Бей, беги.

Иногда мы забываем, что самые невыносимые люди страдали от самого невыносимого прошлого.

*** 1996 год. Осень. Детский дом имени святого. — Хэй, попробуй догони! - разливистый смех эхом раздаётся по округе, спугивая редких птиц. Сразу за домом, который принято было называть серым, расположилась поляна - небольшая и пустая, зато со свежекошенной травой и ярко-жёлтыми одуванчиками. Босые ноги скользят по мокрой от росы траве, но юношу это не оставляет. На запястьях видно редкие бинты и пластыри (некоторые из них розовые с кошечками, что бережно были приклеены девочками помладше.) Совсем еще юный, с острыми скулами и болезненной худобой, его можно было принять уже за неживой - только вот мало кто знал, что в этом темноволосом мальчишке сил больше, чем в некоторых взрослых. Но об этом точно знал его приятель, что неспеша следовал за ним и на громкие фразы не реагировал - только на обкусанных губах появлялась легкая полуулыбка. У него были аметистовые глаза, темно-фиолетовые волосы и синяки под глазами. Первого звали Дазай, а второго - Фёдор. И они были слишком разные. Осаму не удерживается на ногах, и падает на траву - прямо на спину, и боль медленно растекается по телу. Но она не такая, чтобы начать выть и плакать - к ней можно привыкнуть, и он тяжело дышит от бега, смотря на светлое небо. Смотрит ровно до тех пор, пока над ним тенью не появляется чужое плечо - Фёдор смотрит в лицо товарища, что-то обдумывает, а потом присаживается рядом, но уже на колени. —Догнал.-фыркает Достоевский, осторожно мазнув кончиком большого пальца по чужой щеке. Шатену хорошо и смешно, потому что погода сегодня хорошая. Воспитатели на собрании, остальные ребята кто чем занимается - и они сейчас только вдвоем на этой лужайке. Фёдор словно читает его мысли - наклоняется еще ближе, до такой степени, что его дыхание ощущается на чужих губах. Наклоняется еще и еще ниже, пока не целует - хотя, поцелуем это сложно назвать. Всего лишь касание с лёгким нажимом, и даже без языка - Дазай кажется божеством, его персональным адом и раем. Но Осаму испуганно, словно загнанный в клетку заяц, отталкивает друга - приподнимается на локтях и хмурится, нервно облизнув губы. Он явно думал не об этом, и сейчас Достоевский чувствует себя самым глупым человеком на земле. —Так и думал, что ты никогда не целовался.-спокойно бросает Фёдор, поворачиваясь спиной к шатену. Ждет пару секунд, пока не чувствует тяжесть - Дазай повторил его движение, и втянул громко воздух. —Я хотел с тобой поговорить.-обиженно бурчит он, и словно забыл о поцелуе. Фёдор дурачится, как всегда. —Да, что такое? - спокойно откликается Достоевский, но после ответа на свой вопрос его сердце предательски начинает биться быстрее. —Знаешь Оду, воспитателя младшей группы?-по голосу, Дазай улыбается.– Так вот. Недавно он сказал, что заберёт меня отсюда. *** 1996 год. Зима. Забытая богом деревня. Ее рыжие волосы слиплись от крови - она сидит возле ванны, длинные пальцы касаются кромки воды, а по щекам текут скупые слёзы. Она знала, что так будет. Из гостиной раздаются голоса - мужской бас, испуганный женский визг и шепот старухи. —А я говорю, от выродка выродок и будет!-вторит мужской голос, и слышен удар кулаком о стол. — Где она такой живот нагугляла? С сыном пастуха того гуляла? Наконец, ему отвечает другой голос - женский, более спокойный, но уже нервный. Как котёнок пищит у мамы под животом, не смея её ослушаться. — Но мы можем просто избавиться от дитя. -несмело выдвигает вариант женщина. — но девочку оставить, прошу тебя. Договорить она не успевает - старуха перебивает, говоря тихо, но уверенно : —Не прибьёшь её. И ребенка не утопишь. Против тебя всё обернётся. На эти слова мужчина вскочил со стула - рыжая девушка, с коротким и изящным именем Коё, обречённо подняла голову - уставилась на дверь, прекрасно зная, что увидит. Разгневанный отец стоял на пороге, а за его спиной мышка-мама - такая же трусиха и слабовольная. Бабушки не было, видимо, она знала что будет. —Надеюсь, ты подумала?-недобро спрашивает отец, подходя ближе. Почти ласково накатывает на кулак окровавленные волосы, поднимая голову Озаки. Она молчит, понимая - пропала. И она, и ребенок. От мыслей отвлекает то, что её опустили в воду - от неожиданности открыв рот, девушка почувствовала как лёгкие начинают гореть. Невыносимо. Руками она начала бить края ванны, надеясь, что ей удастся отбиться. Но все тщетно - никто ей не поможет. Никто.. —Дорогая моя глупышка! - уверенно раздаётся голос в голове. Коё думает, что она уже умерла - вот и начались галлюцинации. —Ты можешь спасти себя и своего ребенка. И получишь еще и работу даром. Выгодно, ну согласись,а? И Озаки, ничего уже не понимая, шепчет только одно - да. Да-да-да, она готова на все, чтобы спасти обе жизни. Она даже не мокрая - стоит посреди ванны, с чистыми и уложенными волосами. Глаза у нее больше не зеленые - они ярко-розовые, а на лице застыла маска безразличия. В ванне лежал отец - голова покоилась в воде, и он уже больше не дышал. Слова Бабушки оказались правдой. И кто знал, что ради этого придется продать душу. **** Наше время. Цирк-на-той-стороне. Небо озарилось красным огнем - закат, словно свежая кровь, растекался по нему. Висела тишина, и даже были выключены вечные шарманки. Артисты боялись выходить из своих шатров, прекрасно зная, что их ждет. Чем безумнее законы империи, тем ближе её крах. Да, так и было. А как иначе объяснить то, что Огай потребовал с каждой труппы по глазу? И чтобы он принадлежал живому человеку - самое мерзкое, что может быть. Но всё же, постепенно улицы начали заполняться - все отправлялись на званный ужин в честь босса. Из всех акробатов вышел только Гоголь - один глаз был прикрыт белой повязкой. Клоуны были почти в полном составе - Ацуши и Юмено шли впереди, а за ними Акутагава. Левый глаз, а точнее остатки, были прикрыты повязкой, на которую Кью с любовью прикрепил наклейку с блёстками. Люди, работающие в одиночку, тоже постепенно выходили - силач Кенджи, колдунья огня Коё, незаметная Гин. У всех не хватало одного глаза, и все передвигались, как сломанные куклы - ну ничего. Завтра уже выступление, и все они отдохнут. Главный шатёр встречал их открытыми дверями - стоило последнему гостю зайти, как шторка опустилась. —Присаживайтесь, не стесняйтесь.- голос Огая словно прошёлся волной по всем. И все действительно ели, испуганно прикусив языки. Вместо босса на них смотрел огромный двухметровый волк с рядом острых, как у акулы, зубов. Но Ацуши подметил не только это - он быстро оглянулся, и только потом нагнулся к Юмено. Некоторых не хватало, и это было целью вопроса Накаджимы. — Они путешествуют. Ищут, в какой момент все разрушилось.-отвечает мальчишка, даже не услышав вопрос.– и они либо застрянут там, либо придут к десерту. В это время всех громко окликнул Огай - поднял бокал с красным вином, и расхохотался. —За вас, мои любимые. И за наше завтрашнее шоу!