Спектрум

      — Эй парень? Ты еще в сознании?       — Да ладно! Уже отрубился?       Вода прохладная и полностью окутывает все тело, она не давит и не душит, лишь обволакивает, делая тело невероятно тяжелым. Вокруг так темно, что не выходит разглядеть ничего, лишь маленькие пузырьки воздуха хаотично поднимаются вверх, танцуя на смешивающихся течениях.       — Вот слабак, как такие уроды вообще выживают?       Голоса перемешиваются между собой и тонут, глохнут через толщу воды. Так хочется тишины, но они назойливо жужжат, словно комары летней ночью. От этих звуков невозможно закрыться, не получается спрятаться, даже утонуть не дают.       Эйс просыпается, словно от удара, тяжело и загнанно дышит и оглядывается по сторонам. Ничего не поменялось, он все еще окружен белым цветом и запахом лекарств. Еще довольно рано, солнечный свет лишь пытается пробиться в окна, но пока ему совсем не хватает на это сил. Парень приподнимается, размеренно и глубоко дышит, чтобы успокоить участившееся сердцебиение.       — Ты в порядке? — голос раздается так внезапно, что Эйс выпрямляется и не сразу понимает откуда он доноситься.       — А… Аллан, не пугай так, — сосед, просто сосед.       — Извини, не хотел, — парень отошел от окна, чтобы не говорить слишком громко. — Что-то не спиться. Мне нравиться вид из нашего крыла.       — Да, тут красиво, — пытается поддержать разговор Портгас. — Тоже сны?       — Ага, под этими препаратами сны стали странными и до жути реалистичными, от плохих ты просыпаешься в холодном поту, радуясь, что сейчас тут, а от хороших… — парень неловко улыбается и садиться на край кровати. — От хороших ты просыпаешься со страхом и мерзким чувством, что ты все еще здесь…       — И не говори, — Эйс подтягивает к себе ноги и умещает голову на коленях. — Я уже несколько лет любыми способами бегаю от самого явления снов, а тут каждый раз что-то да привидится.       — Мозг сложно обмануть, — Аллан тихо смеется и поглядывает на дверь. — Но я рад, что ты хотя бы перестал кричать во сне.       — Кричать? — нет, сны конечно далеко не приятные, но чтобы настолько, как-то не вспоминается. — Я не помню такого.       — Когда тебя только привезли, то даже пришлось привязывать к кровати. Ты был в бреду, сквозь сон что-то бормотал, иногда вскрикивал, это пугало, если честно. А когда приходил в себя, ну, если это можно так назвать, ты пытался отбиваться от любого, кто к тебе приближался, кричал и забивался в угол. — Аллан смотрел в потолок, перечисляя звериные повадки Портгаса, а затем перевел взгляд на собеседника. — Совсем ничего не помнишь?       — Ничего конкретного… все какими-то вспышками…       Мозг это невероятная машина, сжатая до минимальных размеров. Иногда он способен делать сложнейшие математические вычисления за секунды, иногда может запомнить до мельчайших подробностей любое, что видели глаза, но у любого его навыка есть обратная сторона. Чтобы защитить себя и бедные нервные клетки, он может заточить некоторые записанные события за семью замками и либо никогда больше об этом не думать, либо постепенно выдавать небольшие фрагменты.       Холодная вода в душе всегда помогала собраться с мыслями и успокоить расшатанные нервы. Эйс смотрит на светлую плитку и подмечает, что происходящее с ним сейчас постепенно перестает напоминать приход от дозы от чего-то созданного домашними химикам в подпольной лаборатории. Его общее психологическое состояние никогда не было настолько ровным. Он прогоняет в голове события прожитых в этих стенах дней и немного судорожно выдыхает. Синяки и ссадины по всему телу еще отливают разными оттенками синего и красного, но уже не кажутся таким пугающими. Привык наверно. Ноги, руки, торс, все тело покрыто пятнами разного размера. Эйс проводит рукой по плечу, не сильно сжимает кожу и плотнее стискивает зубы, он чувствует себя дворнягой еще сильнее, чем раньше. Губа была разбита, разорвана, с неприятной кровавой коркой, которая каждый раз напоминала о себе во время еды или после сна. Портгас старается не смотреть на себя, радуется, что тут нет зеркал, которые показывали бы каждый раз то, насколько он был жалок и слаб.       Эйс помнит яркий свет, людей в полицейской форме и отголоски разговоров, что-то о скорой помощи. Помнит, как женщина лет сорока пыталась с ним поговорить и медленно водила ладонью у его лица. Затем вновь яркий свет, лампы прямо над ним и холод от того, на чем он лежал и прикосновений чужих рук. Кажется, тогда он попытался отбиться, даже кого-то ударил, но его связали, и та женщина, она там тоже была, у нее мягкий, успокаивающий голос и очень добрые глаза. Стены всегда были одинаковые, чистый, белый цвет преследует с первой вспышки воспоминаний в этом здании, в каждом новом помещении этот цвет неизменно присутствовал.       — Я боюсь прикосновений, — неожиданно для себя говорит Эйс посреди очередного теста Хирурука.       — Это последствие тех событий, что с тобой произошли, такое бывает и я помогу тебе с этим справиться, — доктор моментально реагирует, приостанавливая тест.       — Из-за этого я теперь опасен для общества, да? — в карих глазах залег глубокий страх, тот, который тяжело признать, почти невозможно показать, но он всегда дышит в спину ледяным дыханием.       — Это не так, иначе бы ты проводил большую часть времени обездвиженным, как те, кто в дальних палатах, — Хирурук выпрямляется, разминает шею и откидывается на спинку кресла.       — Я никогда особо сильно не заботился о своем теле, и то… то, что со мной сделали, было всего лишь следствием моего образа жизни. Тут нечему удивляться, но… — Эйс закусывает губу, отводит взгляд к окну и сводит брови друг к другу. — Но почему мне так от этого плохо?       — Ты помнишь, что ты тогда испытывал?       Помнит. Вернее вспомнил. И это дерет сердце только сильнее, заставляет истекать кровью и чем-то еще мерзко отдающим гнилью. Эйс бы с удовольствием забыл бы все, что с ним происходило за всю его жизнь. Почему просто нельзя начать с отсчетной точки, вернуться к нулю и начать строить жизнь «нормального, здорового человека»? Но нет, подобных радостей никто и никогда не получал, и он навряд ли станет исключением. Возможно, по этой причине Эйс так отчаянно мечтает об искуплении своих грехов, мечтает поставить жирную точку на всей своей истории и надеется, что в следующий раз повезет хоть немного больше.       — Чувствовал… я… мне… — хочется взвыть, зарыдать, да что угодно, лишь бы сердце так не билось о грудную клетку в попытке наконец остановиться. — Боги, не могу…       — Если…       — Нет, — Эйс быстро перебил врача и сделал глубокий вдох. — Мне… мне очень стыдно, если честно, — словно маленький ребенок, уронивший картину родителей и теперь ему нужно в этом признаться.       — Эйс, я не буду тебя осуждать и тем более смеяться.       — Я понимаю, док, понимаю просто… — да почему эти чертовы слова всегда так сложно произносить, он сидит тут и тужиться, словно ребенка рожая, самому от себя противно. — Я думаю, что в какой-то мере мне было приятно…       Портгас постарался сказать все предложение на одном дыхании, так, чтобы сразу, так, чтобы, как голову с плеча. Он рвано выдыхает и с удивлением замечает, что помимо стыда, ему действительно стало немножечко легче. Однако посмотреть в лицо врача все еще немного боязно. Хирурук шуршит тканью своего белого халата, по-видимому, меняя позу.       — Это не повод стыдиться. То, что ты это понял, большой прогресс, — Эйс резко поднимает голову и смотрит прямо на доктора. — Ты должен понимать, что в твоей крови были вещества, ломающие природу нервной системы. Эти химические цепочки переписывают все пути импульсов и заменяют одни гормоны на другие. Если учесть то, в каком объеме в твоем теле был совершен выброс серотонина, тебе бы понравилось даже голыми руками перебирать пищевые отходы недельной давности.       — Фу, — лицо Эйса скукоживается от подобного сравнения, однако суть он улавливает. — Мне нравилось иногда заюзать какой-нибудь эйфоретик, ты забываешь о проблемах и просто наслаждаешься тем, что тебя окружает непосредственно в этот момент… Но сейчас мне страшно, даже не за то, как это отразиться на моем здоровье или то, в какую переделку я еще могу попасть… Мне страшно от чувства, что тебе абсолютно плевать на окружающих, на их проблемы и состояние. Боюсь… боюсь, что если когда-нибудь с моим братом что-то случиться, я буду ему нужен, но буду под кайфом, и мне будет так насрать, что я не сдвинусь с места.       — Такое действительно может случиться, — в голосе Хирурука читались нотки какой-то скорби, еле уловимый шлейф печали. — И это одна из основных причин, почему я хотел бы попросить тебя больше не употреблять наркотики, когда ты покинешь эти стены. У меня нет власти принуждать тебя, и я не могу запретить тебе делать что-то, даже если это незаконно, однако я вполне способен помочь тебе понять, что тебе это действительно не нужно.       — Я думаю, вы действительно хорошо справляетесь, док, — когда тебя кто-то действительно хочет услышать, это приятно.       Изо дня в день расписание не сильно отличалось, прием пищи, таблетки, уколы, поход по врачам, которые словно хотят вывернуть тебя наизнанку в поисках болячек. К слову врачи тут все весьма интересные люди. Эйс прошел уже несколько обследований разных специалистов, они проверяли тело и задавали разные вопросы в том числе более личного и интимного характера. Гомофобия штука распространенная, даже если к меньшинствам относятся терпимо и показывать свое реальное отношение может довести даже до суда, тут же чертова психиатрическая больница. Все пациенты тут потеряли с десяток своих человеческих прав и никто никогда не узнал бы, скажи они хоть что-то, что можно было бы счесть оскорбительным. Но нет, реакции врачей на всю информацию, что он получают ненормально адекватная. Никто никогда не выдает себя ни интонацией, ни эмоцией и тем более словами.       — А если я скажу, что насиловал кошек? — из интереса спрашивает Эйс у гастроэнтеролога.       — Что? — мужчина отводит взгляд от монитора ультразвукового сканера. — Ну, это не должно отразиться на твоем желудке, тебе…       — Боги, нет, — Эйс заливается смехом и прикрывает ладонью глаза, затем смотрит на мужчину, который непонимающе хлопает глазами. — Я не зоофил, просто все тут такие понимающие и словно говорят то, что я хотел бы услышать, потому мне стало интересно.       — А… — мужчина пропустил легкий смешок. — Просто врачей тут сложно чем-то удивить, да и мы смотрим на жизнь немного иначе.       — Могу представить, если смотреть с этой точки зрения, то моя ориентация или предпочтения в еде кажутся совершенно нормальными, — Эйс смеется и думает, что ему начинает тут нравиться.       — Это и есть нормально, — мужчина пожимает плечами и что-то высматривает в мониторе. — Пациентов обсуждать нельзя, но скажу по секрету, был парень, который меня весьма удивил. Он считал себя представителем какой-то особой расы, вроде как они частично животные и у них один разум на всех, я, если честно, до конца не понял, у него на ладонях были вытатуированы кошачьи лапы, язык разрезан надвое и белки глаз закрашены в черный. Конечно, стили бывают разные, но меня больше поразил его искренний подход, у него, кажется, еще были набиты тигриные полоски и на лопатках шрамирование.       — Вот это я понимаю, творческий подход к делу, — да, Эйс со своими замашками нервно курит в сторонке.       — Да… Он еще жаловался, что у его собаки депрессия и она ему не дает.       — Ах, я был слишком не оригинален, — наигранно вздыхает Портгас и тихо смеется.       — Даже не поверишь на сколько, я уточнил, что может ей это просто не нравится и не нравилось никогда, а он знаешь что, — мужчина определенно поймал волну. — «А ты попробуй заняться сексом с алабаем, если ей не нравится».       — Что? — от смеха даже начинает болеть живот. — Это все равно, что выебать машину для убийства, они же агрессивные и огромные как тигры!       — Ну, как видишь, у них видимо была любовь, — доктор уже не смеется, но сохраняет приятную улыбку. — Только никому, с моей стороны это было не этично.       Это так иронично и смешно, стоило дождаться момента, когда на тебе повиснет бирка психически нездорового человека, как тебе начали относиться так, словно ты действительно достойный член общества. Конечно это «отношение» преимущественно ограничивалось непосредственным общением, искренней помощью, редкими поблажками в выборе того, что он хочет на ужин. Перемещаться по территории больницы, которая состояла из нескольких корпусов самостоятельно запрещалось, его всегда сопровождали два санитара и, даже если идти до другого здания минут пять, они все равно передвигались на машине скорой помощи. Никаких телефонов, книг, тем более ручек и блокнотов, людям с плохим зрением даже запрещалось носить очки. Ведь можно разбить линзу и порезать себе вены или кому-то другому. Так что это далеко не курорт. Из доступных развлечений: музыкальные паузы из дальних палат, белочки на деревьях за окном и телевизор в общей комнате.       К третьей части саги, «Затмение», начали разгораться настоящие дебаты. Кто-то топил за то, что Белла должна остаться с волками, так как они прикольные и теплые. Впрочем, эти же люди меняли мнение, что ей стоит быть с вампирами, потому что «Да капец она тупая и страшная, с этими додиками ей самое место». Смотреть саму сагу интересно, но смотреть на тех, кто ее смотрит, еще интереснее. Раньше Эйс смотрел с друзьями или знакомыми фильмы, но они редко их комментировали в процессе. С Сабо они могли потратить время на рассуждения и разбор фильма после его просмотра, но это было больше похоже на лабораторную работу, пусть и интересную. А тут… тут все настолько живое, яркое, большие мужики спорят с хрупкими девушками на тему любви человека с вампиром и оборотнем. Это невероятно глупо, но за этим хочется продолжать наблюдать.       — А тебе бы хотелось что бы она с кем осталась? — Аллан подобрал ноги под себя, удобнее устроившись на диване.       — Честно говоря, она меня бесит, так что мне нравится вариант с вампирами, так как они реально отбитые. А вот мне нравиться этот волчонок, я бы с таким повыл на луну. — Эйс скалиться в улыбке, переводя взгляд с экрана на собеседника.       — Избавиться от соперницы таким способом? — парень смеется и выглядит расслабленным, видимо лечение и ему помогает.       — А почему нет? Я парень горячий, мне нужен тот, кто справился бы с моим нравом.       — Сам себе противоречишь, — Аллан не сильно толкает Эйса локтем под ребра. — Для горячего парня нужен кто-то с холодной головой, иначе вы или перебьете друг друга или попадете в переделку из которой не выберетесь.       — Думаешь? — Портгас вопросительно изгибает бровь и внимательно смотрит прямо в глаза.       Аллан кивает и мягко улыбается. Его слова действительно имеют смысл, и если хорошо подумать, Эйс всегда присматривал себе похожие типажи. Высокие парни со спокойным нравом и холодной головой на плечах. Портгас у нас из строптивых, тех, у кого без всяких шапок на лбу написано, что их факультет это Гриффиндор — слабоумие и отвага. Он всегда сперва делает, потом думает, говорит, как есть, и потом расхлебывает последствия своих слов или действий. Из раза в раз на душу вешается еще один камень, когда он из-за своей вспыльчивости причиняет боль близким… или рушит чужие жизни.       — У нас были разные компании, — Эйс поджимает одну ногу к себе, удобнее устраиваясь на кресле напротив Хирурука. — Я думал, это нормально, сам это предложил. Сабо подрабатывал вечером, хорошо общался с коллегами и те звали его иногда просто посидеть где-нибудь. Я не хотел быть ревнивой сучкой, поэтому сам выгонял его на такие встречи, не мне вас учить, что, когда у пары нет отдельно своих друзей, это как минимум неприятно. Ну и… — он немного мнется, трет шею и вздыхает. — В общем я немного выпил, действительно мало, но этого хватило, чтобы гонор проснулся, а Сабо вернулся домой после посиделки с друзьями поздно. Я закатил истерику и включил ту самую «ревнивую сучку», просто соскучился, хотел провести время вместе, только вот тогда признать это вслух было выше моих сил. Я начал кричать, он сперва пытался меня успокоить, поговорить нормально. Но нет, мне же нужна драма.       Эйс никак не мог нормально сидеть на месте, то спускал ногу, то поднимал обратно. Он терзал пальцами ткань рубашки и очень хотел закурить сейчас, но ему разумеется никто не позволит. Доктор как всегда слушает внимательно, не перебивает и готов прекратить этот разговор в любой момент.       — Мы повздорили, потому что я совсем не хотел уступать. И когда я сказал ему проваливать, он действительно ушел. Меня это обидело еще сильнее, и я сперва даже не хотел, чтобы он возвращался, но остыв начал нервничать и тогда мне позвонили. Девушка с больницы сказала, что он попал в аварию и что мне нужно приехать в больницу. Врачи сделали все, что смогли, но он все равно умер. Он умер из-за моей поганой упертости и необоснованной истерики, док, я убил его… — Эйс закапывается пальцами в волосы и старается дышать ровно, получается с трудом, но уже лучше, чем раньше.       — Твой характер — это часть тебя, многие молодые люди бывают вспыльчивы, и это нормально, — Хирурук выдерживает совсем небольшую паузу прежде чем начать говорить. — Все дело в нашем мозге, иногда, ему требуются какие-то гормоны, чтобы чувствовать себя комфортно, а то, что выделяется во время стресса может действовать как наркотик и мозг на него подсаживается, вынуждая тебя агрессировать в моменты, когда это совсем не требуется.       — Ну, если в этом виноват мозг, это все еще моя вина, — Эйс горько ухмыляется и откидывается на спинку кресла.       — Справедливо, но не совсем верно, это происходит из-за пережитого опыта, из-за того, что происходило с тобой ранее. Конечно, я не говорю, что ты должен переложить вину на кого-то из прошлого, но и себя винить в произошедшем тоже неверный выход. То, что произошло с твоим партнером — случайность. Ты должен принять и отпустить этот факт. Подумай, что бы он сказал, увидев тебя сейчас?       — Что я дурак, который опять ввязывается в неприятности, которые ему потом решать, — на лице улыбка, но она скорее признак отчаяния, в нем не осталось сил бороться с этим.       — Подумай об этом. Ты не сможешь изменить прошлое, а сказанных слов никогда нельзя вернуть, лишь постараться доказать, что ты веришь в их ошибочность.       — Но кому? Человека, которому я должен был это доказать, больше нет в живых…       — Себе, ты должен доказать это в первую очередь себе, чтобы наконец начать двигаться дальше. Жизнь не закончилась, Эйс, ты и сам знаешь, что у тебя остались люди, которым ты нужен и которые наверняка за тебя переживают.       — Я подумаю… Спасибо, док.       Радует, что хотя бы кабинет Хирурука находится в одном здании и не приходится каждый раз ездить куда-то на прием. За дверьми кабинета всегда ждал санитар, который сопровождал по зданию. Пусть Эйс и не считался буйным пациентом, хотя сперва ему хотели присвоить этот статус, перемещаться куда-либо за приделы отделения самостоятельно строго запрещалось. В коридорах все те же белые стены, за эти несколько дней Эйс привык к ним, привык слышать чужие истошные крики или завывания каких-то старых песен. Люди с шизофренией особенно интересный сегмент, это тот случай, когда разного рода маниакальные расстройства превращают человека в заевшую пластинку и повезет, если она не будет агрессивного содержания. За пару палат от него лежал мужчина, который, но ночам мог петь что-то из бандитского репертуара, слуха у него явно не было, да и голос ни к черту, потому эти завывания раздражали всех окружающих и на снотворное врачи явно не скупились. Днем можно было услышать крики о том, какие все тут уроды и демоны, изверги держащие невиновного, как в тюрьме, и ставящие на нем опыты, он часто кричал о том, что президент Клинтон придет и заберет его отсюда, почему именно он — неизвестно, а то, что он уже не президент мужчина слушать наотрез отказывался.       По дороге до своего отделения Эйс погружается глубоко в свои мысли, пытается разложить по полочкам сегодняшнюю встречу. Конечно, по щелчку пальцев он не может принять все сказанное врачом, но задуматься его это заставило. У него все еще есть брат, он тот еще непоседа и любит натворить дел, так что приглядывать за ним стоит. Конечно, компания у него надежная, друзья всегда приходят на помощь, когда она действительно требуется и вряд ли кто-то останется равнодушным даже звонку посреди ночи. Но Эйс же брат, а значит, должен стоять на первой линии обороны, но пока он трусливо поджимает хвост и жмется во все углы. Так себе брат, что тут скажешь. Вот только что дальше. Он выйдет из больницы. Когда? Неизвестно. И куда ему возвращаться, дед наверняка будет недоволен, в конце концов, закончить этот год нормально ему уже вряд ли удастся, а значит Портгас вновь плохой внук. А еще его наверняка выселят, но даже если и нет, это никак не поможет. Оставаться одному страшно, с людьми, тоже страшно, он опять все испортит и сбежит куда-то. Побитая уличная дворняга, не больше того. Поток мыслей прерывается громким голосом, Эйс вздрагивает, но не успевает хоть что-то понять.       — Эйс!       Крепкая рука сжимает плечо, Эйс напрягается всем телом, в голову бьет кровь и инстинкты работают против него. Он смотрит на руку в белой перчатке и действует машинально, испуганно. Шаг в сторону и удар ладонью в чужую грудь. Сердце шумит в ушах, а в глазах немного темнеет.       — Нет… нет… не трогай, — дыхание только учащается, он поднимает глаза и видит того, кого тут быть не должно, в крайнем случае он на это надеялся.       — П… прости, — Ло смотрит слегка испуганно, его глаза расширены, а челюсть еле заметно подрагивает в попытке что-то сказать.       — Не… нет… нет… прости… я… — паника накрывает быстрее, чем он берет себя в руки и учащенное дыхание не дает возможности говорить нормально, ноги подводят, дрожат и подгибаются. — Я… не хотел…       — Нет, я… послушай, — Ло не двигается с места, хочет сказать что-то еще, но его перебивает санитар, шедшей на пару шагов впереди ранее.       — Мужчина, отойдите, Вы его пугаете, — санитар становиться стеной между ними и присаживается на уровень с Эйсом. — Дыши ровнее, у меня с собой есть шприцы, но нас просили использовать по необходимости, сожми мою руку два раз если слышишь и попробуешь справиться один раз, если не справляешься.       Санитар протянул ладонь, за которую Эйс почти сразу схватился, он немного помедлил с ответом, пытался понять свое состояние, но кажется для этого поздно. Ресницы подрагивают от постоянно перемещающихся зрачков, он не может найти точку опоры, вцепиться взглядом хоть во что-то. Горло противно сушит и хочется кашлять, только это слишком сложно, сейчас бы глоток воды, а лучше пару литров. В глазах сильно темнеет, голова разрывается от шума и давления, и он определенно не в порядке. Легкое сжатие и он расслабляет хватку, еле держит себя в условно горизонтальном положении, стоя на коленях, но даже это дается с трудом. Игла входит в кожу быстро, незаметно, так же, как и вещество, проникающее в его тело. Эйс пристально смотрит на кафельную плитку и теряет момент, когда все становиться черным, без признаков реального. Спокойно и хорошо. Он уже не слышит ничьи голоса, не знает своего местоположения, не видит лиц вокруг, он засыпает быстро, истощенный своими же эмоциями.