Чимин милый. Чимин замечательный. Добрый, ласковый, порой странный, звонкий и громкий. Чимин прекрасный.
Чимин игнорирует Юнги.
Юнги думает, что Чимин забыл о нём…
Юнги забывает как выглядел Чимин…
***
—
Хосок, — голос хриплый, надломленный, совсем тихий и такой знакомый. Чимин поднимает голову и видит кого-то, сердце пропускает удар, когда взгляд цепляется за еле уловимые черты лица. Это голос Юнги. Он сидит на холодном полу, скрючившись от невыносимой боли, а его тело… оно чёрное. Словно его облили смолой. Омега зажимает губы своими крохотными ручками, а по щекам в миг скатываются слёзы. Мужчина перед ним шипит, сжимает в руках быстро леденеющий телефон, дышит тяжело, прерывисто, — помоги, я сейчас сорвусь…
Пака оглушает треск, такой громкий, от чего тот хватается за уши, прячась от этого звука, как вдруг глаза расширяются, когда он слышит надрывный крик Юнги. Настолько болезненный, что собственное сердце сжимается. Он делает шаг навстречу, тянет руку к альфе, слёзно зовёт по имени, но он никак не может приблизиться. Плачет навзрыд, продолжает звать, но мужчина не отзывается, обнимает себя за плечи, впиваясь в кожу ногтями и даже не слышит этого малыша. И Чимину кажется, что вот он, его ад, как вдруг брюнет поднимает голову и смотрит прямо перед собой, туда, где стоит омега, и малыш молится, чтобы Мин его услышал, увидел, но в глазах напротив улавливает лишь черноту, охватившую весь белок, скрывая всю радужку. Младший замирает с протянутой рукой и стекающими с карамельных глаз слезами, а Юнги перед ним вновь кривится, вновь сжимается, опускает голову и кричит, так громко, что душа трескается.
— Нет! Нет! — осевшим голосом вопит омега, вновь будит родителей посреди ночи, и те бегут к сыну, обнимают напуганного подростка и шепчут на ухо успокаивающие слова. Слишком часто их ребёнок подскакивает посреди ночи в холодном поту с опухшими от слёз глазами. Когда такое произошло впервые, Чимин долго не мог прийти в себя, постоянно интересуясь самочувствием Юнги у отца, с которого взял слово, чтобы тот не говорил хёну ничего про него самого. Родители успокоились спустя две недели, но подобная картина повторилась через два месяца, потом ещё, и вот сейчас он вновь видел измученного Юнги, который не мог нормально дышать от боли. Мальчик перестал рассказывать что ему снится, объясняя, что это очередной кошмар, но взрослые решили, что дело оставлять подобным образом ничто иное, как кощунство.
Возможно, малыш действительно нуждается в помощи, поэтому он не противится, ходит к личному психологу, пьёт чай за успокаивающими разговорами на самые разные темы, а потом его забирает домой отец, нерешительно интересуясь делами. Ким понимающий, он делится, открыто и честно, чтобы родители не переживали. Врач говорит им, что ребёнок более чем здоров. Его ментальное здоровье непоколебимо, это очень стойкий духом человек, но оправдать кошмары не может никто. Больницу также приходится посетить для общего результата. Проблем со здоровьем не оказывается. Да откуда им взяться, когда этот малыш моти придерживается исключительно здорового образа жизни с большим количеством танцевальной практики, гимнастики. И даже он сам ломает голову над тем, почему ему снятся подобные ужасы. Юнги в порядке, он всё так же работает, всё так же проводит время с Чонгуком и Тэхёном. Последний, его друг детства, исправно докладывает как поживает старший, присылая фотографии и короткие видео, где Мин просто лежит где-то, сидит за кухонным столом или редко, но всё же улыбается, глядя куда-то в сторону, и Чимин хранит каждую дорогую сердцу фотографию.
Его детская любовь так и не прошла, наоборот, возросла и начала созревать, позволяя называть её той самой любовью, которая дурманит голову, заставляет хотеть быть лучше, чтобы любили в ответ. Омега не может смириться с тем, что он всего лишь ребёнок для этого мужчины. Чимину уже шестнадцать. Это тот самый возраст, когда подросток считает, что он уже взрослый, созрел для всего, готов познакомиться с запретным, но это всё тот же ребёнок в душе, с искрящимися глазами, детской улыбкой и,
увы, уже недетскими мыслями.
Первая течка наступила неожиданно. Ему только исполнилось пятнадцать лет, началась слишком рано и в самый неподходящий момент, когда никого не оказалось дома. Боль, которую сначала малыш удачно игнорировал, возрастала и не позволяла думать о чём-либо другом. Пак впервые плакал в голос, выл от режущих ощущений внизу живота. Никогда он так не радовался подоспевшему папе как в тот день.
Сокджин не мог дать крохе свои собственные блокаторы без консультации с врачом, он поил сына расслабляющим чаем, пока ждал приезда мужа, по прибытии которого те вместе обратились в больницу, где Чимину прописали лекарство. Он боялся малейшего намёка на приближение течки и никогда не вытаскивал из рюкзака отложенный блистер, чтобы не ощутить эту боль вновь. С красными щеками и бесконечным смущением расспрашивал Джина обо всём, а тот так мягко, как только мог, объяснял малышу все тонкости цикла эструса. Показал как вести календарь, чтобы наперёд знать, когда ждать следующую «беду», успокоил, сказав, что подобное явление повторяется только раз в четыре месяца, но почему-то сама мысль о том, чтобы пережить тот ад, его ничуть не радовала. Любопытный омежка даже залез в просторы интернета, о чём, вскоре пожалел, поскольку в тот день, он явно повзрослел и поседел. К такому обилию откровений он был не готов. Но по истечении трёх месяцев всё же смирился со своей участью страдальца и свыкся с правдой.
— Чимин, ты как? — интересуется старший омега, наливая в фарфоровую чашку горячий фруктовый чай, пока Мин устало шаркает ногами по полу в безразмерной футболке, которую для него стащил Тэхён у Юнги и прислал по почте, и широких штанах. Сокджин ради интереса решил покрасить свои смолисто черные волосы в какой-то более интересный цвет, и ныне сверкал своей золотой шевелюрой, но там, где проводит эксперименты старший, обязательно будет и младший. По этой самой причине Намджун каждый день любуется своими цветастыми омегами, один из которых слишком сильно напоминает розовую сахарную вату, — ничего не болит?
— Нет, папуль, я в полном порядке, — сонно улыбается кроха, окутывая родителей лёгким флёром своего природного аромата, в котором чётко выделяются нотки нектарина и свежеиспеченного десерта из, предположительно, персиков. Его запах открылся и теперь радовал слух родителей своей нежностью. Он неспешно садится за стол и берёт металлические палочки в руки, принимаясь завтракать. Вареные овощи уже привычны и его от них не выворачивает. Джин смотрит на сына с улыбкой на лице и золотыми глазами. Впервые узрев золотистую радужку глаз у своего родителя, тот опешил. В десять лет, когда они переехали в Италию, отец вызвал своё чадо на серьёзный разговор в своём кабинете и неловко, нерешительно, боязливо объяснял что с его папой произойдут кое-какие изменения.
—
Чимин, — отец делает паузу, кусает нижнюю губу, нервно стучит пальцем по подлокотнику, собирается с мыслями, — милый, ты ведь у нас умный мальчик, сообразительный.
Десятилетний мальчик слишком мал для того, чтобы говорить с ним на такие серьёзные темы, но времени больше нет, они итак оттягивали момент как могли ради своего сынишки. Ради его благополучия Намджун годами пытался держать себя в руках, но жажда крови росла, внутренний вампир и альфа сплочились вместе, требуя обратить истинного. Мужчина оттягивал момент и ради самого любимого, чтобы он успел пожить свободной жизнью как можно дольше. Чтобы как можно дольше он жил прежней жизнью перед тем, как почувствует тяготы.
Папа весь день до наступления полнолуния проводил время с сыном, и был, пожалуй, единственным, кто не боялся того, что произойдёт. Сокджин готов доверить свою жизнь любимому, готов разделить с ним вечность, он доверяет и не испытывает страха перед обращением. Чимин никогда не ведал, какое тяжелое прошлое было у этих двоих. Как долго отец отталкивал омегу, причиняя тому боль своим суровым голосом, причиняя боль себе при виде слёз любимого, но истинный был слишком напорист. Джун не хотел причинять боль, не хотел отталкивать. Хотел прижимать к себе, не отдавать никому. Как Джин смог добиться своего? Это очень смешная, но в то же время, болезненная история, которая слишком сильно повлияла на них обоих и сделала их теми, кем они являются на данный момент.
После обращения Чимин ещё месяц не видел своего родителя. Альфа приезжал к нему уставший, измученный, и даже с учётом того, что он вампир, совершенно не выспавшимся. Как там люди считают? Вампирам не нужен сон? Может, будет правильным сказать, что он им нужен не «каждую ночь»? От отца всегда пахло лесом, тем, что после дождя радует своей особенной тишиной, но в купе с ароматом природы на нем отчетливо улавливались нотки полевых цветов, что зацвели под лучами солнца. Это говорило Чимину, что старший не отходит от своего мужа. Намджун правда был рядом с любимым днями и ночами, делился своей кровью, чтобы милый набирался сил, сам выпивая по несколько пакетиков третьей отрицательной, дабы у самого не возникла анемия. Омега льнул к нему, вдыхал природный аромат и только тогда успокаивался. Его тело менялось. Мироощущение менялось. Глаза не видели, а уши не слышали, лишь сердце чувствовало. Джин был подобен слепому котёнку, плакал, когда Намджуна не было рядом хотя бы десять минут, цикл эструса прерывался навсегда. И перестройка внутренних половых органов вызывала последние течки, которые сводили с ума. Цветочный омега выл от раздирающей боли, успокаиваясь только в руках умелого мужчины, который ласкал, доставлял удовольствие и доводил до экстаза, позволяя забыть о былых страданиях.
Чимин как сегодня помнит тот день, когда зайдя в дом, он ощутил вместо привычного одиночества успокаивающий запах родителей. Обоих родителей, не просто отца, на котором остался аромат истинного, а оба. Живые и здоровые. Он со всех ног бежал на кухню, пока не застыл в дверном проёме, залюбовавшись любимым папой, что привычно стоял у плиты, как было всегда, и готовил вкусный обед. Мужчина перед ним улыбался, практически не отличался от себя прежнего. Чуть чуть побледнел, еле уловимо, щечки такие же румяные, стоит и напевает любимую песенку, пока не замечает сынишку, что так и не смог заставить себя сдвинуться с места. По пунцовым щекам стекают слезы радости, а Джин бросает все свои дела и бежит к нему, обеспокоено осматривая на наличие ранок, а тот громко всхлипывает и обнимает старшего. Родитель улыбается, прижимает ребенка к груди и позволяет наплакаться. Это был трудный период для мальчика, что не привык быть вдали от папы так долго. Был период, когда он сблизился с отцом.
— Ты уже предупредил Тэхёна, что мы приедем? — любопытствует Сокджин, делая глоток своего любимого чая.
— Да, я предупредил Тэ и Чонгука, — Чимин нагло игнорировал тот факт, что последний, на минуточку, на десять лет старше него, отказываясь называть хёном, словно в другой вселенной он сам являлся его хёном. Эта мысль Чимину даже нравилась, — а, вы двое же ничего не говорили хёнам?
— Чтобы ты потом нас на улицу выставил? — усмехнулся Намджун, поднимая взгляд на сына, — нет, мы посодействуем реализации твоего небольшого сюрприза.
— Кстати, а моя новая школьная форма уже готова?
— Конечно, моя сладкая булочка, — Джин поднялся из-за стола, нежно целуя своего ребёнка в макушку, после чего прошёл к холодильнику и достал свой любимый десерт, моментально возвращаясь обратно, — ты переживаешь? Твой корейский очень хорош, тебя не будут выделять.
— Я совсем не переживаю по этому поводу, — чуть нахмурив бровки, розоволосый принялся уплетать свой завтрак под безмолвные гляделки родителей. Конечно он переживал по поводу своего перевода, особенно спустя столько лет учёбы за границей, когда настолько привык к чему-то иному. Привык, что вокруг все разговаривают на чужом языке, без различных диалектов, привык, что все вокруг могут творчески проявлять себя. Совсем скоро из-за школы он вновь перекрасится в чёрный цвет, он будет одним из подобных ему, не будет выделяться, не будет частичкой чего-то уникального. Будет просто учеником старшей школы, которого волнуют исключительно экзамены. Такая жизнь его совершенно не устраивает, но нужно получить образование.
В Италии он обзавёлся хорошими друзьями, смог влиться в иное общество, получить несколько признаний в любви. Именно там он понял что такое любовь, узнал тяжесть первой течки, и научился мыслить нестандартно. А теперь ему предстоит оставить всё это. Как произошло шесть лет назад. Ему предстоит отказаться от того, что он любит, но сейчас не так больно, одна мысль встретить хёна греет душу, заставляет улыбаться, поэтому он так рад переезду, поэтому ждёт с нетерпением.
—
Карла, что ты постоянно читаешь? — удивленно озирается на темнокожую подругу высокий парень, привлекая внимание рядом сидящих. Чимин отрывается от практики и тоже переводит взгляд на девушку, что уже несколько дней не вынимает носа из своего смартфона.
—
Это история о двух омегах, тебе не понравится, — улыбается брюнетка, удобнее устраиваясь на диване и продолжая читать дальше.
— Омеги не могут быть вместе, это же против природы, разве нет? — удивляется второй, искренне не понимая как такое вообще возможно.
— Ну, люди могут выбирать того, кто им поистине нравится, мы не в праве осуждать чужой выбор, — пожимает рядом сидящий блондин, окидывая взглядом всех присутствующих.
— Чёрт, а ведь правда. Плевать я буду на всех, если мои отношения кто-то не захочет принимать, — осознавая всю суть сказанных товарищем слов, парень весело смеётся, чувствуя себя немного недалёким, раз не понял всё сам.
— Толерантность превыше всего, — хлопает в ладони девушка, что до этого сидела и молчала, — особенно с такими ранимыми толстушками вроде меня.
На её задорный гогот остальные лишь хмурятся, поскольку подруга их совершенно не виновник собственного лишнего веса. Чимин всегда помогал ей чем мог, как и все в их дружной компании. Благодаря их поддержке и настойчивым уговорам, блондинка сбросила достаточно веса, чтобы бегать без моментальной одышки и даже села на шпагат. В тот день малыш моти гордился ею как самый настоящий родитель.
— Чимин, не забудь сказать отцу, чтобы он спустил твои чемоданы, — кричит напоследок светловолосый, когда тот выходит из кухни. Омега уже собрал свои вещи и давно готов отправиться в прежний дом, вновь увидеть старшего.
Даже с учётом того, что он вампир. Конечно Намджун рассказал кто в их компании был подобен ему самому, был его сородичем. Зрачки сузились, когда он услышал имя Мина. Он долго обдумывал данную информацию, и в конечном итоге пришел к тому, что ему совершенно без разницы кто там Юнги. Человек или вампир. Его отец тоже вампир, да и не только, сейчас и его папа такой же. И он их совершенно не боится. Любит всё так же сильно.
***
Пасмурная погода накрыла столицу посреди лета.
Вечерняя прохлада окутывает людей с головой, кто-то этим наслаждается, а кто-то бежит домой, чтобы побыстрее согреться, выпив горячего чаю. Юнги не относится ни к одному из данных типов людей, по сути, к людям не относится вовсе. Он сидит за своим рабочим столом и заполняет очередную стопку документов. Хосок давно покинул здание, дабы разобраться с чем-то
неважным, да только от Мина не скроешь волнение во взгляде, он прекрасно знает куда его товарищ направился, к кому и для чего.
Буквально на днях он узнал неприятную новость. Его лучший друг отобрал его воспоминания. Благо, не те, что дороги сердцу.
Юнги в ту ночь не ждал Хоупа, друг должен был расслабиться где-нибудь в компании какого-то беты или омеги, но вместо этого ворвался к нему домой и безмолвно упал перед ним на колени. Старший не может похвастаться особыми умениями успокаивать кого бы то ни было, но он искренне старается. Выпытывал что произошло, пока друг не сдался и не выложил всё как есть. Только не словами. Чон поднял полный боли взгляд на Юнги, после чего его рука аккуратно коснулась лба брюнета. В тот момент Мин понял многое, осознал то, что было отнято у него. Впервые он был готов ударить шатена, но вместо этого прижал к себе и крепко сжал в своих братских объятиях, позволяя ощутить поддержку. Хоби прятал от него столько боли. И Юн осознал, почему никогда не видел слёз младшего:
Он забрал все воспоминания об этом.
Отобрал воспоминания, как делал это с врагами, лишал всего, делал бездушными куклами. Но с тем, Мин понял для чего он это сделал. Он как вчера видел тот инцидент. Его друг, застывший в ужасе, перепачканный в чужой крови, стоит перед тем, кто не должен был видеть его таким. А кто там? Серьёзно? Разве это не репетитор Чонгука? Совсем юный, от силы шестнадцать лет блондину. Он стоит на месте, не шевелится, так же замер, а в глазах ничего. Он смотрит словно сквозь Чона. Смотрит, но не видит. Хосок отобрал воспоминания у ребёнка в тот день, а после, забрал и у Юнги. Потом ещё раз, забрал воспоминания о том, как шатен плакал в его объятиях, как сейчас. Плакал вымученно. А из-за чего? Из-за страха причинить вред своему истинному? А разве стоит для этого менять своё счастье на счастье того, кого любишь, зная, что больше истинного ты никогда не встретишь? По собственной глупости его товарищ потерял почти десять лет, не решаясь принять любовь истинного. И вот, наконец-то он сделал шаг навстречу. Наконец-то он объяснится перед омегой, вернет то, что принадлежит ему по праву и сделает Хосока счастливым. По крайней мере, все на это надеются. Не должно столь солнечное существо, дарящее всем вокруг радость и счастье, само быть несчастным. Это слишком несправедливо.
Юнги массирует виски, стараясь унять головную боль, но по итогу откладывает ручку и поднимается из-за рабочего стола, неспешно подходя к панорамным окнам. Раздвигает чёрные портьеры и глядит на ночной город с высоты чуть ли не птичьего полёта. Город заполонила ночная мгла, не раздражая его глаза слишком яркими лучами солнца. Мужчина кладет руки, обтянутые темными перчатками, в карманы отутюженных брюк и разворачивается, ступая к входной двери. Коридоры совсем опустели, в здании кроме него только пара охранников, и он наконец-то спускается на лифте. Устало прикрывает глаза, не желая разлеплять потяжелевшие веки, но вынужденно открывает глаза и идёт дальше. Мимо парковки, он хочет отдохнуть, подышать свежим воздухом, а когда надоест, просто вызовет такси, он далеко от своего пентхауса, а ноги и вовсе несут куда-то в даль. Альфа наслаждается тишиной. Спальный район для него, пожалуй, самое лучшее место в этом громком городе. Он устал морально, а физически просто вымучен. Даже в этот прекрасный момент тело горит, и даже его способность контролировать холод, не позволяет ему охладить собственное тело, что пылает синим пламенем внутри, сжигая остатки разумного, постепенно делая из него монстра. Он не против понести наказание, но по сей день не может найти ответа, а за что он его несёт? За то, что оказался не в том месте не в то время? Как глупо, как несправедливо нести груз чужой провинности.
Но Юнги давно смирился, только вспоминает о своём прошлом, мысли сами несутся к больному, но в его жизни есть и нечто красочное. Хосок всегда был лучиком счастья, со дня знакомства он не переставал подбадривать Мина. Чонгук, который привнес в его жизнь разнообразие, Тэхён, что заставил его двигаться, даже когда лень стискивала в своих объятиях. Влюбленные друг в друга Намджины, не перестающие давать надежду на то, что у старшего есть шанс найти и свою любовь. И наконец-то Чимин, невинное создание, заставившее его почувствовать уют рядом с собой. Рядом с этим крохой он чувствовал покой, забывал о тьме, растягивающейся по его телу, поглощающему его душу. Это поистине удивительный ребёнок, очаровательное создание с пухлыми щечками, карамельными глазками и клубничными губками. И это самое создание он больше никогда не увидит.
Омега уехал уже как шесть лет. Для вампира это небольшой промежуток, но почему-то тянутся эти года словно вечность. А Юнги не знает что с этим делать. Как быть с возникшим в груди одиночеством, как справиться с тяжестью на душе. Сколько бы лет он не жил, на этот вопрос так и не смог найти ответа.
Когда-то он надеялся найти истинного, прикасался, исследовал омежьи тела бурными ночами, каждый раз не находя собственного имени на их нежных телах. Он надеялся очень долго, ждал, терпеливо ждал, искал как ненормальный, но по итогу оказался ни с чем. Стал тем, кто медленно превращается в монстра, недостойного быть с кем-то вообще.
Альфа слишком много думает о своих проблемах, и слишком мало рассказывает о них. А точнее, не говорит совсем, отчего он становится слишком невнимательным. Не замечающим ничего вокруг. Он не замечает сладкий аромат свежей выпечки, который доносится из знакомого ларька, не замечает знакомого дворика. Не замечает Чимина.
Чимина?
— Хён… — слышит он шёпот, такой тихий, еле уловимый, а сердце пропускает удар. Голос, настолько сладкий и мелодичный, подобный райской мелодии, такой знакомый. Юнги поднимает голову и смотрит перед собой. Взгляд цепляется за розовую макушку, скользит вниз и замирает на карамельных глазах, устремленных на него. Перед ним стоит, наверное, галлюцинация. Какие розовые волосы у Чимина? Как тот пухленький кроха смог стать этим эфемерным созданием с невероятной красотой. Не может быть это тот малыш.
Не могут принадлежать эти манящие пухлые губы ему, не может у него быть такого тела, что сейчас стоит перед ним, облаченное в обтягивающие светлые джинсы и безразмерный свитер, который, он сам отослал ему на четырнадцатый день рождения. Тогда он отправил его через Хосока, так и не сказал, что это его подарок, но он и представить себе не мог, что малыш его хранит. Очевидно, хранил, поскольку выглядит одежда новой.
Мин так и остался стоять на месте подобно фонарному столбу, а младший оказался решительнее и сделал шаг навстречу, в то время, как альфа продолжает утверждать, что омега ему мерещится, но тот подходит ближе, на расстоянии вытянутой руки. Стоит, растягивает свои карминовые губы в нежнейшей улыбке.
— Давно не виделись, — говорит галлюцинация, а Мин словно пьянеет от этого голоса, что нектаром льётся в его уши.
— Я схожу с ума, — устало выдыхает Юнги, жмурясь от роя мыслей, которые так сильно его оглушают, не позволяя трезво мыслить. Тот надеется открыть глаза и узнать, что никого он мгновением ранее не видел. Но вот, он вновь открывает свои глаза и перед ним все так же стоит малыш, хотя сейчас называть его малышом кажется как-то интимно.
— Что с тобой, хён? — омега придвигается ближе, сокращая дистанцию между ними, обеспокоено смотрит тому в лицо, а маленькие ручки касаются холодной щеки. Мин по инерции собирается отпрянуть, но вспомнив, что его папу обратили, останавливает себя от сего действия, наслаждаясь теплотой чужих прикосновений.
— Чимин, это действительно ты? — задает мужчина глупый, до боли смешной вопрос, но он хочет знать, что не сходит с ума уже сейчас, что у него есть ещё время пожить.
— Хён, это действительно я, — вновь зачаровывает младший его своей доброй улыбкой, а Юнги не может оторвать от него взгляд. Когда этот кроха успел стать таким? Сколько лет он проспал? Ответов пока нет, но желание обнять уже появилось, и он не отказывает себе в этом, обвивает талию омеги своими руками и прижимает к себе, надеясь на то, что тот не отстранится как можно дольше.
Розоволосый не отталкивает, не вырывается, наоборот, льнет в ответ, приникает к нему, кладет свои крохотные ладошки на грудь старшего, укладывая свою голову на его плече. Юнги обнимает бережно, вдыхает приятный аромат нектарина в купе с запахом яблочного шампуня. Этот ребенок все тот же. Такой же милый, такой же сердцу нужный, успокаивающий и лечащий. Иначе Мин просто не может сказать. Его боль исчезает в единении с этим чудом. Комфорт окутывает с головой, позволяя насладиться этим ощущением свободы.
Молчание тянется долгие минуты. Мужчина все так же прижимает к себе тёплое тельце омеги, а тот боится сделать лишнее движение, чтобы старший продолжал обнимать его. Но альфа приходит в себя, осознает, что его поведение не шибко смахивает на поведение нормального дяди, хотя он совершенно ничего не сделал. Вынужденно отпускает кроху из своих рук, а тот цепляется за предплечья старшего, словно боится упасть, и Юнги интуитивно подхватывает под поясницу, когда колени у младшего подкашиваются. Ноги предают его, а Мин спасает от неминуемого падения.
— Чимин, ты в порядке? — интересуется брюнет, заглядывая в затуманенные глаза напротив, осознавая что с ним не так. Не слишком он глуп, чтобы не понять, что у того началась течка. Былое спокойствие уходит само собой, оставляя место тревоге. Омежий запах дурманит, и вампир старательно контролирует внутреннего альфу, чтобы не поддаться искушению. Искушению? Мин Юнги, да ты рехнулся.
— Хён, жарко, — единственное, что слетает с уст малыша перед тем, как тот подхватывает младшего на руки и несётся в сторону частных домов, молясь, чтобы Сокджин был дома.
Мальчик жмется к нему, обнимает за шею, цепляется за его пиджак, оставляет на бледной коже поцелуи, мокрые,
возбуждающие. Мин, не будь похотливым животным, ему шестнадцать! Подсознание отрезвляет своими криками, позволяет добраться до дома этой семьи. Мужчина стучит и ждёт, пока ему откроют. Но почему эти секунды тянутся так долго? Альфа прикусывает нижнюю губу и отворачивает голову, чем, в принципе, пользуется персиковый, сладостно прикусывая кожу на бледной шее, усыпанной поцелуями.
Дверь открывается, и взору предстает домашний Сокджин. Юн давно не видел друга, но сейчас рассматривать его на наличие изменений нет ни капли лишней времени.
— Боже, Чимини, — папа бросается к подростку, но тот не желает отпускать альфу, сильнее обнимает и уже плачет от желания. Старшие негодуют и сходятся к тому, что Юнги как-то сможет уложить малыша в его кровать, и у них появится возможность дать тому блокаторы. Юнги в считанные секунды преодолевает расстояние до комнаты младшего и спешно приближается к его заправленной постели, аккуратно укладывая истекающее природной смазкой создание на мягкие одеяла. Джин достаёт блистер с лекарством, но младший в упор не хочет принимать блокаторы, воротит нос и плачет от возникающей внизу живота боли. Родитель сам хочет расплакаться от страданий своего чада. Влияние на омегу производит только альфа, а он как раз тут. Стоит у двери. Зажимает нос, конечно, чтобы не распластать дитя перед его же папой на этом самом месте, и Джин прекрасно понимает, что его просьба как минимум глупа, но своего кроху жалко до боли в сердце. Течка у сына оказалась такой же болезненной, как и у самого старшего, и он, как никто другой, понимал младшего.
— Юнги, ты можешь заставить его выпить это? — Мин наблюдал за тем, как отворачивался от омежьих рук Чимин, прекрасно ведая о том, что сейчас малыш хочет нечто иное. Неправильные мысли он настойчиво отгоняет, но те рвутся к нему подобно рою пчёл. Мужчина долго выносить этот запах не сможет, кратко соглашается, небрежно хватается за бутылку с водой и протянутую таблетку.
Как только старший покидает комнату, альфа, наверное, не дышит вообще. Это в какой-то степени помогает, но умоляюще тянущий к нему ручки омега сносит крышу. Юнги стискивает челюсти и всё же подходит ближе, аккуратно нависает сверху над мокрым омегой. Чимину плохо, мучительно больно и неприятно. Джинсы давно промокли от естественной смазки, что увлажняла хлопковую простыню под хрупким тельцем. Юн набирает в рот воды, предварительно положив на язык пилюлю, после чего приникает к чужим устам. Настолько мягкие, настолько сладкие и приятные губы малыша под ним заставили альфу гортанно рыкнуть. Ему нельзя поддаться животным инстинктам, как он посмеет взглянуть в эти янтарные глаза, если сделает этому малышу хоть что-то непозволительное. Из-за чего Мин контролирует себя как может, но слабость всё же проявляет, позволяет младшему ухватиться за его пиджак и проникнуть в его рот горячему языку. На мгновение он поддается искушению и замирает, ощущая желание Чимина.
Но вспомнив о том, что возможно, сейчас омега под ним хочет его только из-за течки, сознание чугунной сковородкой ударило его по голове, заставляя отстраниться в тот же миг.
Чимин не для него. Чимин слишком мал. И Чимин не в своём уме. А Юнги, кажется, загорается странным чувством, и младший не должен страдать из-за проявления слабости со стороны брюнета. Ему нельзя проявлять своевольность. Он рискует сломать жизнь этого крохи, сломать его самого своим собственным существом. Впервые в эту ночь Юнги выл и бранил ту старуху, что заклеймила его подобному монстрам. Впервые он не соглашался с тем, что он заслужил. Впервые он так отчаянно хотел быть с кем-то не для того, чтобы избавиться от своего проклятья, а для того, чтобы обрести любовь.
— Джин, пусть твой сын никогда не узнает об этом инциденте, — слышит светловолосый хрипловатый голос вампира, когда бросается к своему мальчику.
Сокджин глядел на своего ребёнка, что наконец-то успокоился и в глазах его читалось беспокойство. Мужчина не мог думать о словах старшего вампира, пока помогал персиковому снять грязную одежду, пока купал и поил травяными чаями, чтобы молодой организм не получил вреда от таблеток. Блокаторы блокаторами, а вред от них был колоссальный, кому об этом не знать? Каждый врач советует обрести союз с альфой, и, наверное, на этот раз Сокджин не услышал данную фразу только благодаря своему мужу, который смотрел на доктора такими глазами, что тот в принципе боялся как-либо упомянуть о том, что его сыну хоть как-то нужен альфа. Джин улыбался, вспоминая поход в больницу. Редко Джун не знал как помочь и чувствовал себя от этого паршиво. Одному помог он, и детям лучше не знать как он это сделал, но сын словно за стеклянной стеной. Словно он тонет в дёгте, а Намджун не может прорваться к нему. Джин понимающий, он успокаивает супруга как может, особенно сейчас, когда тот пришел домой и почувствовал аромат недавно истекавшего омеги. Растить крохотного омегу было весело, хотя порой и сложно. Глава семейства оберегал своих любимых омег от любых напастей, но сейчас оказался бессилен.
— Джин, пусть твой сын никогда не узнает об этом инциденте, — жаль, что Чимин был в сознании в этот момент.
