***
Гарри прекрасно знал, что рано или поздно этот день когда-нибудь настанет. Он знал, что однажды не сможет сдержаться, несмотря на то, сколько усилий предпримет, и даст волю своим эмоциям, сам того не желая. Но было и то, что абсолютно не хотелось признавать. То, во что он до сих пор не верил. Тогда, когда на его шее висел медальон, все было совершенно иначе, потому что сразу после того, как он пропал — он не пропал, Поттер, ты сам его отдал — его вспышки раздражения и гнева стали едва контролируемыми, особенно в присутствии Амбридж и Риддла. И если насчет слизеринца все понятно — не обращай внимание или пытайся задавить в отместку — то про «Генерального Инспектора Хогвартса» такого сказать нельзя. Признаться, одно время Гарри даже хотел обратиться к колдомедику — как-то странно, что его чувства будто начали сходить с ума — но по какой-то причине эта мысль сама собой исчезла со временем, а уж про то, чтобы пойти к самому Дамблдору, и говорить не стоит. Директор сам же уже довольно долгое время как будто игнорирует его, и Поттер понятия не имеет почему, ведь в начале года все было еще в порядке! Хотя вполне возможно, что Дамблдор просто занят своими делами и у него нет абсолютно времени на какие-либо беседы, но как-то все это все равно… необычно. Да еще и Сириус, письма которого и так были очень редкими, стал все меньше и меньше писать ему, однако парень не позволял себе расстраиваться, потому что понимал, что его крестный и так довольно рисковал, ведь действительно был риск того, что почту могут перехватить. Однако как же Гарри не хватало даже небольшой строчки от Сириуса, хотя бы простого «как дела, Сохатик?», когда ночами, когда ему почему-то совершенно не спалось, хотелось поговорить хоть с кем-нибудь родным. Все же прошлые письма от мужчины он уже давно зачитал до дыр, а Рона с Гермионой по таким пустякам будить абсолютно не хотелось. И, конечно же, «пустяки» заключались в том, что иногда, так редко, что это даже казалось его собственной выдумкой на почве усталости, ночью Гарри просыпался далеко не из-за того, что ему снились кошмары. Все было совершенно иначе. Абсолютно по-другому, ведь его уже давным-давно не беспокоили кошмары, где было место только крикам его матери, зеленому свету и алым глазам, наполненным безграничной ненавистью и гневом. Нет. Гриффиндорец, долгие часы ворочясь в кровати, открывал глаза и резко хватался рукой за грудь потому, что сердце по неизвестной причине начинало стучать так безумно; потому что странная дрожь во всем его теле была такой сильной; потому что прямо внутри него будто что-то так кричало, что заснуть дальше было просто невозможным. Одно время Поттер списывал все на то, что это Марволо вновь издевается над ним, вот только, просыпаясь и чувствуя по всему телу странные и болезненные импульсы, он никогда не ощущал рядом с собой присутствия Риддла. Никогда, как стало уже обыденностью, с которой он смирился, подросток в такие моменты не чувствовал на себе сквозь сон чужой взгляд и тонкие пальцы в своих волосах, которые со временем оказывались прямо на его шраме. Ему даже начало казаться, что, несмотря на то, что диадема в сундуке была прямо рядом с его кроватью, слизеринец ничего даже не подозревал. Поэтому, решив никому об этом не говорить, гриффиндорец лишь молча продолжал делать все то, что делает — то есть привычно каждый день замечать следящего за ним Снейпа и почему-то ничего не спрашивать у того, то есть стараться вывести Риддла из себя быстрее, чем сам он выведет его и, конечно же, чуть ли не выживать на уроках с Амбридж. Тот самый день, когда его выдержке окончательно пришел в конец, наступил тогда, когда, в принципе, в глубине души Поттер это и подозревал. Направляясь на ЗОТИ в наполовину сонном состоянии и едва замечая обеспокоенные взгляды Рона и Гермионы, он, можно сказать, готовился к чему-то подобному. Все же в нем и вправду бурлили эмоции так сильно, что он, наверное, даже был готов сорваться на своих друзьях, а все это было по той простой причине, что ночью помимо того, что ему пришлось один раз проснуться из-за того-самого странного чувства во всем теле, произошло кое-что иное. И он помнит ту ночь до сих пор так отчетливо, словно это произошло пару часов назад. Будто гриффиндорец не вспоминает это прямо перед началом ЗОТИ, а вновь чувствует как наяву. Ночь была особенно ветренной и дождливой, но, несмотря на это, Поттер проснулся далеко не из-за погоды и никак не мог вновь заснуть. В итоге парень провертелся в кровати еще полчаса, с силой отгоняя от себя странную ноющую боль в груди, прежде чем понял, что все же вновь погружается в сон. Все — именно это — случилось так внезапно, будто на целые минуты Гарри совершенно забыл о том, что подобное уже не раз было и стало и вправду привычкой. Перевернувшись на бок и закрыв глаза, подросток едва инстинктивно не вздрогнул, когда почувствовал как позади него прогнулась кровать, а в воздухе появилось знакомое ощущение обжигающей своим холодом и одновременно силой магии. В голове даже тогда, в полусонном состоянии, появилась мысль о том, что это точно снова Марволо со своими странными ночными похождениями, от которых гриффиндорец вечно просыпается, ведь слизеринец всегда явно назло пытается его разбудить, а потом еще прикидывается святой невинностью. Вот и в тот раз Поттер уже ожидал, что Риддл, устав постоянно разглядывать спящего подростка, вернется обратно (потому что Гарри не поведется на провокации, нет), но вместо всего этого произошло что-то необычное. С трудом сдерживая внутри раздражение, не показывая того, что не спит и ощущая спиной тепло чужого тела, подросток не сразу понял, что слизеринец почему-то не двигается, будто впервые не пытаясь разбудить его. Марволо просто удивительно долго, ничего не делая, смотрел на него столь пристально, что в любую секунду парень ожидал чего-то риддловского, вот только с каждой минутой его начинало нервировать такое необычное внимание, нервировать то, что ничего не происходило. Правда, намерения Марволо никогда особо не были понятны ему, так что, можно сказать, в тот момент Поттер уже приготовился к тому, что либо слизеринец совсем скоро опять вытворит что-то, из-за чего гриффиндорец подскочит как ужаленный, либо тому все надоест и он исчезнет. Вот только время шло, а Гарри все еще чувствовал направленный на его взгляд и тепло тела позади себя, однако все изменилось тогда, когда он услышал совсем тихий шелест мантии, словно кто-то поднял руку. На плече появилось чувство чужого прикосновения. Сглотнув и едва заметно сведя брови к переносице, подросток чуть приоткрыл глаза и так же незаметно скосил их, чтобы лишь при свете луны заметить на своем плече едва прикоснувшиеся к ткани подушечки длинных пальцев, которые то опускались, то поднимались выше, останавливаясь прямо у оголившейся шеи. Движения были легкими, почти задумчивыми, будто Марволо погрузился в свои мысли и не совсем понимал, что делает и зачем. По какой-то причине это своеобразная… ласка совершенно не в духе молодого Волдеморта вместо того, чтобы ввести в ступор или заставить его злиться, наоборот, вгоняла со временем в сон, а то же самое легкое покалывание от посторонней магии по всему его телу было несколько приятным и успокаивающим. Можно сказать, это все абсолютно отличалось от того самого Риддла, который редко упускал возможность от скуки начать вторгаться в его личное пространство, потому что именно в тот миг сидящий позади него как будто не искал цели помешать нарочно его сну, а делал что-то совершенное иное и непонятное. Но еще больше Поттер перестал понимать, что творит слизеринец именно тогда, когда, сглотнув и отогнав от себя внезапно настигающий сон, подросток вдруг ощутил всем собой как приблизился к нему Марволо, нагнувшись еще ниже и замерев недалеко от его лица. Его внимательный взгляд стал еще больше нервировать его — делал с ним что-то невообразимо странное — а кончики пальцев все же очутились прямо на коже его шеи, прямо там, где бешено бился пульс, наверняка уже давно раскрыв, что он далеко не спит. Но почему-то Риддл все время притворялся, что совершенно ничего замечает — ни участившегося дыхания, ни сжавшей с силой одеяло руки. Почему-то он — тот самый человек, которого он никогда не понимает — оказался к нему лицом настолько близко, что чужая магия еще больше сдавила его со всех сторон, а дыхание опалило его щеку. За окном еще сильнее начал бушевать дождливый шторм — сильный, быть может, последний и очень долгий, ведь совсем скоро наступит зима. «А зима наверняка будет холодной и снежной, — абсолютно глупая мысль и абсолютно странная концентрация на живом тепле позади себя». Шрам впервые за долгое время странно и безумно знакомо кольнуло. «Прекрати сейчас же, — приказывал в своих же мыслях Риддлу он, не понимая, почему ничего не делает, почему притворяется, что спит, почему чувствует. — Ведь ты…». Что-то теплое и мягкое практически коснулось его виска. Изнутри вырвался тихий выдох. «Остановись, слышишь? Потому что…» — потерянная мысль, запах дождливого шторма рядом с ним и тепло губ на коже. Внутри в то же мгновение что-то с силой сдавило, когда до него донесся тихий шепот: — Ты сводишь меня с ума и я не знаю почему. И в один ужасающий миг, когда Гарри уже хотел распахнуть глаза и закончить к чертям все эти игры, постороннее присутствие неожиданно резко исчезло, оставив после себя лишь легкое покалывание на плечах и призрачное на виске. Но, вспоминая все это, парень все-таки понял, что не странный — еще более странный, точнее — поступок Марволо, в конце концов, заставил его сорваться прямо на ЗОТИ. Потому что, проснувшись сегодня утром далеко не выспавшимся, еще даже не открыв окончательно глаза, разумеется, Поттер заметил скучающе сидящего на его же кровати Риддла. Тогда его даже пронзило де жа вю, вот только вместо того, чтобы, как он почему-то думал, повторить свою ночную игру, слизеринец, невинно улыбнувшись и проговорив «доброе утро, золотце», взял и забрал с его носа очки, которые он только надел, воспользовавшись тем, что парень был в комнате один. — Ох, прости, я их рассмотрю еще немного и отдам позже, хорошо? — говорил тот, совершенно спокойно игнорируя все попытки забрать свою вещь себе обратно, играя с ним как с каким-то глупым ребенком или собакой. Нет, правда, молодой Волдеморт, будто совершенно забыв о том, что гриффиндорец вместе с ним же тренировался довольно долго в Комнате Требований и, соответственно, еще не отдохнул, просто выводил его из себя, да еще и так искусно, что даже странные действия ночью на какое-то время и вовсе забылись. Наверное, в какой-то степени и сам он сошел с ума, раз начал находить некоторые поступки Марволо не такими раздражающими, но все же именно сегодняшнее утро было не самым лучшим в его жизни. Поведение этого недочеловека всегда вызывало множество вопросов. Вот что, скажите на милость, творилось в голове молодого Волдеморта, когда он решил, что будет просто здорово забрать его очки? Ведь Гарри, забыв обо всем, едва как идиот не бегал за кружащимся вокруг кровати Риддлом — разумеется, едва не врезаясь во все углы — проклиная длинные ноги, и, следовательно, быстрые шаги этого ублюдка, но, слава Богу, у него еще была гордость, так что ничто не мешало ему в определенный момент подставить подножку, об которую совершенно театрально в итоге споткнулись со словами, состоящими из фальшивой обиды «а я пытался всего лишь развеять скуку». В итоге, вернув очки себе обратно, он, увы, в тот миг пропустил момент, когда Марволо, очутившись рядом, резко дернул его за воротник пижамы и заставил машинально сделать неровный шаг вперед. Сделать шаг прямо туда, где горели полыхающим алым огнем глаза. — Знаешь, а твои глаза без них сияют еще ярче. Особенно тогда, когда ты смотришь только на меня, — то, что запомнил Поттер навсегда и до сих пор слышит в ушах, как и видит перед собой самодовольную ухмылку. — Неужели нравлюсь? Как же Гарри, думая обо всем этом, ненавидел именно тот момент, из-за которого и поплатился, не удержав эмоций именно на уроке с Амбридж. А все было, можно сказать, не так плохо — то есть, если слащавая улыбка женщины в розовом раздражала, то он все равно довольно неплохо терпел все, мысленно говоря себе, что ЗОТИ пройдет так же быстро, как и всегда, так что сразу после этого можно будет поговорить с Роном и Гермионой, чтобы успокоить их и даже самого себя. Все же их присутствие и истинное беспокойство его самочувствием были приятны, ведь это означало, что им далеко не все равно. Вот только, увы, по неизвестной причине Амбридж, начавшая разговор о опасности некоторых темных заклинаний, со временем «невинно» перешла на тему того, что каждый светлый волшебник ни в коем случае не должен их использовать. — Мои дорогие, если вы меня хорошо слышали, то вы должны прекрасно понимать, что даже в случае опасности своей жизни вы должны дождаться помощи — поверьте, авроры прибудут на место как можно быстрее, — говорила в полной тишине женщина, расхаживая будто королева по классу. На ее губах не переставала играть полная фальши улыбка, а яркая розовая кофточка особенно сегодня заставляла слезиться глаза, но Поттер, наполовину витающий в облаках, наполовину борющийся с неожиданно сонным состоянием, не обращал на это внимание. Правда, до определенного момента. Гарри, поначалу слушавший ее вполуха, не сразу понял, почему его так зацепили слова той, кого в принципе он никогда не считал за хорошего профессора и человека. Но когда до него дошел их смысл, по какой-то причине внутри все словно взорвалось, будто до этого он никогда от других людей не слышал об опасности темной магии. Будто он сам не считал всегда темную магию той, о которой даже никогда не будет говорить. Как будто долгое время натянутая струна лопнула резко, и даже то самое чувство внутри в этот раз его не остановило. Возможно, это именно Том изменил его восприятие и открыл ему глаза на то, что светлая магия точно так же может считаться опасной, как и то, что не существует лишь одного добра и зла, и мир не делится только на черное и белое. В каждом из нас есть своя тьма и свой свет. — Прошу прощения, профессор, но что нам делать в случае, если помощь задержится? Гарри прекрасно знал, что, как только он откроет рот, уже ничего нельзя будет избежать, поэтому он совершенно не обратил внимание на то, как на него сразу же после его вопроса резко взглянули с немым вопросом его друзья, а про остальных студентов и не стоит говорить — те и вовсе начали перешептываться, но фальшиво мягкое «прошу тишины» заставил их тут же замолчать, но не значит, что перестать на него пялиться. Сама же Амбридж словно и ждала этого — в ее глазах пролетел странный самодовольный блеск, а губы растянулись в еще более широкой улыбке, почти снисходительной усмешке. — Мистер Поттер, — сладким голосом начала, медленно подходя к нему, — знаете ли вы, что перед тем, как задать вопрос, нужно поднять руку и спросить разрешение? И что же вы такое говорите? Хотите сказать, что многоуважаемые авроры не справляются со своими обязанностями? Глубоко вздохнув и стараясь проигнорировать всеми силами одну лишь фальш, исходящую от женщины, Поттер ответил: — Я хочу сказать, профессор, — сглотнув, твердым голосом, — что, если помощи еще нет и у нас самих есть возможность спасти себя, мы должны сделать все, чтобы выжить. Даже использовать, как вы говорите, темные заклинания, если иного выхода у нас нет. Амбридж охнула так ненатурально, что подростка захлестнула волна отвращения, но, несмотря на все это, в глазах женщины можно было увидеть странную жажду этого спора, как будто та и вправду очень долго ждала именно того, когда же Мальчик-Который-Выжил не сдержится. — Мистер Поттер, — голосом, не предвещающим ничего хорошего, сказала Долорес, смотря на него так, словно не могла поверить, что в ее классе учится такой бездарный ученик, — мне кажется, вы совершенно забыли, что использование темного заклинания находится под запретом Министерства Магии, и лишь некоторые уважаемые специалисты могут использовать ее в чрезвычайной ситуации. Когда кто-то сзади осторожно толкнул его за плечо, парень не обратил на это внимание точно так же, потому что внутри него не переставала бурлить неизвестно откуда взявшаяся злость. И ничто — даже то, что приказывало остановиться прямо сейчас — не могло помешать ему. — А ситуация на грани жизни и смерти разве не будет считаться чрезвычайной, мэм? Почему мы, чтобы спасти самих себя, не вправе сотворить темную магию, если у нас и вправду нет выхода? Амбридж как-то жадно подается вперед и слащавым голосом произносит, обводя взглядом всех присутствующих: — Мои дорогие, прошу вас, только не думайте о том, что наши многоуважаемые авроры не помогут вам. Мистер Поттер очень заблуждается и, думаю, в скором времени он это поймет. Ведь ни при каких обстоятельствах обычному волшебнику нельзя использовать темную… Гарри больше не выдерживает и перебивает: — «Обычные»? Что вы подразумевается под «обычные волшебники», мэм? Если вы говорите о том, что темные заклинания могут использовать лишь некоторые, то не значит ли это, что вы тоже считаете себя обычной? — Вы… — лицо Амбридж становится красным от гнева. Сзади раздается еще более громкий шепот и восклицание «Гарри!» от сидящей позади Гермионы. — Почему вы не хотите признать, что иногда темная магия может помочь нам, когда нашей жизни угрожает опасность, профессор?! Когда женщина, буквально побагровевшая от ярости, резко делает шаг в его сторону и кривит губы, подросток уже знает, что услышит: — Я назначаю вам наказание, мистер Поттер! — с каким-то самодовольством, посмотрев на него как на жалкого насекомого, — Жду вас сегодня в своем кабинете в семь часов вечера. Опоздание недопустимо. Что-то внутри него дергается и резко замирает. Все тело с запозданием обволакивает невообразимым спокойствием, будто не было всей этой лопнувшейся струны и далекого, в глубине памяти «кто же кого быстрее сведет с ума, я или он?».***
— Гарри, ты серьезно идешь к этой розовой жабе? — даже получив от Гермионы подзатыльник, Рон не успокоился: — Мерлин, да как же так?! Грейнджер нахмурилась. — Рональд, как бы даже я не хотела этого признавать, но Гарри получил наказание заслужено, — посмотрев на гриффиндорца с извиняющей улыбкой, она продолжила: — прости, Гарри, но это правда. Вздохнув, Поттер бросил взгляд в сторону лестницы, сожалея о том, что сейчас не может направиться наверх и отдохнуть. Правда, все же он не так уж и сильно переживал, что ему придется куда-то там идти, потому что, признаться, он абсолютно не сожалел, что ему пришлось вступить с Амбридж в спор. Все равно он давно не считал ее за профессора, хотя и у него поначалу была надежда, что женщина, которая голосовала за то, что он был виновен в использовании магии при маггле, каким-то образом изменится. — Я же говорил, Герм, я ожидал подобного, — ответил он, посмотрев на часы и поняв, что ему нужно будет идти уже через несколько минут. — Друг, это, конечно, было безумно здорово — то, как ты не побоялся заговорить с Амбридж — но… Да подожди ты, Гермиона! — увидев, что девушка собралась если не вновь дать ему подзатыльник, то хотя бы отчитать, Уизли продолжил: — мы давно хотели поговорить с тобой о том, что с тобой происходит. Ты же знаешь, ты можешь все нам рассказать, и мы тебя выслушаем и поможем? Просто… я и Гермиона видим, что тебе будто тяжело приходится держать над своими эмоциями контроль последнее время. Это же не… — понизив голос, — не он, правда? Гарри, сам того не ожидая, неожиданно воскликнул: — Нет! — увидев, как вздрогнули его друзья и обернулись на него некоторые находящиеся в общей гостиной студенты, подросток выдохнул и продолжил спокойно и тоже более тихо: — если вы думаете, что это Волдеморт, то нет, шрам и кошмары меня давно не беспокоили. Я просто… устал, понимаете? «Вранье. Какой же ты лгун, Поттер, — промелькнуло в мыслях». — Гарри, — начала осторожно и обеспокоенно Гермиона, встав и положив руку на его плечо, — если ты не хочешь чего-то нам рассказывать, мы понимаем. Но, если ты не желаешь принять нашу помощь, то почему тогда не ходил к колдомедику? Может быть, тебе именно его помощь и нужна? «И что же ты вновь собираешься сделать, Поттер?» — Я… пойду к нему, обещаю, — обведя взглядом Уизли и Грейнджер. — обещаю вам обоим. Но мне уже… пора идти. Правильно. Солгать. Ведь с ним все абсолютно хорошо. Он не просыпается ночами, потому что внутри него творится что-то странное — дергает, взывает к нему, что-то просит. Он не едва контролирует свои эмоции, как будто у него нервный срыв и ему просто необходимо некоторое время побыть одному — без студентов, без друзей, без Сириуса и даже без Тома. Гарри никому не скажет, что сходит с ума совершенно не так, как делают психически нестабильные люди. Потому что с ним все в порядке. — Гарри, стой! — когда гриффиндорец сбежал от своих друзей как какой-то слабак, который в упор не хочет признавать, что с ним что-то не так — со мной ничего не происходит, я просто действительно от всего устал — подросток не ожидал, что голос, который его остановит, не будет Рона или Гермионы. Развернувшись уже практически у выхода из гостиной, к своему удивлению, он увидел подбежавшую к нему Джинни. — Джинни? — растерянно произнес он, неожиданно ощутив, как при взгляде на девушку сердце наконец перестало обеспокоенно биться. — Гарри, я… — неожиданно посмотрев на него внимательным взглядом, стоящая поджала губы. — Что с тобой? Ничего. Черт возьми, с ним ничего не случилось! Шумно вздохнув носом воздух и поджав губы, парень резко развернулся и бросил: — Прости, Джинни, но мне нужно прямо сейчас идти. Давай потом говорим, ладно? Не дожидаясь ответа, парень пошел вперед, так и не заметив, что девушка, в глазах которой была нежность и немое желание помочь, протянула руку, чтобы коснуться его плеча, но ее рука не успела даже прикоснуться к нему, зависнув в воздухе.***
Как только Гарри с опозданием в одну минуту зашел в кабинет Амбридж, то сразу понял, что ему придется сделать все, чтобы вновь не сорваться при виде «живых» картин с мяукающими кошками и обилием розового, от которого его уже передергивает. — Как всегда опаздываете, мистер Поттер, — заявила Амбридж с довольной улыбкой, стоило ему ступить в комнату и обвести не читаемым взглядом все пространство, остановившись в итоге на сидящей за столом женщине, что, элегантно держа в руке хрупкую чашку, делала редкие глотки чая. В ее глазах было неясное предвкушение. — Прошу прощения, профессор, — без какого-либо сожаления произнес Гарри, подойдя ближе, а затем, практически сквозь зубы: — Какое я должен понести наказание, мэм? Долорес словно воодушевилась: — Рада, что вы спросили! — осторожно поставив чашку на маленькую тарелку, она встала и будто с нетерпением достала что-то из ящика, прежде чем развернуться к нему, все еще стоящему, и сказать: — Присаживайтесь, мистер Поттер. Не переживайте, слишком долго я вас задерживать не стану. С трудом усевшись на место, Гарри уставился с каким-то неясным предчувствием на лежащие на столе листы пергамента. — Так что я должен сделать, профессор? Та с готовностью отозвалась: — Всего лишь написать несколько строчек. Точнее, — расплылась женщина в улыбке. — пока я не скажу «достаточно», разумеется. Сглотнув, Поттер понял, что ближайшие часы будут для него хорошей тренировкой выдержки. — О, нет, подождите, — видя, что он потянулся к перу с чернилами, она неожиданно вручила ему странного вида перо и с гордостью произнесла: — Теперь приступайте. Я хочу, чтобы вы написали на этом пергаменте фразу «я не должен нарушать законы». Вздохнув, подросток вновь потянулся за чернилами, но неожиданно женщина произнесла: — Нет, нет, мистер Поттер. Никаких чернил, — вновь опустившись на место, она взяла чашку чая и, не донесся ее до рта, с предвкушением начала смотреть на него. В ее глазах было лишь едва скрытое презрение, от которого его тело покрывалось мурашками, но он не впервой сталкивался с подобным, ведь, если вспомнить тетю Петунью, то… А, впрочем, он не хочет ее вспоминать. И что значит «никаких чернил?». Она и вправду держит его за дурака? Ладно, хорошо. Если она думает, что он идиот, то пусть так. Его абсолютно не волнует ее мнение. Всеми силами игнорируя чужой взгляд, полный жадного ожидания и превосходства, гриффиндорец начал выводить слова на пергаменте, но при первой же попытке вывести хотя бы одну букву, он понял, что ничего не происходит. — Профессор Амбридж? — произнес он, подняв голову и тут же увидев, что женщина подалась вперед, словно ожидая, когда же он задаст вопрос. Только вот что-то подсказывало ему, что ее приподнятое явно его задержанием настроение совсем скоро изменится. — Да, дорогой? Ты что-то хотел спросить? — чуть не поморщившись при слове «дорогой», парень ответил: — Мэм, мне все-таки необходимы чернила, потому что перо не пишет. Когда улыбка Долорес вмиг спала с лица, внутри появилось странное ликование. — Вы уверены, мистер Поттер? — с каким-то недоверием спросила та, и когда Гарри продемонстрировал ей чистый лист, она вдруг резко без каких-либо слов забрала перо себе и, достав волшебную палочку, начала произносить какие-то невербальные заклинания. Подросток в очередной раз устало вздохнул. Кажется, только что Амбридж явно хотела сделать что-то, что явно выходит за грань «наказания за спор с учителем». В конце концов, через некоторое время женщина, посмотрев на него неожиданно злым и не понимающим взглядом, вновь ничего не говоря, дала ему обычные перо и чернила, а затем уселась обратно и уже не пила свой чай так спокойно и расслабленно. Правда, в итоге Поттер все равно просидел в кабинете несколько часов, не вставая с места ни на минуту и не переставая писать лишь одну фразу, но даже спустя практически целых три часа Амбридж явно с неохотой отпустила его. — Все в порядке, мистер Поттер? — с наигранным беспокойством спросила она напоследок, заметив, хотя и он пытался это скрыть, как он морщится и старается не двигать рукой, которая, на самом деле, очень даже болела от долгого и непрерывного письма, потому что эта розовая жаба каждый раз, когда парень пытался сделать хотя бы недолгий перерыв, невинно спрашивала «разве вы закончили, мистер Поттер?». Поэтому Гарри как глупый и никогда не сдающийся подросток, решил держаться до самого конца и доказать этому подобию профессора, что он в силах спокойно выдержать чертово написание лишь одной фразы, которая теперь еще долго будет стоять у него перед глазами. — В порядке, мэм, — лишь ответил той он с широкой улыбкой, прежде чем вышел наконец из кабинета, даже не попрощавшись, но, честно говоря, ему было все равно. Его рука ныла так, что хотелось просто заснуть и больше ничего сегодня не делать — ни говорить с кем-то, ни что-то объяснять. Но, увы, его желание не сбылось, потому что, стоило ему завернуть за поворот, как вдруг он едва не врезался в кого-то, тут же потревожив ладонь и едва шикнув от прострелившей ноющей боли. — Смотри куда… Поттер?! — услышал Гарри знакомый голос, еще не успев поднять голову. — Малфой, — только и произнес в ответ подросток, не ожидая встретить в практически пустующем коридоре почему-то бледного словно призрак слизеринца, с которым парень говорил в последний раз аж в начале года. По какой-то причине стоящий действительно заставил его присмотреться и увидеть странно бледный цвет кожи и круги под глазами, на которые раньше он абсолютно не обращал внимание, потому что Малфой давно к нему не лез, да и у него самого забот хватало. Тем более, слизеринец никогда не был его другом, чтобы беспокоиться о том, кто внезапно стал выглядеть безумно усталым и будто чем-то испуганным. Да еще, признаться, было немного странно, что Малфой словно куда-то до этого торопился, а ведь совсем скоро отбой. Интересно, куда же? — Значит, слухи была правдивы, — с ухмылкой сказал Драко, отчего Гарри вмиг растерял все свои крохи жалости, незаметно убрав руку подальше от чужих глаз. — Святой Поттер действительно получил задержание от профессор Амбридж. И как оно, Поттер? Мне интересно, что же ты сделал? На миг прикрыв глаза, гриффиндорец решил не вступать в спор и молча прошел мимо, слегка задев по случайности чужое плечо, но, неожиданно ощутив на себе хватку, с непониманием развернулся, совершенно не ожидая того, что сам Малфой к нему прикоснется. — Чего тебе? — грубо, да, но парень не был в настроении, да еще и пальцы ладони с трудом двигались, а всю руку стреляло болью. В голубых глазах напротив, на самом дне, была лишь одна эмоция, отчего его тут же пронзило де жа вю, потому что Гарри уже видел этот взгляд, тогда, в поезде. Тот самый полный страха взгляд. — Поттер, ты… — долгая заминка и поджавшиеся губы. Сердце почему-то пропускает удар, однако, когда Малфой резко убирает от него руку, словно обжегшись, подросток уже знает, что увидит на лице то же самое презрение и услышит: — Надеюсь, записка том, что ты был столь долго у профессор Амбридж, у тебя есть, а то, знаешь ли, уже совсем скоро отбой, и сегодня как раз патрулирует профессор Снейп. Хотелось бы мне посмотреть как ты получишь еще одно… — Это все, что ты хотел мне сказать? Тогда я пошел, — уже окончательно развернувшись и более не желая о чем-либо говорить, парень, завернув за угол, не сразу ушел в гостиную Гриффиндора. Незаметно наблюдая за одним человеком за углом, Поттер смотрел на то, как постояв на месте некоторое время, точно словно до этого долго смотря в его спину, Драко, в конце концов, поспешно уходит. Внутри было странное предчувствие.***
Когда Рон и Гермиона пытались узнать о том, как все прошло, Гарри ответил им, что «все было довольно неплохо, по крайней мере, не хуже, чем у Снейпа», одновременно успешно скрыв от них болящую руку. Конечно, его друзья не могли не заметить его состояние, которое стало еще хуже после задержания у Амбридж, однако гриффиндорец сумел заверить тех, что это был просто очень тяжелый день. Вот и все. Когда он, к своему удивлению, вновь увидел пытавшуюся с ним поговорить Джинни, Поттер, в который раз извинившись перед ней, сказал той, что он очень устал и хочет отдохнуть. Рон поддержал его желание, более ни с кем не говоря, просто лечь в кровать, так что подросток без каких-либо проблем и вопросов со стороны даже немного обеспокоенных Невилла и Симуса, задвинул балдахин и упал на спину, даже не раздевшись. Рука, вопреки боли, с силой сжалась в кулак, и все мысли о том, что это было немного странно — то, что, вернувшись, он не увидел всегда приходящего к нему Риддла — исчезли из головы. Его соседи по комнате, как он заметил, старались говорить потише, но, признаться, ему было все равно на какой-либо шум, ведь он еще с детства привык к любым громким звукам с учетом его двоюродного брата. Иногда к нему приходил Рон и спрашивал о том как он, на что Поттер всегда отмахивался и говорил одно и то же. Со мной все в порядке. Я просто устал. Ничего не происходит. В итоге он сам не понял как со временем, не переставая чувствовать ноющую боль в руке, перевернувшись на бок и накрывшись почти с головой одеялом, заснул. В его сне, за изумрудного цвета еловым лесом, стоял безумно красивый двухэтажный дом с личным садом из его мечты, и кто-то, у огромного и прекрасного камина, все еще ждал его. В реальности человек из диадемы, сидящий на кровати со спящим подростком, аккуратно держал в своей руке чужую, подушечками пальцев прослеживая бьющийся на запястье пульс — по венам Мальчика-Который-Выжил, прямо под тонкой кожей, волной текла чужая магия, успокаивая всю боль. Безликий человек у камина в мечтах гриффиндорца, оторвавшись от чтения книги, увидел его и протянул вперед руку, словно завлекая его присесть рядом. Но что же подросток сделает? Правильно. Алые глаза, наблюдающие за тем, как тонкие пальцы машинально чуть сжали его ладонь, потемнели безумным штормом, а от ледяной магии начали колыхаться полы балдахина. Гарри Поттер скажет, что с ним все в порядке.***