***
Пётр Михайлович изучал стопку дел, возвышающихся на его столе. — Почему до меня только сейчас доходит информация? — Не могу зна… — А кто должен знать? — он был в ярости. — По всей стране орудует какой-то маньяк, уже больше десятка трупов, а мне докладывают только сейчас! — Насколько нам известно, — начал сидящий рядом полковник, — убийства начались в середине декабря. Первые, как вы можете видеть, связали с несчастными случаями. Но чем дальше, тем более… Более явно выражена насильственная смерть жертв. — Значит так, — Пётр Михайлович тронул намечающуюся лысину, — значит всю информацию (новую, старую — всю) ко мне на стол! Руководство я беру на себя. Ясно?***
Фёдор сидел на скамейке в парке, держа в руках ещё не допитый кофе. Зажатая в зубах сигарета высвобождала тяжёлый, удушливый дым. Глеб, сидящий рядом, дожёвывал булку. Повсюду в парке звучал птичий щебет. Несколько голубей важно прохаживались по дорожкам, иногда натыкаясь на кусочки хлеба, заботливо разбросанные людьми. Они наклонялись, чтобы схватить заветную крошку, но тут же, со скоростью молнии, подлетал воробей и выхватывал её из-под голубиного клюва. — Знаешь, что я тебе скажу? — вдруг начал Глеб. — Что? — Ты определённо ей симпатичен, — Глеб с улыбкой посмотрел на дядю, но встретил непонимающий взгляд. — В каком смысле? — В смысле нравишься ты ей. — Вот ещё, — Фёдор отклонился на спинку лавочки, однако не смог скрыть своего напряжения. — А чего ты так напрягся? — Глеб злорадно улыбнулся. — Я не напрягся. Устал просто. — Она тебе нравится? — Отстань. — Не, ну скажи честно. Симпатичная девушка. — Тит твою мать, Глеб, — Фёдор был явно раздражён. — И что с того. Бегать теперь перед ней? — Ну вообще-то она тебе помогает. Вон книгу специально для тебя заказала. А книга явно не дешёвая. Кофе, все дела. Не думаю, что к каждому посетителю такое внимание. Если б ты не пялился всё время в пол, то видел бы, как она на тебя смотрела. Фёдор молча курил. — Кстати, хотел у тебя спросить. Что это за библиотека? Явно не госучреждение. — Это она сделала. Типа частный бизнес. Денег особо не приносит, так только, аренду покрыть. Это для неё больше отдых, чем работа. Хобби. — Ясненько. И как? Кто-то кроме тебя ходит туда? — Ходят. Молодёжь ходит — Аня там всякое барахло по супергероям и тому подобное собирает да продаёт. За кофе ходят, за булочками — она сама печёт. Ну и так далее. — Значит, тебе она не нравится. — Почему не нравится? — Значит, нравится! Вот и подловил, — Глеб рассмеялся. — Нет, она, конечно, хорошая… Слушай, — Фёдор выбросил догоравший окурок, — я, конечно, всё понимаю. Ты молодой, у тебя вся жизнь впереди. А вот у меня нет. Я свою жизнь закончил. У меня теперь только одно — работа. Я никого не хочу в это втягивать, понимаешь. Ты об этой всей мистике узнал, и что? В первый день тебя чуть не сожрала одна тварь, во второй другая и так далее, — Фёдор склонился над остывшим кофе. — Я никого не хочу подвергать опасности. Ни тебя, ни её.***
Кровь медленно выступала на запястье. Нет. Не так. Зачем он это делает? Егор зажал руку, полез за бинтом. Почему? Он смотрел на себя сквозь мутное зеркало. Кудрявые волосы сосульками свисали на смуглое лицо, под глазами синели круги. Зачем он очередной раз пытается причинить себе вред? Убить себя. Вчера вечером он чуть не наглотался таблеток. В последний момент, будто очнувшись, он отложил их. Сегодня он резал себя. Серое оконное стекло не переставая транслировало грязную улицу. Как удивительно. Всего за сутки мир, полный красок и жизни, вдруг опустел, обесцветился. Может, выпрыгнуть? С высоты. Головой вниз, чтоб наверняка. Откуда это? Откуда это чувство пустоты и одиночества? Откуда веет холодом могилы? Егор обернулся. Маленький кулончик лежал на тумбочке. Маленький, безобидный кулончик — единственная вещь, которая выделялась из серого мира.***
— И зачем тебе эта хрень, — сказал Фёдор, доставая из недр балконного хлама лом. — Ну, интересно всё-таки, что там внутри. — Ладно. Где этот твой сейф? — Вот, — Глеб указал на лежащую перед ним железную коробку. Фёдор приставил лом к дверце сейфа и одним резким движением вырвал её с замком. Внутри, под мелкими железными обломками и сора, лежала папка с бумагами. Глеб наклонился и достал её из сейфа, не представлявшего больше никакой ценности. На потрёпанной временем папке значились какие-то цифры, непонятные аббревиатуры и имена, название гласило: Состав сотрудников НИИ ТТПИ на 1978 г. — Федь, а что такое НИИ ТТПИ? — крикнул Глеб в глубь квартиры. — Без понятия. Мусор убери. Юноша посмотрел под ноги. Действительно, нужно бы прибраться. Сломанному ржавому сейфу с оторванной дверцей явно было не место посреди комнаты. Собрав мусор, Глеб положил его около мусорного пакета, который они забыли взять с собой, выходя из квартиры, и вернулся к изучению папки. В ней лежала какая-то документация, куча листков с различными записями, разобрать которые не представлялось возможным. Вот и список. Сухой список фамилий и инициалов с должностями. Авадкин А.В., инженер, Андреев П.Р., конструктор, Акимов С.Ю., заведующий лабораторией… Глеб листал дальше. Самойлов, Сидоров, Семецкий, Совухин… Глеб остановился на одной фамилии. Совухин М.А., главный инженер. — Федь, а у отца твоего какое отчество было? — Афанасьевич, а что? — Фёдор вышел с кухни с кружкой чая и уставился на Глеба. — Да нашёл тут, Совухин Эм А, главный инженер. Может, это он? — Может, да, может, нет, фиг его знает, — Фёдор безразлично пожал плечами. — Тебе не интересно? — Ни капли. Этот человек бросил нас, когда я ещё под стол пешком ходил, ему было неинтересно. Почему должно быть интересно мне? — Ну родственник же. Я вот о нём вообще ничего не знаю. — Я тоже, и мне как-то всё равно. — А мне интересно. Почему он ушёл-то? — А кто его знает. Мне тогда год был. Мать рассказывала, что он в командировку уехал, какая-то секретная штука. Сначала письма писал, в любви признавался, а потом письма приходить перестали. — Ну это-то мне отец рассказывал, — Глеб смотрел на пожелтевшие листы бумаги. — А почему так случилось, не понимаю. Может, он вообще тогда умер. — Умер бы — прислали б бумагу. Мол так и так, ваш муж и отец помер на службе. Компенсация была бы, пенсии. А тут нифига. Фёдор ушёл обратно в кухню. Он никогда не тешил себя надеждами на возвращение отца. В отличие от брата, которому на тот момент было восемь и который часто спрашивал мать об отце, скучал по нему и желал его возвращения, Фёдор не помнил совсем. Ему не по чему было скучать, и хотя жизнь без отца была очень сложной и не хватало отцовской заботы, он переносил это время легче. Как слепой от рождения, никогда не видевший света, он был счастливее того, кто этот свет видел, но лишился его навсегда. В дверь постучали. Фёдор недоверчиво посмотрел на неё. Он никого не ждал сегодня. Тем более так поздно. Стук повторился: звонко и требовательно прозвучали короткие удары. Подойдя к двери, Фёдор громко спросил: «Кто там?» — Это я, Федь, Пётр Михайлович. Помнишь такого? Фёдор посмотрел в глазок. Да, это был он. Пётр Михайлович. Михалыч. Тот самый майор, под командованием которого был Фёдор, когда лишился глаза. Замок щёлкнул, впуская нежданного гостя в квартиру. Пётр Михайлович тут же шагнул внутрь, позвякивая содержимым принесённого им пакета. — Ну здорово, Федь, — сказал он, осматриваясь, — давно не виделись. — Давненько, — ответил Фёдор, приглашая гостя вглубь квартиры, — лет пять уже, наверно. — Да. Ты извини, что без приглашения, да ещё и поздно так. Мимо проходил, дай, думаю, зайду, навещу старого друга. Тут он заметил сидящего на кровати Глеба, который из зала наблюдал за происходящим. — Здравствуй, — сказал Пётр Михайлович, обращаясь к Глебу, и тут же спросил у Фёдора. — Сын твой? — Нет, племянник. Откуда бы сын у меня. — Ну, мало ли, всякое бывает. Пётр Михайлович улыбнулся, однако Фёдор не ответил взаимностью и холодно спросил: — Зачем ты пришёл? — Ну как, прийти, проведать. — Я — нормально. Всё хорошо. Проведал? — Федь, — Пётр Михайлович был в замешательстве, — ну я ж не с пустыми руками в конце концов. Думал: посидим, выпьем, поговорим, — тут он понизил голос практически до шёпота, — Федь, мне правда неловко, что я вот так ворвался на ночь глядя, но ты пойми, мне больше не к кому. Мне очень надо поговорить, понимаешь? Очень надо. Гранёные стаканы бросали причудливую ломаную тень на нехитрую закуску, приготовленную Фёдором на скорую руку. — Так что случилось-то? — спросил Фёдор у гостя, который нёс ко рту уже третью порцию коньяка. — Да сам даже не знаю, как сказать, — начал тот, — на работе кошмар творится. — Михалыч, в нашей работе он творится всегда. Что конкретно? — Дело тут одно, понимаешь, — начал он, — маньяк объявился. На данный момент зарегистрировано двадцать шесть трупов, понимаешь? И это за полгода. — Ты столько маньяков этих поймал, и всё хорошо было. Что на этот раз изменилось? — Ты б знал, что эта тварь с людьми делает… — Пётр Михайлович запнулся. — Вообще, я эту информацию разглашать не должен, но я думаю, ты понимаешь. Я высказаться должен, не могу я это в себе держать. — А к психологу пойти? — Фёдор поднял свой стакан с алкоголем. — Помнится, когда я был «не в себе», ты меня туда первым отправил. — Да знаю я, знаю. Наш мозгоправ не слушает. Так только, головой покивает, подадакает, что-то умное скажет и отпустит. Мне с нормальным человеком по-человечески поговорить хочется. — А Семёнов? А Максимов? А Стас Игнатьев? — Да пошли они. Нет, сейчас… Семёнов ушёл, вообще про него ничего не слышал уже лет десять. Максимова посадили за взятки. Стаса тоже… Остальные из наших кто убит, кто продался, кто ушёл невесть куда. Всех потеряли в общем… — Ну, а я-то при чём. Я, считай, первым выбыл. — Во-первых, ты единственный, с кем хоть какой-то контакт есть, а во-вторых… Если помнишь, ты мне другом был. Лучший боец, правая рука, всегда поможешь… — Хватит подмазываться, — отрезал Фёдор. — Я не подмазываюсь, просто… Плохо мне, понимаешь? — Ну валяй, я слушаю. Что там у тебя стряслось? — Фёдор залпом выпил содержимое своего стакана.