Небо из одуванчиков

      Прошло несколько дней. Все это время я старательно избегал не только Френсиса, но и остальных людей. Кроме, разве что отца и Майкла. Но у папы почти никогда не бывало лишнего свободного времени, а Майкл не стремился вести со мной задушевных бесед, каждый день выдавая новый объем работ, на чем наше взаимодействие заканчивалось.       В очередной раз надраивая деревянные полы или прячась с книгой где-нибудь на дереве, я не хотел думать о том, что произошло, но мысли лезли сами, атакуя с яростью голодных комаров. Оставалось только отмахиваться от них, убегать, прятаться по ночам под одеялом, накрывшись с головой и стараться быстрее заснуть.       Я не хотел думать о Френсисе, но мысли были только о нем. В тот краткий миг поцелуя, когда он прижимал меня к себе, я почувствовал себя нужным. Возможно даже необходимым. Впервые с тех пор, как умерла мама. И от этого невыносимо сладостного ощущения что-то трепетало внутри.       Стоило только зажмуриться, как перед внутренним взором возникало смеющееся лицо Френсиса и становилось теплее. Будто в груди поселилась маленькая птичка-колибри, про которых я читал в энциклопедии. Они обитали в тропическом климате и питались нектаром. Оставалось только догадываться, что такого сладкого она нашла в моем нутре.       Проклятая птица беспрестанно билась о грудную клетку и больно жалила тонким длинным клювом всякий раз, стоило мне вспомнить об обещании Высшим Силам. Существовали они или нет, но Френсис остался здесь, в госпитале, несмотря на угрозы генерала. И мне не хотелось проверять, что будет, если я нарушу слово.       В то утро я проснулся ещё до рассвета и долго лежал, глядя в темный потолок. Мне снилось что-то очень теплое и приятное, но я не помнил, что именно. Хотелось погрузиться обратно в сон, чтобы понежиться ещё хоть немного, но сколько я не пытался — уснуть не получалось.       Наконец я устал от безуспешных попыток и поднялся. Если не можешь спать, лучше прогуляться в саду. Предутренние часы — самые приятные. Все нормальные люди ещё спят и вокруг такая густая тишина, что можно резать ее ножом, как масло.       Натянув рубашку и шорты, я привычно вылез в окно, но неудачно спрыгнул, угодив в заросли лопухов и до колен промочил ноги в росе.       Я коснулся шершавых плотных листьев, собирая капли, и прижал руки к лицу. Неплохая альтернатива умыванию, если подумать. Внутри у меня наконец-то было тихо. Дурацкая птица, кажется, тоже спала и мне не хотелось ее будить.       Я зашагал по дорожке, не особенно задумываясь, куда иду. В этом была особая прелесть — дать ногам волю и потом лишь удивиться, куда они приведут. Через какое-то время я вышел к конюшне, откуда доносилось тихое всхрапывание и ржание.       Когда-то здесь было много лошадей. Но теперь — только четыре. А оставшаяся часть огромного помещения пустовала. Иногда я приходил сюда днём с книгой. Было приятно развалиться на сене в сарае и смотреть сквозь щели в крыше, как в небе проплывают облака. Старый Том, конюх, порой ворчал, что я мешаю ему работать, но не пытался прогнать или пожаловаться отцу. Из чего я сделал вывод, что ворчит он скорее для порядка.       Гнедая кобыла фыркнула и вскинула голову, стоило только мне войти в конюшню. Я подошел, чтобы погладить ее, но вдруг заметил краем глаза тень, мелькнувшую вдалеке. Холодок, пробежавший по спине, заставил обернуться, но я никого не увидел. Лошади тоже оставались спокойными. Я перевел дыхание. Похоже, мне просто показалось.       Небо розовело. Скоро должен был прийти Том, чтобы накормить лошадей. В глазах защипало и я подумал, что ничего страшного не произойдет, если я заберусь в сарай, поспать в нем до завтрака. Главное устроиться подальше от входа, чтобы не перепугать Тома, иначе он действительно запретит ошиваться возле конюшни.       В сарае удушающе благоухало сено. Не долго думая, я влез по лестнице под крышу и с удовольствием растянулся на сухой траве. Удивительное дело, я никак не мог уснуть в собственной постели, а сейчас меня начало клонить в сон, стоило только прикрыть глаза.       Сквозь сон я чувствовал, как кто-то сел на кровать рядом. Погладил меня по волосам. Очень осторожно, боясь разбудить. Аромат яблок щекотал ноздри, к нему примешивался запах мятных леденцов. Я хотел спросить, кто это, но не смог открыть рот. Кто-то осторожно провел по моему лицу кончиками пальцев.       — Не бойся, больно не будет, — шепнул голос.       Я не ответил. Это ведь только сон, во сне не разговаривают. Но мне вдруг стало страшно. Почти так же страшно, как тогда в туалете. А закричать я не мог. Просто не мог разомкнуть губы. На меня будто навалилась гранитная плита, я очутился в коконе липкой паутины, сковывающей движения, или меня попросту парализовало.       — Не бойся, мой маленький, тут нечего бояться, — гадливым тоном прошептал кто-то.       Но он соврал. Было чертовски больно.       Из последних сил я заставил себя открыть рот и громко заорать. А потом…       — Габи!       Я заорал снова, яростно отпихивая чьи-то руки, ударился коленом о что-то теплое и мягкое, неизвестный отозвался ругательством.       Я распахнул глаза, набирая в лёгкие воздух, чтобы закричать, но увидел Френсиса. Побледневший, он стоял в сене на четвереньках, держась рукой за живот и поминая всуе всех моих родственников, которых даже не знал.       — Ой!       Я сел, проехавшись задом по колкому сену, схватил его за плечо:       — Френсис! Прости! Я… не хотел. Я не знал, что это ты. Мне просто снилось…       Френсис что-то сдавленно пробормотал. Лицо у него сделалось красным. Я вскочил на ноги, чувствуя, как к лицу приливает кровь. Вот же я идиот!       — Прости! Я сейчас принесу тебе воды…       — Н-не надо, — выдохнул он, медленно переваливаясь на бок, ткнувшись выдающимся носом прямо в одуряюще пахнущее сено.       Неловко потоптавшись на месте, я сел рядом. Покосился на его багровое лицо и робко погладил Френсиса по плечу.       — Прости, я… не хотел.       Повисла пауза, ещё более неловкая из-за случившегося. Синее небо, проглядывающее сквозь щели в крыше, напоминало о цвете его глаз, сейчас зажмуренных. Колибри, поселившаяся в моем животе, встрепенулась, набираясь сил для нового беспокойного дня. Я невольно коснулся ладонью солнечного сплетения, чтобы успокоить ее.       Френсис пошевелился, переворачиваясь на спину, глубоко вздохнул. Его лицо прояснилось, по губам скользнула знакомая улыбка, будто он не корчился от боли пару минут назад.       — А ты не дашь застать себя врасплох, Габи. Это хорошее качество.       Я снова удушливо покраснел, пробормотав:       — Я ведь извинился…       Он что, теперь будет постоянно напоминать об этом? А мне всякий раз придется чувствовать себя виноватым? Но накрутить себя я не успел, Френсис вдруг оказался рядом, ловко обхватил меня за плечи и потянул за собой. Я ахнуть не успел, как оказался опрокинутым на сено, а Френсис лежал головокружительно близко, подпирая голову ладонью и с любопытством меня рассматривая.       От этого взгляда мне снова стало жарко, только теперь это был не стыд, а что-то другое, чему бы я вряд ли смог дать определение. Проклятая птица заполошно билась о грудную клетку, будто сумасшедшая. Я судорожно втянул в лёгкие обжигающе горячий воздух. Кажется, он вибрировал в унисон взбесившемуся пульсу. Мне хотелось обнять Френсиса, прижаться к его груди и так замереть. И что-то в ответном взгляде синих глаз манило, подсказывая, что их обладатель совсем не против.       Но мгновение спустя меня вдруг пронзило воспоминанием об обещании Высшим Силам. О том, что не должен был даже разговаривать с ним, если хочу, чтобы Френсис остался рядом. И ведь это вполне удавалось мне в предыдущие дни! Почему сейчас все покатилось к чертям? Я ведь хотел... хотел, чтобы он остался рядом.       — Я готов простить тебя, — мурлыкнул объект моих терзаний и по его губам скользнула хитрая улыбка. — За поцелуй.