10
30 сентября 2020 г. в 22:26
В моих любимых приключенческих книгах герои часто совершали поступки, какие никогда бы не смогли сделать в обычной жизни. Вот и я сам не понял, как скатился с коленей Френсиса, как нырнул в постель, натянув одеяло под самый нос, и при этом умудрился не перевернуть поднос с овсянкой.
А потому, когда папа вошёл в комнату, все в ней выглядело донельзя прилично. Если не считать упавшего пирога и разбитого блюдца на полу. Но папа даже не обратил на это внимания. Он обеспокоенно смотрел в побледневшее лицо Френсиса, поднявшегося ему навстречу.
— Мистер Нотари, прежде чем вы уйдете, скажите, есть ли нечто такое, о чем бы мне не помешало знать?
Отец выглядел крайне обеспокоенным, хотя мог только догадываться, о чем генерал Браун хочет говорить с Френсисом. Я же вовсе похолодел от страха: разумеется, это все история с самолетом! Других вариантов просто не существовало.
— Никак нет, доктор Лорин, спасибо! — Френсис вытянулся в струнку, козырнув отцу и шлепнув больничными тапочками, будто каблуками армейских сапог.
Невыносимо захотелось как следует пнуть его под колено. Этот человек готов дурачиться, даже когда становилось совсем не до шуток. Может, папа не доглядел, и у него в самом деле какой-то душевный недуг? Ведь возможны ошибки в диагнозах.
От мысли, что я поцеловал сумасшедшего, легче не становилось. Хотя я сам был не намного лучше. Мальчишки в школе могли сколько угодно болтать, что «так делают все», но я знал, что это неправильно. Ни у кого вокруг за пределами школьной спальни подобных наклонностей не наблюдалось. Если не считать моего нового друга.
Папа снова окинул Френсиса внимательным взглядом, от которого меня пробрала дрожь, и сказал:
— Генерал ждет вас в моем кабинете.
Тот кивнул и поспешно вышел. В мою сторону он даже не взглянул.
— Габи, как ты себя чувствуешь? — спросил папа. Вид у него был хмурый и слегка растерянный. — Дай руку, я сосчитаю пульс.
Я отрицательно качнул головой, вцепившись в край одеяла и глядя Френсису вслед. Сердце колотилось, как сумасшедшее.
— Мне уже лучше, спасибо, папа, — поспешно сказал я. Нужно было срочно придумать хоть какой-нибудь повод увязаться за Френсисом. Да, он немного чокнутый, но мне не хотелось, чтобы с ним случилось что-то плохое.
И тут меня осенило:
— Я случайно разбил блюдце с пирогом. Отнесу осколки в столовую и извинюсь, ладно?
— Если снова почувствуешь себя плохо, — наставительно сказал папа, — обязательно приди ко мне или пришли кого-нибудь.
Стоило только ему выйти, как я соскочил с кровати, наскоро сгреб осколки с пола и, чтобы не тратить время зря, вылез через окно. Мне было жизненно необходимо знать, о чем генерал будет говорить с Френсисом, и существовал только один способ это устроить.
Папин кабинет располагался на третьем этаже. Под его окнами рос огромный дуб, которому насчитывалась не одна сотня лет. Чтобы влезть на него, сперва приходилось карабкаться на дерево поменьше, а потом, как белке, перепрыгивать с ветки на ветку с риском свалиться вниз и свернуть себе шею.
К счастью, этим утром некому было наблюдать за моими обезьяньими выходками. Сад опустел. Похоже, солдаты ничего не нашли и получили команду оставить поиски. О том, что генерал каким-то образом узнал о вине Френсиса, я старался не думать. Не сейчас, когда от нервов могли начать дрожать руки.
На самом деле, я не так часто промышлял шпионажем и подслушивал под окнами. Только однажды, три года назад. По вынужденной необходимости. Но сейчас я не хотел вспоминать об этом. Не каждый день узнаешь о том, что мать неизлечимо больна и скоро умрет.
Я плюхнулся на ветку животом, дабы не маячить перед окном, и подполз ближе, обдирая ладони о жесткую кору. На мое счастье, рама оказалась приоткрытой, и я напряг слух, чтобы уловить хоть пару слов.
Генерал Браун явно не страдал паранойей и его хорошо поставленный голос звучал ровно, громко:
— … думаешь, я не знаю, чьих это рук дело? Да если бы не моя дорогая сестра, давно бы сдал тебя под трибунал! Ещё на фронте ты постоянно выкидывал какие-то идиотские штучки, искренне полагая, что дядюшка вытащит тебя, что бы не случилось, так? Чего только стоит та выходка, когда ты украл у немцев из-под носа два ящика шнапса, вместо того, чтобы накрыть их базу! Война была для тебя забавным приключением! Я бы порадовался такой отчаянной смелости, если бы не ее последствия!
Слова Френсиса оставались загадкой. Он говорил тише, и как бы я ни силился разобрать хоть слово, шелест листьев заглушал его голос. Я не смог уловить ничего.
— Ты ещё подерзи мне, негодяй! — взревел генерал, да так, что я вздрогнул от неожиданности и едва не свалился с дерева. — Если бы не твоя контузия… А крест Виктории можешь засунуть себе в…
Я зажмурился, крепче прижимаясь к шершавой ветке. Никогда бы не подумал, что у Френсиса есть подобная награда. Насколько я знал, ее вручали только настоящим героям, отличившимся в бою. Чаще всего посмертно. Шебутной образ Френсиса и подобный героизм никак не желали укладывался в голове. Нужно спросить у него про орден позже.
Я приподнял голову, пытаясь заглянуть в окно. Стекло отсвечивало, отражая буйную зелень дуба и мою испуганную физиономию. Но я сумел различить за всем этим вытянутую в струнку фигуру Френсиса. На генерала он подчеркнуто не смотрел, уставившись куда-то поверх его головы.
— Как это, нет доказательств? — продолжал кипятиться генерал. — Я и без них отправлю тебя в Индию! Будешь служить отечеству, до конца своих дней выгребая слоновье дерьмо, понял, молокосос?
Если бы я был достаточно смелым, я бы сейчас открыл окно, впрыгнул в кабинет и крикнул, что Френсис ни в чем не виноват. Что я наврал ему про полеты и из-за меня он полез проверять свои геройские навыки. И что я, а не он, должен выгребать слоновье дерьмо в Индии. Это было бы явно лучше, чем вернуться в школу.
Но я так и остался на ветке, прижимаясь щекой к шершавой коре. В носу предательски защипало.
«Пожалуйста, пусть Френсис останется здесь, со мной, — думал я, зажмурившись до цветных пятен перед глазами. — Ты забрал маму, но пусть Френсис останется. Он же ничего плохого не сделал. Ну, подумаешь, разбил один самолет…»
Глупая была сделка. Я и в бога-то не верил, особенно после того, как умерла мама. Но когда ты ничего не можешь изменить, остаются только идиотские игры с господом и больше ничего.
«Я больше никогда не буду отлынивать от мытья полов, — продолжал мысленно торговаться я, — и учиться только на высшие баллы…»
И тут вдруг меня пронзила мысль, от которой я чуть не свалился с дерева. И стало невероятно стыдно, как, наверное, не было никогда. Изо всех сил вцепившись в ветку я зашептал:
— Пусть я больше никогда не поцелую Френсиса, только бы генерал отпустил его и никуда не отсылал. Пожалуйста, я ведь никогда ничего у тебя не просил. Я даже разговаривать с ним не буду, если так надо, только пожалуйста...
Нельзя было сказать, что я ждал от Высших сил какого-то ответа. Ведь они всегда молчат, сколько ни проси. Но вместо бога вдруг ответил генерал:
— Свободен, лейтенант Нотари. И не думай, будто так легко отделался. Я никогда ничего не забываю, и ты помни об этом.
Раздался звук отодвигаемого стула, потом громкие шаги и все стихло. Я приподнял голову, пытаясь понять, все ли услышал правильно или может быть лишь нафантазировал?
Френсис все ещё стоял неподвижно в пустом кабинете и его лицо казалось непривычно серьезным, застывшим, будто гипсовая маска.
Крепко цепляясь за ветки, я спустился вниз. Кажется, мне было о чем подумать в ближайшее время.