— Удивительная вещь – время, могущественная, а когда в него вмешиваются – опасная.
© Джоан Роулин, «Гарри Поттер и Узник Азкабана».
***
Когда сознание всё же решило дёрнуть переключатель на «здесь и сейчас», ему снился осенний Лондон с его дождливыми переулками и вечным смогом. Тот самый Лондон, в который он так любил заглядывать в перерывах между работой, делами и прочими жизненными неурядицами. Но здесь и сейчас — глухая пульсирующая боль, что поднялась со дна черепной коробки и взорвалась по ту сторону глаз полотнищем неона. В сети нейронов бушевали волны обратной связи, сигналящие не хуже завывания сирены скорой помощи и выдающие «error» на отсутствие кислорода. И он закашлялся, раздирая глотку мелкообломочной породой минералов, ископаемых организмов и чёрт знает чего ещё, именуемой незатейливо песком, а вместе с ним выходила и вода — солёная и жалящая внутренности не хуже роя диких пчёл. Несколько минут у него ушло на то, чтобы мир снова стал на место, прекратив цветную карусель ярких всполохов. Сквозь марево острой, всепоглощающей боли приходило и осознание, айсбергами всплывали обрывки биографии: кто он; что было прежде, как очнулся в какофонии звуков — непрерывного щебета птиц и какого-то отчаянного подвывания на периферии, взгрызающегося в мозг со скрупулёзностью дантиста, нашедшего гнилой зуб. Руки дрожали, выказывая слабость мышц и нежелание совершать хоть какие-то важно-принудительные работы. И Ричард снова рухнул на уже казавшуюся родной и гостеприимной землю в попытке ускользнуть обратно в спасательную темноту. Там, в чёрной дыре, что зовётся бессознательным, его ждал так полюбившийся ему Лондон. Тот самый Лондон с мириадами ночных огней, узких неприветливых улочек и бесконечным ливнем, спасавший душевное равновесие бывшего военного. Но чужеродный среди пения птиц визг набирал обороты, повышал децибелы, где вот-вот лопнут собственные барабанные перепонки, не выдержав. И, скривившись, словно проглотив стопку незабвенного абсента, брюнет всё же повернёт голову в сторону звука и, не открывая воспалённых глаз, выдаст хриплое и лаконичное: — Заткнись, говнюк. — Заткнуться?! Мне, мать твою, заткнуться?! — Истеричный, без капли сочувствия к чужой головной боли вопль в ответ впивался в реалии, действовал на нервы Ричарда с неотвратимостью асфальтоукладчика, под пресс которого попала горная порода минеральной смолы. — Какого чёрта ты лежишь и не вызываешь помощь?! У меня раны, я могу умереть! Идиот! Сегодня вечером я должен быть на тусовке у Уильямса! И телефон... чтоб его! Врождённый рефлекс двадцать первого века: трясущиеся руки кричащего мальчишки судорожно шарят по карманам дутых джинсов в поисках платиновой прямоугольной коробки, составляющей девяносто процентов жизни каждого, ведь на ней всё самое необходимое любому современному человеку (от привычных мессенджеров до приложений и интернета, без которых не мыслит себя ни один житель социума). Очередной протяжный вой «нет связи» и отборный трёхэтажный мат вновь заполонили столь необходимую сейчас мужчине тишину. Мальчишка фыркал, откровенно ревел в голос, утирая тыльной стороной ладони слёзы и беспощадно размазывая грязь по загорелому явно неестественным путём лицу. А после раздражённо откинул, как ему казалось, абсолютно бесполезную железку, что ни коим образом не хотела выполнять нужную функцию: связи как не было, так и не предвиделось. — Блять... блять! Господи! — Крик испугал местных, гулко захлопавших крыльями птиц. Он был красив. Приторно-ангельски красив. Ровные, чуть заострённые черты молодого лица практически точно по золотому сечению. Румяные из-за жары скулы едва ли не сравнялись с цветом пухлой линии губ. Кайма чуть выгоревших ресниц плотным веером обрамляла большие — то ли от страха, то ли в принципе — глаза чистого лазурного неба, что были особенно яркими после двух дорог чистейшего кокаина. — Ты вообще слышишь, что я тебе говорю?! — Оскал слишком белых зубов на фоне оливковой кожи. Сквозь влажную, местами порванную футболку проглядываются невыразительный рельеф торса и кричащий пирсинг напряжённого соска. Фигура пластикового Кена. И мозг такой же. Мальчишка хмурит брови, где коркой к переносице тянется запёкшаяся кровь рассечённой надбровной дуги. Тогда как на периферии мелькает вполне логичная с его точки зрения мысль, оформившаяся в яркое возмущение: — Да как ты смеешь?! — Топот босых ног (кроссовки отброшены в сторону из-за жары) — и вот он с праведным гневом нависает над своим телохранителем скалой в попытке добиться ответов. Определённо, где-то за кадром, в метре от камеры, что записывала на плёнку этот дешёвый фарс, должен был стоять режиссёр, усердно жестикулируя, периодически оглаживая свои роскошные усы, которыми он, несомненно, гордился, и повторяя: «Переснять! Ещё раз эту сцену! Мне нужны эмоции!». И чертовски явно, что тот треклятый самолёт, поджидавший мужчину ещё несколько часов назад, чтобы отвести в райский уголок, сейчас казался взятым из реквизита малобюджетного порно: такой же картонный и ненастоящий. Как и тень, нависающая над ним. «Стерильная красота» — так Ричард называл этот тип людей. С ясным взглядом, что был так похож на всполохи высоковольтных электрических разрядов в разгар грозы, насыщенной меланином кожей и удивительно гармоничными чертами, он должен был представлять идеал женских мечтаний и быть на обложках современных журналов, поскольку являлся, пожалуй, одним из самых фотогеничных представителей обоих полов. Однако бывшему капитану он казался безвкусной подделкой. И эта кукла продолжала трепать нервы. Впрочем, мужчина успешно отмахивался от чужого крика, адаптировавшись к тембру и теперь воспринимая его как пресловутое жужжание, белый шум. Ричард лежал, глядя в девственно чистое, без единого облака, небо, оно же — дно рая. Прилетели — не иначе как сарказм. И ничего райского, увы, здесь нет. А жужжание всё нарастало, заставляя прислушиваться, вычленять суть из потока брани, отслеживать реакцию мальчишки где-то на периферии: можно уйти в отставку, но как дать отставку армии в собственной черепной коробке? Тому, что вбивается намертво? И узловатые пальцы на голых рефлексах обвиваются вокруг чужой лодыжки, сдавливают с силой, тянут вниз, сбивая равновесие. Отточенное, выверенное движение рук, и раздражающий субъект уже не только оппонент — визави. Со скованными над головой мозолистой ладонью запястьями и арестованным дыханием, где фаланги правой — свободной от удержания — ощутимо впились в точёную шею. Змеиный прищур малахитовых глаз — тоже профессиональное. Как и едва слышное шипение на ухо, пробирающее до костей: — Ещё раз откроешь рот не по делу — сверну шею. Судя по моим обрывочным воспоминаниям, твоему жалкому виду и красочному пейзажу, мы потерпели крушение. И моли Бога, чтобы это оказались нейтральные территории, а не какая-нибудь военная база на отшибе, которых полно, или необитаемая зона. В первом случае мы в ажуре, принцесса. А вот в двух других исход дерьмовый: если база — мы трупы, нас пристрелят, не спросив имён; если нет цивилизации... — он не договорил, криво усмехнувшись, разжав пальцы, позволяя мальчишке сделать спасительный судорожный вдох. Хрипло рассмеялся. — В любом случае держи рот на замке и не шуми. Не желаю сдохнуть из-за твоего идиотизма. — Веселье в голосе брюнета однозначно не вязалось с ситуацией. — Надеюсь, он не заразен. А теперь пошли: посмотрим, куда нас занесло. Он чувствовал эту особую дрожь волнения, нервного возбуждения от адреналина, раскалённой лавой растекающегося по венам. И прежде, чем между ними увеличится эта неловкость, а раздражение зашкалит за планку «свернуть гадёнышу шею», Ричард поднялся на ноги, скривившись на собственный набор ушибов и ссадин, скрытых обрывками некогда целой рубашки, и зашагал вдоль кромки воды, не оборачиваясь. Шейн впал в ступор: бывший военный уже прекратил «разъяснительные работы», поднялся и направился по пути, озвученному ранее, но горло всё ещё сдавливал незримый спазм, всё ещё чувствовались сильные пальцы, перекрывающие кислород. Блондин испытывал настоящий шок: никто и никогда не смел тронуть Шейна МакГонари — единственного сына Нельсона МакГонари, владельца международного консалтинга по финансам, входящего в десятку «Форбс». Того, кому все потакают, тому, перед кем пытаются выслужиться и угодить, лишь бы юный МакГонари запомнил его фамилию и шепнул на ухо отцу о лояльности к компании Нельсона. Это разрывало все шаблоны. Но мальчишка упрямо помотал головой, поджимая губы, приходя в себя. И грудь наполнилась воздухом под самую завязку, чтобы излиться очередным потоком брани: — Ну и вали, сволочь! Я сам! Сам найду выход! Сам нас спасу! И ты будешь умолять меня... ты будешь ползать на коленях, лишь бы я забрал тебя с собой! — Выкрики сопровождались действиями: блондин, пошатнувшись, всё же поднялся с осточертевшего песка и направился в противоположную мужчине сторону. С тем же успехом он мог разговаривать сам с собой. Гештальт «суррогат взаимопонимания» вступает в силу, и вскоре Ричард перестаёт осознавать присутствие ещё кого-то: голос мальчишки удаляется, а после и вовсе наступает долгожданная тишина. Уровень адреналина идёт на спад. Когда как прищур малахитовых с янтарной окантовкой по краю радужки глаз всё чаще цепляется за растительность и пёстрых птиц. И пропорционально тому, как закрадываются в голове сомнения, всё шире становится ухмылка тонких губ, грозящая перерасти в откровенно хищный оскал реакцией на стресс. Как говорится: «Если вы в полной заднице, улыбайтесь — это всех раздражает». Скрип песчинок под протекторами армейских берцев набирал обороты. А сосредоточенный, как правило, взгляд то и дело соскальзывал с сине-зелёного пятна пейзажа и фокусировался на пальцах правой руки. На фаланге безымянного засело печатное кольцо из высокопрочного сплава вольфрама. И удача его сохранности в том, что было не по размеру — едва налезло на палец, оттого и не сгинуло в пучине вод. Ричард верил в удачу, и госпожа Фортуна благоволила ему с тех самых пор, как он выиграл эту «железку» в пресловутый покер. Помнится, тогда, ещё никому неизвестный, списанный по состоянию здоровья бывший капитан спецотряда — Ричард Брэнсон, — недолго размышляя над разницей питейных заведений, завалился в ближайшее из них «отметить» гражданку бутылкой виски. Кажется, это было в каком-то захолустье, в Теейс-Валли, недалеко от Западной Вирджинии. И, кажется, именно в тот вечер он познакомился со вторым своим другом — Грегори Паркером, — который затащил его на партию в покер. Сейчас же это кольцо — единственное, что напоминало о близких, бликуя на свету переливами граней. Становилось нестерпимо жарко: берцы, изначально казавшиеся большой удачей и щитом от возможных порезов, в последние пару минут представляли аналог теплового двигателя внешнего сгорания. Но, увы, вместо водяного пара — кожный покров, не выносящий столь высоких температур. Выматерившись и помянув родню златовласой принцесски до третьего колена, мужчина уже готов был стянуть это орудие пыток, когда, задевая сознание, звуковой волной пронёсся по пространству истошный вой, заставивший того вздрогнуть. Несколько секунд на анализ ситуации. И Ричард, проклиная это ходячее недоразумение, развернётся в обратную сторону, ускоряя шаг, а после и вовсе переходя на бег. Судьба сжалилась над ним: всё произошедшее ранее начало расплываться, меркнуть на фоне громогласного воя мальчишки, превращаясь в смазанный эпизод. Если ему и удавалось уловить какое-то несоответствие, то лишь боковым зрением, когда замечаешь нечто странное, но не можешь ухватить ускользающую мысль за хвост. А сейчас вселенная с громким хлопком вывернулась наизнанку (не иначе как какой-то высоколобый фанатик всё же перешёл от теории к практике, научившись влиять на бозон Хиггса), сузилась до одной-единственной цели, где в центре крупным планом высвечивалось это неестественно смазливое лицо рафинированной блондинки. И все проблемы (от неизвестного местоположения до стёртых в кровь лодыжек) померкли на фоне зарождающейся злости от картины, представшей перед острым взглядом малахитовых глаз. Брэнсон был из тех, кто не взрывался по пустякам. Его смело можно было номинировать на премию как одного из самых терпеливых людей в мире (хотя, если быть честным до конца, брюнет входил в реликтовый вид похуистов, что было весьма забавно при подобной работе). Но у мальчишки явно был талант. Этот мелкий гадёныш умудрился лёгким нажатием на «кнопку» спустить всю выдержку мужчины в унитаз, отправив её плавать в нечистотах. Сцена, представшая перед взором, поражала своей нелепостью: этот мелкий поганец сидел, конвульсивно потрясая правой ногой, в которую вцепился, словно в спасательный жилет утопающий, краб. Дальше шли крики о спасении от «убийцы», что явно покушался на жизнь МакГонари. Снова поток слёз, что прочертили светлые дорожки на чумазом лице; вопли по типу «ты должен», а после в приказном порядке принести воды малолетнему манипулятору. И пока в лазурных глазах напротив наливалась влага, глаза Ричарда застлала пелена тихой ярости. Пальцы непроизвольно сжались в кулак, тогда как мозг выдал синий экран на чужую тираду. У пластмассовой куклы, которая явно по чьей-то глупой шутке являлась его клиентом, был шанс унести ноги, однако барби решила спустить курок: брюнет с маниакальными скрупулёзностью и дотошностью относился к своим обещаниям, а здесь даже не был подписан контракт о найме (так, устная договорённость об отчислениях из кармана друга за подработку). — Я тебе что-то должен? — тихим, вкрадчивым шёпотом поинтересовался военный, вглядываясь в синеву морей с затонувшими в них точками зрачков, что постепенно расширялись, заполняя радужку чернотой. — Даже если ты сдохнешь, как последняя подзаборная шлюха от передоза, я тебе никогда и ничего не буду должен. Грудную клетку сдавливало тисками от недавней пробежки по песку, а потому дальнейшая реплика вырвалась наружу с явным шипением: — Пить, значит? Брэнсон зло прищурился, подался вперёд всем телом, цепко ухватив мальчишку за измазанные в средствах фиксации волосы, сейчас напоминающие паклю, и волоком потащил к береговой линии. Небезызвестное членистоногое отродье в нарядном ярко-красном панцире соображало явно на порядок быстрее, чем залакированная блондинка, хотя, по оценке военного, мозгов что в одной черепной коробке, что в другой было в равных долях. Краб сделал ноги, отцепившись от многострадальной конечности мальчишки и заползая под камни. Это было весьма мудрым решением. По крайней мере, для краба. Океан неумолимо приближался. В какой-то момент подошвы коснулись воды, а после и вовсе потонули в морской пучине, поднимая со дна ил. Удерживаемый крепкой рукой мелкий гадёныш с головой погрузился в объятия первозданной стихии. У военного не дрогнул ни один мускул: тот, кто хоть раз присутствовал при допросе третьей степени (а то и вовсе проводил подобное самостоятельно) давно избавлен от ненужных рудиментов по типу сострадания или милосердия. Экзекуция давно была выверена специалистами до простейшей, но крайне эффективной формулы: за пять минут три коротких вздоха горящих лёгких, чтобы «пациент» не сдох, однако кислородное голодание и дезориентация в пространстве выбивали почву из-под ног даже у самых непрошибаемых. Брюнет лишь применил её на практике. А после бросил выродка там же, возвращаясь на берег: выживет — чёрт с ним, нет — минус головная боль. Безусловно, смерть мальчишки ему невыгодна: последствия, которые она за собой тянет, такие, что от дерьма отмоется только святой или действительно невиновный (и то не факт, ведь козла отпущения найдут всегда и везде). Но скопившиеся усталость и напряжение, тихая ярость на малолетнего идиота и нестерпимая жара способны вывести из равновесия кого угодно. Мужчина устало опустился на песок, стягивая промокшие берцы и давая свободу израненному эпидермису. В глотке пересохло и безумно хотелось пить. В этом вопросе пластиковая кукла была действительно права: вода необходима, иначе они бесславно загнутся в ближайшие несколько дней, и если не от неизвестной и опасной флоры, то от жажды. И капитан хрипло выкрикнул, проверяя реакцию: — Если ты, принцесса, закончил с водными процедурами, то поднимай свою тощую задницу. Мы идём искать воду, аборигенов и связь с цивилизацией. Обида на этого солдафона, лишенного сострадания к менее подготовленным, подкатывала к горлу горьким комом, вставая распоркой поперёк саднящей от соли глотке. В небесно-голубых глазах скользил страх. Первобытный, животный — тот, что маячит на горизонте осознания, но человек не в силах его унять, ведь корни разрастаются сетью, погружаются глубже: в то, что учёные незатейливо именуют инстинктами. А МакГонари, безусловно, хотелось жить. Ещё больше раздражало непонимание. Что он такого, чёрт побери, сделал?! Шейн вёл себя так постоянно: от норковых пелёнок, где родители целовали во все места, до разборок с полицией за превышение скорости. И всегда, абсолютно всегда выходил сухим из воды. — Мой отец уничтожит тебя, — едва слышное шипение вряд ли достигнет чужих ушей, — ты… ты сдохнешь в канаве! — Гнев смешивается с бессилием, а отчаяние в обнимку с подругой-апатией решили заглянуть на огонёк к старым знакомым, а вот последним в компанию массовиков-затейников влилось понимание, что никто не придёт на помощь. Нет здесь его отца. А свои деньги, связи и имя он может с тем же успехом засунуть в задницу. Себе же. Во рту пересохло так, что впору открывать бизнес по туризму с ёмким и кричащим слоганом: «Проведите незабываемые семь дней и шесть ночей в пустыне!». Язык распух и, казалось, прилип к нёбу намертво, словно приклеенный старым-добрым «Mod Podge»; когда как подкожный плавник совершал путешествие по глотке всё чаще на голых рефлексах. Мальчишке всё ещё безумно хотелось пить. Однако получать по лицу от своего телохранителя в третий раз за день Шейн не желал. И, распластавшись на мелководье, что хоть как-то помогало справиться с духотой (а совсем не оттого, что вылезти на берег не представлялось возможным из-за трясущихся рук и болезненных хриплых вдохов), блондин бездумно шарил глазами по округе, пока взгляд не зафиксировался на пальме. Что-то отдалённо знакомое. И чем дольше Шейн смотрел на косматого монстра (отчего-то не такого прилизанно-аккуратного, как на Мальдивах), тем сильнее затягивал водоворот давно минувших дней. Помнится, они с друзьями присутствовали на одной из самых скучных экскурсий за всю его жизнь, где дёрганный, суетливый доминиканец рассказывал о какао-фермах и проблеме у аборигенов с добычей воды. Кажется, этот гуталиновый тип воодушевлённо вещал о двух видах кокосов: кормовых и питьевых. И, кажется, гладкие зелёные — именно то, что ему необходимо. Вот только местные открывали упрямые плоды острым ножом, иногда — мачете, но ни того, ни другого у юнца, увы, нет. Бескрайнее синее море мальчишеских глаз невольно перекочевало в сторону телохранителя, блондин инстинктивно дёрнулся в сторону, но всё же набрался смелости открыть рот: — Кокосы! Точно, кокосы! Питьевые! Мы их возьмём, а ты откроешь… у тебя есть что-то вроде ножа? Вот оно — спасение! Мужчина просто обязан иметь с собой нож, иначе какой из него телохранитель, верно? Сам от себя не ожидая такой активности, младший МакГонари поднялся на ноги и поспешил к, как ему казалось, почти бесплатному источнику воды: разве что с охранником всё же придётся поделиться. Глядя в красные, налитые кровью от лопнувших капилляров сапфировые очи, чья синева стала ещё более насыщенной из-за контраста, капитан свёл брови, закусывая губу изнутри. Где-то на дне желудка рождалось неясное чувство (давно забытое за ненадобностью — неликвид), царапало острыми когтями и не давало покоя. И Брэнсон медленно прикрыл на пару мгновений свинцовые веки, затолкав странное, несвойственное ему беспокойство куда подальше. Нет, с этим гадёнышем нужно держать ухо востро: такой типаж капитан неоднократно видел на войне, и всегда излишняя доверчивость кончалась смертью товарищей, когда очередную высокопоставленную штабную крысу отмазывал от трибунала влиятельный родственник. Мысли неслись сворой адских гончих — чёрта с два остановишь свистом, — мужчина быстро прикидывал варианты, если мелкий поганец его заложит по всем фронтам (а в том, что белобрысая стерва это сделает, Ричард не сомневался: сам бы подобное обращение не спустил с рук, пусть и методы испоганить кому-либо жизнь у него иные). И впервые капитан жалел, что с аналитикой у него туго: как бы брюнет не плевался ядом в сторону отглаженных штабных костюмов, где накрахмалено буквально всё — от рукавов до задницы, — он всё же признавал одну простую истину: стратегия у них на высоте. А боевикам, над которыми свищут пули и где в пяти метрах от парней взрывается очередная граната, дано совершенно иное: тактика и навыки выживания хоть у чёрта на рогах. А потому капитан пришёл к выводу, что будет действовать по обстоятельствам. Слух резанули повышенные децибелы, и мужчина сосредоточил внимание на попутчике в один конец. Несколько секунд понадобились на осознание слов принцессы и маркер «не такой идиот, каким кажется на первый взгляд», и тонкие узловатые пальцы военного с извечной грубостью мозолистых ладоней поспешно зарылись во всевозможные карманы армейских брюк в поисках привычной, проверенной временем и обстоятельствами «бабочки». Результат на первый раз оказался нулевым. На второй, в общем-то, тоже. И Брэнсон разразился шестиэтажным матом, проклиная самого блондина, его родственников, самолёт, грёбаное крушение и особо крепким словцом — друга, который предложил такую «плёвую» подработку. Когда мужчина всё же выдохся, то констатация факта не заставила себя ждать, выливаясь хриплым баритоном на чужие уши: — К сожалению, принцесса, нож я вытаскивал в самолёте, когда ты незнамо куда дел штопор, но шампанское тебе, малолетнему ублюдку, было просто чертовски необходимо. Так что хоть что-то острое на дне. Можешь сплавать, достать: если не сдохнешь от давления на глубине без спецэкипировки, так хоть парочку акул голодными не оставишь. Реакция оппонента не заставила себя ждать. Но вылилась не в привычные крик, ругань и топот белоснежных, отполированных в салоне класса «люкс» пяток, а нахохленного, будто воробей во время ливня, мальца. Последний же лишь усилием воли сдерживал поток сквернословия, припоминая недавние «профилактические меры» бывшего капитана. Прищур малахитовых глаз сменил прицел с блондинистой макушки на мохнатый ствол пальмы, прошёлся по всей длине от низа к верху и откровенно застыл на зелёных плодах. Брюнет устало потёр кончиком указательного пальца переносицу — дань старой привычке до лазерной операции на коррекцию зрения — и с усталым вздохом натянул на окровавленные ноги орудие пытки — мокрые и стремительно нагревающиеся берцы (как ни крути, а лезть наверх по колючему стволу босиком — самоубийство). Нет, пара-тройка этих зелёных шаров с коричневатыми проплешинами, словно у шавки, больной лишаем, смиренно ждали внизу, однако, по прикидкам военного, кинетической энергии будет недостаточно, а ничего острого под рукой, как на зло, нет. И он поднялся с обжигающе-горячего песка, обращаясь к мальчишке: — Как тебя там? Слушать внимательно и выполнять по инструкции. — Голос набирал обороты, переходя в привычный командный тон. — Задача простая: найти приличных размеров валун, который ты будешь в состоянии утащить, перенести под пальму. Желательно, чтобы верхняя грань была более острой. Я же залезу на это исчадие ада и постараюсь скинуть несколько плодов вниз, на камень. Тебе нужно будет проследить, чтобы жидкость не расплескалась по всей округе. Скорее всего, работы здесь на несколько часов. Но это в разы лучше, нежели долбить тупым предметом твёрдую оболочку: не факт, что хватит сил, и намного больше вероятность занести грязь, а после сдохнуть от инфекции. Кукла не задавала вопросов. И, на удивление Ричарда, под его строгим взглядом действительно, чуть пошатываясь, потащилась в сторону виднеющихся вдали камней. Сам же капитан смерил оценивающим взглядом пальму: не больше тринадцати футов (около трёх-четырёх метров). Им несказанно повезло, что в этом Богом забытом месте растительность не столь высокая, как могла бы быть. Кажется, в Колумбии, где капитан с отрядом выполняли очередное сверхсрочное задание (а как же иначе: начальству всегда результат нужен был ещё вчера), одиночные кокосовые пальмы достигали в высоту больше ста пятидесяти футов. И, выдохнув, немного примерившись, Брэнсон обхватил руками ствол, подтягиваясь и помогая себе ногами. Это походило на поднятие экстремала-любителя на Эверест, когда человек переоценил свои силы, «сдувшись» ещё на середине, но ослиное упрямство не позволяет упасть в грязь лицом перед инструктором и более опытными скалолазами. Пот застилал глаза. Руки дрожали. Но мужчина упрямо лез дальше, ведь понимал простую вещь: если он сейчас остановится, позволит себе передышку, то спустится вниз, и тогда весь план по добыче воды улетит псу под хвост. Внизу пыхтел мальчишка, таская особо острые обломки, составляя их неустойчивой и ненадёжной башней, однако капитану было не до нотаций: делает — и чёрт с ним. Когда брюнет достиг цели, казалось, прошла по меньшей мере вечность. Кровоточащие от ран пальцы с лёгким тремором обхватили долгожданный плод, пачкая последний. В воздухе отчётливо пахло железом, а военному нестерпимо хотелось закурить, пусть он и бросил эту пагубную привычку несколько лет тому назад. — Ты там бросаешь?! — голос мальчишки оборвал затянувшуюся рефлексию по убойной дозе никотина. — Да. Отойди на полшага, чтобы не зашибло кокосом. Иначе это будет самая нелепая смерть из всех возможных, — скабрезные шутки однозначно помогали мужчине поймать «дзен», единственный минус данной стратегии в том, что, как правило, взрывались все остальные. И мальчишка не был исключением из правил. Он вновь перешёл на крик, полагая, что бывший военный с пальмы его уж точно не достанет: — Да пошёл ты! Тупой солдафон! Я тут таскаю эти дурацкие тяжёлые и воняющие плесенью булыжники, а ты прохлаждаешься на пальме! Вот сейчас уберу их и… — ругань прервал глухой удар плода о песок возле ноги юнца. И не сказать, чтобы капитан промахнулся. Выходка довольно детская, но, Господь, как же задрал его этот поганец! Не рот — а помойка первостатейных нечистот в Гетто. Второй же плод попал ровно в цель, на острые, как бритва, камни. Кокос однозначно получил пробоину: серые грани горной породы стали более тёмными, намокнув. — Не стой столбом, мелкий! Хватай кокос и переворачивай, пока все наши труды не пошли насмарку! — командный тон Ричарда сработал, как надо: эта рафинированная блондинка засуетилась, забирая цепкими наманикюренными пальцами вожделенный плод и присасываясь к отверстию с усердием оголодавшей пиявки. Мальчишка жадно глотал питательное кокосовое молоко, опустошая резерв оного с завидной скоростью. Не прошло и минуты, как барби вновь обратила внимание на своего подельника, уставившись взглядом побитой собаки: — Этого мало! Я ещё хочу! — Не только ты, в общем-то, — Брэнсон растянул губы в кривой ухмылке, когда как усталость давила на плечи тяжёлым грузом. Из общего состояния организма ясно одно: долго он не продержится. — Я сброшу вниз ещё максимум шесть кокосов. Напьёшься до отвала после. Сейчас нужно оперативно всё провернуть. Дальше дело пошло в разы быстрее: отставной военный прицельно скидывал ношу вниз, а МакГонари с удивительной скоростью поднимал вожделенное с камней, не позволяя большому объёму молока окропить горную породу. Не обошлось и без оплошностей: нередко плоды падали на обжигающе-горячий, согретый приветливым солнцем песок. А потому из шести попыток, на которые хватило сил у капитана, было лишь четыре удачных. Блондин сразу же после завершения операции по добыче кокосов опустошил ещё один, пока Ричард с грацией слона сползал вниз. Сам же Брэнсон покусился лишь на один, разумно постановив, что остальное останется на вечер, и дав добро на короткий отдых в тени растительности. Мысли бабочками-однодневками мелькали в подсознательном, не доживая до полноценного анализа ситуации. Мужчина устало прикрыл глаза: то ли спасаясь от недовольной гримасы мальчишки напротив, которому всё режет и колет, то ли от слепящих лучей, рассеивая ультрафиолет сквозь густые ресницы. Эта генетическая особенность, которой завидовали многие девушки, досталась от мамы-грузинки, чьи предки давно мигрировали в Штаты. Как и орлиный нос. Что в сочетании с чётко очерченными скулами, вечным прищуром малахитовых глаз и квадратным, мужественным подбородком придавали Брэнсону вид лихого бандита с большой дороги. Он был по-своему привлекателен: не той вычурной, выверенной скальпелем первоклассных хирургов по всем стандартам и меркам красотой, а яркой и живой, настоящей — той, что цепляет за душу и запоминается надолго. И оттого ситуация с крушением самолёта казалась ещё более нелепой: из всей команды выжили лишь две максимально противоположных личности. На обветренных, потрескавшихся губах капитана зазмеилась усмешка: «Если Вы — отставной военный, списанный по состоянию здоровья на гражданку, Вам не отчислили ни цента в качестве пособия за простреленное в горячей точке лёгкое, Ваша невеста со скандалом разорвала с Вами все контакты, ибо в её голове она была женой перспективного военного с хорошей зарплатой, а Ваш отец — начинающий, но очень перспективный алкоголик, то это ещё полбеды. Куда неприятнее оказаться запертым неизвестно где без еды, воды и связи с малолетним идиотом под боком, предварительно претерпев крушение самолёта». Изо рта вырвался сдавленный смешок. За ним последовал ещё один, более громкий. И Ричард, не выдержав, рассмеялся во всю глотку до гомерического хохота, растягивая тонкие губы в неестественно широкой, неанатомичной улыбке, заставляя небезызвестного Гиппократа перевернуться в деревянном ящике на шесть-семь футов в глубину. Выдержка дала трещину, выливаясь в непрекращающийся смех, что спазмами сдавливал парашюты лёгких: он прошёл несколько горячих точек, пережил три спецоперации, спокойно отпустил в вольное плавание бывшую невесту, но, видимо, у каждого есть свой предел. Мальчишка настороженно застыл, во все глаза уставившись на ненормального, который в подобной нелёгкой для всех ситуации смел смеяться. И только он открыл рот, чтобы вылить на капитана ушат дерьма (всего того, что он думает об этом деспоте и тиране), как до него дошло осознание ситуации. Пусть он и не обладал великими дедуктивными способностями, но не заметить веселье в голосе оппонента и раньше не мог. А потому сказал совсем не то, что намеревался изначально: — Эй, ты! Ты в норме? Тонкие мальчишеские пальцы ухватили мужчину за плечо, слабо сжимая. И Ричард замолк, словно обрубили все эмоции, будто и не было этой истерики. Под обрывки некогда целой и весьма приличной рубашки пробрался ветер, прошёлся когтями по разгорячённому эпидермису, заставив брюнета поёжиться. Зелёные глаза в неизменном прищуре поймали в фокус бездонный купол неба, что стремительно заволокло тяжёлыми свинцовыми тучами, когда как капитан всё же соизволил ответить на вопрос в своей манере: — Забирай кокосы, принцесса, скоро грянет гром да прольётся дождь. Нужно искать укрытие, чтобы переждать непогоду.