Круговорот

— Звали, Этери Георгиевна? — Женя

пару раз постучала в дверь и, не дожидаясь ответа, вошла. Прошло две недели с того момента, как Медведева впервые приехала на тренировку в Москву. И две недели с того момента, как её родная мать перестала отвечать на звонки. В принципе, только сейчас она начала понимать, что ей это к лучшему. Никто не выносит мозги. Вот только с бабушкой ей видеться она тоже не разрешала. Женя не ожидала, что может зайти не вовремя. Этери Георгиевна, тренер с маской, которая давно приросла к ней, сейчас сидела на диване и быстро стирала слёзы с лица, не ожидая гостей. Вообще, ей казалось, что она закрыла дверь на ключ, но, судя по всему, только показалось. Вряд ли у Медведевой проснулись суперспособности. Женя закусила губу. Ей по идее надо было выйти, извиниться, что она без спроса зашла в тренерскую, но, с другой стороны, она впервые смотрела на Этери Георгиевну как на человека. Не как на демона, не как на авторитет, не как на тренера, а как на самого обыкновенного человека, у которого внутри было не меньше тараканов и не больше самомнения. Уже несколько дней тренер ходила с небольшими синяками и пустотой в глазах. Будто у неё из-под рук забрали смысл жизни, а она его не удержала, имея на это шансы. Её пустота обволакивала всё вокруг. Хотелось подойти, как с обычным расстроенным человеком, взять за руку и сказать, что всё будет хорошо. Только имела ли она право видеть её чем-то кроме тренера? — Что случилось, Этери Георгиевна? — Медведева, до этого стоящая в дверях, наблюдающая за плачущим тренером, присела на край дивана, не решаясь придвинуться ближе, иначе ей в лицо зарядят. А Этери могла. Женя помнила, как она рыдала у неё на плече одиннадцать лет назад, когда Этери Георгиевна сорвалась впервые за всю свою жизнь, перейдя на крик, и она плакала, а Тутберидзе пыталась успокоить, говоря что-то про вину и прочие вещи. Ей меньше всего тогда хотелось извиняться перед человеком, который вёл себя совсем не по правилам, наплевав на все эмоции и просьбы тренера. Но по-другому было никак. Психология человека проста: если не хочешь всё испортить, с самого начала скажи «прости», а не когда это будет уже поздно. Она не имела права выгнать её, как делала со многими, потому что с точки зрения ученицы она работала, никогда не сдавалась, падая сотый раз с прыжка в отличие от всех её сверстниц. В ней было огромное желание. Даже когда Этери прогоняла с тренировки, она просто выбегала из другого бортика, узнав о таком маленьком приёме. Так не делал никто из всего потока, и это её выделяло. Не её капризы, а её труд. Они молчали обе. Этери Георгиевна приходила в себя, вдыхая побольше воздуха и вытирая слёзы салфеткой. Женя же внимательно рассматривала Тутберидзе, пытаясь в голове запомнить её образ человека, которого никогда прежде за всю жизнь видеть не приходилось. — Это не моё дело... — Медведева, всё это время робкая девочка, переминяющая свои пальцы, желающая поскорее покинуть это помещение и жалеющая, что не сделала это раньше, заговорила первая, и первая была готова пулей вылететь отсюда, — но, может, Вы расскажете, что произошло? Тутберидзе первый раз подняла взгляд и слегка удивилась. Она видимо даже и не знала, кто к ней зашёл, пока не услышала не самый приятный голос в своей жизни. По крайней мере, через пелену карих глаз взгляд казался немного удивлённым и напуганным. — Ты всё ещё живёшь в гостинице? — Женя, ожидавшая, что сейчас наденется старая маска и выкинет её отсюда пинком под зад, мягко говоря обомлела. Ожидать можно было чего угодно, но только не этого вопроса, который работал словно дорожный знак «кирпич», предупреждающий о том, что сюда заезжать нельзя. — Ну... да..? А что? «А что?» повисло в воздухе. Этери, вытерев последние пустынные слёзы с щёк, провела руками по своим ногам, а потом поднялась с дивана и пошла к своему рабочему столу. Её, кажется, меньше всего интересовал детский, наивный вопрос «а что?». По крайней мере, тогда так показалось обрамлённой Жене Медведевой. — Держи ключи, — Женя, на секунду отвернувшаяся от тренера, еле успела среагировать, чтобы не получить шишку на весь лоб, схватив героически летящую прямо в голову связку ключей. — От чего? Этери Георгиевна закатила глаза и начала застёгивать сумку, снова демонстративно игнорируя глупые вопросы Медведевой, за которые ей порой самой бывало стыдно. — Адрес я тебе вышлю смской. Я ухожу, потому что плохо себя чувствую, съездишь вечером в гостиницу, заберёшь вещи, и жду тебя у себя дома. Если надо, могу выделить деньги на такси. Столько раз, сколько Женя успела прифигеть за эти пару минут, она не успевала, кажется, за всю жизнь. Пока она выходила из транса, чтобы пережевать эту информацию, которая буквально пронеслась мимо её ушей, она уже была готова задать третий немой вопрос, но он разнёсся тишиной по комнате и растворился в воздухе, оставшись немым в квадрате. — А что это сейчас было?

***

На улице было слишком холодно для шестого мая. Ветер пробирал до самых кончиков пальцев, от чего хотелось сильнее закутаться в старую толстовку, растянутую ещё Алиной на Ростелекоме. Телефон подозрительно часто вибрировал. Меньше всего хотелось сейчас решать какие-то проблемы, которые постоянно её настигали. Два дня назад ей пришлось ездить в Канаду решать какие-то вопросы с документами. Она бы с удовольствием отправила туда маму, если бы она не устраивала очередную неделю бойкота со всеми вытекающими. Подъезд пах привычными запахами. Это был совершенно обычный квартирный дом, и наверняка половина людей там даже и не догадывалась, что живёт с одним из самых востребованных тренеров в мире. Квартира «23» находилась на шестом этаже, и подниматься туда не было никакого желания. Эта квартирная площадка, хоть и пахла всеми прелестями российский подъездов, все равно отличалась от других. Стены были выкрашены в какой-то странный красный оттенок, больше напоминающий цвет арбуза, чем коралловый, который, вероятнее всего, задумывался с самого начала. Свет тоже горел на всех этажах, и не надо было, чтобы не сломать себе все конечности, подниматься с фонариком на телефоне, который часто к концу дня полностью разряжался. Дверь у этой квартиры тоже отличалась от того, что приходилось видеть. В отличие от всех на этаже она была выполнена из белого дерева и с красивой металлической ручкой в виде прекрасной птицы. Кто бы мог подумать, что даже на двери у Этери Георгиевны был изумительный вкус. Когда Женя пару раз своей дрожащей ладошкой нажала на звонок, никаких шорохов и посторонних звуков в квартире не послышалось, а продолжало быть также обмертвело тихо. Вспомнив, что ключи ей, скорее всего, «почётно» вручили не зря, она достала их из кармана, с третьей попытки отыскала подходящий и отворила замок. Дверь с лёгкостью поддалась, пропуская Медведеву в чужую квартиру. Свет был везде выключен, и девушка снова убедилась, что в квартире никого не было. Она нажала на выключатель, и коридор залился светом небольшой люстры на потолке. В холле всё было довольно скромно: маленькая тахта напротив небольшого зеркала, несколько пар обуви, в основном сапоги, деревянный стеллаж во всю стену с одеждой и другими мелочами и красный зонтик на полу. Паркет был идеально чистым, маленький ковёр у двери тоже был как новый, и атмосфера совершенно обычной квартиры нарушалась только всё теми же двумя чемоданами, без которых было уже никуда последние недели. Женя сняла свои заношенные до дыр кроссовки, поставила их рядом с другими парами обуви и мысленно усмехнулась, замечая, как нелепо выглядела эта картина. При всём уюте в квартире тренера было не комфортно, особенно когда ты был там один и впервые. После тренировки клонило в сон, а Женя даже не знала, где ей спать, на чём и в какой комнате. Она решила пройтись и осмотреть квартиру. Вряд ли Этери Георгиевна дала бы ей ключи от квартиры, имея в виду, что она должна полежать на коврике, пока та не придёт. Конечно, она была на это способна, но Жене хотелось верить, что её дьяволизм не выступает на первый план в таких вопросах. Тем более, никто её не заставлял поселять у себя в квартире свою головную боль по имени Евгения Медведева. Она зашла в зал, включила свет. Всё было как всегда. Красивый буфет, телевизор, диван, на котором лежало аккуратно сложенное постельное бельё, два кресла, столик и ковёр. Ничего лишнего. На стенке над диваном Женя сразу же заметила очень красивую полочку в таком же стиле, как и вся квартира, на которой аккуратно стояли дипломы, а снизу свисали многочисленные медали. Женя все свои хранила у бабушки в квартире. Когда она приезжала в гости, она всегда забирала скопившиеся награды из своего дома. Бабушка очень любила красиво развешивать их, чтобы каждые были разложены по цвету. Но это было трудно, потому что большинство, конечно, были золотые... Она заметила ещё одну дверь, кроме той, что вела на балкон. Она была единственная закрыта из всех, что ей приходилось видеть здесь. Любопытство родилось впереди Медведевой, и она практически на цыпочках подобралась к ней, убеждаясь, что та была закрыта ещё и на ключ. Найдя связку снова у себя в кармане ветровки, Женя отыскала самый маленький, и он идеально вошёл в скважину. Пару раз крутанув вправо, дверь поддалась. Медведева робко переступила порог и в темноте толком ничего такого и не увидела. Обычная спальня с незаправленной кроватью и столиком с компьютером. Впервые за последнее время почувствовав усталость, Женя убрала ключи в карман, стянула с себя ветровку, которую уже давно было пора поменять на зимнюю куртку, присела на край кровати и поняла, что под ней что-то начало шевелиться. Со страха вскочив со своего места и быстро найдя светильник, пытаясь перевести взгляд, Медведева убедилась, что это была не змея и не таракан, а просто чья-то рука, торчащая из-под одеяла. Медведева снова аккуратно подошла в кровати. Сердце стучало как бешеное. Она медленно-медленно взялась за кончик одеяла, слегка потянула вниз, боясь увидеть тайного монстра, которого Этери Георгиевна хранила у себя за закрытой дверью, иначе зачем её запирать? Но, когда она увидела умиротворенное лицо Этери Петровны, мирно сопящей под звуки Жениного дыхания, как будто камень с души упал, а она успела многое придумать. Например, что Тутберидзе запирает в этой комнате детей, которые плохо тренируются, и её она сюда позвала на пытки, чтобы с кем-то поменять местами. Или у неё есть сестра-близнец, которая подменяет Этери Георгиевну, успевающую делать все миллион дел сразу. — Жень, ты дома? — от голоса передёрнуло как от электрошокера. Она сначала его не узнала: простой, тёплый и не пугающий. Показалось, что приехала Диана, которая, было неизвестно, где живёт. Даже голос у Этери был другой, когда она была в родных стенах. Безусловно, Хрустальный тоже был её домом, но обитали там не самые близкие люди. Женя не сдвинулась с места, продолжая наблюдать за спящей мамой Этери Георгиевны. Они познакомились давным-давно, когда она приходила к своей дочери на тренировку, чтобы посмотреть за перспективными ребятами. А Медведевой тогда она первая во всём мире сказала, что у неё талант. — Из тебя, малышка, выйдет великая фигуристка. Эти слова она запомнила на всю жизнь. Этери Георгиевна тогда удивлённо посмотрела на маму и на обладательницу такого лестного комплимента. Вообще, если бы человек не умел видеть потенциал, он бы не стал великим. В начале ты не понимаешь, на что способен ребёнок, но первые выводы всегда делаются после третьей тренировки, когда ты видишь, на сколько ребёнок способен работать, слушать и слышать тренеров. Это очень важно. Женя же никогда не умела их слышать, и, конечно, Тутберидзе-младшая в этот момент явно офигела. Это читалось по её приоткрытым губам и отсутствию слов. Безусловно, Этери Петровна не помнила уже о той девочке с огромными глазами и маленьким ростом. А вот Жене эти слова дали самую главную уверенность в себе. — Жень, ты что тут делаешь? — за спиной раздался голос, и Медведева обернулась; перед ней стояла всё та же Этери Тутберидзе со слегка взъерошенными от ветра на улице кудрями и утренним стёртым слезами макияжем. — Извините, я не знала, что сюда нельзя заходить, — Медведева еле решилась что-либо сказать, подмечая, что в руках у Тутберидзе были два пакета с какими-то продуктами. — А разве дверь не была закрыта на ключ? — Была, — выдохнула эти слова Женя и посмотрела тренеру в глаза. В них читалось небольшое удивление и сдавленность, хотя второе чувство преследовало Этери всегда. — Но я ключ подходящий нашла и открыла. Извините. Этери молча вышла из комнаты и ушла вглубь квартиры, где Женя ещё не была. Медведева выключила свет в комнате, прикрыла дверь и последовала её примеру. Пол под её аккуратными и лёгкими шагами предательски скрипел и не давал бесшумно дойти до кухни, куда и ушла Этери Георгиевна. Женя вошла в очередную арку и оказалась в уютной кухне, не похожей на все другие комнаты. Пол здесь был не из белого паркета, а из чёрной плитки с мраморной отделкой; стены были выкрашены нежно-розовой краской, которая лишь добавляла уют маленькой комнатке. — Не стоило туда заходить, — Этери, до этого расскладывающая из пакетов продукты в холодильник, не поворачивая головы, спокойно произнесла эту фразу, от которой у Медведевой прошли тысячи мурашек. Он снова обжигал своим морозом. — Это комната моей матери, я всегда закрываю дверь, потому что иногда от головной боли она может творить глупости. Женя присела на табуретку, продолжая рассматривать красивые кухонные столешницы в чёрной отделке с мраморный рисунком и золотыми вензелями по краям. Здесь всё пахло какими-то специями и сладкими пряниками, такими же, какие мама всегда ей покупала в детстве, когда она выигрывала какие-то внутренние старты. Сейчас ей было их нельзя: она же взрослая. — А почему у неё болит голова? Этери Георгиевна окинула Женю безынтересным взглядом и закрыла дверь холодильника, от чего в комнате по законам физики должно было стать теплее, но всё пошло не по плану. — У неё третья стадия рака мозга. Слова застряли в горле. — Ничего не говори, — Этери Георгиевна села на соседнюю табуретку и посмотрела прямо в глаза, словно пытаясь в них что-то прочитать. — Ничего не говори... Мне очень нужно, честно, чтобы ты жила со мной. Я одна не справляюсь: приходиться постоянно во время перерывов ездить домой, чтобы выпускать маму в туалет. Женя впервые заметила, находясь к тренеру так близко, огромные синяки под глазами. Да, конечно, их было видно и до этого, но вблизи они были ещё больше и пугали ещё сильнее. В глазах не играли огоньки, а жизненные силы уходили с каждым днем. Вот почему она была такая потерянная и уставшая на вид... — Но... Диана? — Она не знает, — Этери Георгиевна ладонью докоснулась до лба и провела ею по всему лицу, пытаясь отрезвить себя и ситуацию, — я боюсь ей сказать, просто говорю, что мама плохо себя чувствует в последнее время, и Диша живёт в её квартире временно. Наверное, это очень страшно. Страшно сказать своему ребёнку о проблемах, которые касаются его непосредственным образом. Страшно сделать ему больно и увидеть, как жизнь стала и её трепать: её маленькую детскую душу. — Но... у меня ведь тоже тренировки... — Да, я прекрасно понимаю. Зачем тебе возиться с какой-то бабушкой? Я все понимаю, но ты, хоть и с тёмным прошлым, — Этери Георгиевна ухмыльнулась и спрятала свою полуулыбку в кулак, — но на тебя можно положиться, я вижу. К тому же, такая ситуация. Ну если вы с мамой в скором времени помиритесь, то, конечно, ты сможешь уехать, я хоть и вредная, но не коварная, — снова смешок. — Просто помоги. У меня же кроме вас другие группы, а ты, если будешь после тренировок заезжать домой или приезжать, очень мне поможешь. Я тебя не как тренер прошу, а как человек. Это она сразу поняла. Как человек — странное было явление для всеми любимой Этери Тутберидзе. А такой её практически никто не знал. Её интересовало ещё много вопросов: почему, например, мама не живёт с другими сёстрами или братьями, ведь у них большая семья; почему не наймёт себе кого-нибудь в помощь. Но она не спрашивала, она просто смотрела на человека-Этери с красными глазами и синими кругами. И ей было как-то максимально все равно: она просто в ту самую секунду захотела бросить всё и обнять её: не могла. Поэтому положила свою обжигающую холодом ладонь на её холостую ручку и сказала: — Не беспокойтесь, я буду рядом.