Круговорот

Странно, но чувствовала Женя себя прекрасно. Она видела, как побагровел Даниил Маркович, когда она зашла на каток. Видела, как засмущался Сергей Викторович, когда Женя на эмоциях сказала, что очень по нему соскучилась, видела, как офигела Алина, когда Женя первое, что сделала из элементов после раската, выйдя на лёд — лутц с верного ребра. Видела, как опустила взгляд Этери Георгиевна, когда они встретились глазами, до этого мельком разглядывая друг друга. Все эти мелочи, мало присущие этим людям, сегодня даже стали удивлять. Ну разве она могла подумать, что когда-нибудь увидит смущение у Сергея Викторовича, тренера, который в эмоциональном плане даже Этери обходит. Этери Георгиевну. — Ну и что это такое, Медведева? Из раза в раз одно и то же, — Этери Георгиевна подняла свой ледяной взгляд, и Женя моментально опустила глаза. — Ну сколько можно из раза в раз? Передерживаешь каждый прыжок, каждый! Иди с моих глаз долой. Следующий прыжок вышел хорошо, но на неё уже никто не смотрел. Пора давно привыкнуть, что она в этом обществе слегка лишняя. — Так, сюда иди, — спустя две минуты крикнула Этери Георгиевна, жестом подзывая к себе. — Теперь заход перестояла и близко к бортику подъехала. Давай-ка ты сейчас нам произвольную свою скатаешь, я тебе подробно на каждое движение и прыжок составлю список ошибок, а то я уже не успеваю их взглядом ловить. — Хорошо. Но тут, когда музыка лилась, всё как-то давалось Медведевой проще. Она словно жила этой песней, которая и раньше была в её плейлисте. Музыка, которая описывала её и её чувства. И в этот момент она думала не о том, как прыгнуть этот прыжок, а думала о сладком прошлом в другом своём мирке, о котором в России уже практически забыла. — Два замечания: что ты снова сделала на флипе и в конце куда надо было посмотреть? — Передержала заход… Посмотреть в пустоту. — Правильно. А ты посмотрела на меня. Тутберидзе сказала это, смотря в Женины глаза, делая паузу. Они как-то обе одновременно поняли, как это звучало со стороны, и отвели практически одновременно взгляд. — Ладно. Хватит нагружать твою спину. Достаточно на сегодня. Иди домой. Женя кивнула и попрощалась, но уходить не собиралась. Зашла в раздевалку, сменила обувь, переоделась, но уходить всё ещё не собиралась. Она с сегодняшнего дня шла с такой уверенностью, которая была не присуща её личности в той или иной ситуации, какой бы иммунитет за этот период у неё не выработался, что разговор с Этери Георгиевной казался такой мелочью. Хотя… О чём говорить, она не знала. Говорить о жизни и семейном благополучии — наступать на раны. Говорить о погоде или на отвлечённые темы — глупость. Говорить о мире во всём мире — странность. Говорить о том поцелуе — это вообще запрещённая тема, в конце концов. По крайней мере, Жене спокойно жилось с той мыслью, которую она себе придумала до этого. Ей не хотелось слышать о том, правда это или нет, потому что и в том, и в другом случае это звучало бы больно. Почему? Просто так. Поэтому Женя сидела на не очень удобном диванчике в тренерской и думала о том, что сказать. Не успела. В комнату зашли Этери Георгиевна и Даниил Маркович, причём Тутберидзе зашла первая и спиной, так, что не могла никак заметить свою ученицу, а Даниил Маркович неотрывно смотрел на своего начальника в юбке со слегка приоткрытым ртом и тоже не увидел прекрасную девушку, слегка покрасневшую от развернувшейся у неё перед глазами сценой. Они закрыли за собой дверь и слишком быстро, слишком неловко прижалась друг к другу. Почему-то как-то совсем быстро и неожиданно, как и сама эта ситуация, стало больно. У неё как-то совсем быстро пропала её решительность, пропало всё желание спросить хотя бы о том, стоит ли пробовать бильманн, как возможность развиваться и восстанавливать старые элементы. Хотела спросить, поедет ли кто-нибудь с ней в Канаду, ведь вряд ли её одну отправят, как бы по-ублюдски к ней тут все не относились. Хотела много чего ещё спросить, что вертелось на языке. Но она просто потеряла дар речи. Такое бывает. Ведь есть же те же анартрия и афазия. Но это ведь не наступает внезапно? Когда у тебя в голове крутится мысль, чтобы издать хоть какой-то звук, что в этой комнате есть ещё люди. Или как-либо кашлянуть или чихнуть, или щёлкнуть пальцами, или топнуть ногой. Ну хоть что-нибудь. Ни-че-го она не могла. Слово произнести… Она пыталась. Но изо рта выходили какие-то тихие кряхтения, которые даже сама Женя не слышала. Её просто это поразило. Она же полгода была уже здесь. Видела этих людей, смотрела им в глаза, стояла между ними, стояла рядом с ними. Она всегда замечала влюблённые глаза в свою или в чужую сторону. Не видела она этого. Не догадывалась, что они тут шашни, оказывается, крутят. Женя бы, наверное, и дальше могла на это всё смотреть, слыша лишь собственное учащённое дыхание, если бы у неё телефон не зазвонил. «Мама». Да, единственное, на что у неё хватило сознания, это перевести взгляд на источник звука, краснея ещё больше. Этери Георгиевна словно ошпаренная отскочила в другую сторону комнаты, а Глейх, как они его между собой называли, остался на том же месте, смотря совершенно обыденно на всё это со стороны зрителя и не видя в этой ситуации ничего такого, чтобы начинать как-то прятаться или извиняться. Что естественно, то не безобразно. — Ты что ещё домой не ушла? Я же тебе сказала. — Ааа… — Женя, снова не понимая, что происходит (когда она это в последний раз понимала?), подняла свои карие глаза, находя другие, такого же цвета, но такие отличающиеся от её. Маленькие, аккуратные, но очень мудрые, — я поговорить х-хотела… — Говори, — сказала Тутберидзе, а потом вспомнила, что здесь они не вдвоём. — Даниил Маркович, оставьте нас пожалу… — Нет, не надо, — слишком вежливо для такой ситуации перебила Женя тренера и встала с дивана, приходя в сознание, которое с трудом удалось принять, и подходя к двери. — В следующий раз поговорим, это совсем не важный разговор. Ваш разговор ведь с Даниилом Марковичем сейчас куда важнее. — Стой, — остановила ученицу Этери Георгиевна и посмотрела ей в спину, — давай я тебя отвезу до дома. — Не надо, — уже открыла дверь Женя и мечтала быстрее отсюда уйти. — Я отвезу тебя, — уже более резко сказала Тутберидзе, и Женя поняла, что, в принципе, её только что лишили права выбора. — Ладно.

***

В салоне пахло кофе, словно его здесь варили подпольно. Запах прямо как в кофейне рядом с домой Этери Георгиевны, в которую Женя заходила перед тренировкой, когда жила у неё. Видимо, Тутберидзе там же с утра бодрится. Странно, что от самой тренера так не пахло. Совсем по-другому. От неё исходил запах очень пряных духов, которыми иногда она словно мылась, — так сильно ощущалось это. — Как спина? — восемь букв разрезали стеклянным осколком воздух. На две части, где разный кислород. — Терпимо, — улыбнулась Медведева, демонстрируя свои тридцать два, а потом поняла, что вышло не очень убедительно, хотя впервые и искренне. — Ну, то есть всё хорошо. Правда. — Ну смотри мне. В этот момент Женя взяла кончик носа в руку и провела по ней ладонью. Этери не смогла пропустить это. — Ты чего так лыбишься, Медведева? Продумываешь очередной план, как сегодня насолить мне? — Тутберидзе шутливо взяла Женьку за ухо и потянула на себя, замечая, как смеётся малышка с ангельскими глазами, которые горят, как глаза настоящего чемпиона. — Не угадали, — Тутберидзе отпустила ушко и задрала вверх одну бровь. — Просто хорошее настроение. Правда. — Ну смотри мне, — Этери кончиком указательного пальца докоснулась до кончика носа Жени и вернула взгляд на дорогу. — Вы чего? — Просто так. В этот момент зазвонил телефон, заиграла музыка Жениного друга, которого звали Крис, и Тутберидзе сразу узнала песню, поскольку где-то совсем недавно её слышала. Но узнать не могла. — Ало, Алин. Привет. Домой еду. Чёрт, забыла. Давай завтра, а? Да прости, прости. Да, давай. До завтра. Этери, как только Женя скинула звонок, краем глаза осмотрела девушку, а потом снова вернула взгляд и намертво приковала его к дороге на этот раз до конца пути, чтобы в крайнем случае не пришлось бы резко тормозить или чего ещё похуже. Чтобы больно Жене не было. Никогда. — Ладно, приехали, выходи. Женя вытащила один наушник, понимая, что уже приехала к себе домой. Убрала их в карман, застегнула ветровку, взяла сумку в руку, поблагодарила Этери и вышла, но её левую руку неожиданно для каждой из них перехватили. — Стой, надо поговорить.