Круговорот

Говорить «Люблю», слышать в ответ «Я тебя люблю тоже» — дороже этих слов ничего и быть не может.

Любовь — то, что придумали за нас. И хотя бы раз в жизни у нас она бывает взаимна. Это может быть любовь мамы, любовь подруги и любовь человека, которому отдал себя без остатка. Обязательно в жизни человек получает любовь, и она бывает разная, но никогда никого не обделяет. Она всегда с нами. И, как говорят многие писатели, любовь — чудесная вещь, если она взаимна. Однако не всегда. Многим что-то мешает: расстояние, характеры или страх, что тебя обидят, сделают больно. В Жене всегда жил этот страх. Каждый раз, когда она натыкалась на взгляд любимых и любящих глаз, она не могла сдержать улыбки, которая непозволительна для других людей, но позволительна для неё. И каждый раз в голове одна мысль: «а если обманет?» Она не была паникёром, не замечала недоверие в отношениях или какой-то фальши. Но всегда чувствовала, что слишком легкомысленно и легко отнеслась к этому. К тому, что её могут полюбить. Единственный человек в жизни, который был рядом, хотя бы делал для этого всё — это бабушка. Бабушка водила на каток, мазала синяки на коленях, пока мама читала очередную лекцию, что отдала её в фигурное катание не для того, чтобы слышать от тренера «у неё нет таланта, ничего на труде не построить». А что она могла сделать? Купить этот талант? Я всегда помнила эти слова и говорила себе: «Я бездарность». А бабушка давала втихаря свою выпечку, заворачивая её в салфетку и кладя в карман спортивной сумки. Да, это было вредно, но Женя и так ничего запретного не ела в отличие от сверстниц. Ей нужна была эта свобода в жизни, и её давал ей человек, которого она любила и который любил её. Однажды Валентина Лаврентьевна сказала, что нельзя быть фигуристкой, если нет таланта. Ведь на труде действительно карьеру не построить. Сказала она ей за час до произвольной программы в Пчёнчхане, которую посмотрели миллионы людей во всём мире. На человека, который всегда думал, что «я бесталанта». Этери Георгиевна ей говорила также пятнадцать лет назад. Но Женя почему-то не слышала, ведь понимала, что говорит она это только для мотивации. «Ты не слышишь меня, зачем мне тебя тренировать?» «Ты бы лучше вес свой придерживала, чем ногу на выезде» «Таланта никакого. Как ты собралась кататься, если ты ноль?» Фигурное катание — спорт, в котором всем все равно, сколько тебе лет. Это так. Ты можешь катать программу о сексе, о любви и о страсти уже в пять лет. Всем все равно, знаешь ли ты вообще, что это такое. Задача лишь одна: «катай!». И Женя катала, не зная, о чём. И катала так, что плакали все. Тогда Брайан сказал совсем другое, когда в пятнадцать лет Женя выиграла первый взрослый турнир: «Твой талант в другом: ты не знаешь, о чём катаешь, но чувствуешь это. Это твой огромный дар, которого у других я ещё не встречал. Когда-нибудь ты ощутишь все чувства и эмоции на себе. И тогда ты будешь кататься ещё лучше, не имея равных.» Про неё, как про фигуристку, про другой талант никто не говорил, даже тренер, который дарил ей взаимную любовь. Всегда, везде: «Ей всё даётся трудом». Она слышала про Алину Загитову от кого-то: «Талант». Слышала про Каролину Костнер: «Талант». Про себя всегда слышала: «Трудяга». Это выделяло её, но почему-то всегда хотелось услышать то, что не говорила ей ни мама, ни Брайан, ни даже бабушка, но которая сказала потом, когда это было так необходимо услышать. — Ты моя талантливая девочка, — еле прошептала ей Этери, когда они вместе собирали чемодан, собираясь возвращаться в Россию. Наверное, Этери не поняла, что заставило в этот момент Женю вздрогнуть, пару раз моргнуть, чтобы прийти в себя, и расплыться в такой улыбке, которую Тутберидзе никогда ещё не видела на Женькином лице. — Ты сделала меня самым счастливым человеком на земле, — Этери даже не стала уточнять, что значили эти слова. Ей просто было все равно, ведь она подарила счастье главному человеку в жизни. И после этого Медведева не верила. Не верила, что в этих глазах любовь, не верила, что слова о любви — это громче, чем «все равно». Особенно перестала верить, когда Этери отстранилась. Может, и не специально, но в это Медведева тоже не верила. — Извини, но я задержусь: надо закончить кое-что, — Этери целует свою ученицу в нос и снова утыкается в бумажки, которые даже не выпускала из рук весь их минутный разговор, одновременно садясь за свой маленький рабочий стол. Женя сглатывает и хрустит шеей, на что Этери даже не реагирует. Сегодня женщина была одета по-особенному: кофта, которая была со слишком большим вырезом для тренера, её глаза были подкрашены так же, как в тот день, когда Женя поняла, что новый год будет самым счастливым в её жизни. И всё это было точно для кого-то. Видимо, не для меня. Кажется, она слишком сильно сжимает кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в кожу. Но она не может ничего сделать... Она же и так знает, что запасной вариант. — Дайте ключи от катка, пожалуйста, — переход на «вы» как-то звучит слишком грубо, совсем не так, как на катке, и Этери это понимает в первую же секунду. Её взгляд тут же отвлекается от бумаг. — Что случилось? — Тутберидзе понимает, что её голос слегка осел от испуга. И Женя тоже это понимает, но пропускает мимо ушей. Хочет, чтобы я была привязана, чтобы запасной вариант всегда был под рукой. — Дождусь вас, а то после Канады мы ни разу даже наедине не оставались, — Медведева, вечно заикающаяся в присутствии Тутберидзе, удивляется самой себе: слишком резко, слишком чётко, слишком обиженно и слишком смело. Этери даже не смотрит на бумажки, которые так сильно интересовали её несколько секунд назад, поднимается из-за стола, ведя себя немного странно, что Женя сразу же примечает. Как будто они поменялись ролями. — Я тебя обидела? Женя ломается пополам. Чувствует, как губы начинают трястись, выдавая её резкую смелость за жалкую попытку показаться сильной. — Слабая! — мама под таким освещением напоминает дьявола. — Ты ничего не добьёшься! Я столько денег вложила в тебя! А ты даже вращаться за столько лет не научилась! Она кричит и откидывает чехлы от коньков куда-то в сторону. Женя плачет, уже не скрывая собственных слёз, как делала обычно, и все взгляды направлены на неё. В том числе и взгляд самой строгой женщины, которая могла сравниться с Жанной. Но ей все равно в эту секунду — это больно. — Давай, вставай, — Этери протягивает руку, помогая девочке подняться. Женька даже от удивления забывает о том, что только что роняла солёные капли на лёд. — Не плачь, Женька, всё ты сможешь! — бьёт будущую знаменитую фигуристку пару раз по попе и даже улыбается. Женя впервые меняет мнение о тренере. Но не надолго. — Я слабая? — шепчет Женя уже в плечо Этери, когда та притягивает к себе уже не в силах сдерживать слёзы Медведеву. — Поэтому ты не со мной? Кажется, Этери улыбается, но Женя этого не видит, потому что её свитер с огромным вырезом кажется отличной подушкой для того, чтобы выплакаться. И так пахнет. Этот запах ни с чьим не спутать. — Дурочка ты, — Тутберидзе аккуратно начинает гладить каштановые волосы, без стеснения зарывая длинные пальцы в них. — Я с тобой. Женя выдыхает. Нет, она не верит. — Я с тобой, ты слышишь? — Этери буквально отлипляет Женю от своего свитера, чтобы посмотреть в глаза. Но фигуристка их прячет, прячет ту красноту, которая образовалась, потому что она слабая... Машет головой, чтобы просто дала воздуха. Душно. Женя даже не сразу понимает, что делает. Кажется, отталкивает Этери, кажется, хватает сумку и, кажется, бежит на улицу, не застёгивая куртку и не надевая шапку. Улица отрезвляет. Женя сразу же замечает небо, которое сегодня на удивление полно звёзд, которые кажутся в этот вечер особенными. Не потому что вечер особенный. Просто они очень близко и очень напоминают канадские. — Можете ли вы сейчас ответить: всё-таки для вас дом — это Канада, или Канада — это всё-таки для вас была работа? — Вы меня в ступор сейчас ввели... Я много думала на этот счёт. Наверное, когда я переезжала обратно в Россию, я переезжала, понимая, что еду домой. Я много была тут во время проживания в Канаде: всё-таки здесь семья, друзья, да и родная земля. Но сейчас я очень сильно скучаю по Канаде, в том числе, и по Брайану, и по друзьям. Также сильно, как скучала по России в Канаде. И я не могу ответить, где мой дом. Родина — Россия, дом — затрудняюсь ответить. Ноябрь, 2018. Женя не умеет врать даже в интервью. Захейтили вновь, но Медведевой уже давно всё равно. С ноября всё изменилось. Сейчас здесь есть смысл: спина приходит постепенно в норму, уже почти не болит, мама, кажется, влюбилась, и дома почти не ночует, и Этери. Этери везде: на тренировках, по дороге домой, в кафе и дома. Им хорошо. По крайней мере, у Жени внутри такая буря при виде тренера. Та самая, о которой пишут в книгах. Та самая, о которой она катает программы. Она что, понимать начинает? Видит, как падает звезда, и моментально загадывает желание. Желание только одно: выиграть следующую олимпиаду. Это желание, когда задуваешь свечи на торте, это желание, когда стоишь между двумя людьми с одним именем, это желание в звёздах. Это желание внутри: победа. Но сейчас она загадала немного другое. Этери сзади она почувствовала, когда та ещё не докоснулась до её плеч через куртку. До того, как она вечными ледяными пальцами застегнула молнию куртки, и до того, как отругала за прогулки в холод без шапки. Обычно всем на это все равно. Даже Жене. — Я с тобой теперь, видимо, навсегда, — Медведева чувствует горячее дыхание у уха. Ей хотелось в это верить. Ей хотелось полностью забыться в человеке, который забылся в ней, стоя в общественном месте в обнимку. Но она не могла поверить в это. Видя звезду, Женя загадала, чтобы эту олимпиаду они выиграли вместе.