Круговая порука мажет, как копоть, Я беру чью-то руку, а чувствую локоть, Я ищу глаза, а чувствую взгляд, Где выше голов находится зад…
Фёдор повернулся лицом к Глебу, и тот увидел абсолютно другого человека. Вместо грозного мужика на него смотрел старик. Только сейчас Глеб увидел огромные темные круги под глазами, морщины, изрезавшие его лицо, седину в бороде и усах. А главное, он впервые по-настоящему, именно по-настоящему, увидел огромный шрам. Огромный рубец проходил через глаз, который был слеп. Фёдор сделал затяжку, глубоко вдохнув дым, будто пытаясь вытеснить им то, что накопилось в нём за столько лет. «Очнулся в больнице. Подходит доктор, говорит, мол, так и так, несчастный случай, бла-бла-бла, вы только не волнуйтесь», – Фёдор со злостью вдохнул дым. — «Дали в зеркало посмотреть. А у меня пол-лица как будто трактором перепахано. Говорят, мол, что могли — то сделали. Мол, глаз спасти не удалось. Несколько переломов. Говорят: произошёл взрыв и меня чудом спасли из-под обломков здания… Пришёл Михалыч, майор наш, он той операцией и командовал. Спрашивал, что помню последнее. Ну я взял и рассказал, как есть, про ту тварь. Они с доктором вышли, шептались долго, и к мозгоправу. Да я и сам бы, добровольно бы к нему пошёл, если бы…» Фёдор посмотрел на Глеба. Тот сидел и внимательно слушал его, не перебивая и не отвлекаясь. «Если бы не видел Его в зеркалах», — он закашлялся и выкинул догоревшую уже сигарету. Глаза в глазницах забегали. — «Высокий, метра два с половиной, чёрный, как копоть, кривой весь, как будто его смяли, да разгладили, рога…» — Как это в зеркалах? — не понял Глеб. — А так, мать его. Вот так. Люди ходят, не замечают ничего, а Он между ними ходит, даже люстру пару раз рогом задел! И никто ничего не сказал. Никто… Фёдор прикоснулся кончиками пальцев к усталым глазам. За сегодняшний день произошло многое, но сейчас он доставал из себя, из глубины своей души ещё и ещё более болезненные воспоминания. «Я молодой был, глупый. Орал, руками махал, пытался всех убедить, что я не вру, что всё это правда. Что врачи ещё скажут? Конечно же, у меня шизофрения. Конечно же, меня надо изолировать от общества и пичкать препаратами, после которых хоть на овощебазу. И знаешь, кто настаивал на этом? Кто подписывал бумаги, чтоб меня подольше в психушке подержали? Не знаешь? Отец твой. Урод», – Фёдор сплюнул на асфальт. Глеб сидел рядом, его взгляд был уставлен в пустоту. «Просидел я там с год. За это время понял две вещи: во-первых, я не единственный, кто видит Их, и во-вторых, «нормальные» люди Их не видят. Забавно, да?" — Фёдор выдавил из себя смешок, — "Нихрена на самом деле. Потом выпустили. Посчитали здоровым. Выписали мне кучу препаратов, назначили психолога. Когда вышел, оказалось, что из жизни я выкинут. С работы уволен, так как недееспособен, к тому же инвалид. Следовательно, и денег нет. И дома нет. И брата нет. А какой он мне нахрен брат, если меня упёк в больничку?» – Фёдор вскочил и в беспомощной ярости ударил стену. Костяшки его руки покраснели, выступила капелька крови. – «Прости… Ладно… Я понимаю, он как лучше хотел… но, чёрт, как же бесит..." – Фёдор подошёл к подъездной двери. – «Пошли домой, там объясню дальше». Глеб покорно встал и пошел за мужчиной. Он уже не мог ни удивляться, ни быть шокированным, на смену страху, агрессии, вообще всем чувствам пришли безразличие и усталость. Зайдя в квартиру, Фёдор первым делом снял кофту. Она снялась с трудом, одежда из-за засохшей крови прилипла к телу. Глеб тупо, безэмоционально смотрел на это. «Кровь не моя, если что», — заметил Фёдор. Под кофтой оказалось мускулистое тело, испещрённое шрамами. Они были разные: широкие и длинные, много узких и глубоких, шрамы от швов. Плечи покрывало огромное количество шрамов от укусов. Грудь была перебинтована. Скинув грязную одежду в ванну, он направился на кухню, где застучал посудой. Глеб последовал за Фёдором и увидел, как тот наливает себе в гранёный стакан водку. «Тебе не предлагаю, но самому мне надо, как бы сказать, снять стресс", — Фёдор улыбнулся и взглядом пригласил Глеба посидеть с ним. — "Ты меня прости за всю эту ситуацию, конечно, но а что делать? Так вот оно сложилось», – Фёдор залпом выпил содержимое стакана и продолжил свой монолог: — Я Их вижу. Вот этим глазом вижу, — Фёдор указал на слепой глаз. — Другим ничего особенного. Это тот с рогами меня так наградил. — Так кого Их? — повторил свой вопрос Глеб. — Демонов. Тварей. Бесов. Называй как хочешь. Души людей. — Души? — Да, — Фёдор выпил ещё и продолжил. — Говорят, что «оттуда» никто не возвращается, но ты сам видел, что это не совсем так. Чаще всего после смерти человек просто витает по миру с кучей такой же серой массы, как и он. Те, кто были по жизни мелкими, обычными людьми, не могут претендовать ни на что большее, чем слияние с такими же, как они сами. Никто их не видит, они безвольны и отстранены от мира. Фёдор обернулся к окну и посмотрел на небо. — Вон они. Летают. Сегодня их много… Они не опаснее ветра. Если конечно их не слишком много… Есть те, кто имел в этой жизни характер. Те, у кого остались дела, те, кто не позволил бы себе стать ими. Они не настолько слабы, чтобы пробиться через барьер между мирами, но достаточно сильны, чтобы воздействовать на мир. Часто они привязаны к определённому предмету или месту, и не дай бог ты туда придёшь или возьмёшь то, что принадлежит им. — А тот, с кем ты дрался сегодня? — спросил Глеб. — Это как раз самая пакость. Те, кто перешёл барьер. Более того, настолько сильны, что перешли его во второй раз, и здесь уже обрели новое тело. Сначала они слабы, но, поглощая всё больше и больше душ, они становятся настоящими монстрами. А ведь когда-то это были люди… Это очень сильные твари, часто бывает, что поначалу они под людей маскируются. Или под животных. Или вообще под что угодно. Я всяких видал. Один урод притворялся корягой в лесу. Но я их за сто метров чую. Вижу, как бы сказать, силуэт. И нахожу. — И часто ты их видишь? В смысле, как часто? — Нет, на этот счёт не бойся. В этой квартире их нет, они сюда и зайти не могут, уж поверь, я об этом позаботился. Глеб мало что понимал из рассказа Фёдора, но чем дальше он слушал, тем большее чувство тревоги его охватывало. — Так, значит, вчера ночью… Ты пришёл после встречи с ними. — Конкретно с той тварью, которую ты сегодня видел. Я её неделю пас. Заметил количество объявлений о пропаже людей? Висят везде тут. Эта тварь их и сожрала. Однако я её недооценил и отхватил по самые не балуй, — мужчина указал на бинты. — А сегодня подготовился получше. Фёдор присмотрелся к Глебу. «Так, парень, ну всё, на сегодня хватит», — он встал и, насыпав в кружку какой-то травы, залил её кипятком. — На вот. Попей и спать. — Что это? — Это отвар чудодейственный, придающий силы немереные… — улыбнулся Фёдор, — Ромашка это. Успокаивает.***
Глеб проснулся во втором часу дня. Снов он не видел, его мозг будто отключился на несколько часов. Но вот он вновь работает, чист и холоден. Глеб сел. Через окно бил яркий солнечный свет, пахло зеленью. Во дворе шумели дети, вновь щебетали птицы, но сегодня почему-то их пение не раздражало Глеба, а наоборот, успокаивало. Фёдор сидел одетый на аккуратно заправленной кровати и читал. Заметив Глеба, он отложил книгу и спросил его о самочувствии. Глеб ответил, что чувствует себя нормально. «Слушай, мне нужно будет в три уехать кое-куда по делам. Так вот, сегодня, пожалуйста, на улицу не выходи. Предчувствие у меня плохое…» — Фёдор поморщился и глянул в окно. На Глеба вдруг нахлынули воспоминания вчерашнего вечера, однако сегодня он не предался эмоциям и холодно посмотрел на всё произошедшее. Абсурд. Бред. Но это правда. И что бы ты ни делал, как бы ты ни хотел изменить прошлое — сделать этого нельзя. И в этом суровая правда. «Так вот, я очень надеюсь, что моё предчувствие меня обманывает, что иногда бывает, но тем не менее. Если я не приеду к девяти — меня не жди, сиди дома». Часы шли и шли. Тик-так. Тик-так. И так всю жизнь. Их жизнь, потому что человеческая жизнь намного длиннее жизни часов. С другой стороны, часы останавливаются, когда человек умирает. Значит, у всех жизни поровну? Часы. Отчего такое у них название? Филологи бы сейчас привели всю историю становления этого слова, но простых людей интересует не ответ, а сам вопрос. Почему? Дети бегают и, подбегая к матери или отцу, а то и к бабушке с дедушкой, спрашивают: "Почему трава зелёная? Почему волосы седеют? Отчего небо синее? Зачем дом называется именно «дом»?" И родители, и бабушки-дедушки напрягают голову, стараются объяснить ребенку, что и как устроено в этом мире, но дети, не дослушав, убегают играть. Их волновал этот вопрос меньше минуты, вот они уже и забыли о нём. Но предмет вопроса остаётся неизменным: трава зеленеет, синее небо иногда заволакивает тучами, бабушка пытается скрыть седину волос, а дом медленно уходит в грунт. Такова жизнь, таково пребывание человека на земле. Мгновение по сравнению с окружающим миром. Глеб посмотрел на часы. Они показывали без пятнадцати девять. Пару раз звонил Егор и напоминал про документы. Глеб отвечал, что плохо себя чувствует и простудился вчера под дождём. Однако он не был болен и отказался выходить не сколько из-за совета дяди, но и из-за огромного количества мыслей, наводнивших своей массой его мозг. Он отвлекал себя телевизором, который был включён больше для фона, и бесконечным листанием лент в соцсетях. Вдруг он понял, что чертовски голоден. Неудивительно, ведь он ел в обед вчерашнего дня, то есть уже сутки, как голодает. Пошарив в холодильнике, он нашёл пачку пельменей, немного сметаны, полупустую бутылку водки и несколько бутыльков со всё ещё неизвестным содержимым. Через полчаса Глеб с горем пополам сварил пельмени. Не то чтобы он плохо готовил, дело в том, что плита никак не хотела греться. Кастрюля же, наоборот, нагрелась так, что Глеб не раз обжёг себе пальцы. Наконец поев пельмени, добытые кровью и потом, Глеб выглянул в окно. Нежно голубые краски дня постепенно превращались в красные лепестки заката. День кончался, как заканчивается всё в этой жизни. Вернувшись в зал, он не заметил, как увлекся просмотром идущего по какому-то местному каналу фильма. Глеб много раз видел этот фильм, но каждый раз он вызывал всё те же эмоции. Вот робот из будущего почти настиг бедную девушку, но она в последний момент успевает вырваться из цепких холодных лап железного монстра. И когда гидравлический пресс сжимает, ломает его, Глеб, видевший этот момент сотню раз, выдыхает спокойно. За окном уже темнела ночь. Неожиданно раздался телефонный звонок. Глеб поднял свой телефон и увидел, как на экране высветилось имя его дяди. — Алло, Глеб? — Да, — ответил Глеб на очевидный вопрос. — Значит так, слушай внимательно. Проверь замки. Двери же закрыты? — Фёдор явно нервничал. Глеб пошёл в коридор и проверил замки. Собственно, был один замок на двери, запираемый ключом, да цепочка. — Закрыто всё, — сказал он в трубку. — Отлично. Окна закрыты? — Сейчас закрою. Что случилось-то? — Значит так. По городу идёт волна. Как бы сказать. Помнишь про витающие души? Я говорил, что их много сегодня. Так вот, они огромной массой ползут по городу. Твои действия: сидеть тихо и никому, слышишь, никому не открывать двери, окна, да что угодно. Никому! Главное, помни: не разрешай им войти. Ни при каких обстоятельствах! Они будут спрашивать, говори «нет»! Они не могут зайти без разрешения! Звук медленно затухал, становился всё дальше, пока наконец не превратился в шум. Прозвучал раскат грома. Свет заморгал и через миг потух. Глеб остался в темноте. «Это всё, конечно, очень весело, блин, но две грозы два дня подряд… — Глеб с усмешкой заметил такую закономерность, — нет, это уже клише какое-то…» Он пошёл в зал, и, запнувшись пару раз, решил переждать «волну» здесь. Сев на скрипучую кровать, он оглянулся вокруг. Смотреть было не на что: весь мир, казалось, погрузился в вязкие чернила. Лишь далёкие, едва уловимые следы заката выделяли прямоугольник окна из всей темноты. Глеб включил телефон. Сорок три процента, связи нет, интернета нет. Да. Фёдор, конечно, молодец, что предупредил об наступившем апокалипсисе, но к чему были все эти размытые фразы про незваных гостей? Глеб вспомнил вчерашнюю тварь и понял, что очень не хотел бы сейчас увидеть что-то подобное… В дверь постучали. Это был легкий, но требовательный стук костяшками пальцев. Этот звук можно узнать из тысячи. Глеб повернулся на звук. Он отчётливо слышал это, несмотря на нарастающий шум ливня за окном, но всё же хотел бы, чтоб этот звук был всего лишь плодом разыгравшегося воображения. Тук-тук-тук. Снова. На этот раз настойчивей. Глеб, подсвечивая путь фонариком на телефоне, подошёл к двери. Стук в дверь. — Кто там? — Глеб, это Иван Анатольевич. У вас тоже свет вырубило? — Да, а что? — А, значит, во всём доме нету света. Слушайте, а не могли бы вы свечками поделиться? — Какими свечками, — не понял Глеб. — Обычными, я насколько помню, они у вас в шкафу на верхней полке лежат. А Фёдора дома нету? — Фёдора нет дома, на работу ушёл. За дверью что-то зашуршало. — Ну так что же, дадите свечки? А то я в своей квартире ничего не вижу. Глеб уже готов был открыть дверь, как слова Фёдора прозвучали в его памяти. — Простите, Иван Анатольевич, не могу, Фёдор запретил. — Так как же, я ж с ним договорился ж вроде, что я у вас пару свечек возьму. Мне буквально пару штучек. Глеб задумался. С одной стороны, Фёдор запретил ему открывать дверь и четко сказал о тварях… С другой стороны, за дверью стоит Иван Анатольевич. Ему-то можно открыть. Он же друг. Он не обидит. Нет. Стоп. Это не его мысли! Глеб отшатнулся от двери. Всё его внимание было приковано к двери — единственному барьеру между «здесь» и «там». И кто бы ни был там, он хочет оказаться здесь. За дверью тишина. Глеб осторожно, не издавая ни звука, отошёл в зал. Подсвечивая пространство фонариком, он открыл верхнюю полку шкафа. В пыли там лежал какой хлам, однако среди всего этого он увидел связку церковных свечек. Глеб понял: ни в коем случае нельзя оставаться в темноте. Нужен свет. Телефона хватит часа на два, может, чуть больше, нужны свечки. А зажигалка, как он приметил днём, лежала на тумбочке. Глеб начал доставать свечки. Он почти достал их, как вдруг вслед за ними с полки с грохотом упала какая-то коробка. Бам! Бам-бам! Кто-то кулаком стучал в дверь. «Откройте, полиция!» — орали за дверью. Глеб вернулся в коридор. Дверь сотрясалась от ударов. «Если вы не откроете, мы будем вынуждены ломать дверь!» Глеб вжался в стену. Надо открыть. Будет только хуже. Они сломают дверь. А потом… Что потом? В голове Глеба вновь промелькнули навязчивые мысли о том, чтобы открыть дверь, подчиниться и не сопротивляться. Он гнал эти мысли, твердил себе, что нельзя поддаваться этим провокациям. Всё стихло. Шум дождя и полнейшая тишина в доме. Глеб вдруг понял, что не слышит кроме дождя и собственного дыхания вообще ничего. Ни возни соседей, ни лая собак, ни шума машин. В мире были только он, дождь, дверь и то, что стояло за дверью. В дверь снова постучали. Требовательно. Звонко. «Глеб, открой…» — сказал Фёдор за дверью. Глеб нерешительно подошёл к двери. — Фёдор? — Да, я это. Чёрт, Глеб, открывай давай, тут эта тварь! — Я не могу, ты запретил, — голос Глеба начал срываться. — И что теперь, меня не впускать?! Она ж меня сожрёт сейчас! Твою, а-а-а… Фёдор закричал, и за дверью вновь повисла тишина. Луч фонарика светил в потолок. Глеб сидел на полу, не понимая, что делать дальше. Он привстал и подошёл к двери вплотную. Тишина. Мертвая, могильная тишина. Он посмотрел в глазок. За дверью стояли все. Иван Анатольевич, полицейские, Фёдор, Егор, Лиза, девушка из библиотеки, бабушки с рынка, мамаши с детьми из поезда. Отец тоже стоял здесь. Все они стояли огромной толпой, одинаково, опустив руки. Все они, в своей бесчисленной массе, смотрели в одну точку. Прямо в глаза Глебу. Они знали, что он их видит. Они знали, что он боится. Глеб отшатнулся от двери и, не удержав равновесие, упал, сильно ударившись о комод. В дверь стучали сотни рук, дверь тряслась в бешеной лихорадке, казалось, она вот-вот сломается и лавина, волна, захлестнет квартиру, сравняет весь этот мир с землёй. Они стучали без перебоя. Глеб схватил телефон и набрал Фёдора. Пошёл звонок. — Фёдор, тут такая хрень творится! — Впустиииии, — со стоном раздалось из динамика. Глеб отбросил от себя телефон. Нужно продержаться до рассвета. Всего лишь подождать. Всего лишь подождать…***
Фёдор бежал по улице. До дома оставалось около ста метров, однако дыхание сбилось, и он, задыхаясь, облокотился о стену дома. «К чёртовой бабушке, бросать курить надо» — пронеслось у него в голове, и, оттолкнувшись, вновь побежал. «Надо успеть! — билось в его голове. — Почему ушёл? Нафига ушёл, если знал, что так будет!» Он корил себя за то, что не объяснил всё сразу, что понадеялся на авось, что оставил Глеба без помощи в случае чего. Он проклинал себя, мобильную связь, загробный мир, курение… Только бы успеть.***
Глеб полулежал на полу, привалившись к стене. Волосы на затылке слиплись из-за корки застывшей крови. Телефон вот уже минут пятнадцать как разрядился, и, чтобы не остаться в темноте, Глеб зажёг свечку. Слабый огонёк едва освещал пространство вокруг, но он был тёплый, живой. Он был единственным лучиком света в этом мире, и Глеб держал его, обжигаясь горячим воском, хватаясь лишь за две мысли, оставлявший его в создании: не дать свече погаснуть и не уснуть. Не уснуть! Дверь сотрясалась в очередном ударе. Внутри неё что-то щелкнуло, сломалось. Руки жгло раскаленным воском. Ещё удар. Ручка двери истошно задергалась.***
Фёдор открыл дверь в подъезд и нырнул в глубину темноты. Но тьма эта была видна лишь здоровым глазом. Другим же он видел свет. Всё вокруг светилось, опутанное паутиной энергии, которой нет названия в нашем мире. Подъезд был полон душами, потерявшими покой, объединившимися в одно целое, настолько огромное, что сметало на своём пути любого. Ведомое лишь вечным Голодом, оно бродило по миру, вырастая всё больше, становясь сильнее, подобно снежному кому.***
Воск застывал на полу причудливыми кляксами. Глеб уже не чувствовал жжения рук, не чувствовал страха, лишь чувство смертельной усталости смыкало ему веки. Нет. Нет, нельзя. Нельзя спать. Что будет, если он уснёт? Глеб не хотел этого проверять. Удары прекратились. За дверью что-то завыло. Вой всё нарастал и нарастал, превратившись в монотонный шепот тысяч голосов. Они проникали повсюду, казалось, шепчут сами стены, пол, воздух. Глеб зажал уши, но и это не спасло его от ужасного шёпота.***
Всё прекратилось в один миг. Фёдор, пошатываясь, подошёл к двери. Хорошо, что он взял бутылёк святой воды. Хорошо, что летом светает так рано. Хорошо… Фёдор взглянул на дверь. Она выгнулась под натиском. Вся покрытая ямами, царапинами, она выдержала, не сломалась. Ручка была оторвана и лежала рядом. Замок был сломан. Непонятно, как ещё эта дверь держалась на своем месте. Вот Фёдор с силой ударил дверь ногой, и она, окончательно сорвавшись с петель, с грохотом упала. Глеб лежал на полу рядом с потухшей свечой. Фёдор подбежал к нему и проверил пульс. «Жив», — промелькнуло в голове Фёдора. Нет, он не должен был уходить. Да, он был в ссоре со своим братом, но Глеб не причастен к этому, он не должен пострадать. Как бы Фёдор ни хотел оградиться от мира, от своей родни, от своего брата, Фёдор – человек. Его бросило в жар от той мысли, что пришла ему в тот вечер, когда он увидел Глеба в гаражном кооперативе. Ещё секунда, и он бы пристрелил свидетеля, зная, что это его племянник…