Круговорот

— Ну я же тоже прыгаю сальхов, как и она! Почему вы смотрите только на неё? Полина хмыкнула. У неё на щёчках показались небольшие ямочки, а глаза засверкали ярким пламенем. Внутри она продумывала странные теории и улыбалась своему превосходству в группе. У Этери же были обратные чувства. На лице искрились желваки, её поджатые в тоненькую трубочку губки точно не предвещали ничего хорошего. Каштановые волосы были убраны за плечи и аккуратно уложены, но после фееричного и очень короткого выступления Медведевой они словно наэлектризовались и были страшнее той женщины, что Женя недавно видела в каком-то ужастике. — Потому что она не влезает в чужие разговоры и старается, вместо того, чтобы перебивать старших. Женя коньком ударила по бортику и оставила небольшую вмятину, не обращая на это внимание. А сейчас обратила. Она помнила это самое место и точно знала, что этот след — её рук дело, точнее, ног. Она неоднократно жалела о том, что в детстве часто вела себя неприемлемо и самовлюблённо из-за того, что всю жизнь жила в кругу бабушки и мамы и другой жизни не знала. Друзей у неё тоже не было, и как правильно общаться она и правда не знала. Всё её детство — это был каток. В три года она впервые вместе с мамой поехала кататься на коньках и, как только встала, побежала по льду. Не поехала, а побежала. И не падала. Тогда мама поняла, что дочь сможет исправить её неудачи, настигшие во время своей карьеры. Женя действительно была трудным ребёнком. Мама часто не справлялась с гневом, который на неё выплёвывала дочь, но она и не старалась. Не наказывала, не отбирала запретное сладкое, в общем, и поводов прекращать вести себя как непослушный ребёнок не было. И она продолжала. Наверное, то, что она делает что-то не так, ей показали в отделении «Хрустальный». Не так разговаривает, не так прыгает, не так вращается. Вообще, всё делает не так. А когда её ещё и выгнали, семилетняя девочка поняла, что выбрала не ту дорогу. Она уже тогда действительно многое поняла. В семь лет её изменили изнутри, и за это все равно она была благодарна этим трём годам ада. Почему-то после того, как мама с Этери Георгиевной поссорились, Женя пришла домой, закрыла за собой дверь и заревела. Плечи вздрагивали слишком часто, а голова приятно располагалась на подушке, помогая привести сознание в порядок. Она действительно любила, пусть и по-своему, Этери Георгиевну, и ей было обидно, что всё случилось именно так. Но это случилось. Не случилось бы тогда, случилось бы потом, а она так бы и ничего не поняла. Канада дала ей больше, чем она даже это сама понимала. Без Брайана на совершенно незнакомом твёрдом льду было пусто. Его нежный голос словно навсегда осел в ней. Добродушность Орсера сделала её человеком, профессионализм Трейси и Уилсона сделали её девочкой с самыми красивыми прыжками и с хорошей центровкой на вращениях. Ей дали там больше, чем могли бы дать в России. И она слабо представляла, что смогла бы вообще чего-то добиться в спорте без их помощи. Когда она пришла на каток впервые в Крикет и стала валиться со всех прыжков, её не грозились выгнать, не орали и не давали пинки под зад. Ей объясняли как взрослому человеку. Это сейчас и осталось в ней: теперь она взрослая. — Медведева, ты что, количество царапин на бортике считаешь? А ну плыви сюда, — её голос с другой части катка обдал холодной водой. Словно теплота Брайана на кончиках пальцев, которую она ощутила в эту самую секунду, растворилась в криках старого-нового тренера. Её ноги плохо слушались. Она еле-еле перебирала ими по льду, боясь снести во всю тренирующихся девочек и мальчиков. В Канаде сейчас около четырёх часов утра. Естественно, это трудно. Она в России в лучшем случае часа два. — Слушай, Жень, всё понимаю, первый день, но у нас не принято лениться, все работают в любом состоянии, — она уже не кричала, говорила тихо, слегка придвинувшись к Жене, боясь, что кто-то может их услышать. Вблизи глаза Этери не казались ледяными, наоборот, были яркого древесного оттенка. От них не хотелось убежать в глушь или лезть в петлю. — Я вчера тоже мало спала, смотрела твои выступления, — на это Медведева не знала, как реагировать. Что тренер не спит по ночам, потому что рассматривает её позор, допустим, на Олимпиаде или, что ещё хуже, на Гран-При 2017 года, где она умудрилась упасть с лутца? Щёки, кажется, немного покраснели, и глаза Этери приобрели более тёплый оттенок, заставляя себя в сотый раз спрашивать: точно ли это та самая ледяная женщина, которой она казалась десять лет назад? — Покажи мне, пожалуйста, что-нибудь, что делать ты умеешь, но в соревнования пока не вставляла. Давай. Тутберидзе, когда Женя начала уже отталкиваться от бортика, слегка похлопала её чуть ниже спины и вернулась в нормальное положение, будто ничего не случилось, уже начиная выплёскивать новую тираду на Мориса. Она покраснела ещё больше, но потом издалека увидела, как она снова хлопает уже Алину по попе, а та никак не реагирует. Значит, у них так принято. Женя пыталась поймать взгляд Этери Георгиевны, которая смотрела на всех, кроме неё. Прошло, наверное, минут пять, но на неё снова не обратили никакого внимания. Кровь в жилах начала закипать. Тогда она решила, что пойдёт и прыгнет, к примеру, каскад флип-риттбергер, который она не показывала на официальных соревнованиях. На катке почти никого не было, но причину Женя не знала. Её это мало интересовало, потому что, наоборот, был шанс полностью показать себя, не переживая, что этим «шок-контентом» ты можешь кому-то коньком порезать ногу или чего хуже. Она увидела, что в левой части никого не было и пошла заходить на прыжок. Женя знала, что Алина прыгала этот каскад с закрытыми глазами, и ей покорялся неоднократно лутц-риттбергер, который многие называли в честь Загитовой. Однако «каскадом-короной» Медведевой считали 3+3+3. Да, он был запрещён в программах, она исполняла его только на тренировках, но, когда правила стали более лояльными, на Чемпионате Канады решилась его показать. Брайан тогда очень удивился и потом ещё неделю ходил и сиял, словно она пятерной с руками исполнила. Выехала. Получилось практически идеально, если бы она слегка ногу не задержала. Женя подняла взгляд, чтобы встретиться глазами с великим тренером, но в её сторону никто не смотрел. Этери Георгиевна что-то обсуждала с Алиной, жестикулируя и изображая руками какие-то фигуры. У Медведевой чуть мозг не взорвался. Её снова не замечали, как тогда. Она не привыкла к такому: она же здесь первая в мире, кто после всех выигранных соревнований в юниорах выиграла дважды все взрослые. Она же здесь серебряный призёр Олимпийских игр в личном зачёте. И Олимпийская чемпионка в командных соревнованиях, а не Алина Загитова. Но золота в личном зачёте у неё нет… Эта мысль словно зажала её в тиски. Она не понимала, как пошевелиться и спрятаться от совершенно рандомной мысли… Она сама не поняла, как всё произошло. Моментально набрала скорость, не смотря по сторонам, заходя на четверной сальхов. У неё это воспоминание словно зажгло внутри вторую скорость, ведь ещё так быстро она не разгонялась на четверной. Он вышел немного покосившимся, но она устояла и даже практически чисто выехала. Вокруг послышались хлопки, и только тогда она поняла, что сейчас по-настоящему смогла впервые в своей жизни обратить на себя внимание Этери Георгиевны, которая смотрела на неё в отличие от того же Дани с пустым взглядом, но смотрела-то на неё. Это было самое главное. Женя поймала её незаинтересованный взгляд, который смотрел куда-то ниже, чем в её глаза. Они снова были такими же холодными, как и всегда. Издалека казалось, что это вовсе не карий цвет, а какой-то тёмно-голубой. Она словно ими пыталась отыскать свой собственный смысл жизни, но находила лишь вопросы, а ответы предпочитали оставаться ненайденными. — Плыви сюда, — Этери, пользуясь их зрительным контактом, помахала рукой на случай, если её было недостаточно слышно. Женя тут же подъехала к Этери на всё той же второй скорости. Она пыталась всё это время сдержать улыбку, но всё-таки она показалась на её губах и уходить не собиралась. — Ты в курсе, что у тебя одна и та же проблема на прыжках: ты задерживаешь ногу на выезде. Прыжок сейчас взяла чисто в высоту, выбилась из круга, что за смена приоритетов, Медведева? Она поняла, что та помнит маленькую девочку, которая, на самом деле, даже поражала, что без набора высоты способна выполнять все двойные без проблем и даже тройной сальхов с галочкой. А ведь поднималась ну где-то на десять сантиметров, может, чуть больше. А сейчас, поработав с Орсером, наоборот, как-то появилась высота, ушёл пролёт. Она знала это прекрасно и иногда сама смеялась с этого. — А что с ногой не так? — Всё. Раз хорошая высота, чтобы не перекручивать, выставляй ногу раньше, тогда выходы чище будут и сам прыжок. Пробуй. Загитова, это что за ад небесный на заклоне? Женя улыбнулась. Впервые за эту тренировку. Её заметили.

◾◾◾

— Ты что, совсем мозги растеряла? Ты почему родной матери ничего не сказала? Боже, ну зачем ты мне на голову свалилась-то? — Жанна, не впуская дочь в квартиру и не собираясь этого вообще делать, стояла в одних шортах и майке на лестничной площадке. Женя успела мысленно раз миллион закатить свои красивые глазки и придумать способ прекратить эту тираду, но, стоило ей начинать открывать рот, как её слова моментально пресекали новой порцией ругательств. Внутри как-то всё начинало закипать, тонуть в иллюзиях, что ей виделись несколько минут ранее, когда она приближала палец к дверному звонку. — Ты у нас такая самостоятельная стала, я не могу! Стоило на пару лет ребёнка одного оставить, как он начал жить по-своему. Дорогая, раз тебе уже восемнадцать, иди сама справляйся! До этого Медведевой казалось, что «ну, поорёт она на меня минут пятнадцать, ну, повспоминает мне сто раз в этом году, ну ничего», однако на этот раз Женина мама была настроена крайне враждебно, именно поэтому перед носом собственной дочери она захлопнула дверь и закрыла на замок. — Класс! — прошипела Женя в пустоту и развела руками. Её уже никто не услышит, кроме соседской кошки, трущейся об дверь хозяйки, которая её не впускала. Медведева опустилась на корточки и облокотилась об стенку, только потом вспоминая, что на ней чёрная ветровка, а стены побелены. — М-да… Она не знала, куда звонить и кому. Деньги у неё были, но в Москве она совсем не ориентировалась. Из друзей… Разве что Алина, которая живёт в квартире с бабушкой и сама спит на диване. Её притеснять не хочется. Серафима, с которой они познакомились ещё на юниорском Чемпионате Мира (правда Этери Георгиевна и там влезала, не желая, чтобы её подопечная общалась с такой, как Медведева), но она вроде как сейчас перебралась в Санкт-Петербург. Оставался только один вариант: перекантоваться в отеле недельку, может, мать бы отпустило, ну или в хостеле на крайний случай. На карте в телефоне самым ближайшим к катку был маленький отель, достаточно приличный, Женя часто его в детстве проезжала, но переться туда с двумя чемоданами было влом, да и не меньше трёх часов, поэтому пришлось заказать уже третье такси за сегодняшний день. Приехал таксист где-то минут через десять, Женя кое-как спустила свои огромные чемоданы на первый этаж, потому что лифт отказывался приезжать. На улице она подняла взгляд и увидела маму в окне, которая моментально отпрянула от него и занавесила шторы. Вела себя как маленькая Женька. Вот, в кого она была. Хорошо, что выросла совсем другой. В машине играли на повторе песни Стаса Михайлова, от этого прекрасного ремикса клонило в сон, поэтому Женька слегка прикрыла глаза, как её в сознание вернул вибрирующий в руках телефон. Она в спешке, надеясь, что это звонит одумающаяся мать, увидела совсем другое имя. «Этери Георгиевна». — Алло, — Женя сама не поняла, почему так быстро нажала на зелёную кнопку и так быстро произнесла заученное слово. — Жень, ты мои сообщения не читаешь. Подумала, что ты спишь, но это срочно. Завтра нам перед тренировкой надо заехать к Лайшеву, просил к восьми утра, так что завтра придётся приехать пораньше к Хрустальному, со мной вместе туда поедешь. Договорились? У Жени не варила голова. Она до этого с полным непониманием, почему ей в девять вечера звонит старый тренер, только осознала, что он вовсе не бывший, и теперь у них одни проблемы на двоих. Ну, организационные проблемы. Она не сразу поняла, почему ей говорят на русском, почему говорит малознакомый голос про непонятного человека. Она слабо что вообще представляла, потому что мысленно уже действительно спала и жалела обо всем, что сейчас происходит. Может, не надо было всё так менять? Тогда бы уже мирно лежала у себя в кроватке в Торонто и сопела без задних ног. — Хорошо, — только и смогла понять Женя. Она уже хотела попрощаться с Тутберидзе, но она её резко перебила. — Медведева, я, конечно, знала, что ты живёшь далеко от катка, но тренировка закончилась три часа назад. Ты куда едешь-то? Она только что поняла, что на заднем фоне поющий песню «Всё для тебя» Стас Михайлов и старый двигатель явно дают понять, что Женя сейчас не дома. — А… Да так, не важно. — Что значит «не важно»? — у Медведевой внутри всё заледенело. Вернулся её подрагивающий до кончиков пальцев голос, которым она могла даже огонь превратить в лёд. И внутри всё сжалось в один небольшой клубок и боялось пошевелиться. — Куда едешь, Медведева? — Ну, я просто после тренировки немного с Алиной погуляла, сейчас еду домой, тут пробка просто была. Таксист, всё это время следящий за дорогой, чуть не закашлял либо от маразма Медведевой, либо от вранья. Какая дура попёрлась бы гулять с подругой с чемоданами? — Медведева-а, — она специально растянула последние буквы. — Я твой тренер, мне важно знать, что ты не едешь за приключениями. Загитова после тренировки оставалась, чтобы мы её вращение разобрали. Женя мысленно чертыхнулась. Это было полное фиаско. Она только сейчас поняла, что Алины действительно не было в раздевалке сегодня после тренировки. М-да. — Ну, не переживайте. Я еду в отель спать. Немножко с мамой поссорились и всё. Этери Георгиевна как-то томно вздохнула на другом конце провода и молчала ещё, наверное, секунд пятнадцать. У Женя затряслись ноги, как в первый раз, когда она ей звонила, как в первый раз, когда в пять лет она впервые встала на лёд на просмотре. — У тебя всё нормально с головой? Ко мне приезжай; в каком отеле ты будешь спать? Наверное, она понимала, что Этери Георгиевна-то не сможет не предложить хотя бы потому, что это неприлично, но они были совсем чужие люди. Даже Женино отношение к ней в детстве это доказывало. — А вот с 2005 по 2007 вы занимались в группе Этери Георгиевны. Не помните этот период? Ведь сейчас она знаменитый тренер. — Помню. Хоть и смутно, но хорошо помню, как металась в гордом одиночестве по катку и ждала, пока на меня обратят внимание. Поверьте, это самое обидное для ребёнка: знать, что ты хуже всех. И никто исправлять это не хотел, в том числе и я. У неё было плохое настроение. Она упала с лутца в короткой, и эта победа далась огромной силой и упорством, поэтому отвечать на глупые вопросы журналистов не хотелось. Её коротенькое высказывание разнесли в пух и прах; кто-то начал осуждать, кто-то вообще отвернулся от Тутберидзе, ведь это сказала Медведева, богиня фигурного катания. Но всё это проходило мимо неё. Хоть и жёстко, но она сказала чистую правду, и слышать сейчас предложение о ночёвке от тренера, которая была тогда готова ей глаза выцарапать, было, откровенно говоря, даже страшно. — Нет, не стоит, Этери Георгиевна. Мама отойдёт, я буквально несколько дней переночую и вернусь обратно. Не беспокойтесь, на тренировках это не отразится. Этери Георгиевна выдохнула и деликатно попрощалась с девушкой, желая ей спокойных снов. Женя буквально повторила все действия тренера и поняла, что здесь, хоть и через страх, но всё-таки Тутберидзе её уважает, раз способна через старую ненависть и безразличность оставаться деликатным человеком. Может, у них что-то получится. Может, и нет. Но все равно всем нутром она ощущала, что это решение — самое неправильное из тех, что приходилось принимать за всю свою жизнь.