Господин Всего

Следующий день мало чем отличался от предыдущего, разве что вечером, после работы, у Какузу была лекция. Он по-прежнему занимал должность приглашенного преподавателя. Это приносило не столько прибыль, сколько моральное удовлетворение, понимание, что ресурсы, потраченные когда-то на докторскую степень, окупили себя. Какузу не слишком-то нравилось вкладывать знания в пустые головы, но раз уж он мог этим заниматься и за это платили, грех было отказываться. Хидана снова пришлось запереть на весь день. Он не особо сопротивлялся и больше не звонил в рабочее время. Вернувшись домой, Какузу обнаружил его за чтением той замызганной книжки, которую он приволок с собой. Издание было чуть толще брошюры, с мягкой черно-красной обложкой, украшенной затейливым символом из треугольников и кругов. Хидан водил пальцем по строчкам, вглядываясь в текст с сосредоточенностью, которая лучше слов говорила – он не привык читать. В некоторые моменты его лицо озарялось улыбкой человека, открывшего смысл жизни, и он беззвучно шевелил губами, проговаривая то, что особенно ему понравилось. В кухонной мойке вновь выстроилась батарея чашек. − Какузу, хочешь узнать про взаимодействие с демонами? Какузу подозревал, что и так знает о нем все, что нужно. Он имел честь распинаться перед целой аудиторией порождений ада, которые тянули кофе из термокружек, хихикали и чатились с друзьями. Никому из них не было дела до электрических цепей. − Это реально заебись как интересно! – Хидан недальновидно принял молчание Какузу за согласие, и теперь его было не остановить. – В общем, тут написано, что, если ты попадешь в один из адов и на тебя набросятся демоны, есть три пути. Если испугаешься, они будут разрывать тебя на части, и это будет пиздецки больно, а потом ты переродишься в кого-то ничтожного. Если вступишь с ними в сражение, то демоны решат, что ты один из них, и тогда ты переродишься в демона и будешь пытать других. А если поймешь, что их не существует и они часть тебя, как бы они тебя ни мучили и какую бы боль ни причиняли, то ты откроешь в себе божественную природу Джашина. Охуенно, правда? Ну, теперь Какузу мог с уверенностью сказать, что основатели секты, к которой примкнул Хидан, вдохновлялись индуизмом и ознакомились с кое-какими древними трактатами, чтобы понадергать идей тут и там и соединить их в крайне причудливой форме. Хидан продолжил чтение, издавая временами звуки подлинного восторга, и даже зачитывал отрывки, хоть ему и было трудно. Какузу никак не прокомментировал это, потому что устал и хотел есть. После лекций его обуревало дурацкое желание купить готовой еды в супермаркете или заказать доставку из китайского ресторана, но голос матери, звучавший в голове, спускал с небес на землю. Мать всегда говорила: сделать что-то самому дешевле и лучше, чем взять это в магазине, только глупцы раскидываются деньгами. Проклиная все на свете, в том числе собственную мать (особенно ее), Какузу запек курицу. Во всяком случае, она не требовала особой возни. Какузу вновь покормил Хидана, пусть это и противоречило первоначальной договоренности, а после заставил его вымыть посуду, несмотря на нытье. Перед сном Какузу поискал в интернете информацию о Джашине, но не нашел ничего, кроме сайта секты и нескольких смутных упоминаний. Утром, едва открыв глаза, Какузу подумал с плохо скрываемым торжеством: срок истек. Пришла пора Хидану пойти ко всем чертям вместе с бесящей привычкой разбрасывать вещи и никогда, ни при каких обстоятельствах не мыть за собой кружки без отдельного напоминания. Какузу предвкушал вечер в одиночестве. Он не собирался заниматься ни чем таким, абсолютно никаких планов, но отсутствие Хидана сделало бы самый обычный ужин роскошным. Можно было прикупить вина и посидеть в покое, о чем еще мечтать? Ощущая нечто вроде вдохновения, Какузу почистил зубы, побрился и очень тщательно расчесал волосы, но стоило перешагнуть порог кухни, как уровень раздражения поднялся до своей обычной отметки. Хидан, без футболки, но в пледе, лежащем на его плечах, словно плащ, бубнил что-то под нос, со всей дури стуча по клавиатуре. Посеревшее лицо и красные, воспаленные глаза свидетельствовали о том, что он не спал всю ночь. − Суки, суки, суки! – шептал Хидан. – Нагнуть меня решили? А вот хуй вам! Подыхай! И ты тоже подыхай, еблан! Нравится тебе коса в жопе?.. В его бормотании не было и следа былого задора. Похоже, он на самом деле выдохся. − Сегодня ты должен уйти, − предупредил Какузу. – Готов сделать это сейчас? Хидан перевел взгляд на него и… О, что это? Если бы на его месте была девушка, Какузу принял бы это обиженное выражение лица за кокетство. − Что? Да я, блядь, вообще не спал! Решил наконец пройти миссию в том уебанском лесу, который добавили в последнем обновлении, пока есть стабильный интернет… А-а-а, − под конец Хидан то ли зевнул, то ли застонал и принялся тереть глаза. – Можно я хотя бы посплю? Пожалуйста, пожа-а-алуйста! Не дождавшись ответа, он переставил ноутбук на пол и разметался по дивану. − Лежать так здорово! Охуенно, я прям кайфую… Какузу вздохнул. Утро – не лучшее время для разборок, а идиоту не мешало бы выспаться. Очевидно, он не мог уберечь себя от зависимостей и всецело отдавался каждой из них. − Хорошо, тогда ты уйдешь вечером, − согласился Какузу. – Собери свой хлам к моему приходу. − Хлам? Это, по-твоему, хлам?! Ты, блядь, хлама не видел! − вяло откликнулся Хидан, перевернувшись набок. Плед опять сполз. – Какузу, укрой меня! Какузу сделал вид, что не услышал просьбы, и, когда доставал из холодильника творог, имел честь наблюдать, как Хидан ежился, поводя лопатками, метал в него гневные взгляды, а потом все-таки сдался. − Старый говнюк, − пробормотал он, укутавшись в плед до затылка. − Следи за языком, − предостерег Какузу, но ответом ему стало лишь размеренное сопение. Хидан наконец-то уснул. Дела на работе шли неблестяще. Один из проектировщиков, Томпсон, отравился, а схема, которую он выгрузил в облачное хранилище накануне, никак не находилась. По электронной почте Томпсон клялся и божился, что все сохранил, как и полагалось. Подчиненные Какузу два часа рылись в облаке, проверяя, не могла ли схема оказаться в неправильной папке под каким-то измененным названием. В конце концов ее нашли в корзине гугл-диска. Какузу с чистой совестью написал Томпсону письмо с призывом попрощаться с квартальной премией. Затем проблемы посыпались, как из рога изобилия: документы, отправленные на утверждение, потеряли, а стационарный телефон по непонятным причинам перестал работать. Какузу позвонил с мобильного в телефонную компанию и выяснил, что ее сотрудники знать не знают о проблемах со связью. Они обещали прислать кого-то разобраться, но лишь завтра. К вечеру Какузу был чересчур зол, чтобы вспомнить о мечтах про бутылку вина. Возможно, у него еще остался початый коньяк… Какузу не особенно интересовал алкоголь. Много шуму, мало толку. После тридцати пяти стало понятно: отсутствие головной боли с утра приятней мягкой, обволакивающей иллюзии веселья вечером. Еще было пиво, но Какузу от него не пьянел и брал его от случая к случаю. Проворачивая ключ в замке, Какузу испытал тягостное чувство − расслабляться рано. Да, торт подали, но вишенка пока не продемонстрировала себя во всей красе… Он шагнул в прихожую. Квартира встретила его внезапной, нелогичной тишиной. Какузу и не надеялся, что Хидан сам собой растворится в пространстве, а значит, что-то было не так. Мог ли этот придурок сбежать через окно пятого этажа, прихватив с собой ценности? Определенно, мог, но, насколько Какузу помнил, пожарная лестница была далеко. Вниз вели только два пути: первый – через балкон четвертого этажа и дальше, второй – прыжок веры на парковку под домом. Любого, кто выбрал бы последний путь, ждали чудовищно болезненное приземление и, вероятно, смертельный исход. Хидан не выпрыгнул в окно. Он восседал на диване, полностью одетый, и с угрюмой отрешенностью смотрел в пустоту. − Тебе пора, − сказал ему Какузу вместо приветствия. Он мог бы добавить, какие мучения доставляет его чувству прекрасного кислотный Хиданов свитер, но не хотел тратить время, вдаваясь в детали. − Какузу, − выговорил Хидан очень серьезно. Какузу знал, что последует за этим. Знал еще до того, как лицо Хидана приобрело умоляющее выражение, такое по-дурацки ранимое. Знал, когда стоял в пробке на мосту по дороге домой и когда засовывал ключ в замок. Его попытаются наебать. − Хочешь остаться? – спросил Какузу. Удивительно, ему удалось сохранить прохладный, даже отстраненный тон, хотя внутри все вскипело. Чертово отродье держало его за дурака? – Тогда плати. Хидан сорвался с дивана рывком, будто собирался броситься на Какузу, но застыл в паре шагов от него, опустив плечи. − Блядь, я же сказал, у меня нет денег! И мне некуда идти! Понимаешь? Некуда! − Твои проблемы. Хидан должен уйти. Какузу был уверен: крайне важно его выдворить прямо сейчас, пока не начались слезливые истории. Он был паразитом – пользовался благами, которые добывали другие, и не делал ничего. Сколько ему, двадцать один? Двадцать два? В его возрасте Какузу учился в университете и метался между тремя подработками, а здоровый восьмичасовой сон казался ему недосягаемой мечтой. − Это ненадолго, − Хидан зарылся пальцами в волосы, нервно зачесывая их назад. – Клянусь, я найду работу и заплачу тебе! Просто побуду тут неделю, до следующей среды… Или до пятницы. Это совсем не надолго, правда! Я могу ничего не есть! Какузу, покачав головой, указал на дверь. Происходящее выглядело настолько нелепо, что ощущение нереальности крепло с каждой минутой. Как будто со стороны Какузу смотрел на себя и наглого приживалу, которого ему хватило глупости пустить в дом. О, как он был наивен, сочтя, что кто-то вроде Хидана с уважением отнесется к устному социальному контракту. Тот даже не знал, что это такое. И затея с кормлением… Какузу хотелось отвесить себе бодрящую пощечину. Ну разумеется. Никто не станет уходить оттуда, где можно процветать на всем готовом, не ударяя пальцем о палец. − Подожди! Постой! – Хидан выставил руки перед собой, словно надеялся заморозить время этим пассом. − Блядь, я могу заплатить натурой! Какузу изогнул бровь. − Натурой? Это правда то, о чем он подумал? Немного контекста не помешало бы. Хидан почувствовал, что смог привлечь внимание, и сразу расслабился. Он уже не походил на агнца, которого отправляли на закланье, никаких огромных глаз и драматично изогнутого рта. Губы Хидана растянулись в ухмылке, которую сложно было назвать иначе как блядской. − Да. Как тебе такое? – Его взгляд лихорадочно шарил по лицу Какузу. – Я остаюсь здесь, ты меня ебешь. Дохуя взаимовыгодно. Какузу стало смешно. Он с трудом удержался, чтобы не фыркнуть, − для этого потребовался недюжинный самоконтроль. − Значит, ты готов заплатить натурой? – переспросил он, чувствуя напряжение в нижней челюсти, в углах рта. От злого веселья, не выплеснутого в большой мир, сводило горло. − Я так и сказал! – яростно воскликнул Хидан. Он злился, но вовсе не казался смущенным. Какузу подумалось, что такие предложения для него в порядке вещей. Разумное, подтвержденное фактами умозаключение («один тип пригласил меня сниматься в порно…») повлекло за собой странный психологический спазм, что-то вроде мысленной тошноты. Хидан был смазливым, наверняка многие покупались на его телосложение и глаза необычного цвета. Идея родилась внезапно, из пустоты – в яркой вспышке, эдаком гравитационном коллапсе. Она была прекрасна в своей простоте. Какузу криво усмехнулся. − Ты… согласен? – Хидан чуть склонил голову, совсем по-птичьи. Его зализанная прическа развалилась, и так было значительно лучше. Какузу кивнул. Ему понадобилось несколько минут, чтобы найти на полке с визитками и шотами под текилу (корпоративным подарком на Рождество) клейкие листки и ручку. Собрав все необходимое, он уселся за стол и принялся составлять список. Планирование было его слабостью. − Что ты там пишешь? – Хидан маячил за спиной, пытаясь разобрать почерк. В какой-то момент он наклонился слишком низко, пристроив подбородок на плече Какузу, но мигом отпрянул, как будто обжегся. Какузу проигнорировал это вторжение в личное пространство. Он полностью сосредоточился на списке, так что Хидану не оставалось ничего другого, как умоститься на стуле сбоку и заглядывать в листок, изогнув шею. – Это то, что ты хочешь со мной проделать? – предположил он с любопытством, за которым мерещилось опасение. – Только никакого засовывания кулака мне в задницу, я не какая-нибудь анальная марионетка. И ссать на себя я не позволю! Фантазия Какузу как раз начала истощаться. Подумав немного, он выстрадал еще один пункт списка, после чего решил – достаточно. С плохо скрываемым злорадством Какузу отделил листок от стопки и вручил его Хидану. Тот застыл, скользя взглядом по строчкам. Каждое прочитанное слово делало его все мрачнее. − Че, блядь, серьезно? – выдавил Хидан с недоверием. – Я предложил трахнуть меня в жопу, а ты… − Ты предложил заплатить натурой. Иными словами, натуральный обмен. – Какузу ничего не мог поделать со своим самодовольством. Все попытки не скалиться в открытую провалились. – Я составил список услуг, в которых заинтересован. Если хочешь остаться – будь добр выполнить все пункты. Хидан с негодованием таращился на бумажку. Даже перспектива фистинга, казалось, не настолько его удручала. − «Вымыть унитаз»? Это, нахуй, какой-то развод? Какого хера мне нужно мыть унитаз? Какузу потер пальцами переносицу. − Это обычный перечень дел для домработницы. − Но я не домработница! – взвыл Хидан. Какузу пожал плечами: − Тогда ты бездомный. Возьми сумку и проваливай. Хидан издал что-то среднее между стоном и рыком – горловой звук, родившийся из отчаяния, − и позволил пальцам вновь пробежаться по волосам. Это нелепое движение возвращало ему почву под ногами. − Ладно, ладно, я понял, тебе не нравятся парни… Или ты просто слишком древний для стояка? Короче… − Он отвлекся на перечитывание списка. – Эй, что это? Пункт первый − «сходить за сигаретами»… То есть, просто сходить за сигаретами? Это я могу! А ты дашь мне денег? Какузу отыскал в кармане портфеля, с которым ходил на работу, пачку десяток, перевязанную резинкой, и вытащил из нее пару банкнот. − Принесешь мне сдачу и чек. − Есть, сэр. – Улыбка Хидана должна была быть издевательской, но он едва не дрожал от облегчения. – Такие же, как те, на балконе? Белый «Парламент» с ментолом? Какузу кивнул. − Я мигом, − пообещал Хидан, метнулся в прихожую и достал свою куртку, громыхая вешалками. Какузу не сдвинулся с места. Шум сборов ласкал его слух. Дверь квартиры захлопнулась за Хиданом, резко и оглушительно. Какузу неторопливо досчитал до тридцати – этого хватило бы, чтобы добраться до лифта и дождаться, когда тот приедет. Затем подошел к двери, приоткрыл ее и прислушался. Лифтовая кабина ползла вниз с характерным металлическим гудением, у соседей работал телевизор, монотонный, как уставший от жизни проповедник, с лестничной клетки доносилось блеклое эхо собачьего лая – девочка со второго этажа выводила на прогулку визгливого шпица. Удовлетворившись этой маленькой проверкой, Какузу вернулся к себе. Первым делом он отыскал сумку Хидана и открыл ее, чувствуя себя вором. Печальная ирония – Какузу был вынужден пойти на это как раз потому, что опасался воровства. Но в спортивной сумке оказалось лишь то, что изначально в ней и принесли: носки, дезодорант, поцарапанный ноутбук с зарядкой, одноразовая бритва, давно превратившаяся в многоразовую, и книга о том, как правильно верить в Джашина. Единственной вещью Какузу там была мятая футболка от производителя подстанций, но он сам отдал ее Хидану. Надо же. Какузу убрал все обратно, застегнул сумку и вынес ее за дверь, чувствуя себя на редкость противоречиво. Когда он только придумал план, тот казался безукоризненным. Просто гениальным! Теперь Какузу видел свой главный просчет – он не был так бездушен, как привык думать о себе. Да, он не любил помогать людям, не верил в благотворительность и никогда не бросал монеты бомжам, считая, что те сами выбрали такую судьбу. Но все-таки в нем было что-то, до сих пор способное сопереживать, одна фальшивящая струна в идеальном оркестре хладнокровия. Если бы идиот украл что-нибудь, можно было бы не тяготиться неспокойной совестью. Дерьмовое отношение в ответ на дерьмовое отношение – куда как честно. Но… Какузу покачал головой, словно это могло отогнать мысли. Да, он выбрал самый простой и некрасивый путь: отправить парня подальше, выкинуть его вещи за порог и закрыть дверь. Без разъяснений, почему Какузу не добрый самаритянин, без заунывности и чужих истерик. Хотя, принимая во внимание характер Хидана, истерика все-таки обещала быть. Она маячила у горизонта, как черная туча, которая несла с собой бурю, но стены надежно защищали Какузу от потоков безумия и смехотворных обвинений, а значит, их было намного проще игнорировать. Исключительно Хидан виноват в своих проблемах. Он мог бы потратить последние два дня с пользой, изучая сайты по трудоустройству, но вместо этого играл в тупые «Ураганные хроники», болтал про демонов и дрых. Серьезно, он не ребенок. И не похоже, что у него есть родители, обеспокоенные его судьбой… Какузу понятия не имел, жива ли мать Хидана. Про отца он не упоминал. Если Хидан абсолютно одинок, беден и с наркотической зависимостью в анамнезе, ему стоило бы прикладывать больше усилий, чтобы не потонуть. Безынициативный сопляк! От этих мыслей Какузу пришел в необъяснимую ярость, и да, Хидан бесил его, но куда сильнее Какузу злился на себя. Потасканная спортивная сумка ждала своего хозяина в коридоре. Сроки договоренности вышли. Конец истории. Какузу собирался поесть, а после немного поработать в AutoCAD, но вместо этого устроился на кухонном диване, как раз там, где вечно сидел Хидан, и принялся ждать. Время испытывало его терпение. Приходилось каждые пару минут поглядывать на экран смартфона, чтобы убедиться – оно по-прежнему идет. Какузу размеренно дышал – вдох-выдох, и снова, и снова, − вслушиваясь в шумы, которые наполняли дом. Примерно через двадцать минут он разобрал тяжелые шаги под дверью квартиры. Сработал звонок. Потом еще раз и еще. Следующая его трель длилась вечность – Хидан давил на кнопку, пока палец не устал. Звон набился в уши, заполнил собой все пространство черепа. Какузу поймал себя на том, что начинает забывать, на что похожа тишина. Он мог бы сейчас подняться с дивана, открыть дверь и врезать сукиному сыну по лицу, но план состоял не в этом, поэтому Какузу продолжал сидеть, смотря прямо перед собой. − Какузу, открывай! – Хидану надоело мучить звонок, и в ход пошли кулаки. – Я знаю, что ты там! Какого хуя ты не открываешь? Я купил тебе сигареты! И принес сдачу! Блядь, а моя сумка… Решил от меня избавиться, так, Какузу? Гребаный ублюдок! Скотина! Удары у него были тяжелые − в какой-то момент Какузу заволновался о сохранности входной двери. Может быть, стоило поменять ее на металлическую, с сейфовым замком. Какузу не хранил дома ничего роскошного и всегда считал установку такой двери излишеством… Вероятно, он был неправ. − Ты не можешь так со мной поступить, дерьма кусок! – заорал Хидан особенно истошно. За этим последовал пинок в дверь. Грохот заставил Какузу поморщиться. Мысли о том, чтобы хорошенько врезать потерявшему берега засранцу, казались все восхитительней. Какузу мог представить, как складывает руку в кулак, замахивается и обрушивает ее на гладкое бледное лицо, целясь в зубы. Или в нос? Он почти мог ощутить отдачу, благословенное нытье в костяшках пальцев. Он практически видел, как струйка крови перечеркивает губы Хидана, а потом густые темно-красные капли приземляются на лимонный свитер и серый бетонный пол. − Я согласился вылизывать твой ебучий унитаз! Тебя это заводит, да? – Пинок в дверь и еще один следом, не такой мощный. – Я позволю тебе подрочить на это, мне похуй, только пусти. Ну правда!.. Прости, что назвал тебя дерьмом и ублюдком. Ты на это сердишься? Я буду хорошим! Я буду молчать! Хидан перестал долбить в дверь ногой и после небольшой паузы постучал по-человечески – рукой, очень деликатно. Какузу подошел к двери, сам не зная зачем. Он не собирался открывать. Нет. Это не имело смысла. По ту сторону воцарилась тишина. Минуты текли, неповоротливые и медлительные. − Какузу? – тихо спросил Хидан, будто мог расслышать со своей стороны, что происходило в квартире. Какузу перестал дышать… И немедленно отругал себя. Какая глупость! Это не игра в детектива или в хищника и жертву… Это вообще не игра. Он пытался отделаться от прилипчивого парня, способного в момент организовать вокруг себя воронку хаоса. Парня, не имевшего к нему никакого отношения. О, ради всего святого. Это лишь какой-то знакомый Яхико, и голова его даже не в облаках, а в глубокой жопе. Наверное, Хидан воспользовался паузой, чтобы все взвесить и осознать. И когда до него дошло, что никто не собирается ему открывать, его погребла под собой новая волна неистовства. − Сука! – взвизгнул он и обрушил на дверь оба кулака разом. За гулким, округлым звуком ударов последовало что-то вроде всхлипа. – Почему ты просто не сказал мне, что не хочешь меня больше видеть? Че, зассал?! Блядь! Ненавижу тебя, гондон ебучий… Какузу ожидал новых откровений о себе и своей злокозненности, но почему-то Хидан замолчал. Зато звуковая картина происходящего за дверью пополнилась новым голосом… Видимо, эта безобразная истерика привлекла внимание соседей. Судя по скрипучим интонациям, разобраться с нарушителем спокойствия выползла Мардж из квартиры напротив. Ее бывший муж запойно бухал и сам был не дурак устроить подобный концерт. − Я друг Какузу, не нужно так волноваться, − заявил Хидан почти спокойно. Он стоял ближе, его речь легче было разобрать. Мардж и не думала утихнуть. Ее голос подскочил на октаву, и Какузу смог расслышать что-то про полицию. Зная нрав соседки, это были не пустые угрозы. − Да блядь, просто свалите нахуй, будьте так добры, − Хидан тоже начал терять терпение. – Я не в телеке, чтобы на меня таращиться, а Какузу сейчас откроет. Мы просто слегка повздорили… Крайне вежливый посыл заставил Мардж потерять последние крохи самообладания, и она разразилась целой тирадой. Среди того, что вылетало из ее рта вперемешку с ругательствами, была и фамилия Какузу. Стало кристально ясно: остаться в стороне не получится. Мардж вызовет копов, потому что она одинока и ей скучно, Хидан никуда не уберется, потому что ему нравится наполнять жизни людей дерьмом, а склока рано или поздно заставит полицейского с мятым лицом позвонить в дверь Какузу. А ведь ничто не помешает Хидану наплести какую-нибудь чушь… Что если он не до конца завязал с наркотой и оставил в квартире закладку? Звучало как полный бред, но где взвешенные поступки, а где Хидан? Этот говнюк способен на все. В общем, если полиция найдет его чертову закладку… Какузу закрыл лицо рукой. У него паранойя. Он заразился бешенством… Наверняка были разумные объяснения тому, что он собирался сделать прямо сейчас. Он протянул руку и провернул запирающий механизм дважды. Открыл дверь. Хидан оказался прямо перед ним, весь растрепанный, с красным лицом и сумасшедшими глазами. Он дышал часто, как при гипервентиляции, грудь под мешковатым свитером поднималась и опадала. На лице Хидана разом отразилось столько эмоций, что Какузу не мог спрогнозировать дальнейшее развитие событий. С равной долей вероятности ему могли засветить по лицу или уткнуться в рубашку с рыданиями. Внутри защемило, стало томительно, и жутко, и нереально ярко. Адреналиновая вспышка. Какузу на какое-то мгновение забыл о Мардж, охраняющей вход в свою квартиру, как Цербер, и был неприятно поражен, разобрав на заднем плане ее голос: − Мистер Нордстар, этот человек… − Все в порядке, миссис Мур, я разберусь с ним, − пообещал Какузу самым бесцветным тоном из всех возможных и очень пристально посмотрел на Хидана. Тот принял невинный вид и беспокойно покусывал нижнюю губу. Пытался не улыбаться? − Можешь войти, − процедил Какузу. Потом добавил: − Простите за беспокойство. Подхватив сумку, Хидан просочился внутрь. Какузу захлопнул дверь громче, чем следовало бы. Он знал, что Мардж останется в коридоре и будет стоять там какое-то время, надеясь на продолжение. Не хотелось обеспечивать ее маленькими бесплатными радостями. − Эта пизда тупая… − начал было Хидан, но Какузу одарил его по-настоящему страшным взглядом. Хидан продемонстрировал несвойственную ему обычно догадливость, заткнувшись. Он вынул из кармана куртки сигареты, сдачу и чек, разулся, разбросав ботинки по прихожей. Какузу вернулся на кухню. Хидан последовал за ним. − Итак, − сказал Какузу вполголоса. Тишина, буквально заморозившая квартиру, делала его слова громоподобными. – Я позволю тебе остаться здесь, если ты будешь соблюдать четыре простых правила. Что он нес? Ему нужно было остыть. И, может быть, очнуться? Какузу не принимал скоропалительных решений, и это решение он тоже не принял. Оно сформировалось в его голове само собой, со сводом бестолковых правил в довесок. Ни секунды размышлений, но к системе, выплюнутой мозгом в порыве невероятной ярости, было не придраться. Она учитывала даже то, как Какузу любил экономить (обыватели называли его болезненное отношение к деньгам иначе). − Что-то про вылизывание унитаза? – блеснул глазами Хидан. – Я знал, что тебе понравится. − Во-первых, никакого алкоголя. Приходишь пьяным – идешь нахуй. − На хуй? Жалкое подобие заигрывания ушло в молоко. − Ты все слышал, − бросил Какузу холодно. – Во-вторых, никаких наркотиков. Явишься под кайфом – то же самое. Лицо Хидана приобрело странное выражение. − В-третьих, никто не будет терпеть тебя тут бесплатно. Ты должен отработать свое проживание. – Хидан радостно оскалился, и Какузу сообразил, что промахнулся с выбором слов. – Я буду оставлять тебе списки дел. Выполняй обязанности или проваливай. И последнее. Не смей никого сюда приводить. Если я обнаружу здесь кого-то из твоих дружков или тех, с кем ты вздумал перепихнуться, ты труп. Хидан насупился. − Да блин, мне и некого… А-а. Ладно. Я понял. Ты так меня напугал, чувак! − Я тебе не чувак, − заметил Какузу, после чего решил, что потратил на дурака достаточно времени. Есть хотелось все сильней, ужин не торопился приготовить себя сам, да и работа, принесенная на дом, не сдвинулась с мертвой точки. Какузу как раз проверял, какие остались пакеты с замороженными овощами, когда услышал кое-что неожиданное. − Спасибо. – В голосе Хидана не было привычной наглости. Он звучал подавленно. – Нет, правда, спасибо, я тебе всякого говна наговорил, а ты… Что можно было сказать на это? «Пожалуйста»? Какузу знал, что будет бесконечно жалеть. Он поддался слабости, запаниковал, да и вообще… События последних дней выбивались из его рутины, и он пока не знал, как к этому относиться. Гнев составлял основную часть эмоционального спектра Какузу, его это вполне устраивало… Но появилось и еще что-то. То, что заставляет совершать ошибки, когда знаешь, что творишь полную херню. Тонкая и острая игла интереса, на которую так легко подсесть. В конце концов, у Какузу не было телевизора, чтобы наблюдать изо дня в день, как другие разрушают свои жизни. Не отрываясь от ледяных завалов, Какузу махнул рукой через плечо. Да-да, он принял благодарности к сведению.

*** *** ***

Хидан пришел в себя к полудню, вялый и злой. Все из-за «ночной хуйни», хотя на этот раз приступ – или что это? – случился после четырех утра. Хидан специально посмотрел на часы, когда вставал попить воды. Этого дерьма давно не было. То есть, он знал, что оно вернется, но как-то отвлекся на все остальное, навалившееся разом: увольнение, выселение из квартиры (ну и ладно, Хидану она никогда не нравилась) и поиски места, где бы перекантоваться. «Ночная хуйня» началась еще в детстве, а потом благополучно исчезла, чтобы напомнить о себе через много лет – как раз когда история с наркотой набрала обороты. После лечения стало получше, но приступы время от времени случались. И это действительно была хуйня, к ней невозможно было привыкнуть. Обычно все происходило так: Хидану снилось, что он похоронен заживо, а потом он вроде бы просыпался. Открывал глаза и понимал, что это не сон. Он лежал в темноте, и как будто не целиком. Ни руки, ни ноги не чувствовались, ими невозможно было пошевелить. Туловище… оно определенно где-то было, Хидан дышал, хоть и пиздец как тяжело. Наверное, грудь придавило большим валуном или что-то такое, ребра точно расплющило. Единственным, чем Хидан мог худо-бедно управлять, оставалась голова. Просто голова, не прикрепленная к телу, потерянная в этой засыпанной землей яме и абсолютно бесполезная. Осознавать это было страшно. Хидану хотелось закричать, но все, что он мог – скулить и громко, часто дышать. Все из-за земли. И камней. Его точно завалило камнями… Потом он просыпался во второй раз. Тьма перед глазами переставала быть предельной, он мог разобрать очертания объектов в комнате, узоры обоев на стенах, далекий проем окна. Контроль над ртом становился лучше – тот переставал кривиться и выдавать нечленораздельные стоны. Постепенно возвращалось ощущение тела, собственная голова оказывалась прикрепленной к шее, и дальше все тоже было в порядке. Через несколько секунд Хидан мог двигать пальцами, но намного больше времени требовалось, чтобы избавиться от гадкого, липкого ужаса, который оставляли после себя приступы. Для них наверняка придумали заумный термин, но Хидан не знал его и называл их по старинке − «ночной хуйней». Вряд ли это было что-то смертельное, если о нем удавалось забыть на годы. Когда Хидан просил у великого Шивы Джашина, чтобы такое дерьмо не повторялось, оно и не повторялось. Обычно. Но потом у Хидана вылетало из головы, что нужно помолиться еще и об этом, и вот… На самом деле, у него часто что-то вылетало из головы. Хидан поворочался – в глазах жгло, хотелось поспать еще немного, но задремать никак не получалось. В кухне было слишком светло, этажом выше бегали дети… Пришлось встать. Хидан сделал кофе и какое-то время разглядывал небогатый ассортимент, который мог предложить холодильник. Ужасно хотелось сладенького, шоколадки или печенья, тоже шоколадного, но Какузу был слишком зануден, чтобы купить что-то такое. Еще он по какой-то причине не признавал хлопья. Ежедневное придумывание, что бы съесть на завтрак, сводило Хидана с ума. Он ненавидел готовить: даже приготовление яичницы было для него целым событием. Кроме того, Хидан не знал, где что хранится, понятия не имел, куда могли запрятать подходящую сковороду, а электроприборы явно не были его друзьями. Он действительно легко отвлекался и забывал. Пальцев на обеих руках не хватит, чтобы посчитать, сколько раз Хидан чуть не устроил пожар в своей прошлой квартире. Превратить плиту Какузу в груду углей, а потом целую вечность выслушивать нотации? Нет, спасибо, лучше Хидан будет давиться черствым хлебом с сыром. Ладно, по поводу черствого хлеба он перегнул, нормальный тут хлеб. Чтобы как-то компенсировать недостаток сладкого, Хидан положил в кофе три ложки сахара. После еды он все-таки стал бодрее, хотя от мыслей о том, сколько всего нужно сделать, хотелось вернуться на диван, закутаться в плед и лежать так до вечера. Первым делом Хидан помедитировал. Это было очень важно: Свами, главный мистик при его ашраме, говорил, что медитация учит предлагать свое тело богу, чтобы тот заметил тебя и после смерти сделал одной из своих аватар. Для правильной медитации нужно сидеть неподвижно, отпустив мысли. Тогда тело становилось пустым, а разум – чистым. Добиться этого было ужасно сложно. Когда Хидан не двигался, у него начинало чесаться то тут, то там, а когда он пытался не думать, его буквально атаковали гениальные идеи, которые вспыхивали и тут же гасли. Потом Хидан не мог их вспомнить, сколько ни пытался. К тому же, ему нужно было сохранять перед внутренним взором лик почитаемого божества, поистине грозный и сложно запоминаемый… и при этом ни о чем не думать… и как-то понимать, думает он или нет. И самое главное! Ни при каких условиях не засыпать. Хидан до сих пор лажал и в этом. В общем, медитировать ему не очень нравилось, но деваться было некуда. Зато каждую неделю он проводил ритуал, как его научили, правда, без пепла и черепов. Хидан не представлял, где можно легально достать дурацкий череп, а проблем с законом у него и так было хоть отбавляй. Хорошо, что инцидент с безумной теткой из соседней квартиры урегулировал себя сам. Хидан приготовился было сбежать и поселиться в канализации. Может, мутировать в огромную ящерицу, минуя этап становления профессором Коннорсом. Хидан даже школу не окончил, на звание профессора он не претендовал. Честно говоря, после вчерашнего Хидан был сильно обижен на Какузу. Благодарен ему, но все равно обижен. Мог бы и обойтись без этого дерьма с выкидыванием вещей в коридор, старый ублюдок. Хотя Какузу оказался не настолько уж старым… И вообще не таким, как Хидан представлял. Он почему-то думал, что Какузу лет пятьдесят, и это такой шкафообразный мужик с пивным животом, обязательно в клетчатой рубашке и мешковатых джинсах с пузырями на коленях. Хидан и сам не помнил, откуда это взял. В их игровой гильдии ходили легенды о жадности Какузу, а сам он редко писал в чат, но при этом обожал поучать… В общем, додумать ему лишний вес и дедушкины безразмерные штаны было легче легкого. Но в этом Хидан, конечно, проебался. Потому что когда дверь ему открыл высокий широкоплечий чувак с такими бицепсами, что хоть для Men’s Health снимай, он знатно охуел. А какие у этого чувака были волосы! Темные, и тяжелые, и длинные. Какузу собирал их в хвост, но Хидан душу бы продал, чтобы посмотреть, как они выглядят распущенными. И глаза у него оказались самыми зелеными, какие Хидан только видел. И, блядь, у него были татухи – ровные черные кольца на смуглой коже, по два на каждом предплечье. Короче говоря, Какузу выглядел довольно горячо… Но все равно оказался той еще задницей. Не доверял Хидану ключи, как будто тот совсем тупой и непременно их просрал бы. Ну, может, тут Какузу был и прав, но Хидан все равно жутко испугался, когда обнаружил, что не может выйти из квартиры. С ним случалось разное дерьмо, но еще никогда его не закрывали где-то. Когда проблема разрешилась сама собой и Хидан немного успокоился, настало время задуматься, чем себя развлекать взаперти. Хидан прогулялся по квартире, заглянув и туда, куда ему запретили совать нос. Но разве не там было самое интересное? Ясное дело, речь шла не о кладовке. Непонятно, что именно в ней Какузу пытался уберечь от чужого любопытства. На рейках висела какая-то одежда, а полки во встроенном шкафу проседали от количества наставленных вещей, но Хидан, сколько ни изучал их содержимое, так и не нашел ничего достойного. Набор хозяйственных свечей, комплект отверток, упаковка пластиковой посуды, огромный пакет с пакетами… Похоже, Какузу ничего не покупал в единственном экземпляре и не выкидывал. В спальне было совсем не так. Никакого бардака и склада древностей, скорее наоборот. Кровать, застеленная идеально, как по линейке, рядом тумбочка с настольной лампой. У противоположной стены стоял белый стеллаж из «Икеи», где среди бесконечных книг затесались банка кольдкрема и несколько одеколонов. От скуки Хидан перенюхал их все. Потом он проверил платяной шкаф в углу, но там оказались только костюмы и сорочки, похожие, как братья-близнецы. В ящике с бельем было белье − и никаких игрушек для секса. − Пиздец, ну и зануда, − огорчился Хидан. Домашнее заключение стало для него реальным вызовом. Порой он буквально умирал от тоски, а после обнаруживал себя на балконе, перевесившимся через перила с зажженной сигаретой и вполне довольным. В общем-то, ему было чем заняться… Ебаные поиски работы. Следовало когда-то их начать, но Хидан ненавидел все, что с ними связано. Отстойные вакансии. Ублюдочные резюме – что в них вообще пишут? Дебильные собеседования. «То есть, у вас нет даже аттестата о среднем образовании?..». Представьте, блядь, себе. Кому нужен этот аттестат? Хидану как-то рассказывали про телку, которая бросила школу, чтобы заниматься балетом. В итоге она выступала на Бродвее, и никто не задавал ей дурацких вопросов про образование. На самом деле, сильнее поиска работы Хидан ненавидел только саму работу. Любую. Он презирал необходимость вставать рано утром и тащиться туда же, где ты был вчера, позавчера и неделю назад, тем же маршрутом, что и раньше. Его блевать тянуло от однообразия. Кроме того, Хидан до сих пор не знал, кем хочет быть. Его вполне устраивал вариант «никем», но кто-то постоянно чего-то от него хотел, заставляя его стремный мозг выплевывать все новые и новые потрясающие идеи. Хидан мог бы служить в Авиационной службе Армии США. Быть каким-нибудь супернаемником. Или астронавтом. Черт, да он мог быть Мэттом Деймоном, но никто не звал его подменить Мэтта Деймона. Хидан готов был заниматься чем угодно, только бы не искать настоящую работу. В четверг после обеда, закончив с медитацией и второй чашкой кофе, он решил перечитать список дел, который составил Какузу, потому что даже уныние вроде уборки было лучше просматривания объявлений на бесконечных сайтах с вакансиями. Свами говорил, что труд – это вид карма-йоги. Хидан в душе не ебал, что такое карма-йога, но раз великий гуру его ашрама считал, что этим следует заниматься, − то вот, он готов и вовсе не отлынивает. Хотя мог бы. Потому что Какузу – тот еще говнюк, точно. Стоило бы проучить его. Ничего ужасного, просто крохотная пакость, которая немного скрасила бы жизнь Хидана. Он и так торчал тут безвылазно. Если бы он мог, то сходил бы прогуляться… Съел охуенный кубинский сэндвич со свининой и ветчиной у Пабло. В этот момент Хидан вспомнил, что у него нет денег на такие глупости, и смачно выругался. Блядь, он слишком уважал Пабло, чтобы сбегать от него с неоплаченным сэндвичем! Короче. Какузу был неправ. То есть, он вроде как не ограничивал передвижение Хидана, но каждый вечер спрашивал, есть ли у того планы на следующий день, и, получив отрицательный ответ, говорил, что закроет дверь… Да блин! Разве он не понимал, это все равно что оставить мопса в машине, припаркованной на жаре, − несправедливо и обязательно закончится чем-нибудь тухлым. Хидан покурил. И сходил посмотреть на батарею моющих средств в тумбе под раковиной в ванной. Прыскалка предназначалась для стекла, а прозрачная жижа – для кафеля и хромированных поверхностей. Каждая из бутылей была максимального размера, «суперэкономное предложение» для семьи с пятью детьми и тремя собаками. Какого хрена Какузу брал их, если жил один? Он принимал ванну с хренью для мытья полов? Хидан глупо похихикал, расставил все средства, какие нашел, вдоль стены и решил вернуться к ним, когда будет готов. Когда-нибудь. А пока он осуществит свою маленькую месть. Ну, например, поваляется голым в кровати Какузу. Потрется членом о простыни. Сделает что-то абсолютно безвредное, но стопроцентно вызывающее пригорание задницы, когда об этом станет известно. Точнее, если. Если об этом станет известно. Хидан заглянул в комнату Какузу. Ему тут нравилось. Нравилось, какое все светлое, нравилось рассматривать и трогать книги на стеллаже – почти все они были скучными, про электричество, проектирование и строительство, но Хидан все равно их разглядывал, потому что в них мерещилось что-то таинственное. Слова, которые он не знал, наводили на мысли о магических заклинаниях и зрелищных атаках. Сопоставление балансов активной мощности! Условно-переменные потери! Интегральные приведенные затраты! Наверно, Какузу был очень умным, если понимал эту белиберду. Устав от книг, Хидан разделся догола и, свалив одежду на тумбочку, забрался под одеяло. Великий Шива Джашин, насколько в кровати было удобней, чем на дурацком диване. Как будто кто-то держал тебя на огромной ладони, мягкой и теплой. От подушки приятно пахло. Хидан уткнулся в нее носом и прикрыл глаза, вдыхая что-то шершавое, терпкое, как свежесрезанная трава или лимонная корка. У него плохо получалось раскладывать ароматы на составляющие, но он не мог устоять… Нет, правда, пахло очень вкусно, так, что внутри замирало и вздрагивало. Хидан потерся щекой о прохладную наволочку. Если это подушка Какузу, значит, так пахло и от него… Все его одеколоны были совсем другими: холодный дымный, цитрусовый и тот, похожий на зеленую настойку. Хидан улегся на живот, обхватив подушку руками. Хотел бы он быть таким, как Какузу. Или с таким, как Какузу. Единственные длительные отношения Хидана – они растянулись на целых три месяца, которые в восемнадцать лет казались гребаной вечностью, − были с первосортным мудилой. Мудилу звали Том. Его тупое снобское имя должно было стать подсказкой, но да, Хидан не отличался внимательностью. Ну и хуй с ним. Хидан притиснул подушку крепче, пытаясь отделаться от мыслей об уебищном Томе. Они неизменно будили желание что-то разбить и попрыгать сверху, пока осколки не станут мельче пыли. Нет, Хидан не страдал по этому говну, наоборот, с радостью прирезал бы его при встрече… Но сейчас ему было по-настоящему лень об этом думать, словно тепло и уют могли каким-то образом затормозить его мозг, который обычно не затыкался и показывал, показывал, показывал без конца яркую надоедливую бессмыслицу. Это было круто, хоть и странно. Поддавшись искушению, Хидан закрыл глаза. Он просто полежит так несколько минут… Потому что это постельное белье потрясающее, серьезно, и пахнет божественно. А еще можно вытянуться как угодно, и одеяло не упадет. О черт. Это фантастика. Это… …кажется, он все-таки заснул. Хидан открыл глаза, уловив что-то похожее на звук сообщения. В комнате стало на порядок темнее: край неба, который он мог разглядеть из кровати, окрасился в розовато-лиловый. Значит, солнце садилось. Хидан кое-как уселся. В голове гудело от слишком долгого дневного сна… Блядь, его вырубило часа на три. Хидан потянулся к скомканным джинсам, которые ютились под настольной лампой, и выудил из кармана смартфон, пытаясь игнорировать боль, вспыхивающую в висках при любом движении. Написал Яхико – интересовался, как у Хидана дела и где он сейчас. Яхико был нормальным чуваком. Добрым. Таскал Хидану в реабилитационный центр сигареты и шоколадные батончики. Реально, он бы копыта там отбросил, если бы не Яхико. Щурясь спросонья от слишком яркого экрана, Хидан написал ответ: «Все ок, я у Какузу», − и вспомнил. Сумерки. Почти вечер. Какузу заканчивал работать где-то в шесть, и примерно полчаса занимала у него дорога домой, то есть остался час, чтобы переделать все его дурацкие поручения. Что было попросту нереально. Пиздец. Пиздецкий пиздец. Хидан в панике бросился натягивать одежду, но когда черед дошел до футболки, вдруг успокоился. В квартире и так было довольно чисто. Комья пыли не носились по полу, как перекати-поле, ничего подобного. Когда Хидан жил один, он забывал убирать месяцами, и вот там были видны истинные последствия. А здесь… Пф. Достаточно побрызгать вонючей фигней из распылителя на зеркало, потереть немного, чтобы блестело, и пожинать плоды своего великолепия. А если этот старик с непозволительно сексуальным телом начнет придираться – ну, удачи ему, пусть сам все и делает, раз у него такой бзик на чистоте. Перед тем, как выйти из спальни, Хидан застелил кровать, как раньше. Вот с этим главное не проебаться, а с остальным он как-нибудь разберется.

*** *** ***

Рабочий день был саботирован одной неотвязной мыслью: черта с два Хидан что-то сделает. Еще в десять утра Какузу запретил себе думать об этом и тут же наорал на секретаршу. Он не срывал злость. Эмили потеряла последние подписанные акты приема-передачи выполненных работ. Впрочем, страх прояснил ей память, и акты чудесным образом нашлись. Эмили была лучше всех прочих секретарей и даже замов Какузу. Когда на нее кричали, она сохраняла максимально незаинтересованное лицо, а потом бесцветно спрашивала: «Может, вам чаю сделать?». Незаменимый сотрудник. В обеденный перерыв Какузу снова подумал, что Хидан провалит задание, и с тех пор не мог переключиться на что-то другое. Сквозь планы и фразы, буквально истекавшие канцеляритом, проглядывал призрак вечерних разборок. Какузу ликовал, ведь неподчинение – повод избавиться от Хидана. Затем он вспоминал вчерашний день, и его радость блекла. Может, хватит себе врать? Ни от кого он не избавится, только придется придумывать новые воспитательные меры, а это отдает психическим нездоровьем. Какузу достаточно мудр, чтобы осознавать – переделывать взрослого человека бесполезно. Процесс, конечно, может быть забавным, но результатом станет то же, что и всегда, – полнейшее фиаско. Так что пора прекратить играть с самим собой в дурацкие игры. Вероятно, стоило признать: в Хидане что-то было. Он нравился Какузу − в каком-то извращенном смысле (но не в настолько извращенном, чтобы перестать себя уважать). Хидан был симпатичным, за ним оказалось интересно наблюдать, а его изворотливость прямо-таки умиляла. Будь он чуть более смышленым, сумел бы многого добиться, лавируя и хитря. К сожалению, Хидан не отличался ни умом, ни эмоциональной зрелостью, так что зачатки таланта пропадали впустую. Последние минуты до окончания рабочего дня тянулись вечность. Для Какузу никогда не было проблемой задержаться в офисе. Он не любил откладывать дела на завтра, проволочки и срывы дедлайнов приводили его в ярость, так что до изобретения облачных хранилищ он частенько засиживался на работе. Но в этот злополучный четверг что-то пошло не так, и Какузу не мог сосредоточиться. Он снова и снова бросал взгляд на часы, будто надеялся, что время ни с того ни с сего ускорится, а отрезок с выматывающим ожиданием удастся перемотать, как затянутую сцену в фильме. Часы были неумолимы. Какузу умирал от нетерпения. Ему хотелось проверить свою теорию – настолько сильно хотелось, что он почти готов был сорваться с места и уехать раньше времени, породив с десяток безумных слухов. Однако он заставил себя высидеть последние минуты, а затем собрался с такой степенностью, как будто никуда не торопился, выдерживая обычный ритм лишь усилием воли. Промедление было раздражающим и упоительным. Домой Какузу добрался на автомате. Он изо дня в день следовал этим маршрутом: направо, прямо, направо, прямо, снова направо и прямо очень долго, через мост. Бесконечное повторение позволяло тратить на дорогу ровно столько внимания, сколько необходимо для безопасной езды, и думать о чем-то своем. Строить гипотезы о том, какие акции принесут больший доход в будущем, или, как сегодня, без конца крутить в голове: «Конечно, ебаный Хидан ничего не сделает». Едва миновав порог квартиры, Какузу постановил – он абсолютно, неподражаемо прав. Во-первых, не было едкого лимонного запаха средства для мытья полов. Во-вторых, у двери в кладовку Какузу разглядел свой волос, длинный и темный. − Это ты? – Хидан выглянул из ванной. Его лицо порозовело от физических усилий, волосы растрепались. На руках у него были желтые резиновые перчатки, значит, он все-таки предпринял что-то для своего спасения. – Я, нахуй, задолбался драить тут все! Какузу приподнял брови. − Неужели? − Да! Тебе не кажется, что это слишком для одного человека? Какузу снял пальто и туфли. Он не хотел опускаться до упреков и не собирался жрать наглую ложь. Как, в конце концов, ему следовало поступить? Какузу выбрал самый лаконичный путь – путь молчания. Следуя ежедневному ритуалу, он переоделся в домашнее и провел краткую инспекцию квартиры, которая показала: проигнорировав большинство пунктов в списке, Хидан попытался вымыть зеркало в ванной и оставил на нем безобразные разводы. Все. Если бы Какузу поспорил с кем-то на деньги, то сорвал бы куш. Диапазон собственных эмоций вызывал недоумение. С одной стороны, неискоренимое ощущение собственной правоты. Оставлять у себя двадцатилетку в качестве неоплачиваемой горничной? Бредовое решение (хотя оставлять у себя двадцатилетку только из желания помочь все равно хуже). С другой стороны, тоскливое, предсказуемое негодование. Этот дурак даже не старался. И еще капелька… злого азарта? Сколько Какузу ни напоминал себе, что это не игра, он не мог игнорировать главный отличительный признак игр – сфокусированность на процессе, а не на результате. У того, что Хидан обретался тут, не могло быть никакого предвкушаемого полезного результата, это чистой воды процесс ради процесса. О, и не стоило забывать о правилах. Типичных реакциях. Хидан выводил из себя, Какузу с готовностью сердился. Разве это не игра? Ладно. Хорошо. Игра так игра. Как уже было сказано, на работе Какузу периодически орал на подчиненных. На студентов он не повышал голос, их нежные натуры могли такого не перенести, поэтому Какузу ограничивался тем, что время от времени бил по столу толстой стороной указки. Выходило очень драматично. Вот только у себя дома он не хотел всего этого воспитательного дерьма. То есть, может быть, самая испорченная его часть и мечтала ткнуть Хидана лицом в немытый пол, чтобы тот наконец разглядел, насколько вранье несостоятельно, но Какузу не собирался этого делать. Как и говорить о том, что врать нехорошо. Или кричать. Кричать он тоже не собирался, тем более вчера криков было достаточно. Какузу достал из холодильника палетку яиц, молоко и масло. Ему хотелось сделать омлет. Ну и что, что время ужина. По крайней мере, тот быстро готовился. Хидан громыхал чем-то в ванной еще какое-то время. Потом он явился, издал страдальческий стон, привычным движением зачесал волосы назад и плюхнулся на диван. − Как твоя работа? − Приемлемо, − нехотя отозвался Какузу после долгой паузы. – Найди себе свою и не задавай глупых вопросов. Хидан оскорбленно поджал губы. Его обида позволила Какузу приготовить еду в тишине. Когда омлет приобрел красивый золотистый цвет, Какузу выложил его в тарелку, налил себе воды, достал вилку и нож… Иными словами, сервировал ужин на одного человека. Закончив с приготовлениями, он сел за стол и церемонно приступил к еде. Несколько минут Хидан пялился на него с дивана, словно никак не мог поверить в такое предательство. Поняв, что никому нет до него дела, он подобрался поближе – встал над душой и громко засопел. Какузу ел, наслаждаясь произведенным эффектом. И омлетом. Омлет был вполне ничего. Еще пара минут, и Хидан уселся на стул напротив. − Эй, а я? – спросил он с какой-то детской требовательностью. – Ты забыл покормить меня! Какузу хотелось усмехнуться, но он сохранил лицо невыразительным. − Я не забыл, − сказал он, отрезая очередной кусочек. Глаза Хидана распахнулись невозможно широко. Ого, сколько удивления. Чему он так поразился, правда, было неясно. − Слышал когда-нибудь выражение «Кто не работает, тот не ест»? – продолжил Какузу. Хидан надулся: − Ничего себе, это я-то не работаю? Да я целый день проебал на то, чтобы выполнять твои дурацкие желания… − И что ты сделал? − Ну, я вымыл пол… − Нет. − Что значит «нет»? – Хидан практически подпрыгнул на стуле. – Ты-то откуда знаешь, что я делал, провидец хренов? Или у тебя весь дом напичкан камерами? Оставил меня, чтобы записывать извращенские видосы?.. Какузу вздохнул. − Нет запаха средства для мытья полов, − озвучил он свой главный аргумент. − Выветрился, − прошипел Хидан, хотя выглядел так, будто получил пощечину. − Верится с трудом, − парировал Какузу. – Кстати, я видел, как ты потрудился над зеркалом. Переделай завтра. Он доел омлет, после чего помыл посуду. Хидан прирос к стулу и сверлил Какузу гневным взглядом. − То есть вот так, да? – вопросил он, когда заметил, что Какузу собрался покинуть кухню. – Оставишь меня умирать с голоду за неповиновение твоей великой воле? Вряд ли Хидан действительно умирал. Он целый день провел в одиночестве, с холодильником в полном своем распоряжении, и никто не бил его по рукам за то, что он без конца таскал оттуда еду. Какузу уже смирился, что исходное соглашение полетело в трубу. Проблема, по всей видимости, заключалась в том, что Хидан принципиально не готовил и ждал, когда вкусненькое положат ему в рот, как огромный наглый птенец. Что бесило до невозможности. Какузу хмыкнул. − Ага. Это научит тебя чтить мою великую волю и исполнять свои обязанности. – Он на секунду задумался: в битве рациональности против ленивого упрямства требовалось оружие помощнее. − И не подходи к холодильнику, если не хочешь, чтобы я повесил на него замок. − Да блин! Я есть хочу! – проныл Хидан. − А я хотел, чтобы в ванной все блестело, но никто из нас не получил желаемое. На лице Хидана отразилось движение мысли. Такие мучительные размышления свидетельствовали только об одном – сейчас он начнет торговаться. И точно: − Какузу, не будь таким козлиной! Ну и что мне сделать, чтобы ты меня покормил? Я могу тебе отсосать! Хидан умоляюще смотрел огромными грустными глазами. Любой бы ощутил себя последней мразью, отказывая ему, − он ведь предлагал всего себя! Этот мелкий недоделанный манипулятор точно родился для сцены. − Нет, спасибо, − прорычал Какузу, которого порядком достало хождение по кругу, снисходительные предложения секса как услуги и то, что в нем видят удобный механизм жизнеобеспечения. На какое-то мгновение показалось, что это, в общем-то, отличная идея: согласиться и вбить член Хидану в горло, заставив его давиться и кашлять. Хор тонкоголосых демонов с готовностью подпел бы: «Сам виноват». − Я хорош в этом, − Хидан не подозревал о мыслях Какузу, поэтому старался придать своему облику сексуальности, что на деле значило похотливо смотреть из-под полуприкрытых век. Странно, если на ком-то это работало. − Ты не знаешь, от чего отказываешься! Если бы минет объявили олимпийским видом спорта, я бы взял золотую медаль. Какузу понадобилось некое усилие, чтобы взять себя в руки. − Звучит скорее как антиреклама. Поведение Хидана не было таким уж непоследовательным, каким казалось на первый взгляд. После небольших наблюдений становились видны закономерности, например, в первую очередь Хидан всегда пытался договориться. А когда у него не получалось… да, именно. Он взрывался. − Что, блядь? Пососи мой хуй, Какузу! Ебал я твои охуенно завышенные стандарты! Сам как-нибудь справлюсь, − Хидан оглушительно громко протопал в прихожую, напялил ботинки, не завязывая шнурки, схватил куртку и свалил. Какузу поморгал, чувствуя, что его анализ ситуации запаздывает. Что это, черт возьми, было? Еще одна истерика? Допустим. С целью обратить на себя внимание? Это уже не смешно. Хидан вылетел из квартиры без денег, без телефона… И находился в состоянии аффекта. Это могло быть небезопасно, но не бежать же за ним? Какузу накрыл лоб ладонью, пытаясь сосредоточиться на ощущении прохлады. Необходимо остыть, потому что… ну, ему приходилось иметь дело с тем, к чему он оказался не готов. Хидан был не в себе – не слегка, а вполне конкретно. То, как он себя вел – моментально переключался с эмоции на эмоцию, быстро и много говорил, постоянно пребывал в необъяснимом возбуждении, − намекало на маниакальную стадию, но Какузу не был психотерапевтом или другим медицинским специалистом, он не мог ставить диагнозы. И он определенно не нанимался следить за Хиданом, поэтому не собирался тащиться за ним и уговаривать его вернуться. О, дьявол. Была ли вероятность, что Яхико забыл сказать кое-что важное о своем подопечном? Дерьмо, дерьмо, дерьмо. Так и не решив, что делать, Какузу сел готовиться к завтрашней лекции. Он успокаивал себя тем, что Хидан достаточно адекватен, раз сумел… дожить до своего возраста? Нелепое оправдание, но все-таки. Если судить по рассказам Хидана, он как-то справлялся в одиночку и не нуждался в надзоре. Да, в прошлом у него была зависимость, и да, в век высоких технологий он попал в секту, но он достаточно автономен и мог быть очаровательным, когда хотел… Что, учитывая его зацикленность на сексе, тоже представляло проблему. Ох. Лучшим решением было оставить Хидану пространство для маневра и заниматься своими делами, а потом сплавить этого придурка куда-нибудь. Потому что если бы Какузу хотел самоотверженно о ком-то заботиться, то завел бы собаку, определенно. Какузу поймал себя на том, что впустую водит взглядом по тексту, не вникая в содержание. Ему было неспокойно. Растерянность, которую он мог нащупать, прикидывалась злостью, но это не меняло ее сути. Для успокоения совести Какузу написал сообщение Яхико: «Есть ли еще что-то, что я должен знать о Хидане?». Маясь в ожидании ответа, он обозначил границы: если Хидан не вернется за ночь, он обратится в полицию. Не раньше. «Что именно тебя интересует?» − уточнил Яхико. «Его психическое состояние». «Не уверен, что могу говорить об этом. У Американской медицинской ассоциации наверняка есть запрещающее правило на такой случай». Какузу с трудом переборол желание швырнуть телефон в стену. Черт бы тебя побрал, Яхико! «Не смей прикрываться АМА. Ты уже разболтал, что Хидан сидел на наркоте». «Это не секрет, он сам часто об этом упоминал, а ты не слушал. Если у тебя назрел вопрос деликатного характера, можем встретиться в субботу и обсудить». − Деликатного характера? – проговорил Какузу с крайней степенью презрения. Во фразе мерещился подвох. Какузу с радостью объяснил бы Яхико, что в действительности у него нет проблем, которые нельзя решить без субботнего бранча… Однако это было ложью. Проблема… проблема устроила скандал и ушла, а осадок остался. Вернее, не осадок, а огромное, размером со слона, подозрение, граничащее с уверенностью. У Хидана в голове не хватало засова, а возможно, и самой двери, удерживающей пиздец внутри. «Ок», − с неохотой ответил Какузу. Хидан ушел примерно сорок минут назад. Какузу постепенно заставил себя расслабиться и погрузиться в текст, повторяя как мантру: только это – его дело. Его работа. Его обязанности. Когда придет час, он поступит как ответственный гражданин, сообщив в полицию об исчезновении одного идиота, но пока… Входная дверь хлопнула. Хидан все-таки явился. Он запыхался, его руки нервно комкали что-то вроде бургера, завернутого в коричневатую, пропитанную маслом бумагу. − Нашел себе клиента? – поинтересовался Какузу. Хидан, вдохновенно разворачивавший свой ужин, прервался. − Я не какая-то там блядь, − огрызнулся он. – Я это украл, представь себе! − Потрясающе, − сказал Какузу, не зная, как отреагировать. Хидан устроился на краешке дивана, так и не сняв куртку, и принялся жевать то, что принес. Бургер выглядел до крайности малоаппетитно, из-под мокрой на вид булки вылезали огромные куски маринованных огурцов и потеки горчичного соуса, но Хидана все устраивало. Какузу наблюдал с отвращением. − Ну и че пялишься? – Хидан доел и смял в пальцах жирную упаковку. Он был весь перемазан в соусе. – Вызовешь полицию, потому что я нарушил закон и бла-бла-бла? Какузу нахмурился. − Нет. − Почему? Я ведь тебе даже не нравлюсь. Хороший вопрос, почему. Какузу поджал губы – ему нужна была секунда, чтобы подобрать слова со всей тщательностью. Не ради Хидана, он все равно не оценил бы эту демагогию. Ради себя. − Хочу посмотреть, какую выгоду из тебя можно извлечь, − наконец выдавил он. – Тешу себя надеждой, что человек, съедающий по двадцать пять долларов в день, не окажется абсолютно убыточным. − Эй! Я не ущербный! – воскликнул Хидан с оскорбленным видом. − Я не так сказал, − напомнил ему Какузу. – Где список дел, который я составил? Завтра у тебя вторая попытка. Провалишься снова и вылетишь. У меня не безграничное терпение. В конце концов, у всего должны быть пределы. − Не кипятись, старик, я понял! – Хидан ни с того ни с сего стал каким-то неподобающе радостным. – Завтра все будет в лучшем виде! Какузу только хмыкнул.