***
— Мне плевать, Темный ты там Лорд или нет! — раздалось полное злости и раздражения, как только дверь внезапно распахнулась, явив нескольких не очень хорошо настроенных на приятный разговор людей, — Но я больше не позволю держать нас за каких-то шавок, которые не могут сделать ничего без твоего разрешения! Я не просто так заключил с тобой договор, чтобы прятаться как какой-то трус от этих проклятых идиотов с палками, ты слышишь меня, щенок? Через пару секунд после прозвучавшего и буквально выплюнутого слова «щенок», показался и сам хозяин дома, который, услышав все это, едва сдержал желание тут же наказать говорящего за такие слова. Однако вместо этого, быстро взяв себя в руки, он произнес с неимоверным возмущением: — Как ты смеешь так разговаривать с нашим Лордом? — Люциус бросил быстрый взгляд в сторону все еще молчавшего, который никак не реагировал на происходящее, опасаясь, что в этот же момент все его поместье захлестнет волна разъяренной магии темного волшебника. Вот только, к его же удивлению, за время мужчина уже начал больше привыкать к тому, что его логичные ожидания не оправдываются. — Не смей переходить границы, Фенрир. Ты только что осмелился оскорбить моего Лорда! — И это говорит мне какой-то жалкий волшебник? — оскалился по-волчьи тот, и ему вторила его стая. — Ты боишься, что мы можем занести какую-то заразу, человек? — с предупреждением произнес кто-то. — Если ты только посмеешь выгнать нас, пока мы не добьемся своего, то мы от этого поместья и мокрого места не оставим, — это был кто-то третий, даже перешедший на угрозу и, несмотря на то, что его немного одернул вожак, без слов говоря, что еще рано, тот едва смог успокоиться. Грозное и почти животное рычание заставило бы почти любого, по крайней мере, удивиться и захотеть узнать причину столь явного гнева многих присутствующих, однако сидящий в мягком кресле человек, находящийся в полумраке, лишь молча перевернул страницу, прежде чем спокойно произнес: — Фенрир, стало быть, ты пришел сюда по важному поводу, — таки отложил на столик книгу Темный Лорд, поднявшись с места. — Но почему же сразу нужно начинать с оскорблений? Уверяю, я бы и без них ответил на все ваши вопросы. Малфой при виде абсолютно спокойно настроенного Лорда едва заметно выдохнул, все еще несколько не веря в то, что происходит на его глазах: никакого безумия, а самая настоящая вменяемость. Люциус до сих пор, увы, понятия не имел, что же именно произошло в прошлом, из-за чего ранее безумный волшебник ведет себя как самый настоящий аристократ, но, несмотря на свойственное всем людям любопытство и его подсознательный страх того, что все станет как прежде, если он все не узнает, мужчина продолжал молчать. Конечно, если говорить правду, не только оборотни начали думать о том, что их просто напросто обманули, но и многие Пожиратели Смерти уже едва могли усидеть на месте, ничего не делая — и это их «ничего не делая», разумеется, заключалось в желании напасть на грязнокровок и украсть как можно больше различных предметов, будь те прокляты или нет. Сам Люциус не поддерживал их желания и потому только молча благодарил их Лорда за то, что тот стал хорошо понимать, насколько же будет непродуманным этот поступок без какого-либо плана. А план Темного Лорда был очень сложный, но зато имел огромные шансы на победу даже несмотря на то, что многие Пожиратели Смерти явно не ожидали, что их Лорд, обретя чистый разум, все равно не даст им никаких приказов о нападении и убийствах неугодных. Некоторые и вовсе все еще не могут смириться со всем этим, однако из-за страха и уважения к темному волшебнику, как и сам Малфой, лишь молча повинуются всему тому, что им говорят и не смеют доставать вопросами Того-Кого-Нельзя-Называть. Правда, это практически не относится к одной сумасшедшей особе, родной сестре его жены. Беллатриса, напротив, как только Лорд обрел свою нынешнюю внешность, буквально пытается сделать все что угодно для того, чтобы ее одержимость обратила на нее внимание. От вида того, как Лестрейндж, совершенно не боясь вполне возможной внезапной вспышки гнева, пытается всячески подлизаться к Темноту Лорду (впрочем, так было и раньше), Люциус глубоко внутри ощущал отвращение. Правда, раньше, видя все это, его отвращение было гораздо сильнее, ведь тогда у Того-Кого-Нельзя-Называть была змеиная внешность, но сестре его жены подобное совершенно не мешало, а, наоборот, привлекало. По какой-то причине сам Лорд никак не реагировал на женщину, даже не насылал на нее ею любимый Круциатус, но та все так же не сдавалась и до сих пор продолжает льстить ему, пытаясь добиться хотя бы случайного взгляда. А что же насчет Министра… Для того, чтобы свергнуть нынешнего Министра, необходимо много времени, чтобы все тщательно обдумать: разузнать о положении Фаджа в глазах волшебников, будь те аристократы или бедные магглорожденные и полукровки; узнать как можно больше о получаемом образовании в Хогвартсе и о количестве рабочих мест для закончивших школу, а также о многом другом. Таким образом, можно будет найти лазейку — то, что ослабит положение Фаджа на посту Министра и позволит в будущем и вовсе снести его. И тогда… Кто знает, кто же займет почетное место Министра Волшебной Великобритании. — Раз ты такой уважительный, Лорд, — прошипел Фенрир, неожиданно словно успокоенный аурой Того-Кого-Нельзя-Называть, который абсолютно никак не среагировал на все оскорбления и пожелания не очень хороших вещей, — то объясни всем нам наконец свой гениальный план. А то, знаешь ли, если ты будешь так долго молчать, то вскоре можешь обнаружить потери в своей армии. — План? — бесстрастно отозвался тот, медленно приближаясь к стоявшим оборотням, что продолжали иногда издавать рычание, но так же, как их вожак, по какой-то причине начали успокаиваться. — О многом я пока что, увы, рассказать не могу, однако, раз вы так переживаете о том, что я посмел забыть о нашей сделке… — сделал отчего-то паузу он, наконец остановившись возле Фенрира и его стаи, чтобы внимательно их рассмотреть. — То что? — настороженно переспросил вожак, прищурившись. Тонкие губы растянулись в холодной улыбке. — Кто я такой, чтобы запретить вам делать все, что вы хотите? Когда стая вмиг восторженно и утвердительно закричала, а сам Фенрир ухмыльнулся, явно довольный словами, Люциус, все это время продолжавший лишь молча наблюдать, едва заметно поморщился. Что ж, зря все же Малфой надеялся, что вменяемый Лорд растеряет все свою любовь к убийствам и… — Однако у меня есть одно условие, Фенрир. Если вы его выполните, то ты и твоя стая можете делать все, что пожелаете, — в алых глазах пролетела странная искра. По телу Люциуса пробежала дрожь. Стая же тут же замолчала, но кто-то все равно осмелился выкрикнуть «мы и так делаем все, что хотим!» — Условие? — эхом отозвался оборотень. В его голосе послышалось рычание. — Постарайтесь свести жертвы к минимуму и вести себя как можно тише, хорошо? — Лорд сложил руки за спиной, склонив голову, — Не нужно раньше времени объявлять о своем присутствии. Тем более тогда, когда у нас есть отличный шанс, немного подождав, в будущем и вовсе совершенно не беспокоиться о том, что всех могут поймать или навредить. Уверен, каждый из вас, — разглядывая всех присутствующих пронзительным взглядом лидера, — так или иначе, мечтает жить в достатке. В будущем вы все не только сможете жить там, где вам угодно, но и получить все, что только захотите, если вы только послушаете меня. Все же я и так многим рискую, давая вам прямо сейчас свободу действия. Так что я ожидаю от вас всего лишь соблюдения небольшого условия. Это ведь не так сложно, верно? — усмехнулся Темный Лорд. Губы Фенрира неожиданно растянулись в ответной ухмылке. Люциус же просто не мог поверить в то, что услышал, думая, что с его слухом что-то не так, однако когда прямо на его глазах вожак стаи, подумав некоторое время, согласился, его удивление стало настолько сильным, что он пропустил момент, когда вызывающие у него отвращение оборотни ушли, оставив его наедине с Лордом. В себя пришел мужчина только тогда, когда к нему обратились: — Люциус, ты хотел что-то сказать? Сглотнув при виде обративших на него внимание красных глаз, обладатель которых испускал волны втаптывающей в пол темной и сильной магии, Малфой, уважительно поклонившись, поспешил ответить: — Нет, мой Лорд, прошу прощения, — в его голосе слышалась легкая дрожь, но волшебник твердо продолжал говорить, больше не смея поднять глаз. — Я всего лишь хотел убедиться, что Вам ничего не грозит, потому что поведение оборотней меня всерьез беспокоило. Но поскольку Вы дали приказ пускать их без Вашего ведома, если вопрос действительно важен, я решил позволить им войти сюда. Вот только я не знал, что они будут настолько несдержанны в своем поведении. Еще раз смиренно прошу меня простить за это. Я готов понести любое наказание. Поклонившись так низко, что лбом почти начал доставать пол, Малфой уже совершенно не знал, что ожидать, а незнание всегда его пугало. Ведь раньше, по крайней мере, каждый Пожиратель знал, чего можно ожидать от Темного Лорда, но уже сейчас, допустив ошибку, любой Пожиратель абсолютно не мог представить понесут ли те серьезное наказание в виде Круциатуса или их Лорд придумает что-то другое. Стоило в полной тишине раздаться твердым шагам и шелесту мантии, как мужчина весь замер. — Люциус, — казалось, раздалось полное разочарования, отчего сердце названного пропустило удар, а перед глазами так и появилась картина, где темный волшебник, разочарованно качая головой, уже тянется к своей волшебной палочке. — Если приказ был не нарушен, разве я должен тебя наказывать? Малфой, готовый неизвестно к чему, растерялся, а потому и машинально поднял голову, чтобы тут же наткнуться глазами на стоящего перед ним. — Мой Лорд?.. Вы хотите сказать, что… — Ты можешь быть свободен, Люциус, поскольку сейчас твое присутствие мне не требуется, — перебил того Лорд, а затем неожиданно проговорил будто с призрачным весельем в холодном голосе очень серьезно: — Или все же ты без моего ведома что-то нарушил и пришел, чтобы понести от меня наказание? Малфой вмиг едва не сравнялся цветом лица с призраком. — Нет, мой Лорд! Я больше не смею мешать Вам! Наблюдая за тем, как Люциус, попрощавшись, покидает его, Том не удержался от вздоха. Что ж, появление оборотней было предсказуемо, однако он не совсем ожидал, что оно случится настолько быстро. Все же стоило больше обратить внимание на нелюбовь Фенрира кому-либо подчиняться и сидеть на месте просто потому, что «так сказал какой-то там волшебник». Благо, этот бессмысленный спор удалось унять. Только вот в его плане действительно не было пункта, где именно в ближайшее время Фенрир и его стая наконец покажутся, так что ему придется решить эту проблему и не дать оборотням нарушить все то, о чем он столь долгое время размышлял. Послать несколько доверенных и сильных Пожирателей Смерти, чтобы те следили за стаей и не давали той переходить границы, точно так же не будет особой проблемой. Ведь его сейчас беспокоит совершенно иная проблема. Подойдя к книге, Волдеморт взял ее в руки и бессмысленно пролистнул пару страниц, ничего особо не желая найти. Но взгляд как-то самим собой остановился на одной строчке, всего лишь обрывке. «… пускай и этот ритуал очень редкий и был выполнен на моих глазах лишь единожды, я уверенно готов заверить, что он действительно является самым сложным и затрачивающим несоизмеримо много запасов магии. Последствия его и вовсе ужасны». Как будто все это могло быть иначе. Тонкие губы скривились в ухмылке. Он и так это знал, на что шел. Захлопнув книгу, Том опустился в кресло, решив хотя бы на время расслабиться и избавиться от мыслей, но, разумеется, он совершенно забыл о том, что его мысли, так или иначе, всегда кружатся вокруг одного человека. Гарри Поттер с особой упертостью, сам того не ведая, продолжал цепляться за его мысли даже тогда, когда Риддл в кои-то веки решался отдохнуть хотя бы на пару часов. И если раньше в голове было лишь «этот мальчишка тот, кого я должен убить и кого я ненавижу за свою смерть», то сейчас, напротив, там было просто безумное «этого мальчишку я совершенно не знаю, но все равно чувствую кем-то своим». Конечно же, раньше, еще до той самой встречи недалеко от Визжащей Хижины, Том все списывал на то, что в том находится его самый последний крестраж и больше не смел думать о ином, однако стоило ему увидеть в совершенно вменяемом состоянии Поттера, все неожиданно изменилось. Все изменилось настолько сильно, что «мой крестраж» практически на целую секунду стало «мой Поттер». Потому что, как оказалось, его бывший враг был не просто частицей его души и человеком, с которым неожиданно интересно говорить обо всем, что хотелось. Потому что мальчишка, которого так забавно выводить на эмоции, являлся не только тем, кого в будущем мужчина раньше хотел лишь украсть, привести в поместье и спрятать как свои крестражи, словно предмет, чтобы вспоминать о нем лишь в нужные моменты. Потому что Гарри Поттер оказался как сам он. Таким безумно похожим на него и одновременно нет. Только бы глупый или слепой человек не заметил, насколько был подросток худым и будто недоедающим в той своей далеко не новой мантии. А взгляд зеленых глаз, будто перед ним стоял переживший очень многое и готовый в любой момент укусить волчонок, и вовсе являлся для него собственным отражением из прошлого. Волдеморт сразу же понял, что что-то не так. Что то, что он раньше даже абсолютно не замечал, неожиданно было на самой поверхности. И это по какой-то причине немного выводило Волдеморта из себя. Детство Гарри Поттера было не таким радужным, как ему оказалось. И пускай, по сути, в его понимании жизнь волшебника с магглами и так ужасна и отвратительна, однако «ужасна и отвратительна» может иметь совершенно иной смысл. Вот только в голове подростка почему-то стоит самый настоящий блок, который не позволяет использовать даже поверхностную легилименцию, а Северус все еще не располагает особо многой информацией, но, несмотря на переданные воспоминания, твердо уверяет все время, что избранный все такой же, как и всегда — то есть избалованный подросток, ищущий себе приключения ради славы. Но что же тогда он увидел своими глазами в Хогсмиде? Тень кого он заметил в глазах цвета Авада Кедавры? А вот планы на Сириуса Блэка у него изменились недавно и вновь благодаря его вечной проблеме по имени Поттер. Ведь раньше, даже уже узнав о том, что его бывший враг был его крестражем, Волдеморт хотел использовать Блэка как приманку. Точнее, использовать именно знания о нем и воплотить идеального крестного в видениях, потому в прошлом попросил Беллатрису рассказать ему обо всем, что она знает, разумеется, не забыв о том, что ему нужно будет узнать о Блэке любым способом и у самого мальчишки. И это все должно было быть сделано для того, чтобы заставить его бывшего врага прийти спасать своего «крестного» и тем самым попасть в ловушку. Правда, мужчина бы Поттеру совершенно ничего не сделал — всего лишь бы поймал и спрятал, как и любой свой крестраж. А теперь же, как он и говорил, все изменилось. И вновь из-за одного него. Из-за его порой действительно интересных предположений и, к удивлению, разделенного мнения о нынешнем Министерстве, из-за его отсутствия какого-либо страха и порой той самой поттеровской наглости, из-за ни с чем несравнимого, единственного в своем роде реагирования на несерьезный флирт от скуки. Все это вызывало у него, Темного Лорда Волдеморта, самые разные эмоции, гораздо отличающиеся от привычных ненависти, гнева и холода. Вот только если Гарри Поттер никогда, на самом деле, не менялся, то… … Том стал совершенно другим.***
День, когда Амбридж стала Генеральным Инспектором Хогвартса, был одним из самых ужасных дней не только для учащихся юных волшебников, но и для некоторых профессоров школы. Многим людям и так приходилось раньше молча терпеть методы обучения женщины, веря в то, что когда-нибудь это закончится, однако когда та буквально начала запрещать практически все, что ей не нравилось, даже слизеринцы едва сдерживали себя. Волос на голове бедной Гермионы, казалось, стало меньше, а на переносице Рона образовались явные морщины из-за того, как часто тот хмурится. Тут даже говорить не стоит не только о самом нем, но и о других студентах, которым Амбридж даже в свободное от уроков время запрещает громко разговаривать, долго веселиться и просто быть вместе как влюбленным парочкам. Уроки наедине с ней стали отдельной и одной из самых ужасных тем, которые обсуждали абсолютно все студенты в гостиных своих факультетов. Гарри мог с уверенностью сказать одно — Хогвартс буквально потерял свои краски жизни и стал местом практически абсолютной тишины. Ему даже было жалко вечно немного странную профессор Трелони, которая ему раньше все время предсказывала смерть, когда розовая жаба, мило улыбаясь, прервала как ни в чем ни бывало ее урок, сказав лишь невинно «не обращайте на меня внимания, профессор, я всего лишь составляю отчет о вашем методе обучения. Можете продолжать». Конечно же, профессор Прорицания лишь стала гораздо больше заикаться, действительно продолжая свое занятие, но судя по снисходительной улыбке Амбридж, которая не переставала что-то записывать, можно было сразу понять, что Трелони не оправдала никаких ее надежд. Поскольку Гарри не только из личных соображений не мог надевать на себя диадему, но и потому, что ее сразу же заметят, та вместе с Риддлом была спрятана у него в чемодане под мощным заклинанием, сделанным лично слизеринцем. В итоге Марволо, конечно же, узнал о происходящем из уст самого парня. А что же произошло потом… Если коротко, Поттер очень долго отходил от издевательского и холодного смеха и сказанного практически шепотом «вот видишь, Гарри, как же наш многоуважаемый Министр отбирает своих работников. Не нравится, правда?». Разумеется, от слов подросток бы так не удивился, если бы никогда не меняющийся слизеринец в тот самый момент, пользуясь его легким ступором, не прошептал бы ему это прямо на ухо как самую заветную тайну, точно нарочно, чуть склонившись, задев губами мочку. Гарри очередной раз пронзило осознание. Риддл был точно таким же. Он вновь и вновь нарушал его личное пространство, как и Риддл из медальона — все так же просто, все так же изображая из себя святую невинность. Он никогда не слушал его и позволял себе иногда появляться на его кровати даже ночью, чтобы подросток как перепуганный подпрыгнул и едва не закричал от неожиданности, когда чувствовал даже сквозь сон не только пронзительный взгляд, но и руки в своих волосах. Марволо буквально ворвался в его жизнь. И как же Гарри все это достало. Несмотря на то, что подросток по собственной воле нашел диадему с Марволо — «тебе никто не говорил этого делать, слышишь, Поттер? Это именно ты привязался,» — ему и вправду все это надоело. И поэтому гриффиндорец взорвался. Прямо сейчас. Гарри, который и так готов был в любой миг вспыхнуть как спичка из-за этой проклятой Амбридж с ее абсурдными правилами и слащавой улыбочкой, невинно улыбнулся, в то время как его зеленые глаза сверкнули опасной искрой. Ведь все-таки Поттер уже давно научился тому, что с Марволо нужно вести себя точно так же, как и он сам, чтобы разрушить все его самодовольство и веру в то, что только слизеринец вправе играть. Поэтому, ощутив словно прошедшую по всему телу вспышку собственной магии, парень, беспечно улыбаясь, медленно завел руку за чужую шею, перед этим едва заметно огладив широкое плечо с самой ключицы, будто завлекая, отчего явно от неожиданности слизеринец немного вздрогнул, но только приподнял в удивлении бровь. Гарри же, словно не видя вопрос чужих глазах, продолжил делать все, что хочет, как ни в чем ни бывало. — Ри-ддл, — по слогам, почти одними губами с усмешкой. Если бы здесь, в Комнате Требований, кто-то мог заметить это выражение лица у Мальчика-Который-Выжил, то они описали бы его как завлекающее. В тот самый момент, когда тот перевел на его губы взгляд — голодный, зависимый — Поттер, слегка поднявшись на носочки, чуть-чуть специально не коснувшись губами ни единого участка кожи, резко сжал прямо возле загривка чужие пряди и с силой потянул те на себя. Обжигающая магия накинулась на него с желанием поглотить на месте без остатка, но по какой-то причине ее обладатель продолжал молчать — только вздохнул судорожно и зашипел что-то на парселтанге: в его голосе можно было расслышать даже какое-то странное, но безумно твердое обещание чего-то неизвестного. «Нет, нет, Риддл, не один ты здесь умеешь играть». Гарри, предвидя, что из-за его выходки ему точно так же могут ответить, но в стократ хуже, еще сильнее натянул на кулак будто шелковые волосы, вынудив Марволо буквально запрокинуть голову, показывая на обозрение дернувшийся после глотка кадык. На секунду подумав, стоит ли приблизиться к самой опасности, гриффиндорец все же плюнул на все и коснулся лишь кончиком носа оголившейся шеи, проведя по ней почти призрачную линию. Собственные колени неожиданно задрожали, но он упрямо продолжил делать все, что делал. Когда длинные пальцы практически кольцом окружили его шею, резко притянув к себе до соприкосновения грудью к другой, он только выпустил смешок и в отместку еще ближе прижался носом к адамову яблоку, слегка помассировав чужую голову неожиданно ласковым жестом. Из груди слизеринца вырвалось самое настоящее рычание дикого зверя, однако Поттер, продолжая не обращать внимание на ответную и усилившуюся хватку на шее, все-таки приблизился к уху Марволо настолько близко, чтобы прошептать: — Вот видишь, Риддл, каким же ты иногда можешь быть послушным, если вести себя с тобой точно так же, как и ты ведешь себя, — оставив совершенно ребяческий и легкий поцелуй на виске, одновременно пытаясь избавиться от странной дрожи, вызванной сильной ладонью на его горле, чьи почему-то слегка дрожащие пальцы поглаживали его кадык и уже не сжимали, грозясь перекрыть воздух. — Не нравится, верно? Чувствуя себя самым настоящим победителем оттого, что ему удалось с легкостью поставить Марволо на место, несмотря на то, что тот старше его, Поттер в это же время отгонял от себя все ту же странную дрожь в коленях, силясь совершенно не думать о том, как же именно ему самому трудно далась эта близость. Отпрянув немного назад, еще даже не успев поднять взгляд, Гарри ощутил всем телом как как-то нехорошо ухмыльнулся стоявший. — Не нравится? — эхом отозвался хриплым голосом наконец Риддл, и в этот самый миг Поттер понял, что сейчас что-то произойдет. — Мой дорогой Гарри, хочешь я покажу тебе как именно мне не нравится? С этими словами, сказанными низким и угрожающим голосом, гриффиндорец не успел даже открыть рот, как вдруг его ту самую руку, что уже машинально продолжала слабо сжимать чужие волосы, неожиданно цепко схватили за запястье и потянули вниз. Гарри широко распахнул глаза, едва не задохнувшись, и только иная ладонь, оказавшаяся уже на его талии, не дала ему с силой отшатнуться назад. — Ты… — на одном дыхании выдохнул подросток, в тот же момент пытаясь как можно быстрее убрать ладонь, но слизеринец почему-то был очень силен, заставляя ощущать его каждый сантиметр того, что прячется под черной мантией. Марволо буквально вынудил его прижать ладонь к его же поднявшейся плоти, больно сжимая захваченное запястье. Внутри него что-то дернулось, а сердце забилось как сумасшедшее. — Достаточно убедительно? — склонив голову вбок, проговорил прямо возле его губ Риддл, стягивая до тихого скрипа мантию в кулак на талии гриффиндорца. — Знаешь, а я не очень уверен в одном… Быть может, я тоже должен убедиться могло ли случайно понравиться и тебе тоже? Шумно втянув носом воздух, Поттер уже почти потянулся за спрятанной волшебной палочкой, как вдруг прямо в его голове раздался голос, которого он так давно не слышал:— Поттер, не хотелось бы тебе напоминать, но должен сказать тебе, что если ты испытываешь сильные эмоции, то наша связь становится открытой. Так что же у тебя происходит?
Проклятье! Уже натурально задохнувшись, Гарри, закашлявшись, все-таки явно под действием эмоций сумел выдернуть свою мелко трясущуюся ладонь и отшатнулся назад, едва не потеряв равновесие.— Не твое дело!
— Да? Раз уж так хочешь, чтобы оно было не моим, то, будь уж добр, укрепи связь со своей стороны. Знаешь ли, я никогда особо не любил подростковые гормоны, а иногда мне самому связь перекрыть довольно сложно. Признаться, чувствовать последствия гормонов именно от тебя несколько… необычно.
Чертыхнувшись в мыслях еще несколько раз, Поттер буквально за пару секунд увеличил между Риддлом и им самим расстояние как можно больше. — О? — только и сказал вдруг успокоившийся Марволо, сложив руки за спиной и понятливо ухмыльнувшись. — Значит, маленькая тайна стала не такой уж и тайной? Впрочем, — хмыкнул тот, — наш чистый и невинный избранный уже скрывает один секрет, так что не мне тут нужно беспокоиться. Что, милый Гарри, неожиданно стало стыдно перед другим мной? А ведь совсем недавно ты так храбрился. Если бы я не знал, то я бы сказал, что наш Мальчик-Который-Выжил не такой уж и невинный. Гриффиндорец так широко распахнул глаза, что в них можно было даже заметить тень самого настоящего испуга. — Что-то случилось? Не переживай, он меня не слышит и благодаря мне же все еще даже не знает о том, что я проснулся, — пожал плечами равнодушно Риддл, а затем растянул губы в дьявольской ухмылке. — Но, знаешь, я могу совершенно случайно дать ему знать о моем существовании. Уверен, он сразу же поймет рядом с кем же именно пробудились твои подростковые гормоны. Очевидно, Марволо сразу понял как именно можно вывести избранного из себя.— И чего же ты замолчал, Гарри? Если тебя настолько смущают мои слова, ты всегда можешь как обычно перекрыть связь.
— Ты не посмеешь! — буквально прорычал зверем не желавший проигрывать Поттер, не ответив совершенно ничего Тому. Его глаза сверкнули опасной искрой. — Хочешь проверить? — азартно спросил слизеринец — его же алые омуты в ответ и вовсе запылали огнем. Когда Марволо просто взял и, напоследок хмыкнув, показательно прикрыл глаза, будто собираясь прямо сейчас приступить к задуманному, парень почему-то не думал о том, почему тому вообще нужно их закрывать. Вместо этого, сорвавшись с места, Поттер буквально за пару секунд оказался рядом со слизеринцем и резко схватил того за голову двумя руками, с силой вынудив того ее опустить. К сожалению, он не ощутил как внутри все предупреждающе знакомо заныло на пару секунд, а затем затихло, будто поняв, что ничего плохого не произойдет. — Я сказал: не смей, — с угрозой произнес Поттер, смотря прямо в красные глаза до тех пор, пока Риддл вдруг не схватил его в отместку рукой за затылок и не притянул к себе. — Том!— Том!
Гарри буквально за секунду успел лишь выкрикнуть чужое имя одновременно в голове и в реальности, прежде чем Марволо впился в его губы и с силой прикусил вмиг нижнюю, зубами притягивая ее к себе — во рту появился легкий металлический привкус. Но Риддл абсолютно не давал ему даже дышать, забирая ртом каждый его вдох, каждый выдох, совершенно не обращая внимание на то, как парень, видя, что удары на того не действуют, начал с силой царапать чужую шею чуть отросшими ногтями, оставляя на ней полосы и с ужасом осознавая, что не может найти свою палочку. Марволо не мог не знать, что Гарри ему мстил. Марволо прекрасно понимал, что Поттер лишь играл. Но Волдеморт ненавидит проигрывать.— Знаешь, Поттер, а я солгал, — раздалось со смешком в голове одновременно с тем, как волосы на затылке с силой потянули за корни, вырвав шипение, — я всегда могу с легкостью по собственной воле перекрыть нашу связь. Мне просто было очень интересно узнать, что же ты ответишь, но раз ты занят, то не буду тебе мешать.
Связь резко закрылась одновременно судорожным вздохом подростка, легкие которого болели от нехватки дыхания, сердце стучало как безумное, а губы горели огнем. Поттер, широко распахнув глаза с расширившимися зрачками, протянул мелко дрожащую ладонь к подбородку и поспешно стер остатки слюны — его и риддловской, буквально желая до красноты стереть всю свою кожу. «Как же я тебя ненавижу». — Знаешь, Гарри, а ведь я наврал тебе, — быстро приведя дыхание в норму, хмыкнул крайне довольно Риддл, чьи волосы были в абсолютном беспорядке, на шее кое-где виднелись легкие алые полосы, а взгляд продолжал полыхать ненормальным и нескончаемым голодом. — Я прекрасно знаю, что и как сильно тебе нравится. Подняв руку и пользуясь положением до сих пор не пришедшего в себя Гарри, Марволо, прикоснувшись кончиком указательного пальца к покрасневшей нижней губе, прямо к уже запекшейся крови, с нежностью потер свежую ранку и только через пару секунд убрал руку. Губы едва дышавшего подростка были абсолютно целыми. — Мой Король должен научиться играть лучше, — проговорил слизеринец, медленно вытащив из своей мантии палочку из остролиста и пера феникса, чтобы прижать ее конец прямо к бешено бьющемуся сердцу, — а то его поданный когда-нибудь окончательно победит.***