***
- Здравствуй, дед! – Маттиас чмокнул старческую морщинистую щеку, - Извини, что давно не заезжал. Закрутился… У порога, еле переставляя лапы, Маттиаса встретил ослепший на один глаз мопс. Если перевести его возраст на человеческий, пес был ровесником своего хозяина. - Привет, Тобби, - Маттиас почесал за ухом старого пса, и, пронеся пластиковые пакеты с продуктами на кухню, снова обратился к деду, - Пойдем, погуляем. Наверное, совсем воздухом не дышишь… Пристегнув карабином к ошейнику мопса поводок, они медленно, насколько это позволяли больные ноги господина Густавсона, побрели в парк. Дед опирался на руку внука. В парке они присели на скамейку под расцветшим сиреневым кустом. Дед жаловался Маттиасу на обострение подагры, как вдруг их внимание привлек низкорослый молодой человек, катящий перед собой инвалидное кресло. - Добрый день, господин Густавсон, - поравнявшись со скамейкой, поприветствовал старика парень. - Здравствуй, Клеменс! – широко улыбаясь, ответил Олаф, и далее обратился к сидящему в кресле – Здравствуй, Ханна. Как самочувствие? Маттиас глянул на того, кто сидел в инвалидном кресле, и его душа похолодела от ужаса. То была тень того, кто когда-то был человеком – мертвенно-бледная кожа, бесцветные, ввалившиеся, с темными кругами, глаза, на лице - ни малейшего намека на брови и ресницы, на голове - уродливый дешевый парик из синтетических волос. И взгляд, умоляющий о прекращении мучений, жаждущий, когда же эта пытка закончится… - Спасибо, господин Густавсон, мне лучше… - выдавила из себя девушка. В каждом ее слове слышалась боль. Чувствовалось, что говорить ей неимоверно трудно. Маттиас перевел взгляд с несчастной Ханны на сопровождающего ее парня. О, нет… Не может быть! Тот же заостренный нос, те же узкие губы… Амадео, придорожная проститутка! Маттиас не мог ошибиться. Правда, тогда, на трассе, у Амадео были карие глаза, а сейчас – серо-голубые. По взгляду молодого человека Маттиас понял, что тот тоже его узнал. - Вот, познакомьтесь… - нарушил возникшую паузу Олаф, - Маттиас… Это Клеменс и Ханна Ханниганы – мои новые соседи. Клеменс, Ханна… Это Маттиас Харальдсон - мой внук. - Очень приятно! – Маттиас протянул Клеменсу ладонь для рукопожатия. Пожимая протянутую в ответ руку, он заметил, что ладонь влажная – верный признак волнения. Не отводя взгляда, Маттиас продолжал изучать Клеменса. Маленький рост, русые волосы, на щеках – легкая небритость… Типичная серая мышка. Всё это как-то не вязалось с образом отвязной ночной бабочки. Увидев такого парня где-нибудь в ночном клубе, Маттиас вряд ли обратил бы внимание. - Что такое?.. – заметил замешательство Олаф, - Вы знакомы?.. - Нет, - первым поспешил ответить Клеменс, - Просто любопытно взглянуть на того, о ком столько наслышан… Знаете, Маттиас, ваш дедушка часто говорит о вас! Ну, ладно, мы, пожалуй, пойдем, - сворачивая разговор, улыбнулся Клеменс, - Хорошего дня!***
- До чего, все же, несправедлива жизнь… - глядя вслед удаляющимся фигурам, вздохнул Олаф, - Сколько всего бедняжка Клеменс испытал в жизни – врагу не пожелаешь! А ведь он практически твой ровесник… Родители погибли в автокатастрофе, едва ему исполнилось восемнадцать. Ханне, сестре, тогда было четырнадцать или около того… Клеменс тогда устроился на работу, оформил над Ханной опекунство… В общем, сделал все для того, чтобы ее не забрали в приют. А полгода назад пришла новая беда – у Ханны обнаружили рак, который стремительно прогрессирует. Сейчас последняя стадия. Она и ходить перестала… Врачи не дают никаких шансов… Все вокруг настойчиво советуют Клеменсу сдать сестру в хоспис, но он и слышать об этом не хочет! Ведь он – профессиональный медбрат, сам может ставить уколы, капельницы и все такое… Работает в больнице на полторы ставки. Когда денег на лечение Ханны стало катастрофически не хватать, Клеменс продал квартиру, доставшуюся им по наследству от родителей и купил другую, поскромнее, по соседству со мной, следующая дверь… И, не смотря на все испытания, выпавшие на его долю, Клеменс всегда такой вежливый, приветливый обходительный… Бывает, заскочит ко мне: «Господин Густавсон, может, за продуктами сходить или в аптеку?» Или поможет мне с уборкой и приготовлением пищи. Как-то я предложил ему денег за то, что он мне помогает – не взял! Даже обиделся: «Господин Густавсон… Чтоб больше я этого не слышал!» Славный такой!.. Нам, старикам, что ведь важнее всего?.. Общение! А то кроме Тобби за весь день и словом перекинуться не с кем! А как сестру любит – дай Бог каждому такого брата! Его просто убивает то, что Ханна совсем опустила руки и отказывается бороться. Когда говорит об этом, каждый раз плачет. Постоянно оплачивает для нее консультации психологов, все надеется, что они помогут ей вернуть желание жить. А Ханна все плачет и умоляет Клеменса отпустить ее и не мучать больше… Бедняжка!.. Как она кричит от боли! Мне за стенкой всё слышно… А Клеменс все верит и надеется, ведь Ханна – его единственный родной человек, не будет ее – Клеменс останется в этом мире совсем один. Всякими правдами и неправдами достает для нее дорогущие препараты из-за границы. Не представляю, где он берет на них деньги… Ведь зарплата медбрата, сам понимаешь… Наверное, кланяется и обивает пороги всевозможных благотворительных фондов… «Да, дед, лучше тебе не знать, как достает деньги твой юный друг…» Маттиас вдруг почувствовал острую жалость к несчастному Клеменсу – за призрачную надежду спасти жизнь близкому человеку парень подвергается унижениям и оскорблениям, рискует быть избитым, изнасилованным в извращенной форме. Мало ли на свете больных на голову садистов? Ведь такие, как Маттиас, которые просто не решаются попросить у своих постоянных партнеров что-нибудь эдакое вроде орально-анальных ласк – это ещё цветочки! Он, Маттиас, слишком уважает Кристлин, чтобы просить у нее в постели всякого рода «извращения». Как можно?! Ведь Кристлин – девушка порядочная. А с проститутками вполне себе позволительно претворить в жизнь все свои самые грязные фантазии. К себе же Маттиас чувствовал жгучее презрение и отвращение за то, что воспользовался бедным парнем, унизил и оскорбил его. В ту ночь Клеменс спешил к больной сестре, а Маттиас отказался его подвезти, наговорив при этом гадостей. И эти плевки под ноги и без того загнанному в угол несчастному парню… За них Маттиас ненавидел себя сильнее всего. И хотя какая-то часть Маттиаса говорила ему, что винить себя ему не за что (Он заплатил Клеменсу деньги, Клеменс эти деньги добросовестно отработал, так что все между ними было честно.), договориться со своей совестью Маттиасу не удалось. Вернувшись с прогулки, Маттиас поговорил с дедом о том, о сем – о погоде, политической ситуации в стране и мире, о своей работе…***
Распрощавшись со стариком и Тобби, Маттиас минут десять в нерешительности стоял у двери Ханниганов, прежде чем нажать кнопку звонка. Нет, уйти, не попросив прощения, он не может! Иначе до конца своих дней будет чувствовать себя последним мудаком. Дверь отворилась. Стоявший на пороге Клеменс смотрел слегка растеряно. Он явно не ожидал визита Маттиаса. - Клеменс… - Маттиас покраснел и виновато опустил глаза в пол, - Я пришел, чтобы сказать тебе спасибо за деда… - Ну, что вы! Не стоит! Господин Густавсон – очень милый пожилой джентльмен. Мне приятно с ним общаться. - Говори мне «ты», Клеменс… - голос Маттиаса подрагивал от волнения. Поднять голову и посмотреть в глаза тому, с кем он так несправедливо обошелся, Маттиас так и не решался, - И… прости меня… - За что? Изобразить удивление Клеменсу не удалось. По ноткам в голосе Маттиас понял, что Клеменс прекрасно понимает, за что у него просят прощения. - За то, что обидел тебя тогда, на трассе, и наговорил гадостей. Я ведь не знал, что ты… в трудной жизненной ситуации… - Не понимаю, о чем вы… «Врешь, Клеменс! Всё ты понимаешь!» - Или ты предпочитаешь, чтобы я называл тебя Амадео? Маттиас наконец-то поднял на собеседника глаза. Клеменс вздрогнул от его слов. От отвращения к себе Маттиас болезненно поморщился – ну что он за человек такой?! Постоянно говорит что-то не то, попросить прощения – и то по-человечески не может! - Вы меня явно с кем-то путаете… Из глубины квартиры раздался душераздирающий женский крик. - Извините… Не могу больше говорить… Приятного вечера… - торопливо проговорил Клеменс. Дверь перед носом Маттиаса захлопнулась.