Змея и волчонок

      Честному и благородному человеку чужды подлость и ложь. Сильный воин не опустится до грязных приёмов, меч и отвага — его единственные союзники против любого врага и коварства. Лю Цингэ не сомневался в том, каким должен быть достойный человек. И Шэнь Цинцю в эти представления совершенно не вписывался. Он никогда не говорил честно и прямо, как полагается благородному человеку, вместо этого наполняя свои речи разными смыслами, сдабривая ядом и желчью и заводя оппонентов в словесные ловушки. Он не любил сражаться открыто, предпочитая подлые уловки и хитрость. Он никогда не относился ко всем одинаково, являя разные личины. Лю Цингэ не раз видел, как этот Шэнь примерял на себя маску благочестивого ученика, любимца бывшего Лорда Цинцзин, а потом показывал свою развратную и гнилую натуру, нагло ухмыляясь в окружении бордельных девок и попирая своим поведением все мыслимые нормы морали. Шэнь Цинцю всегда был лживым, двуличным, подлым, расчётливым, достойным лишь презрения. Он олицетворял собой всё то, с чем настоящий воин и благородный муж должен бороться. И Лю Цингэ боролся, не понимая, как такая змея оказалась в рядах заклинателей. Всё в Шэнь Цинцю вызывало отторжение у Лорда Байчжань. Сколько раз он пытался раскрыть глаза Юэ-шисюну на истинную натуру Шэнь Цинцю, но тот только вздыхал и приносил извинения за своего шиди, веря Лю Цингэ, но не предпринимая ровным счётом ничего. Молчаливое попустительство Главы школы на злодеяния Лорда Цинцзин наводило на мысль, что Шэнь Цинцю, должно быть, как-то манипулирует своим шисюном. Шантаж ли или какой-то долг шисюна перед Шэнь Цинцю сковывали руки Главе школы — неважно, но это мнение разделяли многие Лорды. Бессилие угнетало. Хотелось вывести гадину на чистую воду и спасти Юэ Цинъюаня. А потом произошло искажение Ци в пещерах Линси, и все представления об этом человеке рассыпались прахом.       Лю Цингэ не хотел верить, что Шэнь Цинцю спас его просто так, без умысла. Нет, наверняка этот змей с Цинцзин хочет сделать шиди своим должником и вертеть им как Юэ-шисюном. От этих мыслей Лорд Байчжань вскипал, Ци опасно вихрилась в меридианах, а Му Цинфан, вынужденный бегать между своей вершиной и пиками Цинцзин и Байчжань, шипел на шиди почти как Шэнь Цинцю. Но чем больше Лю Цингэ думал о произошедшем, тем меньше ему нравились вытекающие последствия. Лучше умереть, чем оказаться пешкой в руках этого подлеца! Лорд Байчжань всерьёз рассматривал такой выход, когда пришёл Юэ Цинъюань.       Лю Цингэ поделился с ним всеми своими подозрениями. Глава школы хмурился, не соглашаясь, но и не оспаривая умозаключения шиди. Их разговор был «случайно» подслушан пронырливым Шан Цинхуа, который вроде как искал шисюна Юэ и стал невольным свидетелем. Оправдываясь и запинаясь, Шан Цинхуа, между тем, поделился ещё одной новостью. Новостью для Лю Цингэ. По всему выходило, что Шэнь Цинцю уже спасал своего шиди прежде, ещё в пору ученичества. Не то чтобы Шан Цинхуа относился к людям, которым Лю Цингэ безоговорочно доверял. Скорее наоборот. Трусливый и жалкий Лорд Аньдин, которого и заклинателем назвать язык не поворачивался, мог быть в сговоре с Шэнь Цинцю и оказаться подосланным им, чтобы ввести Лю Цингэ в ещё большее заблуждение. И в это так хотелось верить, но… не было ни малейшего намёка на хоть какую-то связь между этими двумя. Лорд Цинцзин относился к Шан Цинхуа с тем же презрением, что и Лю Цингэ — хоть в мнении относительно Лорда Аньдин двое заклятых врагов совпадали.       Юэ Цинъюань от рассказа Шан Цинхуа как будто повеселел и с извиняющейся улыбкой — той самой, что всегда появлялась, когда речь шла о Шэне — сказал, что Шэнь Цинцю неплохой человек, просто у него очень дурной характер, настолько дурной, что даже его хорошие поступки и намерения кажутся плохими.       Сомнения терзали сердце. Не выдержав, Лю Цингэ отправился к шисюну с твёрдым намерением выяснить, что тот задумал. И снова желчь, снова неприкрытые оскорбления и угрозы. Что ещё ожидать от этого человека? Лю Цингэ почти успокоился, глядя на искажённое ненавистью лицо Шэня и выслушивая его очередное обещание когда-нибудь убить шиди. Как будто это возможно. Но не успел Лорд Байчжань высмеять пустые угрозы шисюна, как Ци Цинци поинтересовалась у Шэнь Цинцю, не значат ли его слова, что до тех пор, пока они не сравняются в силе, тот будет защищать своего шиди?       Минъянь всегда тепло отзывалась о своей наставнице и находила её весьма проницательной и мудрой женщиной. Прежде Лю Цингэ не доводилось сомневаться в мнении сестры, но теперь он засомневался даже во вменяемости Госпожи Сяньшу. А затем произошло нечто совершенно немыслимое. Шэнь Цинцю, словно бы смутившись, тихо пробурчал в сторону: «Я этого не говорил». Он не кричал, не язвил, не насмехался над глупостью шимей, а просто… Быть может, Ци Цинци и впрямь видела куда больше Лю Цингэ?       Несколько долгих мгновений потребовалось для окончательного решения. В конце концов, всегда следует стремиться к истине, сколь бы неприятна она ни была, а совершив ошибку надлежало её исправить. Так должен поступать достойный человек, и Лю Цингэ, отбрасывая сомнения, решил во что бы то ни стало узнать, какой Шэнь Цинцю на самом деле, отмахнувшись от всех своих прошлых убеждений.       «Хорошо», — сказал заклинатель, скорее для себя, нежели остальным, и скорым шагом выскочил из бамбуковой хижины, пообещав вернуться. Такое решение никому не далось бы легко.

***

      На деле всё оказалось ещё сложнее. Как просто было в пору юности Лю Цингэ: он точно различал добро и зло, светлое и тёмное, разум не терзали сомнения, а сердце переполняла решимость. Неужели всё это оказалось обманом? Всё, во что он верил, всё, что казалось незыблемым, разрушалось под гнётом бесконечных вопросов самому себе. Это причиняло боль, туманило разум злобой. Порой хотелось малодушно всё забыть и вернуться к прежнему. Но Лю Цингэ не мог. Поступи он так и он бы предал самого себя, стал бы жалким трусом. Оставалось только идти вперёд и заново выстраивать рухнувший мир, в котором были не только плохие или хорошие люди, заставлять себя признавать, что он был слеп к недостаткам благочестивых и предвзят к достоинствам порочных, осознавать, что в людях могут легко сочетаться тёмное и светлое, благодетель и скверна.       При первой же возможности он покинул Цанцюн, прикрывшись ночной охотой. Слишком многое ему нужно было осмыслить и привести мысли в порядок, желательно подальше от Шэнь Цинцю. Оглядываясь назад, Лю Цингэ с горечью понимал, что и сам далеко не всегда соответствовал тому идеалу, что требовал от других. Почему так сложилось? Где он оступился? Он всегда поступал по справедливости, так почему этот путь привёл его к таким терзаниям? Казалось, словно с глаз спала пелена. Лю Цингэ с ужасом вспоминал бессчётное количество заклинателей с казалось бы безупречной репутацией, но при этом не обделённых своими недостатками, на которые прежде Лорд Байчжань не обращал внимания. Даже Чжанмэнь-шисюн, человек, удостоившийся наибольшего уважения Лю Цингэ, не был идеальным, не был одинаково справедлив ко всем, не был беспристрастным, каким должен быть Глава школы. Ци Цинци была саркастичной, насмешливой и вспыльчивой, здорово походя характером на Шэнь Цинцю. Му Цинфан часто бывал раздражителен и мог позволить себе грубость, когда больные не выполняли предписанных им указаний. Почему прежде Лю Цингэ легко игнорировал недостатки других, но при этом приписывал Шэнь Цинцю все мыслимые и немыслимые пороки? Выходит, он также предвзят, несправедлив и склонен к предубеждениям? Чем он лучше своего шисюна? Тем, что сильнее и только?       Конечно, осознание своих и чужих слабостей не превращало Шэнь Цинцю в глазах Лю Цингэ в святого. Как ни посмотри, Лорд Цинцзин был гадиной с ядовитым языком, пренеприятнейшим человеком, но не чудовищем. Быть может в нём, как в мутном озере, где-то в грязном иле пороков скрывались редкие, но драгоценные жемчужины достоинств, и Лю Цингэ был намерен их отыскать. Дать им обоим шанс, если не на дружбу, то хотя бы на мирное сосуществование. Он честно признался себе, что они оба друг перед другом виноваты, а их вражда длилась так долго, что Лорд Байчжань уже и не мог вспомнить, с чего же она началась. Однако Шэнь Цинцю дважды спас шиди, и по меньшей мере этот долг Лю Цингэ был обязан вернуть.

***

— Неужели шиди Лю настолько повредился головой, что путает свой пик с моим? — с обманчивой снисходительностью поинтересовался Шэнь Цинцю, открыв дверь Лорду Байчжань. — Должно быть тебе и впрямь невыносимо скучно здесь, раз ты всегда так любезно открываешь мне дверь, — усмехнулся Лю Цингэ.       Обмениваться с шисюном взаимными шпильками было даже весело. Главное не переходить черту, после которой Шэнь Цинцю выходил из себя, а Лю Цингэ приходилось срочно ретироваться, давая шисюну время остыть. Эту невидимую грань пришлось долго прощупывать и до сих пор Лю Цингэ не мог с абсолютной уверенностью сказать, где она проходила. Однако, он уже понял, какие темы лучше не затрагивать и на какие больные точки не давить. Не стоило интересоваться совершенствованием шисюна, не стоило лишний раз упоминать Главу школы, не стоило выделять кого-то из учеников — три главных правила, которые после череды ошибок уяснил для себя Лорд Байчжань. К его удивлению, если обходить эти темы, то разговор с Шэнь Цинцю мог быть вполне терпимым. Его даже перестала раздражать язвительность шисюна. Это раньше, во времена ученичества, он не мог достойно ответить и ему оставалось лишь хвататься за меч, чтобы проучить Шэнь Цинцю. Теперь, когда он стал куда сдержанней и мог съязвить в ответ, их пикировки даже приносили некоторое удовольствие. И Лю Цингэ мог поклясться, что не ему одному. Так ново было ловить во взгляде шисюна искорки веселья. Эти странные отношения нельзя было назвать приятельскими или хотя бы нейтральными. Последнее, похоже, и вовсе невозможно. После всего, что между ними было, полностью равнодушными друг к другу они никогда не станут. Но Лю Цингэ не собирался останавливаться на достигнутом.       Было странно и дико пить жасминовый чай в бамбуковой хижине и слушать едкие замечания в свой адрес, подначивать в ответ, уходить под обещания скорой расправы и возвращаться, чтобы повторить всё сначала. И даже не бояться пить чай. Теперь и этого было мало. Лю Цингэ чувствовал, что могло быть и больше. Он мог бы научить шисюна сражаться так, чтобы тому не приходилось пользоваться грязными трюками, мог бы помочь с совершенствованием — Шэнь Цинцю слишком остро реагировал на эту тему, из чего несложно было сделать вывод, что с совершенствованием Горного Лорда действительно всё плохо, но, быть может, дело не в лени и избалованности, как Лю Цингэ считал прежде. Он мог бы даже попробовать наладить отношения Чжанмэнь-шисюна с Шэнь Цинцю, если бы последний сделал хоть один шаг навстречу. Лю Цингэ мог дать ему очень многое, не столько из чувства долга, сколько из наконец пришедшего понимания, что так будет правильно. «Благодетель есть не порицание чужих пороков, а помощь заблудшим в их преодолении». Как тяжело оказалось понять такую простую мысль.       Конечно, Шэнь Цинцю слишком горд, чтобы принимать чью-либо помощь, но Лю Цингэ не отчаивался. Не в его правилах отступать перед трудностями. Вполне возможно, это станет самой долгой и изматывающей битвой в его жизни, но он выстоит и будет рядом, когда этому странному, ядовитому и колючему человеку понадобится помощь.