Небо из одуванчиков

      Мне чудится, будто я парю над землёй в чьих-то сильных и теплых руках. Восхитительное чувство, к которому примешивается тонкий аромат яблок. Открывать глаза ужасно не хочется, а потому я делаю вид, будто все еще без сознания. Так удивительно спокойно покачиваться в этих объятиях. Почти забытое чувство, когда в далёком детстве отец относил меня в кровать после ванны, а я засыпал прямо на ходу, уткнувшись носом в его теплое плечо.       Но рано или поздно все хорошее заканчивается, а потому и меня наконец опускают на мягкий матрас, пахнущий лавандой. Странно, но моя постель не имела такого запаха, прачки, видимо, считали, что школьникам благовония не полагаются.       Приоткрыв глаза, но самую малость, чтобы это не было заметно, я осматриваю незнакомую тесную комнату, в которой нахожусь. Здесь хватает места только на шкаф, забитый книгами, кровать и письменный стол, втиснутый в дальний угол. За столом сидит мистер Уилсон. Керосиновая лампа освещает его острый профиль и сильные руки с закатанными до локтей рукавами рубашки. Он пьет чай из тонкой фарфоровой чашки и читает книгу.       Мистер Уилсон преподавал нам английскую и зарубежную литературу. Он был невероятно умный и очень нравился мне. Особенно его темные кудри, вечно выбивающиеся из куцего пучка на затылке. В школе ученикам не позволяли отращивать волосы, но я дал себе слово не стричься летом до самой осени. Мне очень хотелось походить на мистера Уилсона хоть немного, хотя бы прической.       Вдруг руку начинает покалывать сотня маленьких иголочек и приходится пошевелиться, чтобы сменить положение. Мистер Уилсон оборачивается на скрип кровати и спрашивает с улыбкой:       — Габи, ты очнулся? Тебе лучше?       — Голова болит, — вру я, хотя она вполне могла болеть, ведь я знатно приложился об кафель, когда падал.       — Вот, выпей, — мистер Уилсон подносит мне чашку теплого чая, пахнущего чем-то сладким. — Это от боли. И потом можешь немного поспать здесь.       — Спасибо, — шепчу я, принимая чашку. Мысль о том, что придется возвращаться в общую спальню, ввергает в состояние шока. Я бы спал даже на полу в коридоре, только бы не там.       Чай на вкус тоже кажется сладковатым, даже немного приторным, но пить хочется невыносимо и я осушаю его до дна. После ложусь обратно в постель, подтянув одеяло к подбородку. Наверно нужно поблагодарить мистера Уилсона за то, что он меня спас, но вдруг наваливается такая ужасная усталость, что я не могу пошевелить языком. И проваливаюсь в сон.       Когда я открыл глаза, то увидел, что лежу в своей постели, укрытый пледом. Свет, проникавший сквозь плотно задернутые шторы, наполнял комнату призрачным зеленоватым светом. Френсиса не было. Я порадовался про себя, что он, должно быть, ушел в палату, а это означало, что все в порядке, можно не переживать о его судьбе и, наконец, расслабиться. Но не успел я об этом подумать, как послышались шаги и в комнату заглянул Френсис. Мое радужное настроение как рукой сняло.       — Тебе лучше? — спросил он, физиономия у него была сконфуженная. Я заметил, что он одет в свою пижаму, а это означало, что Френсис успел таки посетить палату и переодеться.       — Не знаю, — поддерживать разговор не хотелось. Почему нельзя просто оставить меня одного?       — Доктор Лорин сказал, что ты часто теряешь сознание, но он сейчас не может побыть с тобой и я вызвался посидеть здесь, пока тебе станет лучше. Я тут же вскинулся, сердито глядя на него:       — Ты рехнулся? Сказал отцу о том, что произошло?!       Но Френсис и бровью не повел.       — Не кипятись, по легенде я нашел тебя, бесчувственного, в коридоре и отнес домой, а после направился к нему, чтобы рассказать о произошедшем. Доктор Лорин сказал, что ты часто забываешь поесть, а потому я принес тебе завтрак из столовой.       Только сейчас я заметил поднос у него в руках. Там, разумеется, была овсянка — ничего другого в больничной столовой ждать не приходилось, но также я заметил кусок вчерашнего сливового пирога на блюдце. Это немного примирило с действительностью и я вдохнул:       — Ладно, давай сюда. Хотя я все еще не понимаю, с чего бы тебе со мной носиться.       — Все просто, — Френсис поставил поднос на кровать, а сам уселся на стул рядом, ухмыляясь неизвестно чему, — ты помог мне, я помогаю тебе. И мне кажется, нужно помочь кое в чем еще.       Овсянка почти остыла, я лениво поковырял ее ложкой. Нет ничего отвратительнее холодной овсянки — это я знал еще со школы. Но там выбора не было, а на подносе красовался кусок пирога, источая тонкий аромат запеченных слив.       — С чем помочь? — спросил я, потянувшись к пирогу, но Френсис ловко выхватил блюдце с ним, отставив руку в сторону.       — Например, с этим!       — Эй, так не честно! — я скатился с постели, едва не перевернув овсянку, и попытался отнять вожделенный пирог. — Ты же обещал папе присматривать за мной, а не есть мою еду!       — А кто сказал, что пирог для тебя? — хмыкнул Френсис и не подумав возвращать мне тарелку. Он ловко перехватил ее другой рукой, чуть не ткнув пирогом в окно. Места в комнате было критически мало, так что я бы не смог достать лакомство, не попытавшись перелезть через Френсиса. — Я принес его себе, а ты — ешь овсянку!       Я ужасно разозлился. В конце концов, кто он такой, чтобы командовать здесь? Да у меня сознательности больше, чем у него! Я по крайней мере не угоняю самолеты! Не знаю, почему я сделал то, что сделал. Наверное, мне просто хотелось разозлить Френсиса так же сильно, так он — меня. Не долго думая, я оседлал его колени. Френсис рассмеялся, выше поднимая руку с тарелкой, но вместо того, чтобы попытаться забрать ее, я схватил Френсиса за плечи и прижался губами к его рту. Надеясь, что он разозлится, оттолкнет меня, может быть уйдет наконец, чтобы я остался один. Но я никак не ожидал, что он крепко прижмет меня к себе, целуя в ответ. Впрочем, обо всем этом я думал уже позже, а в тот момент просто растерялся.       Что-то со звоном упало на пол. Что-то вспыхнуло в груди, разливаясь щекочущим теплом внизу живота. Что-то громко хлопнуло в коридоре и послышался голос моего отца:       — Габи, мистер Нотари здесь? С ним хочет поговорить генерал.