макабр.

      Сказать, что два дня выходных прошли — ничего не сказать. У Лютика было такое ощущение, что они не просто прошли, а прошлись по нему, не забыв потоптаться. И пусть не было ничего такого, от чего ему бы стоило чувствовать себя плохо, но факт в том, что именно так он и чувствовал себя. Плохо. Ужасно. Отвратительно. Он был разбит и подавлен. А ещё присутствовало невероятно сильное, всепоглощающее чувство одиночества. Конечно, иногда у Лютика были моменты, когда он чувствовал себя потерянным, но для этого всегда была причина. А воспринимать резкий тон Геральта и его слова «Я тебя не хочу» как причину своего состояния нестояния Лютик отказывался.       Потому что это глупо. Потому что по-детски. Ему, в конце концов, не пятнадцать лет, и не двадцать, и даже не двадцать пять, чтобы обижаться на такое. Ему целых тридцать лет, и пора бы засунуть свою эмоциональность в задницу.       Но факт в том, что у него ушло целых тринадцать минут на то, чтобы достать из кармана телефон, написать «мне нехорошо» и снова спрятать телефон. Никогда отвечать Присцилле не было так сложно. Но несмотря на это, он был невероятно счастлив, что подруга приехала к нему сразу же, как получила его сообщение. Влетев в квартиру, девушка тут же распахнула тяжёлые шторы, пропуская в комнаты солнечный свет, затеяла влажную уборку и приготовила восхитительный обед. И, по правде говоря, Лютик стало чуточку лучше. Все выходные они ели вредную еду прямо в кровати, веселились и смотрели все части Гарри Поттера, Мстителей. И к понедельнику Лютику стало лучше. Потому что он снова почувствовал себя живым и нужным.       Присцилла сказала, что если он снова почувствует, как болезнь берет над ним верх, ему следует сразу же звонить ей. А Лютик сказал, что она — самая восхитительная девушка и без нее он бы загнулся ещё в девятнадцать.       Именно поэтому в девять утра Лютик как угорелый носился по своему маленькому кабинету в поисках самой жёлтой на свете папки, в которой он собрал все возможные сведения об участниках нового дела. Конечно, до собрания было ещё целых тридцать четыре минуты, но подготовиться стоило заранее.       — Рад, что ты здесь, — за спиной раздался неловкий низкий голос, а потом звук закрывающейся двери.       Лютик растерянно дернулся, ударился головой о полку и вылез из шкафчика, в который забрался наполовину туловища, чтобы найти скобы, которые точно видел там неделю назад.       — Привет, — он улыбнулся и встал с колен, подходя к столу, чтобы перепроверить систематизацию данных.       Геральт слегка замялся у двери, но через несколько секунд всё-таки сделал неуверенный шаг вперёд.       Видеть его таким было… нет, не странно. Просто непривычно. Лютик привык видеть его огромным и уверенным в себе шкафом, а сейчас Геральт был похож больше на выращенного в домашних условиях волка, которого только во взрослом возрасте выпустили на волю со словами «слови тушку на ужин».       — Я уже почти готов, подождёшь пару минут?       — Я пришел не из-за собрания, — Лютик кивнул, не отрываясь от дела, лишь для того, чтобы показать, что он слушает. — Я хотел бы извиниться.       Пухлые губы растянулись в улыбке, и Лютик оторвался от папок. Он обошел стол, остановился с краю и присел на него.       — За что?       Геральт удивлённо поднял брови, а Лютик слегка махнул рукой.       — За что ты хочешь извиниться, Геральт? За то что поцеловал меня? Или за то, что сбежал, когда дело зашло чуть дальше? — Лютик не злился, не хмурился. И даже не издевался. Он весело улыбался и правда хотел знать ответ на свой вопрос.       — Я… Кхм, — Геральт пожал плечами, сбитый с толку такой реакцией. — Я не знаю.       — Тогда тебе не стоит извиняться, — Лютик снова встал. — Чтобы действительно жалеть о чем-то, нужно знать причину. У тебя ее нет. А какой смысл в извинениях, если они не искренние?       Он снова вернулся к папкам, наконец закрывая каждую и поднимая их со стола. Прижимая столько канцелярии к груди, Лютик был похож на студента колледжа, а не на взрослого мужчину, сотрудника ЦРУ. Хотя, возможно, дело в его одежде и внешнем виде. В тридцать лет пора забыть о весёлых цветных свитерах и растрёпанных отросших волосах. Даже если для аналитиков нет дресс-кода. Даже если у тебя лицо и паспорт постоянно в ссоре: один говорит, что тебе тридцать, а второе выглядит на двадцать четыре. Даже если ты невероятно милый.       — Мне жаль, что я тебя поцеловал. Мне не стоило, — снова подал голос Геральт, когда Лютик проходил мимо.       Лучше бы молчал. Лучше бы сказал какую-нибудь другую глупость. Лучше бы ударил и назвал пидором. Но не это. Потому что их неловкий и неправильный поцелуй был для Лютика самым важным моментом, воспоминанием. Это было надеждой на то, что Лютик тоже важен.       — А мне нет, — парень остановился напротив. Подбородок взлетел вверх, а руки сильнее сжали папки. — Мне не жаль. Ты хотел поцеловать меня. Я хотел поцеловать тебя. Сейчас нам неловко и стыдно, но в тот момент мы хотели именно этого. Поэтому я не вижу смысла жалеть.       Геральт громко выдохнул и вышел вслед за парнем, чувствуя себя самым большим идиотом. Потому что он тоже нихрена не жалел о той ночи.

***

      Собрание прошло тяжело. То ли из-за ярого желания получить интересное дело, ради которого Лютик рвал жопу в поисках информации, то ли из-за постоянного взгляда Геральта во время его презентации. Но суть в том, что их паре удалось получить дело русского бизнесмена, переправляющего из России в США водку под видом антифриза. Самое интересное было в том, чтобы найти его поставщика столь крутого оборудования, чтобы отделить из спирта краситель без вреда продукту.       — Знаешь что, волк, — обратился к Геральту Лютик, за обе щеки поглощая вкуснейший круассан с фетой и овощами. — Я думаю, нам стоит начать с его семьи. У него сын и дочь, и они оба являются сотрудниками его компании. Через полторы недели будет собрание акционеров компании. Не помню название, но Дыффин — один из них, и точно будет присутствовать там. Как и его дети. Как на счёт того, чтобы приударить за дочуркой и проникнуть в семейный бизнес через теплую постельку?       Геральт, до этого пивший кофе, подавился. Напиток смешно брызнул у него из носа, рта и заляпал и мужчину, и Лютика.       — Фу, волчара! — взвыл парень, отскакивая назад и ударяясь поясницей о стол. — Если ты всегда так реагируешь на слова о сексе, то как у тебя вообще ребенок появился?       Геральт раздражённо сунул кружку в посудомойку и принялся стирать с пиджака капли кофе. Что же, хорошо хоть на рубашку не попало.       — Вот именно. Какой секс, Лютик, у меня жена и ребенок.       — Я бы с удовольствием тебя заменил, но, боюсь, на женское тело мой малыш не этого того, — он поиграл бровями, а потом его лицо расцвело. — Геральт!       Мужчина нахмурился и резко закрыл краник.       — Ты не пойдешь на дело. Ты, — он тыкнул пальцем в грудь парня, — сидишь в микрофоне и организовываешь мне головную боль, а я, — он указал на себя, — стараюсь справиться с заданием на месте. Ты — теория, а я — практика.       Лютик забавно притопнул ногой и схватил мужчину за руку.       — Ну Геральт, ну волк. Волчара! Волчище!       Мужчина в последний раз отрицательно мотнул головой и, вырвав руку, отправился к себе. Лютик растерянно и крайне недовольно смотрел ему вслед, чувствуя тепло и приятное покалывание в кончиках пальцев. Впрочем, Геральт чувствовал то же самое.

***

      В кабинете Геральт малодушно не вытерпел больше семи минут. Не потому что в обед нечем было заняться. А потому что слова Лютика не давали покоя.       Все выходные мужчина был сам не свой, чувствуя огромный стыд и вину перед женой, дочерью и напарником. Ему казалось, что он самый грязный на свете, и четыре душа за два часа не исправляли его самоощущение. Геральт чувствовал, что предал свою семью, друга и себя. Для него всегда измена была чем-то ужасным и недопустимым. Он считал, что поцелуи и постель — только для любимого человека, и если ты хочешь кого-то ещё, то больше не любишь свою половинку и стоит говорить сразу, чтобы не мучить никого. Но, в то же время, Геральт всей душой ненавидел слова «Я нашел другого», потому что хэй, Шерлок Холмс, какого хрена ты вообще искал, если у тебя уже есть свой человек.       Но сейчас ему казалось все невероятно сложным. Неправильным. Потому что в тот вечер в баре он всё ещё любил Йеннифер, свою невероятную и чудесную жену, но напротив сидел его не менее чудесный напарник, и сердце предательски пропускало удар за ударом.       Его вечно торчащие в разные стороны волосы. Его яркие свитера. Его заразительный звонкий смех. И самые голубые на свете глаза. Под алкоголем Лютик был ещё прекраснее. Он пах чаем, цветочной поляной, тёплыми вечерами в компании друзей, смехом и маем. Лютик пах любовью. И тогда Геральт с ужасом понял, что этот запах был всегда. Просто сейчас виски его усилил. Лютик был таким самым желанным, что было даже больно, и Геральт малодушно рискнул поцеловать. И то, что ему понравилось, пугало его ещё больше. Поцелуй — измена. Его симпатия к Лютику — ещё большая измена. Потому что у Геральта жена, дочь, а Лютик просто друг. И вообще, мужчина.       Но, несмотря на два дня самоистязания, слова напарника «Я не жалею» дали сердцу спокойствие.       — Я войду, — Геральт без стука распахнул дверь и тут же захлопнул за собой, а парень удивлённо отошёл от открытого окна и вскинул брови.       — Думаю, это был вопрос, но все равно звучало как угроза.       Геральт резко поубавил пыл и сделал несколько шагов вперёд, сокращая между ними дистанцию.       — Я жалею не о том, что поцеловал тебя, — Лютик устало вздохнул, но Геральт прервал его до того, как парень начал говорить. — Я жалею, что испугался и сбежал, хотя сам все начал. Ты в тот момент казался мне самым чудесным на свете. Сейчас, наверное, тоже, но я не уверен. Мне действительно жаль, потому что я зассал зайти дальше, потому что решил, что у меня просто не встанет на мужика. Даже такого женоподобного, как ты.       Лютик сделал шаг назад и сжал кулаки, хотя в душе понимал, что он слишком добрый для насилия. Но Геральт-то этого не знает.       — Ну знаешь, что, — задыхаясь от возмущения, произнес парень, — знаешь? Если я готов подставить тебе зад, не значит, что не смогу переебать за «женоподобного»!       Геральт слегка скривился и, подняв руки вверх, приблизился к парню ещё ближе. Лютик вжался в узкий подоконник и недоверчиво уставился на друга, не совсем понимая цели их разговора.       — Я просто хочу сказать, что у меня встал, Лютик, — честно признался Геральт. — И я бы хотел перестать жалеть.       Лютик нервно улыбнулся, кидая взгляд на дверь, а после снова посмотрел на друга, чувствуя, как глаз все-таки предательски дернулся.       — Ты серьезно? Сейчас? Здесь?       — До конца обеда ещё сорок минут. И да. Я устал себя изводить.       Лютику казалось, что этот шутка и грубая издёвка. Геральт сейчас снова начнет, бросит на полпути, а потом будет над ним подшучивать. Конечно, его друг вряд ли делал бы такие дела, он не плохой человек, но глупый страх сидел где-то внутри парня.       Геральт подошёл почти вплотную, положил руки на узкие бедра Лютика, а тот вцепился в лацканы его пиджака. Ещё секунду они непонимающе смотрели друга на друга, прежде чем поцелуй произошел. Никто из них не понимал, кто первый начал. Просто в какой-то момент сантиметры между ними исчезли, и вот уже кончики языка робко касаются друг друга.       Этот поцелуй все же отличался от их прошлого. Они больше не стукались зубами, им не мешали носы. Геральт не боялся быть плохим, а Лютик не боялся, что его оттолкнут.       Агент подхватил парня под бедра и усадил на подоконник, внутри радуясь, что все окна в здании ЦРУ покрыты зеркальным напылением. Да и с Йеннифер он бы не смог сделать так же — слишком извращенно в её понимании.       Лютик обхватил бедрами талию мужчины и слегка потерся пахом, пальчиками расстегивая все пуговицы на рубашке Геральта. От широкой груди веяло жаром и желанием, и Лютик выпустил тихий жалобный стон.       Геральт отстранился и снял парня с подоконника, тут же поворачивая к себе спиной и почти укладывая на поверхность.       — Да ты извращенец, Беллегард, — парень упёрся ладошками в стекло, чувствуя как штаны спали на пол, а белье оказалось где-то на середине бедра.       Геральт поднял подол чужого свитера и прижался горячей грудью к спине Лютика, потираясь членом меж ягодиц. Колени аналитика предательски дернулись. Было неудобно и страшно, что в кабинет зайдут, но от того ощущения были ещё ярче.       — Без растяжки. Хочу без растяжки, — шепнул Лютик, откидывая голову назад и давая мужчине целовать шею.       — Разве тебе не будет больно?       — В этом и прелесть, волк.       Лютик слышал, как Геральт использует свою слюну вместо смазки, и внутри радовался, что он взял это дело на себя — у самого во рту была просто пустыня от постоянного тяжёлого дыхания через рот.       Иметь мужчину для Геральта было странно. Не потому что у Лютика есть член, а потому что проникновение разительно отличается от проникновения в женщину. Хотя, возможно, анальный секс таким и бывает. Парень зашипел, чуть дернулся в сторону, но все же замер и упёрся лбом в холодное стекло.       — Больно? — Геральт замер, полностью войдя в Лютика, чтобы тот имел время привыкнуть.       — В порядке, — голос парня был хриплый, прерывистый, а грудная клетка быстро сширялась-расширялась. Ему правда было больно. И Геральт не мог понять, почему он просто не скажет об этом. — Ну же.       Геральт начал медленно толкаться, наблюдая, как длинные пальцы сжимаются, а на спине переливаются мышцы.       Лютик постепенно привыкал. Тяжёлое хриплое дыхание сменилось тихими, очень тихими, но вполне довольными звуками, и через какое-то время Геральт увеличил темп. Он не был уверен, как Лютик должен реагировать на то, что ему приятно. Как вообще сделать мужчине приятно. Поэтому растерянно замер, когда Лютик под ним чуть дернулся и впервые простонал. Немного громче, чем следовало бы.       — Блять, Беллегард, если ты сейчас не начнёшь двигаться, я не знаю, что сделаю, — проскулил Лютик, стараясь насадиться самостоятельно под тем же углом, под которым Геральт нашел простату.       Что же, теперь Геральт узнал, как ведёт себя мужчина, когда ему приятно. Лютик выгибался, откидывал голову назад и кусал губы, стараясь быть тише. А ещё матерился. Ужасно много и изощрённо матерился, и чем больше слов вылетало из него, тем быстрее двигался Геральт.       Лютик чувствовал, как Геральт сжимает его бедра, как глубоко проникает внутрь, как жар его дыхания опаляет ухо, пока мужчина шепчет пошлые слова, и думал, что это то, чего ему так долго хотелось. Геральт был его.       Упираясь одной рукой в окно, второй он нащупал широкую ладонь Геральта и положил ее на стекло, тут же переплетая пальцы. Геральт отзывчиво сжал чужую ладонь. Угол наклона снова сменился, и от этого стало только лучше. Грязно матюкнувшись, Геральт излился прямо в Лютика, а тот через ещё пару толчков забрызгал семенем подоконник.       Колени подкосились, ноги дрожали. Хотелось сесть, и парень, чуть шатаясь, дошел до узкого маленького дивана, снова надевая трусы. На штаны сил не было.       Геральт же растерянно одевался обратно, с удивлением узнав, что мужчина может кончить без рук, и это, кажется, даже круче, чем с ними. Лютик на диване был расстрепанный и разомлевший. И улыбался как сытый кот. Поэтому Геральт не стал отказывать себе в желании присоединиться к нему.       С трудом заставив себя натянуть обратно штаны, Лютик тут же сложил на севшего рядом Геральта ноги и уткнулся носом в его грудь. Вокруг его плечей сцепились крепкие руки.       Они некоторое время сидели молча, а после Лютик открыл глаза и прижался к груди щекой.       — Геральт?       — М?       — Я тут подумал, — парень замялся, но объятья стали чуть крепче, показывая, что все хорошо. — Я не чувствую желания извиниться за то, что произошло. Хотя должен. И я не собираюсь вешать на тебя глупые и ненужные тебе чувства. Мы не дети. У тебя прекрасная семья, и я не должен туда влезать, — он чуть скривился, облегчённо понимая, что Геральт не видит выражения его лица. — Но если тебе, ну, понимаешь, вдруг снова захочется, или ты соскучишься, или что угодно… В общем, я всегда готов тебя принять. Только посиди так со мной до конца обеда, пожалуйста.       Геральт молча поцеловал его в затылок. А Лютик сидел и думал, что он самый невероятный идиот, который уже влез в чужую семью. И помимо этого ещё и буквально попросил Геральта переодически его потрахивать.       Чувство счастья и удовлетворения сильно разбавилось чувством отвращения к себе и стыда.