Женя заболевает на следующий день, прямо перед Новым Годом. Календарь на соседней от кровати стенки в небольшой рамочке показывает красивое число «18». Скорее всего, Этери Георгиевна вместе со всем тренерским штабом уже отправились в холодный Саранск. Хотя, там все равно теплее, чем Жене сейчас. Не потому что её знобит, а потому что в голове одни лишь мысли о том, что она не понимает, что происходит сейчас в её жизни и как она дожила до того момента, что начала бредить?
Иначе как ей Этери Георгиевна, её тренер, которая с детства не выносила это «чудо» по имени Женя, могла ей сказать такое?
—
Я люблю тебя. Довольна? Ты ведь не это собиралась услышать, верно?
Наверное, именно в эту секунду, в эту чёртову секунду, температура тела Жени с тридцати пяти поднялась до сорока градусов. Ну, поднялась бы, если бы это всё ей не снилось. Наверное.
Тогда Женя зачем-то машинально нажала на кнопку включения экрана. Видимо, чтобы посмотреть на дату. Нет, не первое апреля.
Её поражало, что она так чётко помнит этот сон. Её поражало, что она проснулась дома и не помнила, как добралась до собственной квартиры. У неё, конечно, был вариант, что её подвезла Этери Георгиевна... Но если всё было так, то, значит, это был не сон. А это должен был быть сон. Иначе как по-другому?
Вот вы бы поверили, если бы к вам подошла Этери Георгиевна сама и расписалась бы на листочке, а вы даже не подходили к ней и не просили об этом? Это странное сравнение, но на деле это выглядело так. Ты просто живёшь, ты просто существуешь, ты просто появляешься на тренировках как должное, ты просто катаешься по льду. И всё. Ты больше ничего не делаешь. А потом тебе заявляют, что в тебя влюблены, причём тот человек, который орёт на тебя на тренировках и называет тупицей во всех проявлениях.
Нормально? Вряд ли.
Поэтому Женя твёрдо для себя решила, что это её бредни из-за высокой температуры. И из-за низкого IQ.
В девять часов утра к Медведевой на телефон приходит коротенькая смска от Сергея Розанова, что он ждёт её на тренировке сегодня и что всё будет. В ответ Женя быстро печатает свои извинения, что она заболела и не придёт. Через минуту Сергей желает ей скорейшего выздоровления, и дальше телефон мертвецки затихает.
Медведевой кое-как удаётся заснуть. В первые пятнадцать минут она смотрит в потолок, потом заходит мама, пихает ей в рот какие-то таблетки и уходит на работу, потом Женя всё-таки заставляет себя закрыть глаза и в этой темноте, прерываемой солнечными зимними лучами из-за шторок, засыпает.
Однако счастье длится не долго. Буквально через два часика, если не меньше, в дверь начинают активно звонить. Медведева кое-как поднимает онемевшее тело, не успевая толком проснуться, и идёт к двери, чтобы постучать в ответ по мозгам её обидчику. Так даже и не жалко.
— Стася, твою мать! — вместо приветствия ругается Медведева, находя в себе силы для того, чтобы вообще говорить.
— Оу... Кажется, ты завела себе птицу?
Они были хорошими знакомыми, которые знали друг о друге больше, чем родные люди. Такие же доверительные отношения, как и с Крисом. Вот только Стася всегда чувствовала, что она нужна. И, даже если они особо никогда не встречались вне льда, они понимали друг друга всегда. Поэтому, наверное, Женя больше удивилась этому гостю, чем ожидалось.
— С чего ты взяла?
— А что тогда у тебя на голове?
Константинова делает шаг вперёд, не желая больше разговаривать с порога, и закрывает дверь за собой.
— Волосы, прикол, — шмыгает Медведева и сильнее кутается в плед, в который завернулась, выходя из комнаты. — Что это ты вдруг решила заглянуть?
— Лечить тебя пришла, — заявила Константинова, доставая из сумки пакет с кучей таблеток. — Иди ложись, что встала-то?
— Действительно! — Женя закатила глаза и пошла обратно в комнату. Ей даже не хотелось знать, как так быстро успели расползтись слухи о её самочувствии, но предполагала, что заботливая Загитова, которой Женя написала о своей температуре, вызвала ей на дом врача в лице зануды Стаси.
— Действительно! — в след кинула Стася, заходя на кухню. Видимо, за водичкой, чтобы влить в Медведеву новую порцию бесполезных таблеток.
Нет, ну вы что, сговорились все?
Женя доползла до кровати, кое-как вместе с пледом забралась под одеяло. Перед глазами резко начало всё плыть, и это явно стало раздражать. У Медведевой всегда голова кружилась при температуре, но эти «качели» почему-то всегда укачивали фигуристку. Интересно, почему же?
— Пей и не спрашивай, что это, — зашла через пять минут в спальню Жени Константинова и протянула две таблетки разного вида.
— А если это мышьяк?
— То я тебе об этом все равно не скажу, — подмигнула Стася и с хитрой улыбкой присела рядом.
— Вредина, — прошипела Медведева и с кислой миной, которая вызвала ещё более широкую улыбку у Стаси, забрала две таблетки и положила себе на язык, запивая водой. — Довольна?
— Вполне.
— А ты чего не в Саранске? — наконец-то что-то логичное пришло в Женину голову, потому что она напрочь забыла, что вообще-то Константинова тоже должна выступать на Чемпионате России.
— Мы сегодня вечером уезжаем, так что у меня много свободного времени. Решила потратить его с пользой, — Стася подмигнула девушке, а потом нагло пододвинула её двумя руками и прямо в одежде (хорошо, что под одеяло не залезла) улеглась рядом.
— Засранка.
— Сама такая.
Так они и заснули. В тишине.
***
Небрежный хвостик, бабушкина ярко-розовая помада на губах и ленточка на руке. Кажется, всё готово для показа мод.
Бабушка занимает почётное место главного гостя — кресло, накрытое пледом с золотыми вставками, стоящее у окна. Гости в зрительном зале: Хрюш — любимая свинка, Витя — плюшевый мишка, Пушистик — ободранный кот и Вася — бабушкина котяра, постоянно раздирающий ладони своими когтями.
Больно.
Играет какая-то музыка в телевизоре. Жека с улыбкой до ушей вбегает в зал и начинает танцевать под музыку, размахивая бабушкиным платком и показывая перекидной аксель на полу, который давно выучила на катке. Почти докрутила. Одинарный лутц и тулуп. Чисто.
Бабушка хлопает, а Жека продолжает показывать красивые пируэты и движения руками. Плавно, как учили её в первый день. Этери Георгиевна даже сказала, что очень неплохо. Похвалила. А это седьмой день на катке.
В дверь звонят. И это звучит как гром среди ясного неба.
Улыбка в секунду смывается с лиц бабушки и Жени. И у обеих появляется страх в глазах. У бабушки — скрытый, у Жени — панический.
— Ба, не открывай. Это отец. Я не хочу!
— Он выломает дверь.
***
— Нет, прошу, не надо! Не трогай меня! Я хочу остаться с бабушкой!
Стася вздрагивает от криков под ухом, и ей становятся необходимы несколько секунд, чтобы сквозь дурман осознать, что происходит.
Первое — они не горят, второе — Стася лежит в квартире Жени на её кровати, третье — рядом лежит Женя, четвёртое — она вся мокрая, наверное, пот, пятое — нет, это нихрена не пот, она ревёт, шестое — орёт и очень громко. Пипец.
Не успевает Стася сообразить, что делают в таких ситуациях, как в комнату влетает бабушка. С водой и зелёно-серой таблеткой. И не обращает никакого внимание на девушку, которая пытается осознать, что происходит.
— Буди её.
— Кого? — кажется, её замечают.
— Женю!
Константинова поднимается с кровати и начинает двумя руками расталкивать девушку, как обычно делала Стасина мама, когда она опаздывала в школу и не хотела вставать. Но девушка продолжала кричать и отбивалась от рук фигуристки.
— Нет, отойди! Ненавижу тебя! Неееет!
Стася сильнее начала расталкивать девушку, и та наконец перестала брыкаться, а потом наконец-то открыла глаза, приподнимаясь тихо и спокойно на локтях. Подушка мокрая. И всё ещё непонятно: это был пот и слёзы в одном флаконе?
— Бабушка, ты тут?
Стася не сразу понимает, что Женя смотрит не на бабулю, а в пустоту. И глаза у неё чёрные. Слишком чёрные.
— Я здесь, внученька. Тебе надо выпить таблетку.
Стася на всякий случай встала с кровати, чтобы не мешать их диалогу, а бабушку снова не заметила фигуристку. Что за день такой?
— Опять таблеточки? Ну, бабуль, я уже не маленькая. Я уже взрослая. И сильная. Зачем мне снова эта таблеточка?
— Ну ты же знаешь, Жек. Чтобы спать крепко-крепко. И не видеть страшных ведьм во сне.
— Ладно, давай.
Глаза всё ещё смотрят в одну непонятную точку. Женя лишь раскрывает рот, бабушка кладёт на язык таблетку, а потом даёт девушке стакан воды.
Стоп: она же ненавидит, когда её называют Жекой. Что происходит?
Как только Женя выпивает таблетку, она обратно ложиться на подушку и продолжает спать как ни в чём не бывало.
— Валентина Лаврентьевна, извините, а что это сейчас было?
— Эх, — слишком громко выдохнула женщина и присела на край кровати, на которой мирно сопела Женя Медведева, — пойдём на кухню. Расскажу.
***
Медведева проснулась уже тогда, когда другие пошли спать. По крайней мере, на часах уже было за одиннадцать, и можно было предположить, что мама с бабулей видели уже пятый счастливый сон и радовались жизни.
Хотелось кушать. Очень хотелось. Знаете, неудивительно. Она ела последний раз вчера днём во время перерыва на катке. И то, это был перекус.
Вечер того дня она все равно не помнит.
Наверное.
Успокаивать себя можно было как угодно. Но она отчётливо помнит эти глаза, которые старались скрыть от Жени ответы на все её вопросы. И скрыли. Если бы не последний взгляд, брошенный в её сторону, она бы решила, что это всё-таки был сон. Он прожигал не по-детски, и такое вряд ли можно вообразить, даже если
очень сильно хотеть услышать эти слова. Запрещённые.
Она посмотрела с
з а б о т о й
Словно ей не все равно, пойдёт она сейчас плакать, спать или резаться. Словно ей хочется уберечь Женю от этого мира. Так на неё смотрела бабушка в последний раз, когда родной отец выносил девочку из квартиры под очередным алкогольным опьянением. И не только алкогольным. А бабушка знала, что полиция не успеет.
А может Этери Георгиевна вообще не про это говорила? Как ученицу?
На неё давно так никто не смотрел. И от этого становилось грустно. Потому что ей не нужна была это любовь. Это было
невзаимно. Наверное.
Она не знала и не думала об этом как о реальном все равно. Слишком фантастично. Звучит более нереально, чем то, что по их земле вместе с людьми ходят инопланетяне.
Может ли это быть взаимно? Да как? Чертовщина какая-то.
— Ты чего не спишь, Жек? — в комнату зашла бабуля, улыбаясь. Видимо, она не спала, потому что, когда Женя по ночам лезла в холодильник, она получала пару подзатыльников за несоблюдение диеты. Значит, хорошее настроение. Или что-то произошло, из-за чего надо пожалеть.
Ненавижу, когда жалеют. Только не это...
— Профила меня так ни насыфать, — бабушка садится на стул к Жене и улыбается ещё шире. Ребёнок. Ещё совсем ребёнок.
Женя же сквозь эту улыбку видит грустные нотки и перестаёт так активно жевать, понимая вдруг всё сразу: почему не спит в такое время, почему называет Жекой, как когда-то называл её отец, и почему глаза полны той самой грусти.
— Только не говори, что опять... Четыре года же всё было хорошо...
С полуслова. С полувздоха.
— Опять,
Жека, опять...
