Птицы

Солнечный свет бил в окна, жаркий и живой, он разгонял тьму, освещая весь мир. Но чем ярче свет падает на предмет, тем чернее тень прячется на противоположной стороне. Глеб потянулся и, не открывая глаз, начал прислушиваться. Щебетание птиц казалось нежным пением, которое задевало каждую струнку души. Теплый запах теста коснулся носа Глеба, и тот, открыв наконец глаза, но всё ещё щурясь от яркого света, будто нарочно слепившего его, осмотрелся. Он одновременно и узнал, и не узнал квартиру. Это была всё та же однушка, но смотрел он на неё с другого ракурса, лёжа не на своём матрасе, ближе к земле, откуда он, просыпаясь, видел сначала покачивающейся на проводке лампочку, а на кровати Фёдора. Однако это утро нельзя назвать тихим. К привычным звукам птиц и шуму машин теперь присоединились хлопанье дверей и разговоры соседей. Глеб протянул руку к висевшей на спинке кровати майке и вдруг заметил свои ладони. Они были туго перебинтованы. События вчерашнего вечера пробудились в его памяти, но они уже не пугали, казались далёкими размытыми снами. Встать получилось не сразу. Когда он резко поднялся, его голова закружилась, и Глеб вновь упал на подушку. Затылок щипало, голова немного гудела. Всё-таки поднявшись и одевшись, он вышел в коридор, изредка опираясь о стены, и увидел, что входной двери, отделявшей маленькую квартирку от подъезда, не стало. Вместо неё была пустота, мимо которой иногда ходили люди. В коридоре было пыльно, валялись мелкие кусочки железа, которые, видимо, ещё не успели убрать. Глеб вошёл в кухню, в которой запахи теста и выпечки были особенно сильными. Фёдор стоял за плитой, выливая на раскалённую сковороду очередную порцию теста. Рядом, на тарелке, покоилась приличная стопка золотистых блинов. Они блестели на солнце, тесто на сковороде вкусно шипело. В целом, картина, увиденная Глебом на кухне, была забавной, ведь он никак не ожидал увидеть здорового мужика, коим и был Фёдор, с бородой и шрамами, готовящим блинчики, причем весьма недурно, подкидывая их на сковороде и что-то напевая себе под нос. Тут Фёдор заметил Глеба. — Доброе утро. Как себя чувствуешь? — Нормально, голова только немного кружится, — сказал Глеб, садясь за стол. — Ну это нормально. После такого удара-то, — Фёдор ухмыльнулся. — Голова скоро пройдет. Как руки? Болят? — Да нет вроде, — неуверенно ответил Глеб. Руки действительно не болели, но какое-то неприятное ощущение всё же оставалось. «А ну-ка пальцами пошевели», — попросил Фёдор. Глеб пошевелил, согнул и разогнул их, сжал кулаки. Фёдор, взяв ножницы, снял бинты. Ладони и пальцы были в полном порядке, и Фёдор, увидев это, с облегчением выдохнул. Вчера он испугался, что Глеб получил ожоги из-за раскаленного воска, но его переживания оказались напрасными. Блины на вкус оказались отличными. Гора блестящих на солнце блинов стояла на столе. Глеб спросил о двери. — Ты помнишь, что вчера было? — ответил вопросом на вопрос Фёдор. — Да. — В общем… Скоро придет мастер ставить дверь, и, пожалуйста, ни слова о том, что было. — Но почему, — возмутился Глеб. — Потому что, что ты ему скажешь? Приходил весь город постучаться? Нет, нам не поверят. Тебе не поверят. Об этом всём, я имею в виду всю эту мистику, вообще никому лучше не говорить. Помнишь же мой рассказ про психушку? — Помню, но тем не менее неужели никто этого не видит? Разве нет доказательств? Я это видел, ты это видишь, ещё кто-то точно. Тем более такую хрень, которая в дверь стучала. Фёдор облокотился на спинку стула. «Да, доказательства есть, но кому их предъявить? И какие доказательства? Тела «одержимых» ничем не отличаются от нормальных, Волна не оставляет следов, ну кроме выбитой двери (что можно списать на попытку взлома), всяких оборотней, вампиров и т.д., и т.п. хрен поймаешь. Всех, кто это видит и говорит об этом — в психушку. А если что-то и будет иметь доказательства, то приедут серьезные дядьки в штатском, и всё, доказательств никогда не существовало, а кто утверждает обратное — в психушку». Фёдор вытер жирный от блинов рот и продолжил, — «Я их не виню. Посуди сам, какая паника в мире начнется, если мистика вскроется? Сколько возникнет людей, желающих этим воспользоваться? И ладно какая-нибудь гадалка, а если армия? И так далее. Это будет настолько сильный резонанс в мире, что народные возмущения, бунты, паника и так далее будут повсеместно. Короче, я считаю, что нельзя этого допускать». Из коридора позвали Фёдора, это пришёл Иван Анатольевич, узнать, что случилось. Он был очень удивлен, не увидев утром двери в квартиру напротив. Но ещё больше удивился объяснению Фёдора, исходя из которого дверь выломали неизвестные, ведь сам Иван Анатольевич абсолютно ничего не слышал. Более того, оказалось, что в доме сломано ещё две двери — на первом и третьем. Ничего ценного не пропало, однако жильцов в квартирах не оказалось. Чуть позже пришли рабочие и начали установку новой двери. Глеб было спросил дядю о том, как он так быстро нашёл новую дверь, на что Фёдор, правда, не ответил, резко сменив тему. Тут Глеб вспомнил, что до сих пор не отнёс документы в колледж, хотя сроки уже поджимали. Порывшись в своей спортивной сумке, он достал папку с ними. Он было пошёл одеваться, но вдруг осознал, что ни за что не выйдет в подъезд, а уж тем более на улицу в одиночку. Слишком уж свежи были воспоминания об вчерашнем инциденте. — Слушай, тут такое дело, — обратился он к Фёдору, — мне документы отнести надо… — И чего ты от меня хочешь? Чтоб я тебя за ручку отвёл? — Нет, просто… Ну блин, стрёмно как-то идти после вчерашнего. Фёдор с раздражением посмотрел на племянника. «Так, во-первых, сейчас день. Это раз. А второе, я тебе не нянька. Сам справишься». «Ну и хрен с тобой», — подумал Глеб и, собравшись с духом, вышел за дверь. Бегом спустившись по лестнице и чуть не сбив по пути какую-то старушку, Глеб пулей вылетел из подъезда. Вид двора был как всегда безмятежен. Вокруг всё утопало в зелени, и даже дурацкие клумбы из покрышек выглядели как-то успокаивающе. Чем дальше он шел, тем больше удивлялся тому, как всё вокруг было обычно. По улицам ходили люди, жившие своей нормальной жизнью. Он один был не в своей тарелке, будто сбившись с ритма огромного ансамбля, и никак не мог нагнать его. Ещё вчера, несколько часов назад, он едва не умер от того, во что никогда не верил, над чем смеялся. Ещё вчера картину мира, которой он жил столько лет, свесили с крючка, порвали и втоптали в землю. А сегодня… Сегодня всё так же, как и в другие дни, как и раньше. Спокойствие и безмятежная жизнь летним днём провинциального города. Глеб не мог понять, как может один и тот же мир быть таким прекрасным и гармоничным, но в то же время столь ужасным и хаотичным. Вот на горизонте показался колледж. Небольшое здание, затерявшееся среди домов. Серое, двухэтажное, оно переживало не лучшие свои годы и явную нехватку бюджета. Облупленные кое-где стены, пластиковые окна, ни коим образом не вписывающиеся в архитектуру, ржавый водоотвод, который, казалось, ещё секунда, и он свалится своей массой на голову незадачливому студенту. Поднявшись по потрескавшимся ступеням к двери, Глеб с трудом открыл её. Внутри обстановка не особо отличалась от внешней стороны здания. Но не успел юноша оглянуться, как его окликнули. — Вы документы сдавать, молодой человек? — Да, — вздрогнув, ответил Глеб, не поняв сначала, откуда идёт голос. Через секунду он увидел охранника, пожилую женщину с яркими бардовыми волосами. — Пятый кабинет, — бросила она, пропуская парня. Народа было мало. Всего пара человек, если не считать тех, кто эти документы принимал. Полноватый парень и высокая худая девушка с длинными волосами. Они явно были знакомы и увлеченно о чем-то говорили вполголоса. Глеб сдал бумаги, заполнил небольшую анкетку и со спокойной душой отправился домой. Он не мог не отметить, что квартира Фёдора была достаточно близко к колледжу, что было несомненным плюсом. Над крышами домов огромной стаей летели голуби. Они взмыли в небо где-то во дворах, одновременно, будто по какой-то неслышимой команде, и тучей неслись куда-то в парк. Наверняка их там встретит какая-нибудь добрая старушка с мешком крошек, и они будут долго клевать маленькие кусочки хлеба с земли, пока где-нибудь на другом конце города кто-нибудь не выкинет цельную черствую булку. Тогда они так же синхронно взмахнут крыльями и улетят туда, оставив после себя лишь несколько перьев да помёт.

***

Федор лежал в постели. Он пытался сосредоточиться на «Фаусте», но как бы он ни старался, в голову всё лезли и лезли мысли. Зачем он вообще пустил в дом этого мальчишку? Сколько проблем он может принести? Он уже двадцать лет исправно вырезает эту пакость, и за это время не осталось ни одного свидетеля. Никто не мог бы уличить его. И вот появляется этот сопляк, который с ходу узнает о его второй жизни. Нужно было поступить с ним так же, как и с другими… Фёдор посмотрел на шкаф. Сколько же там того, за что легко могут выдать пожизненный срок. Но нет. Избавиться от племянничка не просто. Одно дело те, с кем он никак не связан, другое — родственник. Первое подозрение естественно будет на нём… Зачем он позволил ему приехать… Обычный человеческий фактор. Впервые за столько лет ему звонит брат. Просит забыть старое, просит, чтоб тот приютил его сына. Тот разговор был крайне неловкий, был полон нелепыми паузами, но если б только Юра знал, что Фёдор сам столько раз хотел ему позвонить, да так и не смог заставить себя взять трубку. Он согласился принять племянника. В тот момент он не думал о работе, о делах, об опасности. Федор тяжело вздохнул. Ему оставалось лишь два варианта: либо избавиться от Глеба, либо защищать его. Само знание о Них делает его Их целью. Лёгкая добыча. Он не сможет его опекать, да и зачем это ему, но хотя бы научить его обороняться, чтобы он, в случае чего, смог постоять за себя, несомненно стоит. В новую, только что установленную дверь постучали. Фёдор открыл племяннику дверь, и тот быстро забежал в квартиру. — Ну что, справился? — язвительно спросил мужчина. — Да, — пытаясь скрыть напряжение, ответил Глеб. За окном был ясный день, солнце обжигало, листва на деревьях приветливо шуршала. Слышались радостные детские возгласы, доносился шум машин. В доме было тихо, но это была не та мертвая тишина ночи, а мягкая, живая тишина, которая наступает в разгар дня. Фёдор тихо дремал в том же положении, в котором читал — полусидя на кровати. Глеб же совершенно не знал, чем себя занять. Егор был занят перевозкой вещей, Лиза тоже была занята. Выйдя на балкон, куда ему, к слову, ещё не доводилось заходить, он заметил в углу гитарный гриф, выглядывающий из-за горы всякого хлама. Достав запыленную гитару, он поразился своей находке. Гитара была хоть и не в идеальном, но явно в рабочем состоянии. Смахнув с неё пыль и паутину, которая опутала её, Глеб дёрнул струну. Гитара издала низкий долгий звук. Через пять минут уже настроенная гитара пыталась взять аккорды. Не то чтобы Глеб хорошо играл на гитаре. Он знал несколько аккордов и даже ходил на курсы (которые, правда, чаще прогуливал, чем присутствовал на них), но и этого было достаточно, чтобы сыграть незамысловатую мелодию. Егор отлично умел играть, даже принимал участие в школьных концертах. Глеб же был скорее любителем и иногда бренчал чисто для себя. Однажды и он принял участие в каком-то мероприятии, но застеснялся и сыграл слишком плохо, после чего два месяца вообще не подходил к гитаре. Сильно ударив по струнам, он разбудил Фёдора. Тот не сразу понял, откуда был звук, и замотал головой, однако, увидев Глеба, успокоился и снова взял книгу. — Я тут гитару нашёл, — сказал Глеб с балкона, — целая вот. — Не неси грязь в дом, — ответил Фёдор, — она там в пыли чёрт знает сколько провалялась. Её почистить надо. Уловив в словах Фёдора призыв к действию, а ещё, что более важно, разрешение оставить гитару, Глеб пошёл за тряпкой. — А ты играть умеешь? — спросил Глеб, вытирая деку от пыли. — Когда-то умел. Сейчас не знаю. — Хорошо умел-то? — Ну, — замялся Фёдор, — ну так, нормально умел. Но я уже тыщу лет гитару не держал. «Покажешь мастер-класс?» — улыбаясь, спросил Глеб и, наскоро обтерев гитару, подал её Фёдору. Тот нехотя взял её, провел пальцами по струнам и грифу и подёргал струны. Они покорно издали тягучие звуки, пальцы левой руки быстро выстраивали аккорды, другая рука перебирала струны, и из гитары родилась музыка. Она была не стройная, где-то фальшивила, иногда пальцы, отвыкшие от струн, промахивались и не успевали за мелодией, но это была музыка. Фёдор хорошо играл, музыка, вырывающаяся из-под его пальцев, была живая, настоящая, незаменимая, такая, какой она и должна быть. Живой. Все ошибки, допущенные Фёдором, все промахи придавали ей жизни. Глеб был ошеломлён неожиданным открытием таланта дяди. Так всегда происходит. Ты можешь думать, что более-менее знаешь человека, знаешь его характер, но вдруг открывается совершенно обратная, противоположная его сторона, сторона прекрасная. Фёдор отложил гитару. Он не показал этого, но он сам был удивлен тому, что его пальцы всё ещё помнили гитару, все попытки на ней играть, все уроки от друзей и взрослых, все аккорды и переборы. Фёдор не помнил, а пальцы, эти грубые, жёсткие пальцы, привыкшие сжимать пистолет, помнили, как создавать музыку.