— Держите.
Женя протягивает кружку с оленями и слегка придерживает дно, чтобы всё содержимое не расплескалось. Этери Петровна очень быстро выпивает тёплую воду и ложится обратно под одеяло.
— Вам что-нибудь ещё принести?
— Нет, спасибо, девочка. Как твоя спина?
«Как моя спина?». Вопрос был очень интересный, и каждый раз, когда к ней обращались с ним, она задумывалась, а что ответить на самом деле.
Лечение затянулось надолго, потому что в Германии выяснилось, что всё куда запущеннее, чем описывал Жене Борис Николаевич. Поэтому в столицу она вернулась лишь в середине июня с чемоданом, полном лекарств, который, если бы доктор не договорился с друзьями, никуда бы не пропустили.
— Всё хорошо, — Женя изобразила улыбку.
Сегодня ночью стрельнуло. Адски стрельнуло. Так, что Женя зубами сжала одеяло и ногтями протянула кожу на собственной ладони.
Три дня в России были совсем обычными. Даниил Маркович, радостный и довольный своей новой кофтой от Gucci, встретил её в аэропорту и отвёз домой. Этери Георгиевна, когда вернулась с тренировки вечером, тоже была на вид не такая замученная, что не могло не радовать, хотя столько времени без помощи Жени, наверное, прошли не самым лёгким образом.
На тренировки, хоть врач и разрешил, её не пускали. Этери Георгиевна дала послушать ей её музыку для короткой. Вообще, идея с «Тоска» была не самой подходящей для стиля и музыкального вкуса Даниила Марковича, судя по всем его старым поставленным программам. Он любил что-то более простое, подо что можно больше развернуться. Поэтому, когда Этери Георгиевна включила «Тоску», Женя искренне удивилась, но виду не подала. Произвольную Этери Георгиевна обещала сегодня вечером тоже показать, и Медведевой уже не терпелось узнать, раз её мнение все равно никого не интересует.
Этери Петровна сегодня ночью сорвала со стенки некоторые старые постеры Дианы и порвала плакат с Юлей и Этери Георгиевной. Когда Женя вбежала внутрь, при этом разбудив и Этери Георгиевну, Тутберидзе-старшая лежала на полу и плакала от боли. Они тогда её еле подняли, а тренер сказала, что этому плакату давно пора на тот свет.
— Спасибо, Алиса.
«Алиса?». Женя уже хотела напомнить её настоящее имя, но повернулась к Этери Петровне и поняла, что та моментально заснула. Улыбка зазмеилась на губах, и Медведева на цыпочках вышла из комнаты, закрывая дверь и выключая свет.
***
— Встречай гостей, — Этери Георгиевна, зайдя с тремя пакетами, напичканными разными продуктами, отошла в сторону, пропуская сегодняшних гостей.
— Алинка, — Женя приобняла вошедшую подругу и увидела, что на этом гости не заканчиваются. Даниил Маркович стоял с таким же ещё одним пакетом продуктов, а сзади ещё выглядывал Сергей Викторович и Диана. Все они широко улыбались. — А какой повод?
— Ну как же? — Алина прервала объятия и посмотрела на меня, не переставая улыбаться. — Мы так и не отметили мой день рождения, а ещё твою залеченную спину.
Спина не была залечена ни разу. Стоило Алине напомнить, как боль вернулась на тоже место и с большей силой начала давить на весь организм. Медведева закусила губу, а потом постаралась улыбнуться.
— Так, я несу всё на кухню, будем нарезать. Гости пока могут зайти в зал. Жень, поможешь?
— Да, конечно, — Медведева забрала пакеты из рук Даниила Марковича и понесла на кухню, прикрывая за собой дверь.
В этой кухне царила особая атмосфера, и объяснить это было сложно. Здесь ты на секундочку забывал, что эти люди не твои, что здесь ты лишний (а эти мысли постоянно посещали её светлую голову), потому что думалось здесь по-особенному тихо и одновременно с этим громко, и дело было вовсе не в ненапрягающей цветовой гамме. Дело было в том, что ты и объяснить не мог. Ты просто смотрел на чужого человека и ощущал, что знаешь его больше, чем он себя. И это Медведева себе объяснить не могла. Она просто переступала порог, просто закрывала дверь, просто мыла перед нарезкой доску и забывалась. Даже о том, что её ноги держат девушку каким-то чудесным образом, ведь спина содрогалась под малейшим дуновением ветра.
— Чёрт! — Женя, дорезающая злосчастный огурец, ощутила, что палец заныл, а доска начинала окрашиваться в светло-красный оттенок.
— Что случилось? — Этери Георгиевна моментально оказалась рядом, а Медведева снова это не заметила. Как тот месяц назад на кухне, когда её спина решила выдать её полностью. И снова в карих глазах был меньше, но все равно испуг. И снова на кухне. И снова всё по-настоящему.
Она только сейчас, вернувшись из холодного и одинокого Берлина, начала понимать, что для неё сделал этот человек. Безусловно, понимала, безусловно, ценила все поступки. Но сейчас, смотря в её испуганные глаза, начало казаться, что, а больше-то рядом никого и нет. Мама даже не знала, что дочь в другой стране была и ревела от учащающихся приступов. Её это словно в один миг перестало интересовать. Бабушка тоже не искала путей с внучкой, хотя, зная свою родную мать, она вообще и не сказала бабуле, что дочь-то давно не в Канаде тренируется. Может, только если по телевизору и видела. А больше никогда никого и не было, кроме Брайана. Она всегда была сама по себе. Это был привычный жизненный ритм, но только тогда была опора. А сейчас был лишь капкан.
— Всё хорошо, просто немного порезалась.
Женя не отрывала взгляд. Не могла этого физически сделать. Тело содрогалось, и вовсе не из-за того, что позвоночник отказывался держать из-за болевых ощущений её на ногах. Женя просто продолжала смотреть в эти испуганные глаза, ожидающие более развёрнутого ответа. Медведева хотела найти хотя бы одну причину, почему ей помогают. Почему, как мать, не выкинули на улицу. Этери Георгиевна тратила на неё денег столько же, сколько могла бы на хорошую сиделку. Почему она?
Все события — один сплошной хаос, который отчаянно заманивал каждого. Последние два месяца кажутся какой-то пустой игрой, где из абсолютной чемпионки в фигурном катании и полной бездарности в жизни пытаются сделать человека, привлекая новых и новых людей, но всё развитие всегда остаётся на одном и том же месте, сколько бы чисел ты не выбрасывал, когда до тебя доходил ход. И все усилия, всё желание шло в одно место, ведь Женя — очередной робот, которому дали ещё одну функцию — проживать прокаты. Но не собственную жизнь.
Она была в этом убеждена. Что гуляющий по её остепенелому лицу взгляд, который только и делал, что манил к себе всё ближе и ближе, гипнотизируя, был не из-за интереса к человеку, а интереса к золоту. Люди всегда больше любят награды в виде денег, а не в виде заслуг. Кому они вообще нужны?
— Почему я?
— Потому что ты — надежда на очередную железку.
Ответ пришёл моментально, и Женя поняла, что всё напрасно. Напрасно она в этой квартире, в этом городе и в этом мире. Её «бездарность» никогда не станет никому нужна. И взгляд опускается в очередную пустоту.
Этери Георгиевну словно ударяет током. Она только осознает, что эти пятиминутные гляделки могли совершить огромную ошибку. Точнее, она бы могла прямо сейчас совершить огромную ошибку, за которую бы долго расплачивалась.
— Тебе дать бинт? — Тутберидзе снова тряхнула головой, не дожидаясь ответа, подходя к аптечке на верхней полке в кухонном шкафчике.
Ответ растворяется в их напряжении.
Этери Георгиевна аккуратно перевязала окровавленный палец, стараясь не смотреть в чужие глаза, которые под её пристальным взглядом чуть ли не сгорели от наваждения.
— Готово. Сможешь дальше нарезать? Я Алину попрошу.
— Всё н-нормально, — Медведева не узнала свой голос. Руки дрожали, колени тоже. Она взяла в руки нож, но тот практически сразу выпал из тоненьких пальцев.
— Так, иди посиди или полежи, я всё же Алину позову.
— Я сама е-её позову.
Женя ушла, а всё самообладание Этери вместе с ней покинуло комнату.
«Боже, что же ты только что практически натворила, Этери?»
«Боже, почему же ты не позволила ей сделать этого, Женя?»
***
— А он поворачивается и начинает орать так, что я прямо там чуть не обос… не умер от страха! Ну что за люди, а?
Сергей Викторович пустил аккуратный смешок в кулак, Алина и Диша тихонечко заливались смехом, а Этери с Женей пропустили вежливые улыбки, чтобы не показалось, что всё происходящее их сейчас не интересует.
Этот пристальный взгляд словно забрал последнюю энергию. Женя, хоть и облокотила спину об стул, все равно порой возвращала себя в прежнее положение, потому что спина не была способна принимать чёткое положение.
Жене пришло сообщение, и она в ту же секунду взяла в руки телефон, делая вид, что это было что-то нереально срочное, и она имеет право при всех так наглеть.
Срочного ничего не было, если это можно было бы так назвать. Пять пропущенных сообщений в Viber, последнее из которых «Ау».
Видимо, мать писала, пока она была на кухне.
«Ладно, всё. Я погорячилась. Давай встретимся и всё обсудим? Приходи сегодня к семи к нам
домой»
«Жень, я же все равно узнаю, где ты, если не придёшь»
«Так, Евгения Армановна, так ждать тебя или нет?»
«Ладно, жди меня через полчаса. Надеюсь, ты хоть на это среагируешь?»
«Ау»
Медведева еле заметно закатила глаза и отложила телефон. Мама её ещё в детстве так пугала, когда Женя у кого-то допоздна задерживалась, а адрес не говорила. В итоге возвращалась часам к одиннадцати, хотя должна была к десяти, а мама давно спала в постели, забыв о том, что дочь не отписалась, и вообще неизвестно, где она.
Женя привыкла, что её мама другая. Она с детства её приучала к тому, что самостоятельной надо становиться с детства. Она никогда не была сентиментальной, потому что росла в среде фигурного катания, где жёсткость в тренерах — главный аспект. Где ты с самых ранних лет падаешь, плачешь, но встаёшь, и по голове тебя никто не погладит. Даже если и говорили, мол, ну не вышло, оставь и переходи к другому, но не жалели никогда. И это передалось маме. И теперь уже и Жене, скорее всего.
В этом и была схема. Это как художественная гимнастика. Ты включаешь на телевизоре какие-то соревнования. Девочки скачут с лентами под музыку: невероятная красота. А за кадром — это жёсткость, это обсирания, это полная сосредоточеннность. И даже если ты идеален, тебе никто и никогда из ближних об этом не скажет, а если и скажут, ты вряд ли когда-нибудь станешь настоящим чемпионом.
И мама была такая же абсолютно. И, понимая, что действительно творится на льду, ты её понимаешь и принимаешь. Но даже тренер, которому по сути, кроме медалей, от этой девочки ничего не надо, не бросила её на улице. В гостинице она не знала, что Женя вредит самой себе, засыпая на твёрдом матрасе с больной спиной. И все равно сказала: «Приезжай». Пусть и медали, но её не бросили. А мама дарила ей любовь и выкинула дочь, только что приехавшую, пусть и провинившуюся, на улицу.
— Ало, Жень?
— А? — Медведева подняла опустошенный взгляд и встретилась с виноватым Этери Георгиевны, которая тут же отвернулась.
— Будешь тост Алине-то говорить?
— А, да, — Женя налила воду без газа в пустой стакан и приподнялась с дивана, надевая старую добрую улыбку, пряча за ней всю свою жизнь. — Алин, мы с тобой знакомы уже достаточно давно. Ты всегда меня поддерживала, когда мы находились на огромном расстоянии друг от друга… И ты мне во многом помогла с тем, чтобы сейчас я тут оказалась, — Загитова улыбнулась, показывая слегка размазанную красную помаду от еды вокруг губ, — и я рада, что теперь могу лично, хоть и не в срок, но поздравить тебя с Днём Рождения. Оставайся такой же позитивной, ведь твоя улыбка — это уже давно олицетворение всего фигурного катания.
Женя вышла из-за стола и приобняла немного покрасневшую подругу, которая шёпотом прошептала ей слова благодарности.
Алина действительно была олицетворением фигурного катания. Пусть в этом сезоне ни Чемпионат Мира, ни Олимпиада ей не покорились, она все равно была невероятно позитивной, и этим заряжала других энергией. Женя тоже раньше такой была, а сейчас… Сейчас она стала такой, какой и должен быть человек в её возрасте: она поняла, что разделять жизнь и спорт невозможно, сколько бы былин об этом не сочиняли. Если внутри хаос, он будет и снаружи. Если ты любишь кого-то, ты катаешь с душой. Если нет, ты катаешь за новую медаль в своей коллекции.
Она пока ещё не умеет любить, но катает с душой. Дар? Дар.
***
— Ладно, до завтра, — Алина крепко прижала к себе Женю, удаляясь за Даниилом Марковичем и Сергеем Викторовичем. Диана решила остаться у мамы, но уже полчаса назад заснула на Жениной кровати. Ну, успевшей стать Жениной кровати: на диване.
Медведева закрыла входную дверь на верхний замок и спиной прижалась к ней, аккуратно съезжая по ней, пытаясь прийти в себя, пока Этери Георгиевна мыла посуду на кухне. Но не успела она даже на секунду перевести дух, как в дверь зазвонили.
«Забыли что-то?» Женя снова открыла недавно запертый замок и распахнула дверь, не ожидая своей второй головной боли за этот вечер.
— Ну здравствуй, доченька.
