Господин Всего

Возвращение домой после работы потихоньку переставало ассоциироваться с долгожданным отдохновением. Проезжая мост, Какузу думал об экстремальных видах спорта, о выживании в диких условиях и о войне. Не все было так мрачно, но выходные по-настоящему его измотали. Какузу и не подозревал, что сможет когда-нибудь восстановить силы и душевное равновесие в компании остолопов-коллег, но поглядите, как все поменялось. После обеда Эмили принесла кофе со словами: «Вы хорошо себя чувствуете?». Какузу наградил ее взглядом «гори в аду», но отозвался неукоснительно вежливо: «Да, спасибо». Чувствовал он себя… противоречиво. Да, именно это слово. Кроме того, он задолбался. Выходные подтвердили худшие опасения Какузу. Хидан был как собака: пусти его в кровать один раз, и больше не отделаешься. В ночь с субботы на воскресенье он опять явился с твердым намерением ночевать у Какузу, только на этот раз соизволил притащить с собой подушку и плед. К утру последний оказался на полу, а Хидан перетянул на себя одеяло и закинул на Какузу ногу. Спать рядом с ним было невозможно, особенно когда он начинал прижиматься, шарить руками и бормотать. К утру у Хидана исправно вставало, что тоже не способствовало урегулированию ситуации. Воскресенье пронеслось в полузабытьи, Какузу был изнурен и зол. Он начал понимать: если так пойдет и дальше, он не сможет работать. Когда Хидан притащился к нему в третий раз, Какузу молча стерпел это, пробыл рядом до тех пор, пока тот не заснул (бесцеремонно положив руку Какузу поперек своей груди), а после эвакуировался на диван. Его удручало, как многое способно перевернуться с ног на голову за одну неделю, но он был не железный, пусть и притворялся таким. Диван не радовал удобством, зато тут Какузу был один. Никаких томных вздохов на ухо и попыток потереться о бедро. Никаких неуместных идей, что с этим можно сделать, кроме насильственной и крайне болезненной декапитации. Организм Какузу понял – больше нет нужды лихорадочно вырабатывать гормоны и подстегивать нервное напряжение, − и благодарно вырубился. Утром Какузу проснулся до будильника, чуть более отдохнувший, чем накануне. Шея и спина предательски ныли, но это была малая плата за спокойствие. На работе все шло по-старому, если не считать, что строительство третьей очереди жилого комплекса «La Splendeur» по неизвестной причине отставало от графика, а вместе с ним – и прокладка проводки, и подключение к сети. Последнее, разумеется, перенесут на самые неудобные даты и снова призовут Какузу в «принимающую» комиссию. Еще эйч-ар в кои-то веки разместила в интернете вакансию замруководителя в отдел проектирования. Три отобранных ею резюме ждали внимания Какузу, но он не хотел с ними возиться – все равно очередной зам уйдет так же быстро, как пришел, только время на его адаптацию будет потрачено. И собеседования! Как он мог забыть? Какузу наверняка потащат на собеседования, всегда таскали (кроме одного раза, когда он отвертелся, прикрывшись близким дедлайном). Вопреки представлениям коллег, Какузу не зверствовал, не задавал кандидатам вопросов с подковыркой и преимущественно молчал. Для него самого было загадкой, какими качествами должен обладать заместитель, чтобы исправно выполнять техзадания и не будить в нем жажду крови. Кто только не был у Какузу в замах – молчаливые, говорливые, одинокие, семейные… Однажды он дал шанс непозволительно молодому выпускнику Принстона – это ведь Принстон, черт побери! – но тот в основном гонял чаи с секретаршей. Какузу вынес из этого урок и больше никому не предоставлял шансов попусту. И вот после такого балагана Какузу готовился вернуться в еще больший балаган. У Хидана были ключи от его квартиры и ветер в голове, безумие набирало обороты. Какузу по-прежнему не доверял этому болвану – не так категорично, как раньше, но все-таки, на двадцать процентов из ста. У Хидана случались какие-то завихрения в мозгу. Взять, к примеру, этот его голый ритуал… По мнению Какузу, нормальные люди не чертили на полу пентакли собственной кровью и не ловили оргазмы от чтения мантр, но они и в придуманного бога не верили… Ладно, ладно, Какузу считал придуманными всех богов, хотя многие из них были известны человечеству дольше, чем странный Шива Джашин. Вести об этом беседы с Хиданом точно не стоило – любое упоминание Джашина доводило его до исступления, словно речь шла о популярной суперзвезде, в которую он немного влюблен. Такой фанатизм выводил из себя, но Какузу видел в нем и кое-что грустное. Хидан, должно быть, бесконечно одинок, если ищет опору в многоруком пугающем божестве, которое управляет демонами и любит пытки… Хм. Хидан ждал возвращения Какузу – демонстративно ждал, сидя на стуле прямо напротив входной двери. При этом он сиял, как начищенная монетка, хоть и пытался придать своему облику загадочности. − Что? – Какузу просканировал его взглядом. Нет, вроде не пил и не принимал, все тот же Хидан, которого… распирало от желания чем-то поделиться? Какузу заметил, что он мял в руках какой-то листок. − Вот! Смотри! – Хидан подорвался с места. – Я абсолютно, стопроцентно здоров! Выкуси! Потрепанный листок перекочевал в руки Какузу. Это был анализ из благотворительного медицинского центра: хламидиоз, гонорея, сифилис, ВИЧ – все отрицательно. Какузу взглянул на Хидана. Тот вызывающе улыбался и смотрел так, будто чего-то ждал. Того, что Какузу разорвет на нем одежду и кинематографично овладеет им, не иначе. Этому сопляку следовало отдать должное. Никто не добивался внимания Какузу с таким отчаянным и беспощадным упорством. Это бесило и льстило одновременно. Какузу не нравилась эта амбивалентность, слишком уж она напоминала хождение по лезвию. Если бы кто-то из студентов приволок ему свой анализ на ЗППП с прозрачными намерениями, Какузу не стал бы вчитываться в показатели, а вернул бы бумажку назад. И на нелестный комментарий не потратился бы, чтобы не создавать прецедент. С Хиданом все получалось как-то неправильно. − Зачем мне это? – прорычал Какузу. Хидан округлил глаза. − Ну, ты сказал, что я, типа, весь такой заразный, что меня жуть как опасно даже через резинку трахнуть… Но, блядь, нет! Нихуя! Возьми свои слова назад! − Взял, − кивнул Какузу. – Еще что-нибудь? Хидан выглядел так, будто сейчас взорвется. Ноздри раздувались, глаза распахнулись невозможно широко… В них отражалась вселенная за секунду до смерти. − Это ты так делаешь вид, что не понял? – уточнил Хидан обиженно, когда раскаленная докрасна пауза растянулась настолько, что весь драматизм выветрился. − Нет, мне просто не интересно твое предложение. – Какузу дополнил фразу качанием головой. Отчасти это был обманный маневр, чтобы прервать зрительный контакт. Если бы Хидан разбирался в людях, то увидел бы в глазах Какузу много больше. Да и ему самому в глаза смотреть не стоило, там начиналось дурное колдовство. – Покажи это кому-нибудь другому, незнакомцы на улице могут заинтересоваться. Или отправь в письме Санте, чтобы подтвердить, каким ты был славным мальчиком. Кстати, этот анализ не включает проверку на трихомониаз и герпес. Под конец тирады он чувствовал, что затолкал огромную каменную глыбу на вершину горы, но та встала ненадежно и в любую минуту покатится обратно, попутно раздавив его кости. Шок на лице Хидана сменился обидой, а затем – яростью. Так было проще. − Ненавижу тебя! Я прошел пять остановок, чтобы сдать эту ебучую кровь, но, конечно, конечно же, все не так, твою мать! Потому что никто, блядь, никто не в состоянии добраться до тех неебических вершин охуенности, где ты снизойдешь до них, старый сволочной гондон!.. Хидан рванул в кухню так резко, что опрокинул стул и оставил это без внимания. Какузу видел, как он разыскивает в своей сумке книгу про Джашина, и думал, что тот по традиции усядется на диван, но Хидан закрылся на балконе. Через пару минут оттуда потянуло дымом. Кухонное окно равнодушно показало, как Хидан курит, вышагивая по балкону туда-сюда с книжкой у груди. Какузу смутно подумал, что тот прав, а он – определенно сволочной гондон. Что не так с его ртом? Какого хрена он не смог себя проконтролировать? Хидан выкурил две сигареты подряд, померз еще немного и вернулся. Молча. Потом, когда ужин был готов, они поели – все в том же неуютном молчании. Хидан апатично ковырял вилкой шницель с сыром и больше разглядывал его, чем ел. Какузу ни разу не доводилось видеть Хидана без аппетита, и это произвело на него убийственное впечатление. Зерна вины множились в арифметической прогрессии. Вскоре их было столько, что хватило бы на засевание всей восточной половины страны. Какузу хотелось засунуть голову под ледяную воду. Знал ли он, что придет в такой раздрай от молчащего Хидана? Если бы знал, то выбирал бы слова. Какой он все-таки заложник привычки. Чтобы все исправить, следовало завести беседу самому, но Какузу понятия не имел, о чем говорить. Он не испытывал необходимости делиться состоянием дел. Десятилетиями он жил один, завтракал и ужинал в своих мыслях, смотрел иногда кино, слушал ностальгический рок, и его все устраивало. Он не любил есть вне дома не только из-за сомнительного качества пищи и чаевых, но и потому, что «маленькие разговоры» официанток и хостесс буквально выводили его в стратосферу. О чем, блядь, говорили во всех этих семьях, члены которых ежедневно собирались за столом? Почему-то Какузу подумал про Яхико. У того были родители, и их супруги от новых браков, и сводный брат, и парень… Целая куча родных и близких. Все они, несомненно, встречались и общались. У Яхико можно было спросить… Ах да. − Ты, − начал Какузу и прочистил горло. Хидан бросил на него отсутствующий взгляд исподлобья и вернулся к расчленению шницеля. Тот представлял собой гору маленьких кусочков, соединенных расплавленным сыром. − Ты посещал программу «Двенадцать шагов»? − Какузу предпринял новую попытку. − Ага. Он издевается, да? − Я думал, это для христиан. Рука Хидана, вооруженная вилкой, замерла. − Не. Ты, типа, должен признать, что есть сила, более могущественная, чем ты сам, и отдать себя ей на попечение. Для меня этой силой был Джашин, так что все в порядке. Уже что-то. − Тебе там нравилось? – полюбопытствовал Какузу. Вопрос звучал криво, ему недоставало обдуманности. − Ну… − Хидан мало-помалу выходил их замкнутого состояния. – Я ходил туда, потому что на собраниях всегда кормили. В углу стоял стол с печеньками и бутербродами, можно было сделать себе кофе… Вся эта фигня про раскаяние меня не сильно интересовала. Вот ты веришь, что бог избавит тебя от недостатков? Я считаю, раз он тебя создал, то и сделал таким, каким хотел видеть. Ты вот угрюмое хуйло, потому что какой-то бог хотел, чтобы ты был таким. А я принимал всякое, потому что Джашин хотел, чтобы я увидел разные грани пиздеца… При упоминании Джашина Какузу не смог удержаться от скептической мины. От Хидана это не утаилось: − Какого хуя ты закатываешь глаза? Сам же хотел узнать о «Двенадцати шагах». Или решил показать мне, какое я ничтожество? Знаешь, до тебя многие пытались и не преуспели, потому что мне абсолютно посрать. − Ты не ничтожество, − сказал Какузу. Он действительно так думал. Как ни странно, Хидан отреагировал на это грубым смехом. − Рад, что ты так считаешь. Аха-ха! Просто заебись. Это из-за глаз? − Что из-за глаз? – не понял Какузу. − Ты не считаешь меня ничтожеством из-за глаз? – повторил Хидан. – Ну, всем обычно во мне нравятся только глаза. Ах, они такие необычные, бла-бла-бла… Логика у него была за гранью добра и зла. Как человек с ученой степенью, Какузу мигом заподозрил подмену понятий. − Я уважаю тебя, − медленно, почти по слогам произнес он, требовалось время, чтобы сформулировать мысль, − потому что ты упрямый и всегда пытаешься добиться своего. Некоторые не способны и на это. Губы Хидана растянула недоверчивая улыбка. − Правда, что ли? − Да. Скупой похвалы хватило, чтобы Хидан преисполнился гордостью и сел прямее. Потом его отпустило, он принялся раскачиваться на стуле. − В «Двенадцати шагах» дохуя странных людей. Какие-то мужики, напоминающие мертвяков, их приводили жены. Чьи-то богатенькие детки с во-от такими лицами… не знаю, откуда они там брались. Может, их направили врачи? Меня на собрания послал супервайзер, он сразу сказал – там будет угощение… Ну, я и пошел. И домой печенья набрал. Бутербродов тоже. О, к слову про «набрал»! В AHF мне дали бесплатных резинок!.. Пасс в сторону предполагаемой горы презервативов не сбил Какузу с толку. Он продолжил вглядываться в лицо Хидана, наблюдая за сменой эмоций на нем. Зрелище завораживало, как рассвет на мысе Рока или выведение птенца в открытом яйце. − Я вообще думал, после собрания все начнут обниматься, как в «Бойцовском клубе», но нет. Было скучновато… Мне иногда становилось пиздец как тоскливо, тогда я подходил ко всяким долбоебам и заводил: «Обожаю наркотики, не пробовал ничего лучше, а какие у меня были приходы!»… Как-то меня даже выгнали, − похвастался Хидан. Какузу улыбнулся на секунду, а после принял обычное равнодушное выражение. Хидан не заметил. − А ты расскажешь мне что-нибудь? – протянул он с надеждой. − Нет, − отрезал Какузу. – Ты доел? Оставив грязную посуду на Хидана, он ушел в ванную. Хотелось лечь спать пораньше. Завтра головная боль с передвинутыми сроками и кандидатами в замы продолжится, да и в целом, пора бы начать высыпаться… Стоя под душем, Какузу достиг почти медитативной отрешенности. Бьющая по голове и спине вода позволяла сосредоточиться и не думать больше ни о чем… Дивное состояние без оценок и прочей субъективности, когда нельзя прийти в ужас ни от себя, ни от других. Весь мир ограничивался маленькой ванной, заполненной паром, горячим душем и нарочито пряным запахом геля. В этой простоте что-то было, но в конце концов пришлось перекрыть вентиль, отодвинуть штору и выбраться наружу. Какузу как раз сушил волосы полотенцем, стоя в чем мать родила, когда услышал за дверью неотвратимо приближающееся: − Я тут поразмыслил и понял, почему ты не хочешь мне ничего рассказывать! Это потому, что ты… − Спину обдало холодным воздухом, и Какузу застыл как был, с голой задницей и полотенцем на голове. Понял, что забыл закрыть дверь – он столько прожил тут один, что имел полное право никогда не пользоваться щеколдой, черт бы побрал все на свете, − и Хидан ворвался внутрь в своей невыносимой манере. Впрочем, его монолог прервался. Была крохотная доля вероятности, что он устыдится и исчезнет. Или нет. − Вау. – Какузу не доводилось слышать такого благоговейного тона от Хидана. Тот как будто повстречал небожителя наяву и говорил шепотом, чтобы не спугнуть. – Так вот вы какие, четыре лика смерти… Какузу бесшумно усмехнулся. Не может быть, чтобы такой эффект на Хидана оказали его татуировки! Они были у Какузу так давно, что он иногда забывал о них, просто воспринимал, как часть себя. Сделал их в двадцать один и никогда не жалел об этом – четыре белые маски на спине, соединенные черными нитями-щупальцами. Кто-то из его любовников думал, что это традиционные татуировки коренных народов, что-то такое, и Какузу не стал их переубеждать, хотя маски не имели никакого отношения к его историческому наследию. Кто-то, как его мать, считал их неудачной попыткой бунта и безвкусицей. Одна дуреха призналась, что они ее «угнетают». Какузу был счастлив с ней расстаться. Его и без того тяготили отношения с женщинами. В юности он мог позволить себе все на свете, в том числе трахаться с теми, кого находил по-настоящему привлекательным. Обычно это были парни определенного типа – те, кто никогда не пытался подмять его под себя и довольствовался ведомой ролью. Какузу предпочитал решать все сам. Но годы прошли, и стало понятно – если хочешь преуспеть, будь таким, каким общество хочет тебя видеть. В то время пресловутое общество не было готово к тому, что талантливый и успешный инженер будет открытым геем. На самом деле, с тех пор изменилось очень многое. Какузу собрался было спросить Хидана, долго тот собирается пялиться, как его лопатки коснулись теплые пальцы, заскользили вниз и по кругу, обрисовывая очертания одной из масок. На разогретую после душа кожу почти невесомо лег выдох. Какузу едва заметно вздрогнул, когда горячий влажный язык дотронулся до другой его лопатки. − Они такие красивые, − пробормотал Хидан, приникнув к спине Какузу, и продолжил выводить языком контур верхней левой маски. Сознательный человек учел бы, что Хидан, вероятно, не очень адекватен и не всегда предвидит последствия своих действий. Он также принял бы во внимание, что Хидан вдвое моложе… Какузу досмерти устал быть сознательным человеком. Он развернулся к Хидану, достаточно решительный, чтобы положить всему конец. По крайней мере, в первую секунду он был таким. Потом Какузу напоролся взглядом на Хидана – тот стоял перед ним, загипнотизированный, как мышь перед удавом, с расслабленным, млеющим лицом и приоткрытыми губами. Он был преступно красив – Какузу почувствовал, как в солнечном сплетении оцепенело, вены наполнило жидким металлом, мысли замедлились и растворились полностью. Хидан был не слепой, он увидел все и понял, расплылся в обольстительной улыбке. Что поразительней всего, он молчал: ни неуместное слово, ни резкий, как гвоздем по стеклу, смешок не вырвали Какузу из того податливого, завороженного состояния, в которое он проваливался. Раздался мягкий звук – полотенце соскользнуло с плеч на пол. Никто не обратил на него внимания. Хидан медленно опустился на колени, пронзительно посмотрел снизу вверх, облизнул губы и, придерживая член Какузу рукой, взял его в рот. Представляй Какузу себе этот момент, непременно вообразил бы какую-нибудь показуху – сладострастное облизывание головки под аккомпанемент стонов, что-то более характерное для Хидана, но то, каким он оказался тихим и исполнительным, очаровывало. Идеально послушный. Шелковый. Горячее горло потрясающе обхватывало член. Какузу отпустил себя, положил руку на голову Хидана, зарылся пальцами в мягкие, легкие волосы. Ему было так приятно – невыносимо хотелось прикрыть глаза, но тогда бы он все пропустил, ничего не увидел. Не увидел, как Хидан смотрит на него в ответ, и в радужках неправдоподобного цвета отражается триумф. Хитрая блядская сволочь. − Хватит, − остановил его Какузу хриплым голосом. Хидан неохотно оторвался от своего занятия. − М? − Пойдем. И где там твои бесплатные презервативы? Это было неизбежно. Хидан принялся раздеваться прямо на ходу. Какузу оставил его, чтобы взять презервативы из кухни и смазку из ванной (в шкафчике для лекарств она стыдливо пряталась за ополаскивателем для рта). Когда он добрался до спальни, Хидан уже раскинулся на кровати и лениво поглаживал член. При виде Какузу он усмехнулся, очень собой довольный. Так хотелось что-то сказать, что в горле скребло. Мозг Какузу отчаянно перелопачивал варианты, от избитого «Ты красивый» до еще более избитого «Иди сюда». Идти никуда не требовалось, все участники собрались в ожидании кульминации. Какузу подумал: а, к черту. Он не мастер болтать. − Трахнешь меня? – спросил Хидан, как будто сомневался. Какузу счел, что отвечать на такие вопросы совсем глупо, и ограничился многозначительным выдавливанием смазки на пальцы. Пусть сам догадается. Растягивать Хидана было одно удовольствие, он извивался, крутил задницей и стонал так громко, что его слышали, наверно, и через два этажа. Впрочем, эта часть программы ему быстро надоела. − Бля, ты долго будешь? – нетерпеливо полюбопытствовал он. – Вставляй! Какузу предпочитал обстоятельный подход ко всему. На его взгляд, вставлять было еще рано. − Хочешь, чтобы я тебя порвал? – беззлобно огрызнулся Какузу, продолжая толкать в Хидана скользкие пальцы – мягко, вперед и немного по кругу. Хидан только закатил глаза. − О, да ладно! Думаешь, со мной такого не случалось? Вставляй давай! Прозвучавшее откровение произвело на Какузу не тот эффект, которого добивался Хидан. Стало не по себе, накатила тупая, обволакивающая тоска, а под ней… под ней скрывалась злость. Хидан, конечно, был не сахар, но он не заслуживал такого отношения. Он не самый сообразительный, и ему, казалось, глубоко наплевать на себя – жить двое суток в дайнере, серьезно? Чуть не умереть на улице от передоза? Резать вены и прижигать руки сигаретами? Кто-то мог воспользоваться Хиданом, кто-то мог воспользоваться его переизбытком энергии мортидо. Мир кишел отбросами. На какую-то злополучную секунду Какузу почудилось, что и он один из них, потому что не смог сказать «нет», когда ему так настойчиво предлагали. Он успокоил себя: ничего запретного, все по обоюдному согласию, только ради удовольствия… И без порванных задниц. Уж Какузу-то может сделать все как надо. − Нет. Либо делаем все по-моему, либо не делаем вообще. Ультиматум был так себе. Какузу аккуратно и сосредоточенно вставил в Хидана четыре пальца и задвигал ими, тот закрыл лицо рукой, тонко проныл из-под собственной ладони: − Бля-а-а… Ты издеваешься надо мной! Щас кончу. − Не смей, − украдкой улыбнулся Какузу. − Ну, может теперь, а? Давай, старик, мне настоебало ждать. Звуки, которые получались, если трахать Хидана рукой, были бесподобными. А если резко вынуть пальцы, его дырка жадно сокращалась, будто пыталась ухватить их, хотела большего… Какузу прикрыл глаза. Он был на грани, выдержка трещала по швам… Он все-таки сдался, раскатал по себе презерватив, подхватил Хидана под бедра и буквально сложил пополам, прижав его колени к плечам. Хидан криво усмехнулся − оценил. Какузу пришлось отпустить одну его ногу, чтобы придержать рукой член и войти под верным углом, но Хидан не дергался. Его неудобно вдавило в подушку, но он не шевелился, только смотрел, не сводя глаз. Какузу толкнулся в Хидана – тот ответил на движение, насколько мог, гулко выдохнул: − Я чувствую твою головку в себе. Пиздец она большая. Охуенно… Какузу вернул вторую руку ему под колено, подался бедрами вперед еще раз и еще. Тут, к его неудовольствию, Хидан действительно кончил. Он забился под Какузу, крепко и мучительно сладко сжимая его в себе, зарычал и спустил, измазав их обоих. Какузу остановился в некотором недоумении, нахмурился. С одной стороны, ему было приятно, что Хидану настолько все понравилось. Но с другой – и эта сторона преобладала, − Какузу как никогда хотелось забить на этикет и продолжить растрахивать его задницу, потому что это, блядь, было сказочно, а он застрял в начале пути к оргазму. − Продолжай, − Хидан одобрительно смотрел из-под длинных серых ресниц. Его глаза так близко немного пугали. − Тебе будет больно, − объяснил Какузу севшим голосом. Хотелось пить. Собственные влажные волосы растрепались, облепили спину и свисали наперед, Хидану на лицо. − Нет, не будет, − тот поерзал, словно хотел продемонстрировать, что это не про него, прошептал: − Давай. Какузу дал. Сомнения мучили его ровно до первого толчка, потом он уже не мог остановиться. Через какое-то время Какузу почувствовал, что у Хидана снова встало, и от этого его разум окончательно помутился. Последние здравые осколки сознания заходились в удивленном восхищении: с ума сойти, тот просто гребаная буря гормонов, − но и они скоро отключились. Какузу больше не осторожничал, вламывался так, что яйца звучно шлепались о ягодицы Хидана, сбивался с дыхания и не мог представить чего-то более восхитительного. Когда пик был близок, Хидан вдруг схватил его руку и потянул к себе. Какузу подчинился, не понимая, что тот делает, оглушенный удовольствием. Будто со стороны он увидел, как Хидан прижимает руку к своей шее, а его улыбка становится просящей… Истина открылась инстинктивно. Какузу надавил ладонью на дыхательное горло Хидана – несильно, но достаточно, чтобы контролировать каждый вдох. Хидан заскулил. Было дьявольски трудно вбиваться в него, выдерживать темп и дозировать силу, следить за тем, чтобы не придушить его окончательно, но это того стоило. Когда Хидан заломил брови и непривычно высоко пролепетал: «Сильнее, сильнее, ты, угрюмая сволочь», − Какузу напряг пальцы, хватка на горле стала жестче. Глаза Хидана закатились, и он, конвульсивно дергаясь, кончил во второй раз, а Какузу – следом за ним. Оргазм был похож на маленькую упоительную смерть. Когда чернота перед глазами рассеялась, Какузу кое-как перебрался на свободную часть постели. Хидан пребывал в прострации, раскинув руки и ноги на манер морской звезды и громко дыша. Иногда он покашливал – то ли в горле пересохло, то ли Какузу перестарался. Чувствуя себя неловко, Какузу принес влажные салфетки и стакан воды, который Хидан мигом выхлебал и рухнул на постель. Какузу обтер ему живот и скользкую от смазки задницу. Хидан не шевелился, только пялился в потолок с блаженным видом и улыбался. Он выглядел утомленным, веки тяжелели на глазах. Отлучившись в ванную, Какузу полагал, что к его возвращению Хидан заснет, но тот дождался. Стоило только лечь в кровать, как он подкатился под бок, водрузил голову Какузу на плечо и накрыл его грудь рукой для верности. Так они выглядели, как пара. Мысли об этом вызывали неприятный зуд. Дело не в том, что Какузу не нравился Хидан. Пора было сказать откровенно – он сходил с ума по этой оторве. Возможно, Какузу до конца своих дней хотел запускать пальцы в тонкие пепельные волосы, неожиданно мягкие, и смотреть в фиолетовые глаза. Дело даже не во внешности – одной из самых удачных прихотей природы. Каким-то немыслимым образом Хидан нравился Какузу любым, и в своих катастрофических проявлениях, хоть бесил до колик. Молодой и бешеный, сочетание хуже не придумаешь. − Тебе понравилось? – спросил Хидан, пытаясь заглянуть Какузу в лицо. – Мне понравилось! – Он буквально излучал энтузиазм. – Было охуенно круто! Знаешь, что еще было бы круто? Я бы хотел познать боль вместе с тобой. Высокий стиль в исполнении Хидана – «познать боль», надо же – звучал гротескно, фраза смахивала на пошлую замену. У Какузу появилась догадка относительно того, чего от него хотели на самом деле, и сердце застучало чаще. Хидан смотрел внимательно. У него было сосредоточенное лицо и цепкий взгляд, но скулы и кончик носа порозовели. − Что ты имеешь в виду? – спросил Какузу ровным голосом. Бледная рука потянулась вверх, погладила его по волосам, вплелась в них, играя. Какузу нахмурился. Ему не нравилось, когда так делали. От этого рушились все границы. Казалось, будто момент, чтобы отстраниться и закрыться, навсегда упущен. Какузу старался избегать любителей потрепать по волосам или вцепиться в них во время секса, и вот… Он вздохнул, рассерженный не столько Хиданом и его нахальством, сколько тем, что ласковые прикосновения не вызывали обычного дискомфорта. Он мог терпеть это − легкое скольжение пальцев, раз за разом пробегающих сквозь пряди, действовало как отсчет метронома. − Ну… − Хидан зажмурился от накатившего вдохновения. – Ты мог бы отшлепать меня. Отстегать ремнем. Надавать пощечин. Связать. Душить. Заставить меня стоять на коленях в углу пиздецки долго… Похоже, ему на полном серьезе нравилась идея, что кто-то проделает все это с ним… Кто-то вполне определенный. Какузу мог сказать себе, что внутренне ужаснулся, и даже поверить в это после некоторых усилий. Но в сетчатку глаз навечно вплавилась адски горячая картина того, как его крупная смуглая рука опускается на горло Хидана – сиреневые вены змеятся под прозрачной кожей – и давит, давит… В тот момент Какузу не думал о злости или об уничтожении, напротив. Его переполняла ответственность. В его руке была чужая жизнь, он обязан был распорядиться ей наилучшим образом. − Я понял тебя, − Какузу оборвал монолог Хидана. – Хорошо. Но не сегодня. Хидан приподнял голову. − Ладно, а когда? Завтра? Послезавтра? Ну, хоть на этой неделе? − Спи, − распорядился Какузу, потому как не располагал ответами, и выключил свет. − Блин, да ну тебя, − проворчал Хидан, невероятным образом вывернулся, чтобы спрятать лицо где-то у него в подмышке, и заснул без ерзанья и страданий. Какузу полежал рядом, вглядываясь в темноту и слушая дыхание Хидана. Тот не стонал и не бубнил, вот так радость. Убедившись, что Хидан спит достаточно крепко, Какузу аккуратно переложил его голову на подушку и вышел на балкон. Необходимо было покурить и подумать.

*** *** ***

В среду Какузу ждало дома кое-что новенькое. На плите чернела сковорода с какими-то углями, а на Хидане, громко рубившемся в «Ураганные хроники», красовалась кислотно-розовая футболка с рисунком из зеленых восьмибитных факов. Какузу впервые ее видел, это не сулило ничего хорошего. В списке дел на сегодня он указал «отмыть ванну» и «купить пшеничный хлеб, НЕ НАРЕЗАННЫЙ, БЕЗ ДОБАВОК, НЕ ДОРОЖЕ $4», поэтому оставил Хидану десять долларов, но их никак не хватило бы на новую футболку. Осознание того, что у этого сопляка очевидные проблемы с воровством и контролем над собой, напрягало. − Яхико пригласил нас на встречу! Хочет познакомить со своим парнем! – радостно сообщил Хидан. Он не соизволил отлепиться от экрана – методично выносил косой какого-то здоровяка в бордовом доспехе. Из динамиков выло и звенело. − Ладно. А это что? – устало поинтересовался Какузу, имея в виду все разом – и футболку, и угли. − Я пожарил бекон, − откликнулся Хидан. − Что помешало тебе помыть потом сковороду? − Это для тебя. − Сковорода? – Какузу изогнул бровь. Что-то ускользало от его внимания. − Бекон, − хмыкнул Хидан и принялся орать на своего виртуального соперника: − Пизда тебе! Ты можешь уже сдохнуть?.. Ну и что на это скажешь? Какузу придирчиво взглянул на угли – бекон в них категорически не угадывался, только жирная, закопченная до черноты трата денег. Грустно, бекон был недешевый. И все же эта милая попытка Хидана позаботиться задела самое сердце. Какузу знал, что не найдет сил для нравоучений о кухонном таймере и о том, что любое дело требует немного концентрации. Хидан с трудом сосредотачивался, это видно невооруженным глазом, и один дьявол разберет, что заставило его готовить. Если бы это был кто-то другой, Какузу решил бы, что он проникся после секса какими-то чувствами. Хидан… ну, он вел себя как обычно, то есть несносно. Какузу вздохнул, потыкал в угли лопаткой. − А футболка? − Что футболка? – Хидан все-таки поставил игру на паузу. Какузу подавил еще один вздох. − Откуда она? Хидан смотрел абсолютно честными глазами. Чем невинней он прикидывался, тем был опасней. Какузу подумалось, что Хидан мог бы добиться невиданных высот в мире криминала, если бы был чуть более мотивированным. − Ты все время заставляешь меня рядиться в свое скучное говно… Я подумал, тебе не нравится моя одежда, и вот… − Хидан показал на обновку. Зеленые руки демонстрировали Какузу оттопыренные средние пальцы, мол, выкуси. – Че, так тоже не катит? − Где ты взял футболку? – перефразировал вопрос Какузу. Он чувствовал себя чертовски усталым. Клиенты компании весь день сводили его с ума письмами о том, что у них якобы не открываются ссылки на файлы в облаке, хотя у Какузу и всех без исключения подчиненных те открывались замечательно. Разбираться с Хиданом хотелось меньше всего, но если не разобраться сейчас… − Великий Джашин, это просто какой-то ебаный Gap, чего ты взвился? – Теперь Хидан смотрел недобро. − Ты ее украл, так? − Ну, допустим. И че? Какузу понял: разговор будет долгим и бесполезным. Потому что у Хидана клептомания, а это болезнь. Может быть, и стоило показать его врачу… Но он вроде как приходился Какузу никем. Хидан – эту мысль Какузу выделил в уме алым и снабдил горсткой восклицательных знаков – не был его питомцем, близким другом или даже, вот так новость, любовником. Один раз не считался. Какузу после этого дымил на балконе полтора часа, до тошноты, пока не сделал вывод, что здорово напортачил. Он не настолько опустился в своих глазах, чтобы обзавестись молодым любовником. В смысле, молодым – ладно, но вот этой безработной манипулятивной нереальной красотой с дырой в башке? Какузу не готов был примерить образ «сладкого папочки». Положа руку на сердце, он и вовсе не собирался этого делать. Вот тогда, именно тогда и стоило, конечно, показать Хидану на дверь, но момент был упущен. Какузу ненавидел себя и его в равных долях. Хотя себя, наверное, чуточку больше. Какузу мог отвечать за свои поступки, а Хидан… кто знает. − Откуда у тебя Макбук? – прямо спросил Какузу. Хидан взирал на него без выражения. Его волнение выдавала только рука, теребящая металлический амулет с треугольником в круге. − О, ты правда хочешь об этом послушать? Как-то я заглянул в Старбакс поссать, смотрю – на столе стоит ноут, заряжается от розетки, а рядом никого нет. Я поссал, вернулся в зал – а ноут все еще стоит и заряжается, совсем один. Ну, я взял его и ушел. Теперь, блядь, доволен? Какузу кивнул. Доволен он не был, совершенно. Почему, почему вселенная хотела, чтобы он упорядочил и привел к общему знаменателю человека, состоящего из энтропии до последней молекулы? Так проявлялся закон кармы? Или вселенная просто ненавидела Какузу, потому что он спокойно проводил жизнь бесчувственного мудака, не подпускал к себе никого, занимался равнодушным сексом с теми, кто его не очень привлекал, и требовал разделить стоимость редких обедов? Все дело в этом, да?.. − Думал когда-нибудь о том, что будет, если тебя загребут копы? Хидан свел светлые брови. Поджал губы. Ухмыльнулся. − А, то есть я, по-твоему, такой тупой, что не догоняю на тему копов… − Я спросил о другом. − Ну-у… Наверное, ты меня вытащишь? Какузу покачал головой и сел на стул. Вот и приехали. − Если думаешь, что я заплачу за тебя залог, то ты ошибаешься. Будешь сидеть в камере со всяким сбродом, сколько надо. Хидан фыркнул, нимало не впечатленный. − В какой момент нужно испугаться? Мне похуй, чувак. А если тебе похуй на меня… ну, блядь. Позвоню Яхико, он не будет так трястись по поводу бабла. Не знаю. «Дело не в деньгах, бесполезный ты кусок идиота, − хотел сказать Какузу. – Дело в том, что однажды тебя посадят, и ты уже не сможешь названивать мне на работу и ныть, что застрял взаперти и света белого не видишь». Очень длинно и эмоционально, зато передавало мысль. Вслух он собрался заявить другое, но был бессовестно перебит: − Кстати, о Яхико. Так мы сходим посмотреть на его парня? – Энергия Хидана вновь била через край. – Мне вот интересно, какой он. Спорим, весь такой охуенно правильный и милый? Знаешь, как я это понял? − Нет, − отрезал Какузу, чтобы пропустить получасовые рассуждения о формировании пар. – Если хочешь, можешь сходить. Как ни странно, Хидан надулся. − Мы никуда не ходим вместе! Не надоело торчать в четырех стенах? Вот если бы у меня были деньги, я бы сводил тебя на свидание! Какузу сложил руки на груди. − Почему бы тебе тогда не найти работу? Сможешь начать платить за вещи, которые хочешь забрать из магазина, не рассчитывая, что добрый я спасу твою задницу из-за решетки. Стоило бы насторожиться от перспективы отправиться на свидание с Хиданом, но – фантастика! – мозг не счел ее отталкивающей, особенно если Хидан бы за все заплатил. Правда, это свидание грозило обернуться новым инфернальным опытом с поеданием худших на свете бургеров и просмотром худшего на свете фильма. Или… Какузу некстати вспомнил просьбу Хидана о совместном познании боли, запаниковал на секунду и дал себе зарок составить договор об отказе от ответственности в установленной форме. На случай, если Хидан хотел не сеанс БДСМ, а стрясти с него-дурака непомерную компенсацию за побои. Какузу пытался просчитать последствия своей слабости на несколько шагов вперед. − Я считаю, платить за всякую хуйню – это для богатых, − заметил Хидан как ни в чем не бывало. – Знаешь, есть такие мальчики-мажоры в обтягивающих брючках и девочки с блестящими волосами… Так вот, это для них. А если ты в жизни успел пожрать говна, тебе полагаются кое-какие привилегии. Я, например, нажрался говном на годы вперед. Согласно учению Джашина, если человеку необходимо что-то, он всегда получит возможность обрести это… Как я в случае с ноутом, или вот… От одной футболки, которую я забрал, никто не помрет, – он немного устал произносить речи, поэтому замолк, крутя в руке подвеску, и добавил после паузы: − И что, ты правда не спасешь меня из-за решетки? − Да, − с готовностью подтвердил Какузу. Пусть не рассчитывает. − Пиздишь. Я же вижу. − Проверь на деле, если так уверен. Какузу слез со стула, во второй раз с досадой потыкал лопаткой в угли – те были стопроцентно несъедобны, − после чего отправил их в мусор. Поставил сковороду в раковину, намереваясь помыть ее, включил воду… То, что потекло из крана, было теплым. Не нагревшимся в трубах до комнатной температуры, а по-настоящему теплым. Чего быть не могло, ведь Какузу в целях экономии перекрыл горячую воду. Хотя знал он одного маленького крысеныша, с которого бы сталось без спросу раскрутить вентиль… − Хидан! – очень громко и поистине страшно позвал Какузу. Ему требовались ответы – в частности, как долго Хидан полоскал посуду в горячей воде и кто оплатит непотребно огромный счет за коммунальные услуги. Ответы и компенсация. Или, может быть, месть. − Мне нужно в туалет! – воскликнул Хидан, подскочил с дивана и вылетел из кухни.

*** *** ***

Неделя подходила к концу, а Какузу не торопился исполнить обещанное. Поначалу выглядело, будто он избегает Хидана. Это было обидно. Чего он, правда? Секс-то получился зашибенным. Вторник Хидан стоически вытерпел, в среду ему показалось, что пора как-то напомнить о себе, но закончилось все тем, что Какузу разорялся о стоимости горячей воды и о бессмысленных тратах. К вечеру Хидан напоминал себе сжатую пружину, которая выстрелит в любую минуту и воткнется кому-то в глаз. Из-за этого состояния он никак не мог уснуть, но Какузу, поворчав для вида, милостиво подрочил ему, так что Хидан успокоился и отрубился. Может, Какузу и не собирался его прокинуть, а тормозил потому, что заебался на работе или еще что… Но Хидан устал ждать. Если не собирался держать слово, мог бы и не обещать ничего, ублюдочное динамо… Злиться в полную силу как-то не выходило. Хидан был почти доволен. От скуки он все-таки составил резюме (скопировал образец с сайта вакансий и вставил туда свое имя), разослал его в несколько мест, получил приглашение на собеседование и даже побывал на нем – в четверг. Работать Хидан не хотел категорически, но мысли о зарплате и о том, что он сводит мерзкого жадного Какузу на свидание, грели его сердце. Он и программу вечера придумал: сначала сэндвичная забегаловка на углу Второй и Восьмой, которую Какузу несомненно одобрил бы, потому что там дешево, а затем кино. Взять места в предпоследнем ряду, в самом углу, и трогать друг друга между ног весь фильм. Что-то такое. К сожалению, собеседование провалилось. Старой грымзе, которая его проводила, Хидан сразу не понравился, и футболка его тоже. Ну и хрен с ним, все равно Хидан не хотел снова маяться в ебучем супермаркете и расставлять дурацкие коробки с утра до ночи. С прошлого места работы он хотя бы мог забирать домой всякую херню с истекающим сроком годности, потому что распугал всех конкурентов. Было очень выгодно, не приходилось тратиться на хлеб и молоко (он все равно его ненавидел). Хидан не сильно приуныл из-за грымзы, его больше расстраивало, что Какузу… ну, делает вид, что все по-старому? В мире фантазий Хидана они кувыркались с утра до ночи, потому что это приятно, вот. В реальности… Реальность сосала. Хидан прогулялся, чтобы развеяться, − дошел до своего любимого железнодорожного моста рядом с домом мамы. Он хотел посмотреть на поезда, но, как назло, пока он топтался у расписанного граффити поручня, мимо не проехал ни один состав. Это взбесило его, как и мысли о том, что Какузу продолжит дальше его динамить. Хидан вернулся домой, размышляя, как все исправить, но придумал не так уж много. Да, у него все еще был весьма скудный опыт отношений, три месяца с одним чуваком, и тот – ходячая груда дерьма. А-а-а. Интернет-советчицы, эти самозванные Опры, настаивали, что парам необходимо заниматься чем-то вместе. Чем-то кроме секса. Хидан взял это на заметку, хоть и в душе не ебал, в чем суть. − Какузу, давай посмотрим какой-нибудь фильм! – предложил он, как только представилась возможность. Какузу как раз покормил его, но не успел смыться к своим ненаглядным проектам, над которыми сидел до ночи. Откуда у него такое шикарное тело, если все, что он делает – собирает в специальной программе конструктор из прямоугольников и стрелок? Идея совместного досуга не то чтобы вдохновила Какузу. − И что ты хочешь посмотреть? − Ну, не знаю… Хидану нравились три вещи: современные комедии, всратые мультики и порно. Он забыл упомянуть об этом, поэтому Какузу приволок на кухню ноутбук, поставил его так, чтобы экран было видно с дивана, и включил «Крестного отца». Хидан много о нем слышал, но никогда не видел… И славно, ведь это было скучнейшее говнище. За первые полчаса Хидан весь измаялся: он не мог уследить за сюжетом, и сидеть, какую позу не прими, было неудобно. Воспользовавшись тем, что Какузу сосредоточился на фильме, Хидан пристроил голову ему на плечо и украдкой понюхал волосы, но Какузу отмахнулся от него. Тогда он отсел к противоположному краю, чтобы потосковать в одиночестве, но быстро пришел в ярость. Это вообще что? На волне адреналина он вскарабкался к Какузу на колени, закрыв собой экран. Какузу никак это не прокомментировал, только стал чернее тучи. Ощутив сладкий вкус вседозволенности, Хидан потыкал пальцем в складку между его бровей. − Почему ты все время хмуришься? Какузу перехватил палец Хидана, сжал в кулаке почти до боли. Хидан усмехнулся. Так-то лучше. − Ну и чего ты на меня уселся? – спросил Какузу, будто его отвлекали от важного дела, то есть с усталым равнодушием. Взгляд у него был совсем другой. Хидан поерзал ягодицами по коленям Какузу. Он возбудился от этой близости и не мог ничего с собой поделать. − Ты обещал, что мы вместе познаем боль! Когда это случится? Я, блядь, задолбался ждать… Какузу смотрел на него, как на врага. В этом был вызов, и Хидан, прикрыв глаза, потянулся к нему, обвил руками его шею и приник к губам в поцелуе. Он умирал. Его разъедало изнутри. Поначалу Какузу ответил слабо, но его ладони будто сами собой легли Хидану на задницу и сжали ее с силой, кончики пальцев буквально вонзились в мышцы. Отлично, просто заебись. В джинсах назревала катастрофа: молния впилась в член − и больно, и кайфово. Хидан задергался, пытаясь не то потереться пахом, не то сдвинуть молнию в менее чувствительное место. Какузу убрал руки, вырвав из него расстроенный стон, но сделал это лишь затем, чтобы придержать голову Хидана за подбородок. − Эй. Успокойся. Хидан так очевидно не мог успокоиться, что Какузу пришлось ссадить его с себя. − Ты на самом деле этого хочешь? Всего, что перечислил? Хидан с готовностью закивал. Конечно, еще бы! Он и своему прошлому парню сказал, что «любит пожестче», но тот понял это по-своему. Какузу удалился в спальню и вернулся спустя какое-то время с бумагами, скрепленными степлером, протянул Хидану всю пачку. Тот в недоумении прочитал заголовок: «Отказ от ответственности», − и все, что дальше: «Я, _________, не имею претензий к тому, что г-н К. Нордстар, выполняя мою волю, наносил мне телесные повреждения, руками или соответствующими девайсами, душил меня, ограничивал мое передвижение…». Перечисление тянулось до конца страницы. Хидану удалось выцепить из общей массы слов кое-что вкусное, вроде «пояса верности», остальное смахивало на абсурд. Что было на других листах, он не поинтересовался – слишком много гемора. В пустую графу, наверное, полагалось вписать имя и фамилию. Хидан оглянулся на Какузу: − У тебя есть ручка? Какузу дал ему свою, с серебристым верхом и острым, как перо, кончиком. Писать такой будет кошмар как непривычно. − Что, даже не прочитаешь? – уточнил Какузу. Он тщательно скрывал недовольство, но у него выпячивалась челюсть, когда ему что-то не нравилось, и шрамы становились заметней. Хидану захотелось нахуй бросить все и потрогать эти линии более светлой розоватой кожи, почувствовать пальцами каждый след от хирургического шва. − Не, нафига? − А если я убью тебя в процессе твоего «познания боли»? – Какузу становился все мрачнее. – Или ты останешься инвалидом? Не сможешь ходить? Заработаешь перитонит?.. Не думал о таком? Все эти намеки к чему-то вели. Какузу, вроде как… заботился, да? Хидан попробовал не улыбаться и не смог, блядское лицо его не слушалось. − Если у тебя получится меня убить, я буду только рад. Типа, умру счастливый и все такое… Теперь Какузу смотрел на него, как на недоразвитого. − Ты идиот. − Сам ты, блядь, идиот! – отозвался Хидан и нацарапал свою фамилию на предназначенной для этого линии. Он не мог объяснить словами, что чувствовал. Он не боялся Какузу. Еблет у того пугающий, но внутри он хороший, это Хидан точно знал. Какузу не выставил его на улицу, кормил и в конце концов оставил танцы вокруг денег… И они трахнулись, очень клево, надо сказать, и потом Какузу не заявил, какая Хидан шлюха. А что до всей этой фигни с уборкой… Ну, должны же у чувака быть какие-то закидоны, они у всех есть. − Распишись в конце, − добавил Какузу без выражения. Казалось, он не рад, что затеял эту возню с бумагами. Хидан пролистал до последней страницы и послушно расписался. − Никогда не видел таких придурков, как ты, − заметил Какузу. − Да-да, ты тоже один такой мудак в своем роде. Что дальше? Готов надавать мне по жопе, чтобы я несколько дней сидеть не смог? Вообще-то, дело было не в битье и даже не в священной боли, которая достигала Джашина, в то время как искренние крики ублажали его слух. Как-то – давным-давно – Хидан прочитал, что во время секса люди могут думать о чем угодно, и вовсе не о партнерах. Зато было занятие, при котором один человек полностью сосредотачивался на другом и его ощущениях. БДСМ. Хидан всегда хотел это попробовать – не потому, что от нехватки кислорода быстрей кончал, а потому что мечтал узнать хотя бы раз в жизни, каково это − когда кто-то полностью, тотально сфокусирован на тебе. − Выбери стоп-слово, – велел Какузу. − Оно мне не понадобится. Какузу смотрел испытующе. − Выбери. Хидан помотал головой. − Я же сказал, оно мне нахуй не нужно! Не волнуйся, я вытерплю, можешь делать что хочешь. Какузу длинно вдохнул через нос – Хидан проследил за тем, как расширяется его грудь под домашней футболкой, − медленно выдохнул. Он закипал и пытался остановить себя. Осознавать это было остро-приятно, как жевать маринованный перец чили или расковыривать подсохшую ранку. − «Красный». Твое стоп-слово будет таким, понял? − Да, но я все равно не собираюсь его использовать. В чем тогда веселье? Какузу закатил глаза: − Я вроде говорил: либо делаем по-моему, либо не делаем вовсе. Не собираюсь садиться в тюрьму за домашнее насилие. – Он отобрал у Хидана договор и направился с ним в спальню. Наверное, пошел прятать, но хуй его поймет, может, и разочаровался в своей затее. Хидан поторопился за ним: − Ну ладно, чего ты сразу… Красный так красный. Какузу спрятал бумаги где-то на полке между книгами и как раз закрывал шкаф. Хидан прильнул к нему со спины, обхватил руками. Ощущение было потрясающим, а если закрыть глаза и уткнуться лицом между лопатками, становилось только лучше. Как будто ничего плохого с тобой уже не случится. − Так какое стоп-слово? – вполголоса спросил Какузу. Хидан сильнее вдавил лоб ему в спину, в складки мягкой, нагревшейся от тела футболки. Постоянные проверки бесили, но было и что-то болезненно-приятное в том, как Какузу стремился все контролировать. Как он стремился контролировать Хидана. Его распоряжения, указания, что делать, все эти «Встань» и «Пойдем» поджигали петарды в груди, те взрывались, и становилось невыносимо горячо. Нет, Хидану не нравилось, когда ему приказывали. Ему нравилось, когда он знал, что делать, но ирония заключалась в том, что сам он никогда этого не знал. − Красный, − улыбнулся Хидан. Какузу развернулся к нему лицом и какое-то время придирчиво его рассматривал. Сложно было сказать, по вкусу ему зрелище или нет, − Какузу привычно хмурился. Под его взглядом сверху вниз Хидан чувствовал себя мухой под микроскопом… Странно, но это заводило. Как будто ты такой маленький, а на тебя смотрит тот, кто мог бы раздавить тебя одной левой. В джинсах затвердело. Хидан задумался, как бы сообщить об этом поненавязчивей, но вот же Какузу, совсем рядом, он и так все видел. Ведь правда? Какузу протянул руку, дотронулся до соска Хидана через одежду. Всего лишь крохотное касание, пустяк, но время загустело… Лицо Хидана исказилось, когда Какузу подцепил его сосок пальцами и потянул. Давление было недостаточно сильным, но член буквально подпрыгнул, отозвавшись на него. Хидан подался назад, и тягучее ноющее чувство переросло в тупую боль. Она делала все лучше, яснее, прорезала тьму, как молния. − Покрути его, − пробормотал Хидан. Добавил: − Пожалуйста. Какузу сделал, как он просил. Боль превратилась в резкую, щиплющую. Маленькая точка агонии, настойчиво привлекающая внимание мозга. Думать ни о чем другом было невозможно – кроме дрочки. Или старого доброго траха. Ощутить огромный, вламывающийся в тебя хер в тот момент, когда тебе с силой выкручивают соски… Наверное, видение этого отразилось у Хидана на лице – Какузу стал загадочным. Он всегда сдерживал себя, когда хотел улыбнуться, но его глаза теплели, черты неуловимо смягчались… Потом он по обыкновению криво усмехался, чтобы никто, чего доброго, не вообразил, что у него есть сердце, но Хидана было не провести. Какузу легко дотронулся до его лица, заставив повернуться сначала в одну сторону, затем в другую. Хотел посмотреть на следы от пальцев, оставшиеся с прошлого раза. Хидан находил их очаровательными, и его бесило, как быстро те сходили. На нем все моментально заживало. − Поцелуй меня, − попросил Хидан. С на редкость снисходительным видом Какузу наклонился к его ключице, чтобы дотронуться до нее губами. Вышло щекотно, Хидан вздрогнул, но расслабился, когда касание превратилось в укус. Это тоже был своего рода поцелуй, только… безжалостный. Затем ноющую, покрасневшую кожу с отпечатком зубов облизали, как мороженое, как если бы она могла растечься под языком. Хидан фыркнул. − Не так. Поцелуй меня по-настоящему. − Ты много командуешь, − остудил его пыл Какузу. – Думаю, настало время поговорить о правилах. Это был удар ниже пояса. Нет, постойте-ка, настоящий удар был бы гуманней. − О каких, нахуй, правилах? Я со всем согласился! Подписал твои бумаги! Чего еще тебе надо? − Если хочешь, чтобы это, − Какузу описал в воздухе окружность, − стало частью нашей повседневной жизни, а не разовой акцией, ты должен уяснить кое-что. Если ты трахаешься со мной, то не трахаешься больше ни с кем. Это будет правилом номер пять. Не устраивает – уходи. И не пытайся мне соврать, ты все равно никудышный лжец. − Да ни с кем я… − Хидан помотал головой, разрываясь между досадой и злостью. С некоторой отсрочкой ему открылась новая грань: его ревновали! Он нравился Какузу настолько, что тот ревновал его ко всему остальному миру, к каким-то несуществующим людям, и хотел, чтобы Хидан был только для него. Сердце отозвалось на мысли об этом неожиданно сильной, прямо-таки сверхъестественной болью, парализовавшей его целиком. Хидану показалось, что вот сейчас его история и закончится, потому что он достиг некоего рубежа, за которым простиралось непознаваемое. Какузу смотрел на него с угрюмой решимостью. Радужки его глаз были зеленые-презеленые. − Никуда я не пойду, − заявил Хидан с уверенностью. – И я не никудышный лжец! Я охуенно умею заливать, если надо! Правая бровь Какузу приподнялась и выгнулась, деликатно намекая, что ее владелец послушал бы об этом подольше, чтобы дать исход своему сарказму, но в другой раз. − Ты закончил? Раздевайся. Хидан разделся. Он старался стягивать одежду помедленней, чтобы прочувствовать предвкушение, но все случилось до обидного быстро. − На кровать. Встань на четвереньки. Он повиновался, ощущая свое тело четко, как никогда. − Ровнее. Голос Какузу звучал негромко, но в нем было столько силы. Он мог отдать любой приказ, и Хидан бы выполнил, не колебаясь, потому что хотел этого. В его голове скопилось так много дребезжания, бессмыслицы, осколков, эмоций, которые без конца переливались одна в другую. Он был счастлив отбросить все это и следовать через абсолютный мрак за голосом, который вел бы его. Закончиться. Истечь. Остаться кровью и потом на чужих руках. Познать пустоту и вернуться из нее неделимым – вот что было бы просто, блядь, великолепно. Хидан немного нервничал. Он знал, чувство меры – не его сильная черта. К тому же, он легко впадал в заблуждения, не всегда отличая одно от другого. Так было в случае с Томом. Хидану казалось, тот знает, что делает. Порой он вел себя властно, это тоже производило эффект. Чтобы руководить кем-то, необходимо какое-то видение… представление, как все должно быть. Хидан тогда был настолько наивен, что вообразил, будто этот самоуверенный хуй видит все верно. Это и разговоры про «пожестче» привели к мерзким последствиям: в один из дней, закинувшись, Том решил, что круто будет засунуть руку Хидану в задницу, как в порно. Хидан тоже был пригружен, поэтому счел затею забавной. Его мнение поменялось довольно быстро: то ли смазка не подходила, то ли ее было недостаточно. От боли чуть глаза не полезли из орбит. Хидан попытался как-то донести, что ему не нравится, но у него стояло (не от того, что его разрывали изнутри, точно), и он мог только издавать нечленораздельные вопли, потому что забыл все слова. Он вроде как кончил – его тело функционировало по собственным законам, − и отключился… Или нет. Хидан смутно помнил, чем все закончилось. На следующий день он наехал на Тома, это уебище, какого хуя происходило вчера, но тот расхохотался ему в лицо: «Тебе же нравится, когда больно! И ты кончил». Они нихерово повздорили. Возвращаясь домой к матери, Хидан чувствовал, что того и гляди развалится на части. В аптечке завалялся какой-то анальгетик, но он не особенно помог. Есть не хотелось, от одного вида еды выворачивало. Сидя на подоконнике, высунув ноги наружу, Хидан ненадолго впал в транс – заснул с открытыми глазами. Встрепенуться его заставило парадоксальное открытие: как он может любить боль, если ему так плохо? Он думал, что способен терпеть ее, не обращать на нее внимания… Говоря о том, что предпочитает «пожестче», он и вовсе имел в виду другое. Хидану хотелось, чтобы кто-то хватал его, держал, подавлял, но ровно настолько, насколько ему это нужно… Это чувство с трудом поддавалось объяснению. Хидан почему-то думал, что само устройство мира столкнет его с человеком, который все поймет с полуслова, но ошибся. Мог ли он ошибаться и в другом? Хидан забрал из маминой комнаты заначку сигарет, поджег одну из них и приложил к руке. Ему требовалось разобраться, что он чувствует, раз и навсегда. Каковы его отношения с болью? Воняло табаком и паленой кожей. Место ожога пульсировало в такт сердцу. Было ли это приятно? Нет. Но когда Хидан тушил сигарету о себя, он не обкатывал в голове то дерьмо, которое с ним случилось. Дерьмо было где-то в другом месте, отдельно от него. Вовне. Боль освобождала. Хидану хотелось, чтобы это освобождение преподнес ему кто-нибудь другой. Кто-нибудь с чувством меры и ответственностью, кто-нибудь, кому легко принимать решения и кто видит все четко. Почему ему казалось, что Какузу на это способен? Ну, он был обстоятельным и довольно заботливым, но знал, что из себя представляет. Некоторые люди обладали свойством влиять на других без давления – их окружала атмосфера… собственного достоинства? Какузу был таким. А еще, что намного важнее, он был бережен с вещами: чинил сломанное и ничего не выкидывал по пустой прихоти. С ним можно не бояться, что тебя сломают и выбросят. Какузу начал с того, что погладил Хидана по ягодицам. Накрыл их ладонями и сжал, будто проверял, насколько они упругие. Наверное, хотел расслабить. Это заставило Хидана улыбнуться – Какузу так старался… Он отвлекся на эту мысль, забылся – и первый удар стал для него сюрпризом. Пугаться было нечего, кроме звука лопнувшего шарика, грохнувшего при встрече раскрытой ладони с задницей. По коже словно пустили ток. Хидан закрыл глаза. Ему хотелось сказать: «Сильнее», − но он и без того многовато просил… Впрочем, следующий шлепок был сильнее, хоть и не намного. Колющие искры от фейерверка и смазанное послевкусие. Третий и последующие напоминали друг друга – тепло от ладони и никакого безумия. Какузу разогревал его. Интересно, он это в книге вычитал или уже развлекался так с кем-то?.. А вот потом началась жара. Покалывание сменилось постоянным фоном, резкая вспышка – и обволакивающая боль-боль-боль, похожая на туман, который становится плотнее. На следующей вспышке Хидан позволил себе громко всосать воздух. Он не стеснялся – ему хотелось… испытать себя? Но продержался он недолго. Удар по боковой поверхности ягодицы, фактически по бедру, заставил его застонать, а другой такой же, с противоположной стороны, вырвал крик, и это было охуенно. Как будто внутри что-то прорвалось, и стало легко. Хидан орал, и громче, чем того требовала ситуация. Это настолько захватило его, что Какузу остановился. Хидан поморщился: «Блядь!». Перестарался. Какузу снова погладил его – с горящей задницей это ощущалось иначе, будто Хидана вывернули нервами наружу. Он захныкал, но этот беспомощный, потерянный звук переродился в новый стон, когда язык Какузу коснулся его ягодицы, зализывая боль. Член прижался к животу. Хидан завозился, прикусил губу, немеделенно сдался и потянулся приласкать себя. Он и так ждал достаточно. Но его муки не скрылись от взгляда Какузу. − Нет, − вот и все, что тот сказал, но Хидан понял и вернул руку на простыню. Его сердце ускорило ход, он загнанно дышал, мечтая только о том, как он… или нет, Какузу потрогает его член, сожмет яйца в горсти и немного потрясет, а потом задвинет ему и будет его объезжать. Хидан хотел много всего одновременно и бесконечно жалел, что не способен в тот же момент оказаться сидящим в ногах Какузу, вжаться лицом в его пах, поиграть с жесткими волосками, которые так его умиляли… И было бы охуеть как мило, если бы потом Какузу спустил ему на лицо. Ох, блядь, это было бы просто шикарно. Новая порция шлепков не дала ему потеряться в фантазиях. Настойчивая жажда подрочить себе не прошла, но сгладилась из-за других ощущений. Каждый новый удар был целой вселенной, с началом, концом и своей историей, но все они укладывались в один большой паззл. На этом паззле могло быть звездное небо – смотришь и ни о чем не думаешь. Пус-то-та. Хидан понял, что потерял счет времени. Начал немного плыть. − Давай. − Слово со скрипом проложило путь наружу. В горле пересохло. Хидан понял, что умирает от жажды… Похер. – Выеби меня. Сейчас. Он был уверен, что Какузу начнет упрямиться и вновь запретит ему трогать себя… Хотя бы лечь и потереться бедрами о простыню. − Хорошо, − отозвался Какузу, зашелестев одеждой. – Жди. Он раздевался безумно долго. Хидан понял: он специально тянет, складывая свои штаны аккуратно, как в магазине. Это тоже вид пытки. Хидан не раз проделывал с собой подобное, почти доходя до оргазма и медля, чтобы стало совсем невмоготу. Но когда ты сам командуешь парадом, ощущения совсем иные. Ты знаешь, где граница, за которой пора все бросить. Знаешь, что позволишь себе все, что угодно. Не очень стараешься… С другим человеком возникают вопросы. Сколько, черт побери, придется ждать, и дождешься ли ты чего-нибудь вообще? А что, если Какузу настолько беспощаден, что заставит Хидана стоять так битый час, пока его член не взорвется, или удовлетворит себя вручную и кончит ему на спину? Хидан покрутил задом, прогнулся в спине, как бы показывая, что вот он, полностью готов… Ему снова хотелось кричать – оттого, как он нуждался в проникновении и разрядке. Какузу ничего не говорил… Он находился где-то позади, за спиной, но шорохи смолкли. Что он делал? Просто смотрел? − Ну давай же, старик! Что, блядь, с тобой случилось? Он вслушивался в тишину так пристально, что сумел разобрать дыхание Какузу. Учащенное. − Тебе следует поучиться смирению, − отпустил Какузу как бы между прочим. – Не смей себя трогать, − и покинул комнату. Одна часть Хидана готова была завизжать. Ей было не до логических выкладок о том, что для секса требуется определенный набор предметов. Она хотела внимания, хотела быть центром вселенной, и ее до смерти пугало, что Какузу оставил Хидана одного, перевозбужденного и теряющего чувство реальности. Другая часть, напротив, сходила с ума от незнания, как долго придется терпеть. Она бы с готовностью выдержала и тысячу лет, упиваясь тем, что ей не позволено принимать решения. Хидан ненавидел ждать, но какого хуя это настолько заводило? Он неисправим. Возвращение Какузу (как долго его не было?) чуть не заставило Хидана разрыдаться от облегчения. Он умирал от желания подрочить, но не хотел ослушаться прямого приказа. То есть, конечно, он мог считерить, но какой в этом смысл? Заработать наказание? Славная идея для следующего раза, а пока Хидан скромно хочет заполучить член промеж булок. Больше всего ему нравился самый первый момент, когда что-то инородное раздвигало края дырки и проникало внутрь – даже если это были всего лишь пальцы. Какузу разрабатывал его недолго. Ага, ублюдок терял терпение! Эта мысль подогревала Хидана, заставляя его перемежать стоны с ругательствами. Быстрее, блядь! Какузу придвинулся сзади и толкнулся, оттягивая ягодицы Хидана в стороны, чтобы видеть, как член проскользнет внутрь. Хидан бы тоже на это посмотрел. Он готов поклясться, зрелище огненное. Ему нравился член Какузу, такой крупный, толстый, с аккуратной головкой… Не каждый член тянул на произведение искусства, встречались и откровенно страшненькие, уж Хидан в этом разбирался. Но этот… этот он бы не выпускал изо рта, была бы его воля. Какузу не торопился и осторожничал, так что пришлось начать подмахивать. Хидан не мог потрогать себя. С таким чахлым темпом он бы в жизни не кончил! Чтобы напомнить ему, кто тут главный, Какузу несильно шлепнул его по пылающей заднице. Это было как… мороженое с колой и виски. Упомопрачительно приятно, но с перчинкой. Хидан двигался, издавал какие-то жалкие звуки и рычал сквозь зубы, но когда Какузу запустил руку в его волосы и ухватился за них, заставляя вздернуть голову, он заорал в голос. Восхитительно. Хидан невидяще смотрел перед собой – он знал, там должна быть стена, но в глазах плыло и вращалось. Ему нравилось быть средством удовлетворения Какузу, и нравилось, что ему это нравится. Столько всего могло пойти по пизде – но нет, все получалось прекрасно, и каждый раз, когда головка члена попадала по его простате, только это подчеркивал. Хидан хотел бы умереть вот так − наполненным до краев, захлебывающимся в ощущениях и едва соображающим. − Блядь, я больше не могу, не могу! – протянул он срывающимся голосом. – Ебаный гондон, дай мне… Хватка на волосах стала сильнее, кожа головы загорелась. − Добавь уважения. − Твою мать! Пожалуйста! − Я видел, ты способен кончить без рук… Какузу определенно издевался над ним. Хидан выскулил очередное ругательство – колени разъезжались, руки ослабели, стоять на четвереньках становилось все труднее, − и услышал: − Ладно. Потрогай себя. Чтобы выполнить это распоряжение, ему пришлось улечься грудью на постель. Хидан стиснул член в кулаке, застонал и, к своему глубочайшему неудовольствию, кончил. Он был не готов – слишком рано, еще, еще! – но его разобрало на части. Сквозь судороги оргазма он почувствовал, как движения Какузу стали резче и быстрее. Всего нескольких хватило, чтобы догнаться. Мысль о том, что они кончили почти одновременно, умиротворяла Хидана. Когда все тело перестало бесконтрольно содрогаться, объятое огнем, он буквально растекся по кровати, не в силах пошевелиться. В этот момент Хидан воплощал собой гармонию: ему не хотелось говорить, мысли очистились до состояния новенького бумажного листа. Какузу отполз в сторону, ласково коснулся его спины. Хидана хватило только на то, чтобы отметить это. Какузу ненадолго оставил его одного, дрейфовать по волнам всеобъемлющего покоя, а после вернулся с салфетками и мокрым прохладным полотенцем. Вытер Хидана, как и в первый раз, приложил полотенце к ягодицам, чтобы не пекло. От его заботы разум Хидана окончательно размягчился – в нем все сдвинулось, как в калейдоскопе, старая картинка рассыпалась, а вместо новой собралось что-то невнятное. Что-то… − Я убил человека, − выдал охуевший Хиданов рот. Это откровение шло не от мозга, а хуй пойми откуда. Оно по-настоящему перепугало бы Хидана, не будь он настолько расслаблен. Сейчас его хватило разве что на сонное удивление самому себе. – Давно, несколько лет назад… Этот человек был конченным отморозком, так что заслужил. Поначалу он даже обрадовался признанию. Последовавшее за ним облегчение было неимоверным, будто из-под ребер извлекли что-то дохлое. Но Какузу никак не отреагировал, тишина затянулась в петлю, и у Хидана перехватило дыхание. Стоило бы подумать, как воспримут его слова… Гребаный идиот! Какой же он тупой… − Что ты на это скажешь? – спросил Хидан слабо. Спокойствие и чувство законченности испарялись вместе с потом − от них почти ничего не осталось. Какузу… теперь Какузу избавится от него, как от единственного обременяющего фактора в своей идеальной жизни, и он сам все разрушил. Не смог держать язык за зубами. Поддался моменту. Забылся. Хидан посмотрел на того, от кого зависело его будущее – и сохранность тайны, о которой не знал никто, кроме его бога. Лицо Какузу застыло. Он невыносимо долго буравил Хидана взглядом, взвешивая что-то в уме, пока наконец не произнес: − Ничего.