он не спал, если я его не держал. — Ты был измотан во время этой фазы, — напоминает ему Чуя, улыбаясь ему напротив челюсти, и Дазай жалобно вздыхает. — Измотан, но любим. — Я люблю тебя, — замечает Чуя, скользя губами вниз по шее Дазая, и тот улыбается немного неохотно. — Ну, хотя бы так. — М-м-м-м... — кончики пальцев Чуи, лёгкие, как перышко, скользят под подол ночной рубашки Дазая, дразня его живот, и дыхание Дазая замирает в горле. — Я мог бы показать тебе, как сильно я тебя ценю... Дазай даже не пытается скромничать, и он будет первым, кто признает, что его голос звучит немного жалко, когда он отвечает: — Пожалуйста? Чуя останавливается там, где он скользит вниз между ног Дазая, его лицо на уровне чужих бёдер — — ...Это по правде так сильно беспокоит тебя? Дазай состроил лицо, проводя пальцами по волосам Чуи. — ...Будет ли нелепо назвать это психологической войной? — Поскольку ему три, я должен сказать "да". — Ладно, ладно... — Дазай сдаётся, вздыхая с облегчением, когда губы Чуи предлагают некоторое положительное внимание.___________________________
Но какой бы ни была неуверенность Дазая в своём воспитании — командировки за границу удивительно полезны. Как правило, он избегает их, но сразу после четвёртого дня рождения Шуджи он вынужден уехать в Лондон на три недели, чтобы создать новый филиал. И для Чуи это просто ужасно. Он не любит классифицировать себя как "прилипчивого" или нуждающегося, но... Они не расставались больше, чем на неделю, с тех пор, как Чуе исполнилось восемнадцать. А это было пятнадцать лет назад. Он не привык спать один, и это нелепо, он взрослый человек, но... он ненавидит это. — Мам? — он поднимает взгляд с того места, где лежал в постели, одетый в одну из старых студенческих толстовок Дазая и очки для чтения. — Что ты делаешь так поздно? Шуджи стоит в дверях, одетый в пижаму Человека-паука, и потирает глаза. — Можно я посплю с тобой? Чуя похлопывает по месту рядом с собой, и его сын спешит вперёд, бросая обе руки и одну ногу на кровать, когда торопится подтянуться, ёрзая под одеялом рядом с Чуей, прижимаясь к его боку. — Тебе приснился плохой сон? Шуджи мотает головой, похлопывая Баки по ушкам, где кот свернулся калачиком рядом с головой Чуи. — Я не могу заснуть... — бормочет он, уткнувшись лицом в мех Баки. Кот, кажется, с радостью это терпит, но он обращается с Шуджи как с котёнком с тех пор, как того привезли домой из больницы. — Почему? Шуджи молчит некоторое время, довольствуясь тем, что просто лежит рядом с котом, пока Чуя гладит его по спине, а потом наконец спрашивает: — Где папа? Чуя протягивает руку, пытаясь сдвинуть часть волос на затылке Шуджи, пока те не лягут ровно, но они, как всегда, непослушные. — Ему пришлось уехать по работе, — тихо объясняет Чуя, — но через неделю он будет дома. Последовало долгое молчание, а затем Чуя с удивлением услышал тихое сопение. — Милый, всё хорошо? — ...Это очень долго, — Шуджи звучит так, словно вот-вот расплачется. Чуя хмурится, протягивает руки и тянет сына вверх, пока Шуджи не садится к нему на колени. — Я знаю, но он вернётся в субботу— Шуджи вытирает лицо, которое быстро краснеет, и мотает головой. — Почему он не может вернуться домой прямо сейчас?! — Потому что, если он это сделает, ему придётся вернуться назад и закончить работу, которую он должен был сделать... — объясняет Чуя, крепко обнимая его, — Но когда он вернётся в субботу, он останется дома. — ... — Шуджи снова шмыгает носом в толстовку Чуи, и Чуя немного выжидает, прежде чем спросить — — Хочешь позвонить ему? — ... — Шуджи быстро кивает напротив груди Чуи, и тот достаёт свой телефон, заходя в фейстайм. Там ещё середина рабочего дня, но он не удивляется, когда Дазай отвечает на втором гудке, у него под глазами тёмные круги, но он довольный. — Разве там не поздно—? Прежде чем Чуя успевает ответить, Шуджи быстро прижимается лицом к экрану телефона, озаряясь сильнее, чем за всю неделю: — Папочка! И Дазай, что ж, его лицо озаряется до комичного похожим выражением. — Приветик, малыш! — он поднимает бровь, — Разве сейчас не одиннадцать? Шуджи проскакивает мимо этого, пытаясь удержать телефон в своей радости: — Мы сегодня в группе выучили пять новых знаков хираганы! — Правда? — Дазай поднимает бровь, очень впечатлённый, — Ты их все запомнил? — Да! — следующие пятнадцать минут он болтает без умолку, рассказывая Дазаю неделю четырёхлетнего ребёнка в подробностях. Это означает, что оно бессвязно и немного не по теме, но Дазай наслаждается каждой секундой этого. И тот факт, что его сын кажется таким радостным, увидев его, что ж... Это тоже очень приятно. — Так-с, пора сказать папочке "спокойной ночи", тебе завтра в группу утром, — шепчет Чуя, целуя Шуджи в макушку. — Но я не устал! — Тебе уже давно пора спать. — ... — его сын надулся, но сдался, и снова повернулся к экрану. — Спокойной ночи, папочка! — Спокойной ночи, дружище. Чуя слегка машет Дазаю из-за спины Шуджи, повторяя ту же самую фразу, которую только что произнёс их сын, но она имеет несколько иной контекст, когда он произносит её. — Спокойной ночи, папочка. Дазай сглатывает, во рту у него немного пересохло. — Спокойной ночи, милый. После этого он заканчивает разговор с ними двумя, и женщина, сидящая напротив него за столом, вежливо улыбается. — Это была ваша семья? — О, — Дазай кладёт телефон в карман, прочищая горло, — да, обычно я не уезжаю так надолго. — Они звучат чудесно, — она выразительно улыбается, доставая свой рабочий портфель. — Начнём? И когда Дазай наконец добирается домой в субботу, несмотря на то, что он совершенно измотан, он всё равно широко улыбается и раскрывает руки, когда Шуджи бросается к нему в аэропорту, прыгая в его объятия. — Я думал, ты никогда не вернёшься! Дазай фыркает, прижимая сына к себе и целуя его в макушку. — Я же сказал, что вернусь, разве нет? — Я знаю! — Шуджи пожимает плечами, крепко обнимая его, — Но мне показалось, что это целая вечность! И когда они возвращаются домой, а Шуджи счастливо играет с огромным набором LEGO с Гарри Поттером, который Дазай привёз домой с собой, Чуя спрашивает: — Всё ещё волнуешься из-за фазы? Дазай пожимает плечами и, прислонившись к дверному косяку, чистит зубы. — Признаю, не наш сын тот, кто играет в игры разума. — Что именно ты хочешь этим сказать? — Чуя поднимает бровь. — Ты никогда так не желаешь мне спокойной ночи, когда я дома, — ворчит Дазай, и Чуя улыбается, сцепив руки за спиной. — Например, как? — Ты знаешь, как. — ...Ну, — Чуя пожимает плечами, — я бы попробовал ещё раз, но ты устал. Дазай даже не может с этим поспорить, когда подходит к раковине, чтобы сплюнуть, и откладывает зубную щётку. — Я чувствую себя так, будто могу проспать тысячу лет, — признаёт он, ослабляя галстук и забираясь в постель. Улыбка Чуи становится шире. — Почему бы тебе не вздремнуть пару часиков? Я разбужу тебя к ужину. Дазай утыкается лицом в подушки. — Я охренеть как люблю тебя, ты в курсе? — В курсе, — напевает Чуя, выскальзывая из комнаты, и как раз перед тем, как закрыть за собой дверь, по какой-то богом забытой садистской причине, когда Дазай слишком устал, чтобы что-нибудь предпринять, он говорит: — Сладких снов, папочка. Глаза Дазая широко распахиваются, но дверь уже захлопывается со щелчком, и он стонет от разочарования. Он получит это, позже... но опять же, вероятно, именно это и было задумано.___________________________
Шесть месяцев спустя они оказываются на кухне Мори, где Чуя помогает тому с посудой. — Итак, я слышал, что ты скоро пойдёшь в детский сад, — спрашивает Мори у Шуджи, который, кажется, очень сосредоточен на том, чтобы съесть корочку от своего бутерброда, прежде чем нормально примется за него. — Не хочу идти... — он мотает головой, и Мори удивлённо смотрит на него. — Почему? — Похоже, что там много работать, — вздыхает Шуджи, наконец-то откусывая кусок. — А я ленивый. — Ты ленивый? — Мори тихо смеётся от удивления, — Кто тебе такое сказал? — Мама говорит, что у меня это от папочки. — Он нас не любит, — драматично вздыхает Дазай, и Чуя одаривает его взглядом. — В любом случае, дружище, иди сюда, нам нужно кое-что сделать, прежде чем мы поедем домой. — Что? — Шуджи откладывает свой недоеденный бутерброд. — Иди сюда, и я тебе покажу, — мальчик пожимает плечами, сползает со стула и подходит к отцу. — Стой прямо здесь, хорошо? Держи голову выше... Шуджи так и делает, с любопытством глядя на отца, в то время как Дазай делает небольшую отметку над его головой карандашом, прислонённым к дверному косяку. — Ну вот, умница, — он ерошит его волосы и оглядывается на Мори, — он почти такого же роста, что и я был, с ума сойти, скажи? Мори бросает взгляд на отметки, одна из которых сделана слегка выцветшей ручкой с надписью "Осаму, 92 см", а другая, более свежая, сделанная карандашом, показывает "Шуджи, 100 см". — Это не так уж и удивительно, он копия тебя. — Это значит, что я буду такой же высокий, как ты? — с надеждой спрашивает Шуджи, и Чуя морщится, кладя кухонное полотенце и протягивая руку за ключами от машины. — Господи, надеюсь, что нет... — Почему? — спрашивает Шуджи, хватая его за руку, когда они направляются к двери, — Тогда я смогу дотянуться до всех высоких полок, и тебе не придётся карабкаться! Гордость Чуи содрогается при этой мысли.________________________
И для Шуджи детский сад, по его точным словам, — "неоднозначен". С одной стороны, он легко и быстро заводит друзей, что, честно говоря, удивляет Чую — он всегда хорошо ладил со своими двоюродными братьями и сёстрами, но обычно очень тихо ведёт себя с детьми, которых не знает. Но с другой... — Итак, это моя семья, — Шуджи показывает на рисунок мелками, стоя перед группой и показывая свой дневной проект. — Это Баки, он выглядит злющим, но много мурлыкает, особенно когда я даю ему креветку из моего обеда, а это Дазу, он пускает много слюней, но он довольно хорошо приносит вещи. И тогда... — он показывает на фигурку из палочек с красными каракулями вокруг головы, — моя мама, он отправляет плохих парней в тюрьму— Одна из девочек поднимает руку, и Шуджи очень серьёзно останавливается. — Да? — Как это твоя мама — мальчик? Шуджи хмурится, склонив голову набок. — Не знаю. А почему твоя мама — девочка? Она, кажется, довольно озадачена этим. — ...Разве не все мамы — девочки? Шуджи невозмутимо пожимает плечами. — Мой — нет! А это, — он показывает на огромную фигурку из палочек с каракулями на руках, — мой папочка. — Он правда такой большой?! Шуджи кивает. — Да, а ещё супер старый, — он начинает опускать рисунок, — и это всё— — А кем работает твой папа? — спрашивает один мальчик, пытаясь понять это по грубому нарисованному костюму, который Шуджи натянул на него. И вот тут-то он и попадает в неприятности. — О-о! — Шуджи ухмыляется, — Он босс мафии! Так что, естественно, через три часа они все сидят в кабинете его воспитателя. — Почему ты решил, что я босс мафии? — Дазай выглядит скорее польщённым, чем обиженным, а Чуя просто выведен из себя. — Ты одеваешься так, как они одеваются в фильмах! И у тебя есть татуировки... Чуя в ужасе смотрит на Дазая. — Какие фильмы ты разрешаешь ему смотреть?! — Он немного посмотрел фильм про якудза... — Ты ИЗДЕВАЕШЬСЯ?! — И все на папочкиной работе называют его боссом! — Шуджи моргает, склонив голову набок. — И он сказал мне, что если кто-нибудь когда-нибудь обидит меня, то он заставит их исчезнуть! Воспитатель смотрит на них огромными глазами, Чуя щиплет себя за переносицу, а Дазай сдерживает смех. — Дружище, я говорил, что если какие-нибудь монстры попытаются обидеть тебя, я заставлю их исчезнуть, — слегка напоминает ему Дазай, — Как те, что у тебя под кроватью, — Шуджи не кажется полностью убеждённым, но Дазай всё равно переводит взгляд на его воспитателя, — Простите за путаницу, вы же знаете, какое буйное у детей воображение. — Верно... — его воспитатель замолкает. Позже Чуя набрасывается на него в машине. — Ты старался звучать настолько подозрительно, насколько это вообще возможно?! — Ты о чём? — Дазай невинно моргает, сворачивая на их улицу. — Мы вместе уже семнадцать лет, и даже я на секунду засомневался, а не грёбаный — в смысле, чёртов — якудза ли ты! — Ну, не знаю, это было довольно забавно, — Дазай играет бровью, — мы могли бы позже притвориться, что я босс якудза. — Что-то вроде ролевой игры? — нетерпеливо спрашивает Шуджи с заднего сиденья, и Дазай кивает. — Угу, но это только для меня и твоей мамы. — Но я тоже хочу поиграть! — Нет, дружище, в эту ты играть не хочешь. — Да, — Чуя поворачивает голову и ласково улыбается сыну, — папочка тоже веселиться не будет. — Тогда почему вы двое собираетесь играть? — Потому что у него неприятности. Дазай состроил лицо. Чуя не ошибается. У него неприятности. Однако. В конце концов он всё-таки немного повеселился.__________________________
Ход времени может быть обоюдоострым мечом. Он уносит вас всё дальше от воспоминаний, которые вы предпочли бы забыть, а в других случаях он возвращает их обратно. Иногда не обязательно в плохом смысле. — Дазай-сан? — Чуя поднимает глаза, выходя из зала суда, и видит, что один из его стажеров-юристов подбегает к нему. — Что такое? — Вас кое-кто ждёт в вашем кабинете. Хотите, я скажу ей, чтобы она ушла, или..? — Нет, — мотает головой Чуя, поглядывая на часы, — у меня есть немного времени. Спасибо, что дал мне знать. Сегодня пятница, после этого у него свидание с Дазаем, и поскольку Шуджи остаётся с Мори на выходные, он ожидает чего-нибудь экстравагантного. Так что небольшая дополнительная работа перед уходом ему не навредит. Он входит в свой кабинет и сначала никого не видит, что странно. И затем, когда он подходит ближе к своему столу — С другой стороны на полу сидит молодая девушка, прислонившись к нему и прижав колени к груди. Свидетель дела Чуи на следующей неделе. — ...Теруко-сан? Она всё ещё в школьной форме, и её глаза... они красные, как будто она плакала. — Простите... мне не следовало приходить сюда в таком виде— — Нет, — обрывает её Чуя, ставя портфель на стол, — не извиняйся, что случилось? — Я... — её голос срывается, — Я не думаю, что смогу свидетельствовать, — бормочет она, вытирая слёзы. — Простите, но я не хотела говорить вам об этом по телефону... — Не извиняйся, — снова повторяет Чуя и садится на пол, прислонившись спиной к столу, прямо рядом с ней. — Что-то случилось? Её плечи дрожат, и она мотает головой. — Моя... гм... — она тяжело сглатывает. — Моя семья... измучена, и я... я уже достаточно их вымотала, — она вытирает нос рукавом своего школьного кардигана. — И это… н-не стоит того, когда... — она сгибается над собой. — Мне всё равно никто не поверит. Эти слова сильно бьют по нему. Очень сильно. Потому что он помнит, каково это. И иногда самая простая вещь в мире — это ответ, который вы никогда не ожидали услышать. — Я верю тебе. Он говорит это тихо, но так твёрдо, что это, кажется, поражает её. — Разве... — она коротко всхлипывает, — Разве вы не должны? Из-за своей работы? — ...Я завёл это дело, потому что верю тебе, — повторяет Чуя. — И я сделаю всё, что в моих силах, чтобы судьи тоже поверили, — он делает глубокий вдох, — Но... — он протягивает руку и сжимает её ладонь, — если ты не хочешь туда идти, то не надо. Ты никому ничего не должна, понимаешь? — он говорит почти сурово. — Сейчас ты должна прежде всего заботиться о себе. Она долго и пристально смотрит на него. — ...Кто-то..? Она спрашивает, потому что Чуя... он говорит как человек, который знает. Он мотает головой. — Кому надо, тот найдёт достаточно способов, чтобы разрушить твою жизнь, при этом утверждая всем вокруг, что это лишь у тебя в голове, — он ещё раз сжимает её руку, прежде чем отпустить. — Но я знаю, как ты напугана, — он вздыхает, — И я не буду винить тебя, если ты не захочешь этого делать. Она отводит взгляд, прикусив губу. — Но вы считаете, что я должна это сделать? Чуя тих в течение долгого момента, и затем он вздыхает. — Я думаю... единственный способ остановить таких людей, как они, — это привлечь их к ответственности. Даже если это не должно быть твоей работой, — он вздыхает. — Это несправедливо, но... Если бы он не дал показаний, если бы его отец вместо этого уехал на три-пять лет... Чуя сомневается, что он был бы здесь прямо сейчас. — Если ты этого не сделаешь, они победят. Теруко снова вытирает нос и прерывисто вздыхает. — Вы правы, — её голос дрожит, — Я очень боюсь... — она снова смотрит на него, и по её лицу катятся слёзы. — Но... вы же будете там всё это время? Чуя кивает. Он всегда думал, что самая трудная часть этой работы — увидеть себя в роли жертвы. Но он никогда не понимал, насколько болезненной будет эта часть после того, как он сам стал родителем. Он не видит себя, когда смотрит на эту старшеклассницу, которая не должна приходить к нему за утешением. У неё должна быть возможность поговорить со своими родителями, учителями. Другие недостатки в её системе поддержки теперь кажутся очевидными, её полностью подвели столько людей. Он представляет себе своего собственного ребёнка в таком положении... И от того, что случилось с ним, ему не становится лучше. От этого он становится злым. Злее, чем он когда-либо был. — Я буду там всё время, — мягко успокаивает её Чуя. Она кивает, её губы дрожат. — Тогда... я сделаю это. И каким бы болезненным ни казался этот момент — это то, что Чуя вспоминает как хорошую вещь о времени. Это даёт вам возможность понять расстояние между тем, где вы находитесь сейчас, и тем, где вы начали. Он больше не испуганный подросток, которому причинили боль. Он сделал всё возможное, чтобы оставить ту ночь позади.___________________________
Но есть и другие, более ядовитые моменты, связанные с течением времени. Для других воспоминания распадаются. Или деформируются. Даже те, что для Чуи никогда не изменятся. — Ну привет! — Чуя подхватывает своего сына, заключая в крепкие объятия, когда тот входит в дверь, и льнёт к Дазаю, чтобы целомудренно поцеловать его, пока он заносит их сумки внутрь. — Как там в Токио? — У Кацуми и Юу есть домашняя змея! — нетерпеливо рассказывает Шуджи, — Но папа говорит, я не могу завести такую... — Твой папа умный, — гудит Чуя, целуя Дазая ещё раз только за это, и его муж сияет от похвалы. — Кроме того, у тебя уже есть Баки и Дазу— — У них может быть ещё один друг! — Они уже есть друг у друга, — указывает Дазай, взъерошивая его волосы. — Почему бы тебе не пойти и не приготовиться принять ванну? Я поднимусь через минуту. Шуджи стонет, когда Чуя опускает его на пол, но кивает. — Как прошёл выходной? — интересуется Чуя, просматривая стопку почты, которую Дазай принёс из почтового ящика. — Весело, Сакура была немного разочарована, что тебя там не было, но... — Дазай пожимает плечами, обнимая Чую сзади за талию, — Я сказал ей, что это было важное дело. Чуя кивает, всё ещё немного раскаиваясь. До сих пор он был на всех других вечеринках по случаю дня рождения, но на этот раз— Он вдруг замирает, уставившись на конверт в своей руке. — ...Чиби? — Дазай делает паузу, когда целует его в затылок, потому что он чувствует, как чужие волосы встают дыбом. — Чуя, ты в порядке? — он наклоняется через плечо, пытаясь разглядеть, что там такое, но Чуя прижимает конверт к своему животу и поворачивает голову, чтобы поцеловать Дазая в щёку. — Иди помоги Шуджи принять ванну, ладно? Я скоро поднимусь. Дазай выглядит утомлённым, как будто он вообще не хочет этого делать, но... Чуя ведёт себя не так, словно пытается что-то скрыть, скорее... Ему просто нужна минутка, и потом он расскажет Дазаю, что это. Хотя это и расстраивает, он... понимает. — Хорошо, — тихо соглашается он, в последний раз сжимая руку Чуи, прежде чем отпустить её. — Увидимся наверху. После этого Чуя остаётся один в своей кухне, уставившись на конверт в своих руках и на отправителя, проштампованного на лицевой стороне. Тюрьма Фучу. Дазай заканчивает купать Шуджи, вытирает его полотенцем и помогает выбрать пижаму, и когда тот укладывается в постель, смотря мультики на своём планшете, Дазай возвращается в их спальню. Чуя сидит на краю кровати, уставившись в стену. Его плечи напряжены. И Дазай не знает, что с этим делать, но он понимает, что если он просто даст Чуе время успокоиться, то он ему расскажет. Так что Дазай садится на краю кровати с противоположной стороны, зная, что Чуя в курсе о его присутствии по тому, как матрас опустился от его веса. И он ждёт. — Он написал мне письмо. Сперва Дазай не совсем понимает, кого имеет в виду Чуя. — Он..? Плечи Чуи сгорбились. — Мой отец. Дазай настолько ошеломлён этим, что у него почти нет слов. Первая эмоция, которая проходит через его разум, — чистый и полный шок. Но он быстро сменяется яростью. Пустой, всепоглощающий гнев от желания защитить, который потрескивает до самых кончиков пальцев. — ...Чего он хотел? Это очевидный вопрос, потому что за последние пятнадцать лет тот ни разу не попытался установить контакт, и для Чуи это было облегчением. Так что такая внезапная перемена в его поведении... это странно. — Его первое слушание по условно-досрочному освобождению состоится в следующем месяце, — Чуя смотрит на свои пальцы, наблюдая за ними как бы издалека. Он видит слабую дрожь, пробегающую по его рукам, но сейчас они не совсем связаны с ним. — Он попросил меня приехать. Дазай не может скрыть гнева в своём голосе. Он знает, что это не то, что нужно Чуе, и что Дазай должен просто молчать и слушать, но: — О чём он, мать его, думает?! — Я не знаю... — Чуя вздыхает, закрыв лицо руками. — Наверное, обращение ко мне само по себе является доказательством того, что он изменился? Что-то для рассмотра коллегией. — То есть, типа он уже не заставил тебя достаточно пережить, и теперь он ещё хочет использовать тебя, чтобы попытаться выбраться? Чуя жмётся к рукам ещё сильнее. — Очевидно, я никуда не поеду. Но они увидят, что он написал мне. Это будет выглядеть так, будто он пытался наладить отношения или что-то в этом роде— — Он не может исправить то, что сделал, — Дазай рычит настолько разъярённо, что даже Чуя отстраняется от него, и он стискивает зубы, извиняясь. — Прости, я просто... — Всё в порядке, — бормочет Чуя, обхватив себя руками. — Ты прав, но... — Но что? — То, как он написал это письмо... — Чуя тяжело вздыхает, а затем пожимает плечами, — Я не знаю, похоже, он почти верит, что действительно изменился, Осаму, оно казалось... — это слово отвратительно чувствуется на его губах, — искренним. Они оба знают, что это не так, но... Чуя не может точно предсказать, что подумает комиссия по условно-досрочному освобождению. — Оно ещё у тебя? — Осаму, нет... — тихо говорит Чуя, обнимая себя руками. — Ты не хочешь его читать. Тот протягивает руки, осторожно потянув Чую в свои объятия. — Думаю, хочу. — Это ничему не поможет, — отвечает Чуя, уткнувшись лицом в рубашку Дазая. Рассуждая логически, Дазай знает это. Но он всё равно хочет посмотреть. И когда он это делает, когда он действительно читает слова, которые этот человек написал на листе, он чувствует... Тошноту. Потому что этот человек не описывает то, что произошло той ночью, как это было на самом деле. Единственное упоминание, которое он вообще об этом сделал, было: "Когда я потерял самообладание...". Когда он потерял самообладание. Дазай почти разрывает лист на части, сам того не желая, прежде чем отдать его обратно Чуе, его руки дрожат от ярости. — Я тебе говорил. — А он действительно считает, что ему не место в тюрьме, да?! Я... — но Дазай обрывается, увидев выражение лица Чуи. Потому что его муж был прав. Это не помогает. Дазай делает глубокий вдох, пытаясь успокоиться. — Если его всё-таки выпустят, — Дазай откидывается на кровать, беря Чую с собой и притягивая его ближе. — Он и близко к тебе снова не подойдёт. При этих словах Чуя состроил лицо. Потому что теперь он взрослый. Он должен быть в состоянии позаботиться о себе без того, чтобы Дазай почувствовал необходимость вмешаться. И он знает, что Дазай имеет в виду совсем не это, но... Чуя знает, что если бы его отец появился на их пороге прямо сейчас, ему бы нужно было, чтобы Дазай сделал это. И из-за этого он чувствует себя слабым и жалким. Чуя не отвечает на заявление Дазая, он просто крепче обнимает его. А Дазай, он... возвращается в привычную рутину. Он заворачивает его в одеяло. Заваривает чай. Включает по телевизору старые повторы. А Чуя заранее принимает снотворное, потому что он ни за что бы не хотел, чтобы его сын проснулся среди ночи от крика. Чуя молчит на эту тему в течение следующих нескольких дней. Похоже, его больше интересует работа или помощь Шуджи в его проектах в саду. А потом, казалось бы, из ниоткуда, когда они лежали в постели после особенно приятного дня, когда оба ушли с работы на столь необходимое время наедине... — Не хочешь ещё одного ребёнка? Дазай останавливается там, где он был посреди прижимания поцелуя к сгибу колена Чуи. Конечно, может они и в послеоргазменном состоянии, но обычно это не мешает ему осыпать вниманием бёдра своего мужа. Пока не поднимается такая тема, как эта. — ...Хочу, — отвечает он, прислонившись подбородком к ноге Чуи и с любопытством глядя на него снизу вверх. — Это просто кажется немного из ниоткуда. — ... — Чуя протягивает руку и проводит пальцами по волосам Дазая. — Ну... Шуджи уже пять... мы правда хотим ждать так долго? Дазай не может отрицать, что то, что говорит Чуя, имеет смысл, но... Время для этого более чем странное. — Это как-то связанно с—? — Его просьба была отклонена, он не сможет повторить попытку ещё четыре года, — Чуя пожимает плечами, — Я получил письмо сегодня утром. Конечно, Дазай рад это слышать, но он всё ещё не понимает, как Чуя пришёл к этому решению. — Когда мы решили вернуться в Йокогаму, я сказал, что больше не позволю ему влиять на мою жизнь, — медленно объясняет Чуя. — Если я действительно так думаю... — он замолкает, и вдруг Дазай понимает. Он не просто предлагает им завести ещё одного ребёнка. Он предлагает… Сердцебиение Дазая немного учащается от взволнованности. — Ты уверен? Чуя немного нервничает, но он улыбается... и кивает.___________________________
К счастью для них, им разрешили сохранить контактную информацию Муракосо после рождения Шуджи. В основном потому, что она хотела получать фотографии и следить за тем, как у него идут дела. И Чуя на самом деле не ожидает, что она будет готова бросить всё и пройти через это снова, но... Она согласилась. Сразу же. Процесс во второй раз проходит гораздо более гладко. У них есть свои врачи, они довольно хорошо знают их суррогатную мать на данный момент, и они знают, чего ожидать. Единственный человек, который не в восторге от развития событий, — это Шуджи. — Я что?! — маленький мальчик стонет, переводя взгляд с одного родителя на другого, как будто все это какая-то шутка, это должно быть шуткой— — Я говорю, что ты будешь старшим братом, — Чуя поднимает бровь. Шуджи плюхается на кровать, выглядя как старик в теле детсадовца: — Вы не можете так поступить со мной! Я не готов к такой ответственности! Дазай смеётся, прикрыв рот рукой, и Шуджи как-то не чувствует, что его опасения услышаны. — Ты же сам хотел завести домашнюю змею, а это ещё лучше. — У змей нет ни надежд, ни мечтаний! — Шуджи переворачивается, зарываясь под свои мягкие игрушки. — Разве меня вам недостаточно?! — простонал он, придавленный плюшевой мумией. — Шуджи, ну не надо так... — Чуя успокаивает его, потирая спину. — Ты же знаешь, как я люблю твою тётю Коё, думай об этом так, будто у тебя есть друг, который будет жить с тобой! — Дети скучные! — скулит Шуджи. — С ними не поиграть! Они просто кричат и спят! Без обид дяде Оде и тёте Коё, но Кёске — отстой! — Твой двоюродный брат не навсегда останется ребёнком, — напоминает ему Дазай, с трудом сдерживая смех, — и твоя маленькая сестра или брат тоже. Когда-то ты тоже был таким. — Это не моя вина! — Шуджи хнычет. — Я этого не хочу! Он собирается занять мою комнату? — Нет, ты всё равно останешься в своей комнате. — Вы больше не будете играть со мной?! — Конечно, мы всё ещё будем играть с тобой! Так вот, сказать, что он равнодушен к идее быть старшим братом... было бы преуменьшением. Даже когда ему говорят, что ребёнок будет девочкой, его ответ: — Отлично! А теперь верните её обратно! — Вернуть её обратно куда? — Я не знаю, в магазин! — скулит Шуджи. — Прошло совсем немного времени! — Мы не можем этого сделать! — ...вы должны были сохранить чек или что-то в этом роде! — Шуджи, — умирает от смеха Дазай, пока Чуя пытается объяснить, — мы её не покупали— — Ты сказал, что должен заплатить докторам деньги, чтобы они сделали вам ребёнка! — Но это совсем не то, что пойти и взять одного в магазине! — Это одно и то же! Он пробует всё подряд. Вразумление родителей. Он пишет надпись и протестует на переднем дворе. Он пытается заставить Баки и Дазу присоединиться к нему в борьбе. НИЧЕГО не работает. — Куда мы едем?! — В больницу, чтобы познакомиться с твоей младшей сестрой, — объясняет Чуя, пристёгивая его. — Я не хочу с ней знакомиться! — протестует Шуджи, но оба его родителя кажутся такими счастливыми и взволнованными... Его мольбы остаются без внимания. Дазай Ая родилась шестого июля в шесть часов утра. — Ты когда-нибудь отпустишь её? — спрашивает Чуя с усталой улыбкой, заводя Шуджи из коридора. Дазай мотает головой, слегка раскачиваясь на ногах, покачивая свёрток в руках. Она прекрасна. От маленьких прядей рыжих волос до её больших голубых глаз и крошечного носа-пуговки. — Нет, не думаю... — напевает он, поправляя одеяло вокруг её лица. Чуя помогает Шуджи сесть в кресло в углу и переводит взгляд на своего мужа: — Даже не дашь Шуджи познакомиться с ней? И с этой стороны Дазай наконец сдаётся. — Ладно, это может того стоить, — шепчет он, подходя, показывая сыну, как поддерживать её голову, и в ту минуту, когда Шуджи впервые держит свою маленькую сестрёнку… Его глаза становятся такими большими. — Она спит? — Мгм... — Чуя кивает и целует его в макушку. — У неё сегодня сложный день. — Но она же только что появилась! — он расстроенно громко шепчет, но не пытается разбудить её. — Малыши много спят, дружище, — тихо напоминает ему Дазай, сидя по другую сторону от него. — Она проснётся немного позже. Шуджи кивает, очень серьёзно глядя на её лицо, и бормочет: — Она вроде как лучше, чем домашняя змея. Чуя улыбается, обнимая их обоих. — Вроде как да. Единственное к чему они не были готовы — если Шуджи был относительно простым ребёнком, Ая... Вообще ничего подобного. Чуя практически рыдает каждый раз, когда он слышит слишком привычный звук её крика по радионяне на полную громкость в тринадцатый раз за эту ночь. Дазай принимает это довольно легко, потому что ему нравится засыпать, покачивая её в кресле рядом с кроваткой. Шуджи развивает привычку приносить ей мягкие игрушки из своей комнаты, думая, что это поможет. И, как ни странно, это вроде как помогает._________________________
И по мере того, как его дочь становится старше... Что ж, она-таки унаследовала характер Чуи. — Простите, — Чуя прижимает трубку к уху и быстро моргает, — она сделала что? Учительница Аи с подготовительной группы звучит немного безумно: — Она укусила его довольно сильно, он будет в порядке, но... Чуя щиплет себя за переносицу. — Я очень сожалею, мы поговорим с ней. — Мне не жаль! — она надувает губы и вытирает нос, прежде чем скрестить руки на груди. — Он толкнул Саюри! — Так и ты укусила его?! — Чуя вскидывает руки, и его дочь выразительно кивает головой. — Он хулиган! — объясняет она, по-видимому, раздражённая тем, что Чуя не понимает этого. — Теперь он прекратит. Дазай пожимает плечами, смотря на Чую и как бы говоря: "Ты слышал эту женщину, он прекратит". Чуя проводит ладонью по лицу. — А почему ты так уверена, что это сработает лучше, чем вежливо попросить его? — Потому что, — объясняет Ая, выглядя чертовски довольной собой, — я сказала ему, что если он сделает это снова, я надеру ему задницу! — Осаму, прекрати смеяться! — А от кого ты думаешь она это услышала?! — Ая, я говорил, что если кто-то когда-нибудь будет обижать тебя, то ты должна постоять за себя... Маленькая девочка надулась, её нижняя губа задрожала. — Но я это и сделала! — Укусить человека — это не постоять за себя или за Саюри! — Так тогда ты собираешься надрать ему задницу? — Нет, я не собираюсь надирать четырёхлетнему ребёнку... — Чуя ущипнул себя за переносицу, — Прекрати говорить это слово! — Но ты же сказал, что если кто-то будет обижать меня, ты надерёшь ему... — Чуя бросает на неё предостерегающий взгляд, и она поправляется, — попу! — По-моему, ты хорошо справилась, Ая-чан! — выдвигает Шуджи, возвращаясь из школы и ставя рюкзак на пол. Он целует Чую в щёку, проходя мимо, и Чуя не выглядит особо успокоенным. — Ты её старший брат, ты должен подавать пример— — Я думал, что она должна быть наделённой властью женщиной! — Есть разница между этим и чтобы кусаться... — начинает Чуя, но он просто не может, не сегодня. — Никакого телевизора до конца вечера, поняла меня? — Но я даже не сделала ничего плохого! — закричала Ая, глядя на Дазая большими умоляющими глазами, и её отцу пришлось отвернуться, чтобы он не раскололся, как яйцо. — Ты слышала его, юная леди, — Дазай закрывает глаза рукой, как будто это причиняет ему физическую боль. — Марш! — ...Ты же должен быть на МОЕЙ стороне! — кричит Ая, прежде чем потопать наверх, и Чуя бросает на Дазая раздражённый взгляд. — Драматизация действительно была необходима? — его муж пожимает плечами и целует Чую в макушку, прежде чем отправиться наверх, чтобы ополоснуться на ночь. — Ты же знаешь, что я терпеть не могу говорить ей "нет", — напевает Дазай, останавливаясь у лестницы. — Хочешь принять ванну? Чуя скрещивает руки на груди, пытаясь сопротивляться... Но после долгого рабочего дня, а теперь ещё и это — звучит неплохо.___________________________
Хоть и бывают дни, когда его дочь вызывает святой ужас... Чуя никогда не жалеет об этом. Даже на секунду. За последние девятнадцать лет он не может вспомнить ничего, о чём бы жалел. И даже когда он получает уведомление о том, что его отец был одобрён на условно-досрочное освобождение со второй попытки, он не позволяет себе грустить. Потому что когда ему было семнадцать, когда он был напуган до полусмерти на свидетельской трибуне — он боролся за возможность построить будущее, не живя в страхе. И он смог это сделать. Он замужем, он сделал карьеру, у него есть свои дети. И когда кошмары начинают возвращаться, у него есть Дазай, который более чем готов провести его через это. — Шуджи! Что я говорил о том, чтобы бежать сломя голову? Его сын хмурится и резко останавливается, покачиваясь на пятках. — Мы должны успеть вернуться к началу серии! — ноет он, медленно приближаясь к парковке. — Я сказал Хару и Дайчи, что буду смотреть вместе с ними... — И мы обязательно вернёмся, хорошо? — Дазай успокаивает сына, подтягивая Аю чуть выше у своего бока, пока Чуя достаёт ключи от их машины. — Всё равно завтра всё будет закрыто. Ая мирно спит у отца на груди, лениво свесив ноги. Это был долгий день рождественских покупок, и она очень устала. — Может, на этот раз мы полетим на самолёте к оба-сан? — предлагает Шуджи, напоминая об их предстоящей поездке, чтобы провести каникулы с семьёй Дазая через пару дней. — На машине это займёт целую вечность... — Верно говоришь, — гудит Чуя, щёлкая по кнопке сигнализации, когда они приближаются к стоянке. — Но мы не сможем остановиться за Шабу-шабу, если полетим на самолёте. Это любимая семейная традиция на данный момент, и Шуджи стонет, потому что даже он не может отказаться от этого. — Ладно... Это обычная семейная сцена, которую они разыгрывали тысячу раз, но на этот раз она заканчивается по-другому. — Чуя? Он резко замирает, как будто кто-то нашёл пульт и нажал на паузу. Есть такие голоса, которые ты не забудешь, сколько бы времени ни прошло. Вы бы узнали их в одно мгновение, даже если бы прошла целая жизнь. Шуджи останавливается там, где он собирался пробежать остаток пути к машине, и у него сердце уходит в пятки от замешательства, когда он видит, как бледен Чуя, переводя взгляд на человека, стоящего позади них. Он огромный, с седеющими волосами... И Шуджи не нравятся его глаза. — Я просто хочу... — Накахара Тайра не успевает закончить фразу. И вовсе не потому, что сын перебил его. Чуя застыл и молчит. Но потому что Дазай не позволяет ему. Он передаёт Аю Чуе, который машинально поднимает руки, чтобы взять её, прижимая дочь к своей груди слишком крепко. — Иди к машине. Его голос низкий, твёрдый, и это связано с единственной вещью, о которой Чуя в принципе может думать, а именно о том, чтобы физически увести своих детей как можно дальше отсюда. Он быстро шагает вперёд и хватает Шуджи за руку. — Кто это..? — мальчик начинает давить, с любопытством глядя на мужчину, но Дазай встаёт перед ним, загораживая поле зрения. — Помоги своей сестре добраться до машины, — твёрдо повторяет он, и Шуджи... он никогда раньше не слышал, чтобы его отец так звучал. Господин Накахара смотрит, как его сын и внуки пересекают парковку, удаляясь от них. Дазай скрещивает руки на груди. Он высокий парень, и даже он на десять сантиметров ниже отца Чуи, но его это, похоже, нисколько не беспокоит. — Есть запретительный судебный приказ, — он говорит так холодно, что это почти пугает даже господина Накахару. — Вы не можете быть здесь. — ...Я понимаю, что появление на людях было не лучшим способом сделать это, — отвечает пожилой мужчина, по-видимому, не осознавая того факта, что Дазай едва сдерживает себя. — Но я просто хотел поговорить— — Это не вам решать, — ровным голосом отвечает Дазай. — Он вам ничего не должен. Тайра стискивает зубы. — Я его отец, и я просто хотел получить шанс— — Нет, — Дазай обрывает его, вытаскивая перчатки из кармана пальто. — Не хотели, — он начинает натягивать их, спокойно и размеренно. — Вы для него всего лишь плохое воспоминание, — он сгибает пальцы, чтобы убедиться, что перчатки полностью сели. — И если бы вам было на него не наплевать, вы бы никогда больше не показались ему на глаза. — ...Он даже не посмотрел на меня, — говорит Тайра. И больше всего Дазая раздражает то, что он говорит не виноватым, а разъярённым тоном. Как будто он думает, что это делает Чую слабым. — Я не позволил ему смотреть на вас, — поправляет его Дазай, сжимая пальцы в кулак. — Он никогда больше не увидит вашего лица. Тайра насмешливо фыркает. — Только из-за того, что запретительные приказы действуют постоян— Он не может закончить то, что собирался сказать, потому что он отшатывается назад, и из его носа льётся кровь. Дазай пожимает ему руку и возвращается в своё пространство. — Вы сделаете выбор и будете держаться от него подальше, — его голос по-прежнему ровный, спокойный, но когда Тайра выпрямляется, цвет глаз Дазая кажется почти красным под уличными фонарями на парковке торгового центра. — ...Это было охренеть как глупо с твоей стороны, — бормочет Тайра, пытаясь остановить кровь, текущую из носа, тыльной стороной ладони. Дазай делает шаг вперёд, пока не оказывается прямо перед чужим лицом, и бывший полицейский почти чувствует необходимость сделать шаг назад. — Вы жестокий преступник, который нарушил свой запрет, чтобы приблизиться к моему мужу, — он чувствует злорадное удовлетворение от того, как это слово заставляет мужчину отшатнуться в отвращении, — и моим детям на тихой парковке вечером, — спокойно заканчивает Дазай. — У меня есть надёжная защита, — их обувь почти соприкасается от того, как близко он стоит. — И, — он наклоняется вперёд, пока не видит кровь, струящуюся по зубам Тайры, и он ведёт себя откровённо враждебно, — Вы меня не ударите. Накахара обнажает зубы ещё шире. — Ты кажешься довольно уверенным в себе. — Я не в два раза меньше вас, — объясняет Дазай. — А также я не ребёнок, — продолжает он, его глаза тёмные, но искрящиеся от напряжения. — И я вас не боюсь. Тайра фыркает, его руки сжаты в кулаки по бокам. — Ты ничего обо мне не знаешь, сынок. — Я знаю, что вы трус, — перебивает его Дазай. — И поэтому, — он прижимает ладонь к груди мужчины, зацепив одну ногу за чужое колено, когда толкает его, сильно, заставляя растянуться на земле, — вы никогда больше не подойдёте к моей семье. — Чт... что... ты—? — Тайра хрипит, пытаясь подняться. Но Дазай останавливает его, упёршись ботинком в грудь того. Не настолько сильно, чтобы причинить ему боль, но угроза этого есть. — Потому что если вы это сделаете, — спокойно объясняет он, — они вас не найдут. Ни в багажнике машины. Ни на дне озера. Вы просто исчезнете. — Ты больной— — Посмотрите на меня, — рычит Дазай, давя ногой вниз, пока мужчина не вцепляется ему в лодыжку. — И скажите мне, что я этого не сделаю. Накахара Тайра отводит глаза в сторону, его лицо бледное. Он не может этого сделать. Потому что он не храбрый и не какой-то ужасный криминальный гений. Он — одинокий, жалкий старик, безмолвно молящий сохранить его жизнь, лёжа на земле. Дазай поднимает ботинок, отступая назад, и когда он поворачивается, чтобы уйти, Тайра еле слышно кое-что произносит. — Как только ты вошёл в наш дом, я сразу понял, что ты его испортишь. Дазай поворачивает голову, улыбаясь ему так злобно, потому что у него есть хороший ответ на это... Но Чуя не хотел бы, чтобы он это говорил*. Поэтому вместо этого он просто выдвигает: — Я спас жизнь вашему сыну. Если бы вы когда-нибудь заботились о нём, вы бы это поняли. С этими словами он оставляет его дрожащим в одиночестве на парковке, вызывая полицию по пути к машине. Было время в его жизни, когда он действительно винил себя за то, что случилось с Чуей. Но когда он посмотрел в глаза этому человеку... Любое чувство вины, которое он чувствовал, испарилось. Он возвращается к машине и видит, что Чуя ссутулился на пассажирском сиденье, Ая спит в своём кресле, а Шуджи задаёт миллион вопросов. — С папочкой всё в порядке? Кто это был? Он—? — затем его глаза расширяются от облегчения, когда он видит, что Дазай садится. — Это был грабитель или кто-то такой? — ...Что-то вроде этого, — тихо отвечает Дазай, садясь за руль. Он держит руку Чуи над центральной консолью, но его муж вообще не говорит всю дорогу домой. Как только они припарковались, Шуджи вбегает внутрь, чтобы войти в систему и посмотреть новое аниме, дебютирующее в тот вечер, со своими друзьями. Дазай предлагает себя, чтобы отнести Аю в постель, но Чуя настаивает, ещё долго сидя на краю её кровати после того, как он уложил её, убирая волосы с её лица и наблюдая за её мирным дыханием в тусклом свете ночника. Дазай смотрит на них из дверного проёма, но молчит. Он просто ждёт, пока Чуя успокоится; пока тот не почувствует себя достаточно комфортно, чтобы отойти от её кровати. И когда они остались одни в коридоре, Чуя практически рухнул ему на грудь, его плечи поникли. — Я не смог— — Тебе и не нужно было, — тихо заверил его Дазай. Чуя закрывает глаза и крепко обнимает его. Он так устал, но... это был первый раз за всю его жизнь, когда кто-то встал между Чуей и его отцом. И даже сейчас, девятнадцать лет спустя, будучи уже взрослым человеком... Это очень много значит. Весь оставшийся вечер они почти не разговаривали, просто лежали в постели, а Дазай держал его со спины, практически обволакивая Чую, крепко прижимая его к себе. Но одно он ему всё-таки обещает. — Он больше никогда тебя не побеспокоит. И что самое странное — тот никогда этого не делает. Чуя больше никогда не слышит его голос. Никогда больше не видит его лица. Больше нет никаких напоминаний, кроме тех снов, которые он видит по ночам. Но когда он просыпается в объятиях Дазая, даже кошмары, кажется, исчезают. Спустя пять лет он почти ничего о них не помнит.