***
— Здравствуй, Женя. До свидания. — Здрасте, Этери Георгиевна. Это звучало примерно так же, как смыв воды в унитазе. Прямо так и хотелось смыть такое приветствие даже самой Жене, но это было максимально произвольно. Такие явления называют в народе «вырвалось». Даже не написала ей, не пожелала здоровья и скорейшего выздоровления. Хотя Розанов писал ей. Ну спасибо, Этеричка. Лутц сразу же на заходе не получается, и Женя, выпустив красивую бабочку, едет дальше прыгать. Этери Георгиевна наблюдает за Аней и на весь каток орёт, что всё ужасно. Что именно, Женя старалась не слушать. Ей нужно было прыгнуть лутц её любимый с риттбергером в каскаде сегодня, поэтому она чисто забила. — Молодец, дальше давай, — Дудаков словно спустился с небес — настолько неожиданно он оказался рядом с Медведевой, когда она с седьмого раза приземлила желанный каскад. — Даю. Четверной ей пока не разрешают все равно прыгать, чтобы спина полностью восстановилась, поэтому Женя покорно оттачивала тройные, и аксель, естественно, не был в их числе. Иначе бы Дудаков её лично бы прямо здесь придушил, а Этери бы в завершение картины ногой по лицу зарядила. Нет, спасибо, такого Жене вроде пока не надо. — Медведева, сюда, — скомандовала Этери, стоящая у бортика на коньках. Давно она уже не выезжала с ними на один лёд. Обычно все советы из-за бортика даёт. Сейчас как-то настроение, наверное, предновогоднее. Женя стукнула зубцом по льду и поехала к своему любимому тренеру, не замечая, что расстояние осталось непозволительно маленьким. — Да, Этери? Георгиевна… Растерянность в глазах Этери Женя уловила сразу же. От этого внутри как-то всё затрепетало, но Женя в отличие от Тутберидзе держала лицо. Ноги слегка подкосились от близости. Этери Георгиевна сглотнула и отъехала немного вправо. Боже, как неловко вышло. Почему внутри теперь всё горит? — Ты хорошо себя чувствуешь? — Отлично. Спасибо, что хотя бы сегодня спросили. Этери громко выдохнула и прикрыла глаза. А Медведева рукой облокотилась на бортик, чтобы не упасть. — Я не знала, что ты болеешь. Мне Розанов ничего не сказал. — Правда? — глазки заблестели. — А мне вот Сергей сказал, что сообщение он вам писал, однако вы его даже не прочитали. Может, проверите? Этери Георгиевна знала, что Женя позволяет себе слишком много. Хамит, фамильярничает, но она понимала, почему: обижается из-за того разговора. И прощала ей это. Главное, чтобы другие не видели и не позволяли себе. Такое можно только Женьке. — Смотри, вредина, — Этери Георгиевна протягивает свой телефон и показывает переписку с Розановым. Последнее сообщение было отправлено пятого декабря. — В смысле… но… Опять щеки покраснели. Но уже не от холода, это сто процентов. — Извините, — произнесла Женя и даже улыбнулась. У Тутберидзе внутри как-то всё растаяло в одночасье. — Ничего страшного, Женька. Я хотела сказать, что ты что-то низко прыгать начала. Чисто из-за крутки выносишь прыжок. Сильнее отрывайся от льда, а то запаса на прыжках вообще нет. — Хорошо. Действительно, хорошо. Обеим хорошо как-то внутри стало и легче. Как это хорошо — разговаривать. Им это явно на пользу идёт. Почаще надо будет, сделала внутри себя вывод Медведева, совсем забывая о той неловкой сцене возле её дома. Наверное, Этери Георгиевна уже сама сто раз пожалела, что так сказала. Дальше все будет лучше. Вот только как объяснить Медведевой, что люди вокруг не всегда врут?***
31 декабря тренировки не отменяет. Как обычно, с утра пораньше на каток: Женя уже к этому привыкла. И даже то, что скоро Новый год, ни к чему ее не обязывает. В Канаде Новый год был совсем по другому расписанию и традициям, и Женя уже забыла, каково это — московский Новый год с мандаринами, детским шампанским, боем курантов, «Иронией Судьбы» и обращением президента. Тут совсем другой Новый год. В Канаде его редко отмечают с семьёй. Скорее, Рождество. Его в этой стране любят больше, чем Новый год. Но Женино русское сердечко всегда тянуло больше к русским традициям, и отмечать хотелось всегда именно его в кругу семьи, с бабушкой. Только всё это осталось в России. В такие моменты очень хотелось московского тепла. И сейчас оно было рядом. С утра пораньше, когда в магазинах ещё никого, Женя отправилась в центр за подарками, так как раньше не нашла времени закупиться. Они должны были встретиться со Стасей. Пришлось отпроситься с первой половины тренировки, но в три Женя обещалась приехать, чтобы до шести хотя бы покататься. Константинова, как всегда, опаздывала, поэтому Женя уже успела подзамёрзнуть. С Этери с того самого момента они так и не говорили, от чего дышать кислородом было сложно как-то. У Медведевой был мегаплан. У матери было ночное дежурство на новой работе в какой-то студии художеств (Медведеву не очень интересовала мамина жизнь, прям как её Женина). Поэтому сразу после Нового года, когда бабушка пойдёт спать, можно будет устроить сюрприз тренеру. Конечно, там будет Диана, иначе как по-другому? Но Диана, скорее всего, не будет против компании. Им наверняка вдвоём не хватает шута по имени Женя. И первый Новый год без мамы — сложно. Женя знает это. Первый Новый год без бабушки — не менее сложно. А без отца — тем более. — Стася, блин, ты бы ещё завтра пришла, — им слова приветствия были совсем не нужны, ведь это все такие формальности, которые в дружбе казались глупостью. — Ну ниче, зато бы вживую куранты послушала. — Ага, такими темпами и куранты двадцатого года послушала бы, — они улыбнулась друг другу, обнялись и взялись за руки, чтобы не потеряться в толпе. А вроде ещё девять утра. Они сразу же отправились в Женин любимый торговый центр, потому что там она заранее приметила шарф бабуле и заказала в мастерской слепить фигурку Масару для Алины. А ещё Стасе зачем-то нужно было обменять срочным образом доллары на рубли, и там был нормальный разменник (Медведева, конечно же, не стала уточнять, кого там ограбила Стася, что у неё доллары на руках). В начале они зашли и купили зелёный шарфик из шёлка с красивыми жёлтыми еле заметными линиями. Константинова заодно купила два свитера с оленями для себя и Насти, чтобы они точно были как лучшие подружки. В другом магазине Женя купила огромную шляпу, очень похожую на ковбойскую, Сергею Викторовичу и духи Алине в дополнение к подарку. Потом они забрали ещё одну часть подарка Алины из мастерской и пошли наконец в обменник. Пока Стася там разговаривала у стойки, Женя присела на кресло и опрокинула голову назад, чтобы на пару мгновений перевести дух, но неожиданно уловила знакомые голоса. Сначала она не поняла, что происходит, потом точно для себя вынесла, что это голос Этери Георгиевны, а потом увидела, что прямо над стойкой разменника весит телевизор, и на весь экран лицо невероятной женщины. У Жени даже руки онемели от одного только взгляда на эти кудри. Они даже в таком маленьком экранчике кажутся космическими, таких точно ни у кого нет. Это только её чудо. В смысле, Этери Георгиевны. Потом до Жени дошло, что говорят о ней, и она, нащупав пульт на кофейном столике, сделала слегка погромче. — И что, вы совсем не боитесь, что великая чемпионка не в форме? — Женя? Вы что? Она вкатывается каждый день в свою программу, грызёт гранит льда, и в принципе уже сейчас боли в спине её практически не беспокоят, поэтому я уверена, что на чемпионате в Канаде она покажет свой максимум. Ладно, загадывать не будем, будем только работать, но, думаю, Медведева ещё не один раз нас удивит. — Вы сказали, удивит? Значит, планируются сюрпризы? — Алиса — это и есть один большой сюрприз, — она смеётся, и дальше как будто весь торговый центр замолкает, а Женя даже перестаёт дышать. — Ой, Женя. Извините, оговорилась. — Спасибо, Алиса. «Алиса?». Женя уже хотела напомнить её настоящее имя, но повернулась к Этери Петровне и поняла, что та моментально заснула. Улыбка зазмеилась на губах, и Медведева на цыпочках вышла из комнаты, закрывая дверь и выключая свет. Почему меня вечно хотят назвать Алисой? Что за мем такой?***
Вот они уже шли с тремя пакетами у каждой, и вроде бы всё, но остался только единственный подарок для единственного человека. Вот только почему-то ничего не подходило под Женины критерии. Серёжки? Банально. Духи? У Этери Георгиевны они и так идеальны. Шампунь? Её волосы пахнут по-другому, и менять ничего не хочется. Она сама по себе необычная. Ей не подходят типичные подарки. Для Этери Георгиевны ещё не изобрели подарок. Они выходили из очередного магазина с пустыми руками, и Стася уже была готова рвать и метать: — Медведева, я уже не могу. Либо ты что-то покупаешь уже, либо шляешься по магазинам, но уже без меня. — Ой, не нуди, Стась. Сейчас все будет. — Ага, я вижу, — фигуристка закатывает глаза, но покорно продолжает идти рядом с Женей. Не может же она эту идиотку бросить на произвол судьбы. — Давай зайдём? — Женя показывает пальцем на ювелирный магазин, обвешенный очень красивыми гирляндами. Сразу видно, там всё из настоящего золота и стоит космических денег. — Ты адекват, нет? Откуда деньги? — Имеются. Пошли. Женя схватила Стасю за руку, свободную от пакетов, и затащила внутрь. Там всё было ещё красивее. Стены словно сделаны из золотой фольги. Там отражаются их уставшие от походов лица, но смотрятся куда лучше, чем в жизни. Тут всё смотрится лучше, чем в жизни. Какой-то островок денег, совсем не досягаемый обычному человеку. Стася сразу же пошла осматривать ассортимент. Слава богу, там не было ценников, а то её глаза бы переместились на лоб. Женя знала, что тут всё на самом деле стоит. Ну, догадывается. — Добрый день. Вам что-нибудь подсказать, Евгения? — Медведева обернулась и заметила консультантку. На бейджике было выгравировано имя «Алиса». Боже, это имя её преследует. — А мы знакомы? — Нет, но я вас знаю. Вы же известная фигуристка. — Да, фигуристка… — соглашается с фактом Женя, решая умолчать о том, что сейчас должна быть на тренировке. Мелочь. — Да… я хочу сделать необычный подарок для необычной женщины, — Медведева сбоку почувствовала, как вытянулось в струну сейчас чьё-то лицо, но виду не подала, что знает эту сумасшедшую. — И это должно понравиться, понимаете? Это самое главное. — Конечно, понимаю. Не могли бы вы показать фотографию? Возможно, я смогу помочь вам подобрать украшение к её лицу. — Да, сейча… — не успела Медведева договорить, как её схватили за локоть и даже не дали извиниться перед консультанткой. — Ты что творишь? Ты серьёзно собралась тратить свои деньги на неё? Сумасшедшие деньги! — Стася даже руками для преувеличения своих слов стала размахивать. — Оно того не стоит. — Отпусти. У Константиновой в этот момент внутри что-то оборвалось. Это звучало очень холодно. Совсем не так, как обычно разговаривает Женя. Как будто чей-то другой голос. Голос Снежной Королевы. Голос Этери Тутберидзе. — Делай, как знаешь, — Стася застегнула куртку и ушла, а Женя смотрела ей вслед и думала, что всё сделала правильно.***
В игре за собственную жизнь обычно на кону стоят две вещи: либо ты, либо кто-то очень дорогой тебе. И ты должен сделать правильный выбор. Нельзя сказать, что здесь есть правильный ответ. Ты просто должен его найти. На катке пустошь. По-моему, не только Женя сегодня отпросилась. Даже тут, на льду, пахнет сегодня по-другому, по-новогоднему. Этот запах не даёт собраться, он не даёт спокойно размяться перед тренировкой. Но Жене это впервые нравится — не иметь над собой контроль. Этери Георгиевна сидит на привычном месте и о чём-то разговаривает с Сергеем Викторовичем. Когда Женя замечает её, она на пару секунд застывает. Сегодня не только запах другой, сегодня люди другие. Привычная куртка, привычные глаза, руки, коньки. Но причёска… Женя не видела её с нераспущенными волосами никогда, но только сейчас поняла, что упустила самое главное в жизни. Эта наспех сплетенная коса, скорее всего, из-за грязной головы казалась чем-то необычным. Ты в какой-то момент на столько принимаешь кого-то со всеми его недостатками, что малейшая смена во внешности, в поведении, в характере — это совсем новый человек, ведь ты его не знаешь. Как будто теперь это больше не Этери Тутберидзе. — Медведева, что стоишь? Уже можно ехать, — Морис стукнул Женьку по спине в дружеском жесте и слегка подтолкнул вперёд. Фигуристка не ожидала такой подставы и в последний момент выставила ногу вперёд, рукой опираясь об бортик, чтобы ещё не провести Новый год в травмпункте. Все тренеры обратили свое внимание на галёрку слева. — Морис, ты что обижаешь наши ценные кадры? — Глейхенгауз очень широко улыбнулся, ни на секунду не пряча своего счастья. Иногда Жене кажется, что, будь воля Даниила, он бы её из окна, а не в бортик выкинул. — Да ну, что вы, Даниил Маркович? Я? Я никогда, — они все начали улыбаться, а Женя, которая так и осталась стоять в этой позе, посмотрела на Этери Георгиевну, которая единственная не улыбалась, не смеялась со всеми. Она здесь чуть не поседела в этот момент. И Медведева поймала этот взгляд. Этот испуг. Пожалуй, эту эмоцию у Этери Георгиевны она видела впервые, не считая её лица, когда Женя чуть не убилась, придя на каток с больной спиной. — Ладно, Жень, прости. Не хотел, честно. — Ничего страшного, — она говорит это на автомате, не прерывая зрительный контакт. Любое движение вокруг становится незаметным, и они становятся словно незаметны сейчас для других. Они полностью другу другу. Этери Георгиевна первая отводит взгляд, пряча собственное замешательство в воротнике куртки, а Женя не отводит взгляд, продолжая сжигать женщину до тла. Испепелять. Потом опускает глаза на тонкую женскую руку и отмечает, как же сильно ей пойдёт выбранный Женей подарок. В Этери всё прекрасно. Её длинные пальцы, аккуратные ноготки, слабо выпирающие венки, и к каждой хотелось прикоснуться и поцеловать, а потом пойти вверх по руке и полностью укрыть её тело поцелуями, останавливаясь на шее. В этих руках всё идеально, они забирали всё внимание и не давали отвлечься на что-то ещё. И разум кричал: «Что же всё-таки происходит?» А в ответ стучало сердце, желая выпрыгнуть из груди. У Медведевой всё изменилось в худшую сторону, но открыла для себя что-то новое, что раньше не испытывала. И как теперь с этим жить и как это называть? Уж точно не любовь.***
Шикарный Новый год, который был проведён в полном одиночестве. Этери Георгиевна навела себе какао, забралась под одеяло и мирно засопела в подушку. Бокал шампанского не дал расслабиться. Конечно, хотелось большего, тем более учитывая все обстоятельства, что происходят в её жизни, но завтра нужно разобраться с отчётами, строить дальнейшую программу, ещё и начинать с Медведевой в ближайшее время усиленно работать, а то скоро Канада и Чемпионат Четырёх Континентов. Для неё это новый опыт, чтобы ещё заботиться о новых континентах, но любой опыт — это всегда новая возможность, которой Этери обязательно воспользуется. То, во что обернётся работа с Медведевой, было загадкой. И сейчас эта загадка начала рушить жизнь человека, у которого всё всегда по плану, в голове по полочкам, одежда с иголочки. Сейчас жизнь зависит от какой-то девчонки. Всё стало крутиться вокруг этой Медведевой. Весь мир фигурного катания последние несколько лет крутится вокруг неё, а теперь ещё и один из лучших тренеров в этой компании. Это круто? Разве что для Жени, хотя она не из тех девочек, которые любят повышенное внимание, скорее, наоборот, покой (в этом они похожи). А вот у Этери от этого одни избытки. С чего всё началось? Да глупый вопрос. Ещё с начала их работы Этери помнит девочку, которая никого не слушала, но была самой настырной в группе. Ей не надо было говорить: «Иди и попробуй ещё раз». Она всегда сама понимала, сама вставала снова и снова и шла снова выполнять тот элемент, который не получился. Это всегда импонировало тренеру, потому что в детстве она была такая же, вот только явных способностей у женщины к фигурному катанию не было, поэтому старания было мало. А у Жени он был. Она всегда чувствовала каждую ноту мелодии, даже не зная её. Ритм она всегда слышала идеально, и не приходилось объяснять, как это — попадать к музыку. У Алины был талант всегда. Это Этери поняла ещё тогда, когда увидела девочку. Но у неё не было характера. Она столько раз говорила, что уходит из фигурного катания и, действительно, приходилось тисками и уговорами родителей, которые здесь даже не жили, тащить её обратно. Медведева так тоже Этери говорила. Но на следующий день всегда без опозданий уже раскатывалась, когда Тутберидзе приходила на каток. Телефон зазвонил у самого уха, когда Этери ближе уже к двум часам начала засыпать. «Медведева» Боже, ну почему она как всегда вовремя? — Доброй ночи, Этери Георгиевна! — бодрый голос на заднем фоне и шум вокруг, что почти ничего, кроме сопения в трубку фигуристки, не слышно. — Медведева, не слышно ничего. Ты где? — Я на улице! У вашего дома! Тут все орут, празднуют *звуки взрыва*, я себя сама не слышу! — Ты у моего дома? — Этери Георгиевна быстро подскочила с дивана и побежала к балкону, окна которого выходили на двор. Действительно, Медведева. — Что ты тут делаешь? — Пришла отмечать Новый год! Диана дома?! — Диана? — вопрос казался очень простым, но с появлением Медведевой мысли о других пропадали, даже о собственной дочери. — Диана у себя в квартире, с друзьями Новый год встречает. — Можно подняться? — Ну, раз пришла… — этого Медведева уже не слышала, на радостях, что они останутся наедине, и звонок завершила раньше, чем тренер успела договорить. Женя не звонит в дверь, потому что у нее есть свои собственные ключи, которые Этери у неё так и не забрала. Наверное, стоило бы. Как минимум, потому что теперь Женя у неё не живёт, а они друг другу никто. Всего лишь бесячий тренер и трудная ученица. Звонок в дверь. Очень логично, что Этери даже дверь не открыла, а просто стояла и смотрела на неё. У неё вообще в последнее время, с приездом Медведевой, с координацией всё плохо. Новый опыт, говорите? Ну да, новый опыт во всех планах. Женя выглядела очень растерянной. Без шапки, на волосах ещё не до конца растаявший снег, хвостик вместо привычного колоска или распущенных волос. И опущенный взгляд, будто она за то время, пока по лестнице поднималась, успела сто пятьдесят раз передумать. В Жене никогда особо ничего не меняется, но каждое её появление на глазах Этери меняет тренера и её мнение о Медведевой. Это удивительный человек. «Не переставать удивлять» — об этом говорила Тарасова про Женю. Познакомившись с ней лично, гораздо ближе, со взрослой Медведевой, она начала понимать все слова людей, окружающих фигуристку, и осознавать, какое чудо этот человек, сумевший полностью перевернуть мир фигурного катания и полностью перевернуть человека, который давно забыл о таких чувствах и который понял сразу же, что этой такое, в отличие от самой Медведевой, которая сталкивается с этим впервые. Как-то жизнь всегда даёт новые испытания, ставит в интересные положения и никогда не даёт выдыхать, потому что, стоит расслабиться, выбрать для себя привычный ритм, из года в год тренировать эту выдержку, что тебя снова и снова выкидывают в бездну, из которой путь только один — долететь вниз до конца, не зная, какая там почва и есть ли она. Выбраться — значит обрести крылья. Но это уже что-то совсем новое. — Извините меня, Этери Георгиевна, — невероятно милая. Будь у неё распущены волосы, она бы спряталась в них, чтобы не показывать всю свою неуверенность в себе, хотя на льду не кажется, что этот человек боится чего-то, когда он каждый раз готов к новым испытанием. — Ох, горе ты луковое, — Этери улыбается, потом рукой помогает фигуристки зайти в квартиру, чтобы с порога не разговаривать, и закрывает за ней дверь. — За что мне тебя прощать-то? — она облокачивается на только что закрытую на три замка дверь и запахивает халат, поскольку стало как-то прохладненько. — Не знаю… Я неправильно себя вела. — А как, по-твоему, правильно? — Этери видит испуг в её глазах от этих слов, видит робко поднятый взгляд, и теперь сама теряется, но она не имеет право терять своё лицо, хотя у Жени держать его получается всегда лучше. На льду. Сейчас она словно слабее. Сейчас она в чужой закрытой квартире наедине со своим тренером. Сейчас в ней живёт страх. — Ну, вы же у нас великий тренер. Вам решать, как правильно. — И ты позволишь мне? — между ними два метра. Между ними пропасть. Но воздух заканчивается слишком быстро. Им не нужны сантиметры между лицами, им не нужны секунды между глазами. Им просто нужны они. Этери это только сейчас поняла. Поняла, что её страдания — они взаимны, её переживания — они взаимны, её мысли чувства — они тоже взаимны. И теперь как-то жить захотелось. Женя же потерялась в этом сухом воздухе. Ей сделали рамки и забыли провести вентиляцию или хотя бы ставить окно. И ей тут пусто. У неё горят руки, сердце бьётся слишком часто, от чего идёт вибрация по всему телу, в ушах активно льётся кровь, и они тоже заливаются красной, а о лице говорить не хочется. Жаль, эти стены не скрывают лицо. Так всем было бы проще. Женя не понимает, почему она упала в эту бездну вместе с Этери? Почему позволила себе лишнего? Она же должна быть сильной пред каждым человеком, стоять на своём, делать элементы на высочайшем уровне, и ничего мешать ей не должно. Брайан научил её этому — идти до последнего вздоха. Но сейчас она не может дышать. Тогда, это что, последний её шаг? А что дальше? «Она не хочет падать туда же» — говорит Женя себе в полёте. За что держусь? За воздух. Ты знаешь, это просто. Пойдём, я научу тебя летать! За что держусь? За воздух. На секунду хочется всё вернуть, но возвращать нечего. Хочется вернуть только себя, что бы полностью не утонуть в другом человеке. Они смотрят друг на другу минуту, две. Они теряют воздух, хотя держаться за него легче, чем друг за друга. Воздух, воздух взглядов и слов твоих Воздух, воздух, музыка для двоих Воздух, воздух, небо к себе зовёт Не прерывай полёт. Женя встаёт с тахты, потому что стоя в организм поступает больше кислорода. Женя стоит на своём, потому что на своём стоять легче. Она жалеет очень сильно, что пришла сюда, не подумав о том, что им просто нужно хоть немного времени. Она пришла сюда, не подумав, что сможет когда-нибудь себя не контролировать. Она пришла сюда с мыслью, чтобы всё изменить в их отношениях. Но не так, как сейчас будет. Она пришла сюда, чтобы жить. Любовь свивает гнёзда лишь там, где поселяется душа. Внизу остались крыши. А мы взлетали выше, Забыв про притяжение и страх. Смотреть вперёд и верить, Преодолев потери, Ещё сильнее крыльев сделать. Крылья приобрести — это сложно. Но жить без них куда сложнее. Женя это поняла сейчас, делая шаг в бездну и не собираясь останавливаться. — Жень, — Этери жива, это уже хорошо, — что мы такое? Это звучит гениально. Нужна помощь зала. Внимание, знатоки, вопрос — пиздец, валим через чёрный ход. Она загоняет в тупик одним вопросом, она сбивает с толку одним вдохом, и каждое её слово бьётся внутри, заставляет чувствовать всё, но только не землю под ногами. — Я… — Я не хочу тебе делать больно. Это звучит как приговор. Как будто кто-то должен уйти из жизни другого человека, врезаться в стену, чтобы другой теперь нашёл эту почву, когда они летят в безызвестность. — Но… но почему ты должна делать мне больно? — Я не умею любить, — звучит страшно. Хочется найти гроб, лечь в него и закрыть крышку с той стороны. У Этери дрожит голос. На этом в прицнипе обычно концерты и заканчиваются. В этот момент хочется разбить гитару об сцену, кинуть в зал микрофон и съебаться побыстрее. — Я тоже, — у Жени нет сил сказать это громко. Шёпот, срывающийся от сухости. Или не от сухости. — И что нам теперь делать? Снова гениальный вопрос. Откройте окно, Женя туда с удовольствием выпрыгнет. если ноги удержат. Сейчас предстоит держаться крепко-крепко за стенку, чтобы прямо тут себе что-нибудь не сломать. Ей хочется ответить. Ей очень хочется. Но поймёт ли Этери? — Мне уйти? А говорит совсем-совсем другое. — Да. Паршиво. Сложно. Безжизненно. Женя дрожащими пальцами вставляет пуговицы в дырки, не желая больше оставаться в этой квартире. Кажись, ещё секунда, и дышать будет нечем. А хотелось ещё пожить. Она слышит чужое дыхание у уха через мгновенье, не замечая, как быстро закончились эти метры, которые нужны были обеим. Не замечая, как её пуговицы расстегнули со словами, что застёгнуты они неправильно. Она не просто этого не замечала, она не хотела. Только смотрела за ловкими движениями пальцев, которые остановились на последней расстёгнутой пуговицы и которые замерли, не отпуская шубу. — Ты точно готова? — она не поднимает взгляд. А Женя не опускает. — Готова ли я? — повторяет вопрос Медведева скорее для себя. Ей от таких вопросиков хочется своими же руками сплести петлю и прямо тут со всеми попрощаться. Интересно, Стася с Алиной бы расстроились? Вместо ответа Женя решает не контролировать себя. Берёт ледяную руку, к которой прикасалась в первый день более робко, переплетает пальцы и кладёт голову на плечо тренера, которая вырастила её такой, какая она есть. Иду на Ты — лечу по курсу Гром — привет, искусство Где мы были раньше? С кем? Побудь со мной еще немного, Пусть все будет строго. Но я знаю, ты захочешь, Ты захочешь кислород