Господин Всего

Они все-таки отправились посмотреть на парня Яхико вдвоем. Какузу сам не знал, как оказался замешан в этом. Яхико пригласил всех членов «Акацки» в бар «Путь». При выборе места он явно исходил из размеров столов, а не из качества сервиса. Какузу был бы рад не появляться в этом отстойнике: не хотел ни давиться таким себе пивом, ни обсуждать с сопартийцами их личные проблемы – особенно теперь, когда Хидан вторгся в его жизнь и имел наглость превратиться из переменной в постоянную. Кроме того, Какузу абсолютно не интересовало, с кем встречается Яхико. Он предпочел бы потратить субботний вечер по-другому – доделывая провисшие проекты, перечитывая какой-нибудь добротный роман, да хоть бы фармя в той дурацкой игре, которая свела их всех… Мозг подсказывал вариант «трахаясь напропалую», но из природного упрямства Какузу не включил его в перечисление. Он находился на стадии отрицания. Заодно он пытался не думать о странном признании Хидана, как бы этому ни противились инстинкт самосохранения и любопытство. Народная мудрость гласила: меньше знаешь – крепче спишь. А если знаешь что-то о преступлении, которое могло оказаться непридуманным, − автоматически записываешься в подельники. Какузу пока не мог определить, насколько готов поступиться здравым смыслом ради остросюжетного эротического приключения, или во что там он вляпался. Суббота протекала по стандартному расписанию, включавшему раннее пробуждение, завтрак, спортзал и магазин. На этот раз Какузу не нашел в себе сил разбудить Хидана – тот спал на боку, отвернувшись от окна, и был похож на ангела. Диковатое сравнение. Какузу подумал о том, как отходил этого ангела по заднице, и усмехнулся. Странный был опыт, но в нем самом будто что-то открылось… Будто Какузу нащупал в себе новые грани. Может, они и не были новыми, просто тихо ждали, когда их найдут. Какузу не подозревал, что возможно испытывать бездну нежности к тому, кому причиняешь боль. Вот так парадокс: если от тебя хотели боли, а ты ее давал, боль превращалась в нечто иное. Если тщательно рассчитывать скорость и силу, если наносить удары не чтобы выместить злость, они становились крайне грубой лаской. Потом, когда все закончилось, Какузу долго не мог успокоиться. Руки мелко дрожали, удары сердца отдавались во всем теле, до ног, сознание было чистым, как в первый день после перерождения. Мировая культура обещала катарсис познавшему страдания, но этот катарсис доставили другим путем – его принес с собой Хидан. Какузу лежал рядом с ним, дышал в мокрый от пота висок, кончики тонких серебристых волос щекотно касались губ. Мир замер. Наступление завтра отсрочилось. Где-то далеко, в тысячах световых лет отсюда, рождались новые звезды, и они были прекрасны. К моменту, когда Какузу вернулся из гипермаркета – похоже, он следил за собой, только чтобы поднимать с парковки в квартиру по шесть пакетов за раз, − Хидан все еще не встал. Он спал без задних ног, как и раньше, разве что переполз на подушку Какузу. Время подходило к двум часам пополудни, но кого это заботило. Какузу все-таки разбудил Хидана, чувствуя себя последним ублюдком, и сделал ему завтрак, чтобы загладить мнимую вину. Ладно, он и без этого приготовил бы Хидану чертов завтрак. Так уж повелось. Потом… потом они разговорились, что скорее напоминало перепалку. Слово за слово, и вот – они вместе ехали в машине Какузу под бурчание радио. Неизвестно, зачем то вообще включили – Хидан полностью перекрывал эфир. − …а ты замечал, что Дейдара всегда ходит в уебищных штанах в облипку? Он, наверное, маслом обмазывается, чтобы в них втиснуться. А потом такой: «Посмотрите на мои булки»! Да блядь, было бы на что смотреть, у него ж задницы нет нифига. Дейдара был главной темой этого стендапа. Какузу и до этого знал, что Хидан его не выносит – «Никто, сука, не смеет стебаться над Джашином! Я за такое нахрен урою!», − но теперь масштабы проблемы обрели ясные очертания. − Видел, как он трясет патлами, чтобы Кисаме его заметил? – Когда бы Хидана остановило отсутствие интереса со стороны слушателей. – Ну, ты посмотри, это прикольно. Но Кисаме, типа, по девочкам, так что… Бля, я просто не могу! Почему мы вообще едем на тусню с этими уебанами? Такого поворота Какузу не ожидал. − Ты сам захотел, − объяснил он, перестраиваясь в крайний правый ряд и ощущая четкое желание покурить. − А, точняк! – Это примирило Хидана с реальностью, и он задумчиво поскреб шею. Шея у него была просто загляденье: под углами челюсти темнели сизые следы от пальцев, которые отлично сочетались с яркими багрово-фиолетовыми засосами – спереди, пониже горла, слева, у ключицы, и вниз. Какузу насчитал семь крупных пятен над воротником футболки. У Хидана была слишком тонкая кожа, которая, как фотобумага, запечатлевала любое прикосновение. Какузу предложил надеть водолазку, на что Хидан округлил глаза: «Зачем?». Стоило только расслабиться, как тишина прервалась. − У меня в школе тоже такой хер был, самый популярный парень в классе, − Хидан ударился в воспоминания. – И тоже блондинчик с какими-то, блядь, претензиями ко мне. Ну вот, он однажды довыебывался, я взял его сумку и раскидал весь хлам, который в ней был, по территории школы. Надеюсь, этому чмырю понравилось доставать айфон из унитаза. − Лучше бы ты его перепродал, − заметил Какузу, не моргнув глазом. − Может и так, − согласился Хидан, − но как бы тогда этот гондон понял, что он гондон? К тому же, я все равно забрал его бабло. Какузу сверился с навигатором. Он ехал в «Путь» второй раз в жизни. Вроде бы почти добрались… Они немного опоздали, собрались почти все, кроме самого организатора встречи. Какузу обвел взглядом компанию: экзальтированного Дейдару, равнодушного Сасори и здоровяка в трениках, увлеченного Тиндером, − должно быть, Кисаме. Пока Какузу обменивался с последним рукопожатием, явились Яхико и его парень. Они подошли к столу с мотоциклетными шлемами в руках. − Простите, что заставили ждать! – громко объявил Яхико, прервав беседу Дейдары и Сасори об очередной непонятной и никому не интересной фигне вроде патчей под глаза. – Вот, знакомьтесь, это Итачи! Итачи, сейчас я тебе всех представлю… Итачи был младше него лет на десять и выглядел как герой фильма «Ворон», только поприятней и… поженственней, что ли? Невысокий, стройный, с красивыми длинными волосами и тем выражением любезной отстраненности на лице, с каким обычно приходят на званые обеды к монархам. В дополнение к этому шли серьги в виде крестов и прочая готическая атрибутика. Итачи поочередно кивнул каждому, кого ему представляли, снабдив это тактичным: «Приятно познакомиться». Своего кивка удостоился и Какузу, а когда дело дошло до Хидана, в глазах Итачи блеснуло что-то вроде интереса. Какузу подумал, что с удовольствием вырвал бы у него сердце. Потом усовестился: вся эта чушь с собственничеством работала из рук вон плохо, а Хидан… Хидан был довольно привлекательным. Какузу стоило остыть… Именно поэтому он занял место в углу стола, возле Кисаме, и принялся мрачно ждать официанта, несмотря на то, что алкоголь ему все равно не светил. Какузу был за рулем. Нет, ну подумать только. Приходить на встречу с друзьями своего ебаря, чтобы попялиться на других мужиков. Куда все катится… Яхико тоже проявил интерес к Хидану, но, по крайней мере, сделал это вслух, обратившись к нему: − У тебя все в порядке? Хидан расплылся в ленивой улыбке: − Ваще ништяк. А что? Он сел рядом с Какузу. Точнее, слово «рядом» недостаточно полно отражало ситуацию – Хидан устроился так близко, что еще бы чуть-чуть, и он оказался бы у Какузу на коленях. Они соприкасались плечами и бедрами. Они были притиснуты друг к другу, как куски лосося в жестяной банке. За Хиданом осталось до обидного много свободного пространства. − Эм… − Яхико бросил красноречивый взгляд на шею Хидана. Некоторые засосы издалека походили на синяки… И это не считая настоящих синяков. − А, ты про это… − Хидан нежно погладил рассадник фиолетовых следов над ключицей. – Я подрался. Отлично, теперь все смотрели на его шею. − Это разве не засосы? – подал голос Кисаме, не в добрый час оторвавшись от смартфона. – Выглядит как засосы. Люди, вы вообще сексом когда-нибудь занимались? Отвалите от него. Тему удалось замять. Все вернулись к своим делам. Яхико и Итачи устроились напротив, по другую сторону стола, и вполголоса решали, что будут пить. Какузу наблюдал краем глаза, как Кисаме вернулся к Тиндеру и методично свайпал вправо всех девушек, подобранных для него приложением. Поразительная непритязательность и любвеобильность. Хидан ерзал, словно не мог усидеть на заднице ровно. Какузу бы предположил, что он действительно не может из-за синяков, но дома у него это выходило замечательно, а диван там был не мягче здешнего. Впрочем, как только до Хидана дошло, что его копошение никого не заботит, он сменил тактику. На колено Какузу опустилась ладонь и принялась неторопливо поглаживать. Пришла усталая официантка, на которую все набросились. − Какузу, можно мне пива? – Судя по голосу, Хидан хотел не пива. Ладонь сместилась к паху, ее тепло просачивалось сквозь брючную ткань. − Нет. Какузу не собирался ему отказывать в такой мелочи – боже, да они собрались тут ради того, чтобы набраться, − но поглаживания вывели его из колеи. Хотелось ответить на провокацию. − Ну Какузу! Никого особенно не заинтересовало это ленивое перебрасывание фразами: они вечно собачились в игре, по поводу и без. В тот момент, когда рука Хидана добралась до ширинки Какузу (и ее стоило бы вывернуть за это), Яхико выступил послом доброй воли: − Я могу взять тебе пива, это же я всех сюда пригласил. Вот и прекрасно, меньше трат – больше бюджет. − Ага, спасиб, чувак, − Хидан приуныл. – Я, типа, суперблагодарен. Он убрал руку и какое-то время сидел спокойно. Какузу буквально чувствовал, как от него исходят волны недовольства. Принесли пиво в кувшинах, бокалы на всех и какие-то закуски – крылья с острым соусом и жареный сыр. Дейдара при виде этого великолепия скривился, заявив, что он такое есть не будет. Кисаме пожал мускулистыми плечами: − Круто, мне больше достанется. – В целом, он и выглядел как человек, который заглатывает по пять тысяч калорий в день с перерывами на становую тягу. Дейдара почему-то оскорбился и принялся крутить волосы. Хидан, ухмыльнувшись, ткнул Какузу локтем под ребра, мол, смотри, смотри. Какузу ткнул его в ответ, чтобы тот не распускался. Заметивший это Яхико улыбнулся, что, наверное, значило: «Хорошо, что вы поладили» или «Какие же вы придурки». − Знаешь, у кого будет выставка в нашей галлерее? − Дейдара все-таки превозмог обиду и повернулся к Сасори. Тот сидел слева от него и цедил пиво так презрительно, будто оно оскверняло его вкусовые рецепторы. – У твоего двоюродного брата, прикинь, хм! Вид Сасори стал еще кислее. − У Канкуро? − Он рисует? – из вежливости полюбопытствовал Итачи. Этот ел сырные наггетсы с помощью ножа и вилки. Какузу не думал, что увидит такое своими глазами, особенно в компании сопартийцев. − Что? – Дейдара чуть не взорвался от радости, что его болтовня кого-то заинтересовала. – Не, он популярный таксидермист, хм. Ну, набивает мертвых животных опилками и делает из них стремные статуи, но пипл хавает. Помните, несколько лет назад была куча мемов про Упоротого лиса… Я тут прочитал, зоопарк Индианаполиса передал Канкуро то ли жирафа, то ли зебру, чтобы тот сделал чучело, танцующее лезгинку. Вот его, наверное, привезут на выставку, хм. Сасори смотрел на соседа по дивану без выражения. Сказать ему, по всей видимости, было нечего, и успехи родни занимали его меньше всего на свете. Сасори вообще был странным малым. Пауза грозилась стать неловкой… Пока не случилось кое-что более неловкое. − Эй, ты же работаешь в похоронном агенстве! – вдруг вспомнил Хидан, наставив палец на Сасори. – Правда, что там трупам зашивают жопы? Сасори перевел на него невыразительный взгляд. − Правда. Хочешь, и твою зашью. − Ну бля! – не то восхитился, не то ужаснулся Хидан и налил еще пива. Какузу про себя отметил, что один бокал он уже выхлебал, значит, скоро упорется в дрова. − Предлагаю обсудить ситуацию с «Хрониками», − Кисаме вновь отвлекся от интернет-знакомств. – Лично у меня пригорает. Какого хрена в прошлые выходные нас разбила какая-то школота? Это вообще нормально? − Еще было бы неплохо собраться полным составом, − заметил Сасори. − Какузу, как я понимаю, забил на нас хуй. Какузу бросил на него предупреждающий взгляд: поговори мне тут. Кисаме заржал: − Да, мужик, мы в курсе, тебе нужно кормить семью, но не мог бы ты перестать копать свою ебаную руду и помочь нам хоть раз? Какузу хмыкнул. Ему было, что на это ответить, но Хидан его опередил: − Да блин, отъебитесь от него! У него работа, ваще-т. Непонятно, на что он рассчитывал – так выходило, будто Какузу необходима защита. Хидан, конечно, это сделал из лучших побуждений, но осадок остался. К счастью, то, что он в принципе подал голос, напомнило Дейдаре о его существовании: − О, посмотрите, кто заговорил, хм! Может, объяснишь тогда, что это такое было в Лесу Смерти? Ты застрял в текстурах или что? − Разуй глаза, блядь, меня не похиляли вовремя! – заорал Хидан. − В следующий раз попроси у своего бога мозгов, когда соберешься… − Дей… − напрягся Яхико. − Толсто, − прокомментировал Кисаме. Но Хидана не нужно было защищать, он и сам мог справиться с обидчиком, причем весьма радикально. Под охреневшие взгляды окружающих он рванул вперед через столешницу, уперев в нее колено для устойчивости и едва не опрокинув пиво, подполз к Дейдаре, как мог, но вместо того, чтобы засветить тому в лицо, зачем-то сделал вид, что собирается его размашисто облизать. − Иди сюда, мелкая сучара! Ты что-то сказал про Джашина? Даже физическая расправа не напугала бы Дейдару больше, чем эта вспышка неадекватности. Он отпрянул к спинке дивана. Какузу, подгадав момент, схватил Хидана за оттопырившийся верхний край джинсов, стащил со стола и усадил почти насильно. − Что за нахрен? – возмутился Дейдара, почувствовав себя в безопасности. – Какузу, следи за своей долбанной псиной, хм! − Ты снова что-то сказал, мокрощелка? – практически пропел Хидан. Его ядовитая улыбка не умещалась на лице. Какузу подумал: пора что-то предпринять. Фантазии у него, правда, хватило только на то, чтобы опустить руку Хидану между ног и крепко сжать. Мгновение спустя он осознал, что отзеркалил тем самым начало вечера. Вынужденная мера возымела эффект − Хидан затих. Какузу попытался убрать руку, но не вышло. Хидан накрыл его ладонь своей, требовательно вжимая ее в пах. Едва заметно потерся бедрами. Какузу повернулся к нему, чтобы посмотреть в лицо. Хидан ухмылялся, закусив губу. − У тебя, наверное, сложится странное представление о нашей гильдии, − затянул Яхико тоном для оправданий, обращаясь к Итачи. – Обычно мы не такие буйные… − Ничего, все нормально! – Итачи улыбнулся кончиками губ. – Я понимаю, вы редко видитесь и… Их церемонная беседа скользила полосой субтитров по краю сознания Какузу, он с трудом вычленял смысл из слов. Хидан вел себя не просто вызывающе, а крайне, до безобразия бесстыдно, и это захватывало. Сама собой в мозгу нарисовалась мысль: вот бы оттащить его в туалет и выебать. Он ведь на это и напрашивался. Какузу почувствовал, как лицо окаменело, чертовски много сил уходило на то, чтобы создавать видимость ничегонеделанья. Хидан ерзал все заметнее и вгрызался в нижнюю губу все настойчивей – видимо, пытался не издавать звуков. Ладно. Это не могло быть незаметным. Не в реальности, где действуют физические законы. Какузу ждал, когда кто-нибудь озвучит то, что остальные только подумают, и хмыкнул на потрясенный возглас Дейдары: − Вы что, дрочите друг другу под столом? Формально, ничего такого они не делали. Их даже в непристойном поведении не могли обвинить, потому что все были в застегнутых штанах. Но тишина воцарилась, разговоры смолкли, и все внимание было приковано… да, к ним двоим. − Тебе-то какое дело? – вскинулся Хидан. Если он и покраснел, то только от злости, что его маленькое развлечение прервали. – Тебя давно в жопу не пялили? Зато Дейдара, смешавшись, побагровел: − Я… Меня вообще туда не пялили! Я таким не занимаюсь, хм! Он так разнервничался, что Сасори кхекнул, едва сдерживая смех. Тогда Дейдара накинулся на него: − А ты чего булькаешь, хм? Сам-то вечно говоришь, что у тебя есть девушка, но никто ее не видел! Этот выпад не произвел впечатления на Сасори: − Девушка есть. Она кикбоксер, и у нее розовые волосы. − Да иди ты, − окончательно расстроился Дейдара и закрыл рукой ту часть лица, которую не скрывала длинная челка. Спрятался. − Так, давайте возьмем еще пива и обсудим, как противостоять школьникам, − дипломатично предложил Яхико. – Не заставляйте меня жалеть, что я привел сюда нового человека без длительной психологической подготовки. Какузу в этот момент задумался над феноменом дружбы компанией. Почему-то общение отдельных людей попарно протекало без эксцессов, под флагом нормальности, но как только все оказывались в сборе, начиналось безумие. Мало-помалу диалог все-таки повернул в сторону стратегии. Какузу не особенно принимал в нем участие, лишь озвучил пару идей. Хидан поначалу воспрянул духом и много болтал, но затем иссяк и угомонился. От нечего делать он доел остатки крыльев, а потом наткнулся взглядом на Итачи, наблюдавшего за ним последние двадцать минут разговора. Какузу заметил это молчаливое изучение намного раньше. Оно ему, мягко говоря, не понравилось, но не выставлять же себя ревнивым психопатом? Какузу страдал молча. Со стороны это выглядело, будто ему нет дела до чьего-то внимания к Хидану. А вот Хидану до внимания к нему дело было: − Эй, чувак, ты весь такой смазливый, и мне как бы лестно, что ты на меня пялишься, но, типа, остальные за этим столом уже доперли − я парень занятой. Итачи замер, моргнул потрясенно… и расхохотался, превратившись на миг из королевской особы в обычного подростка лет восемнадцати. − Это… хах… Мой интерес чисто эстетический. − Чего? – поморщился Хидан. − Ему нравится, как ты выглядишь, − не выдержал Какузу. Он ненавидел людей, которые встревают в чужой разговор, но смолчать не мог. Дурацкое облегчение отняло у него все силы. − А… Спасиб. − Я учусь на дизайнера одежды, − зачем-то принялся объяснять Итачи. – Весной у нас будет показ, каждый должен представить коллекцию, над которой работал. И вот, я подумал… Твоя внешность здорово дополнит мой концепт. Может быть, ты согласишься побыть моделью? Поучаствовать в фотосессии и в показе, а перед этим – несколько раз побывать на примерках. Не забесплатно, конечно, – под конец он смутился, хотя смотрел с решимостью. У Хидана натурально отвисла челюсть. Какузу не видел его более удивленным. Он смотрел на Итачи, как на восьмое чудо света, распахнув глаза, в которых застыл бездумный детский восторг, а потом медленно повернулся к Какузу: − Слышал? Мне готовы заплатить вот за это! – Он указал пальцами на свое лицо. Собравшиеся за столом выглядели сбитыми с толку. Потрясения не испытал разве что Яхико – должно быть, потому, что знал, чем занимается его парень и какие модели ему требуются. − Так ты согласен? – Итачи умел вести дела, даром что был юн. – Я не Рокфеллер, но могу гарантировать базовую почасовую оплату. Пятнадцать долларов в час тебя устроят? Хидана они еще как устраивали, хоть он и весьма смутно понял, что от него потребуется. На прощание он надиктовал Итачи свой номер для связи и ткнул пальцем в его серьгу с подвеской-крестом, заставив ее раскачиваться. Итачи это не понравилось, а Какузу – тем более. Выходя из бара, он положил руку Хидану на загривок и легонько его сдавил. − Какого черта это было? Хидан захихикал: − Просто проверял твою реакцию. − И? − И она мне понравилась. − А что за херня с Дейдарой? Нужно держать тебя на поводке, чтобы ты не бросался на людей? − Кто знает, − Хидан послал быстрый, деланно кроткий взгляд из-под ресниц. Они остановились посреди парковки. Боковым зрением Какузу заметил мотоцикл Яхико, оставленный в дальнем углу, − все еще только собирались уходить. Пока вокруг никого не было, Какузу подтащил Хидана к себе и провел ладонью снизу вверх, от его шеи к затылку, поднимая отросшие светлые волосы дыбом. Хидана пробрало – он задрожал, трогательно втянул голову в плечи и уткнулся лбом Какузу в грудь. − Поехали домой, лады?

*** *** ***

Некоторых неловких моментов избежать невозможно. Рано или поздно родители все равно заметят, что ты мастурбируешь, или придется ждать перед уборной, когда та освободится, или опоздаешь на важную встречу и войдешь в кабинет в самый неподходящий момент… Но была особая категория неловких ситуаций: совместное стояние перед лифтом и следующие за ним поездки. На первый взгляд, ничего особенного, распространенный бытовой момент. Однако когда оказываешься в нем, неудобство попросту зашкаливает. Вынужденная близость других людей. Все как бы невзначай поглядывают друг на друга. «На какой вам этаж?». «Сегодня такая замечательная погода!». Какузу презирал концепцию непринужденной беседы, искренне полагая, что она для болтунов и сплетников. Он не видел в ней учтивости и дружелюбия, только трату ментальных сил. В эпоху юношеского нонконформизма он пропускал мимо ушей эти крохотные попытки заговорить ни о чем. Потом понял, что тем самым создает вокруг себя темную ауру, что-то такое. И вроде бы - кому до этого есть дело? Но попробуйте выяснить информацию о внеплановом отключении воды у соседки, уверенной, что у вас темная аура, и познайте безысходность. Нет, светские разговоры и поддержание контактов были важны. Какузу всего-то хотел попасть домой. Стоя у лифта и слушая, как кабина неторопливо ползет вниз, он представлял, как повернет ключ в замке, откроет дверь и войдет внутрь. Первая секунда, когда наконец оказываешься у себя, самая потрясающая. Единственное мгновенье, когда удается уловить запах собственного жилища. Спустя пару секунд он теряется, словно воздух ничем не пахнет, но это лишь игра рецепторов, столкнувшихся с привычным. У Какузу в квартире пахло чистотой – и кофе. Так было с самого начала, со времен первого просмотра квартиры. Необъяснимо, но в чем-то мило. В мыслях Какузу избавился от портфеля, снял пиджак… День был долгий. Удлинил его, как ни парадоксально, Хидан. Примерно в обед он решил, что жизнь Какузу непозволительно проста и обыденна, поэтому прислал недвусмысленное сообщение из эмодзи: пончик, баклажан и брызги. Какузу проигнорировал его, уже тогда заподозрив, что легко не отвертится. Минут через десять от Хидана пришла фотография того, как он ест йогурт. Точнее, йогурт был у него во рту, на языке, и стекал с приоткрытых губ. Какузу оценил мастерство иносказания и похотливый взгляд на снимке, но ответил брюзгливо: «Ешь с закрытым ртом». Еще только середина рабочего дня, сосредоточенность ему не повредит. Хидан помолчал немного и предпринял новую попытку обратить на себя внимание. Более изобретательную и огорошивающую. Первой ласточкой стал снимок цукинни в Хидановой руке. За ним последовало лирическое: «Я скучаю». Какузу сложил части паззла вместе, и собственные выкладки о том, как это понимать, ему не понравились. Хидан ведь не настолько туп, чтобы засовывать в себя овощи? Или как раз настолько… Как бы то ни было, он своего добился. Какузу больше думал о нем, чем о проектах: не понадобится ли вызывать придурку скорую после его экспериментов. Все то рабочее время, что он потратил на размышления о судьбе цукинни, необходимо было компенсировать, так что если Хидан недальновидно надеялся, что Какузу после возвращения займется им, то его ждало разочарование. Какузу собирался засесть над чертежами до ночи. Его-то такой план только вдохновлял: он любил работать, и любил работать дома – в удобной одежде и с чашкой чая под рукой, без разрывающегося телефона и обрывков чужой болтовни. А у Хидана, конечно, знатно пригорит. Сладкие грезы развеяла миссис Уильямс, соседка, чья квартира находилась как раз под квартирой Какузу. Ее приближение нельзя было пропустить – она заметно подволакивала ногу при ходьбе, отчего ее вечным спутником было зловещее «сш-сш», будто один из Кинговских монстров выбрался на охоту из темной кладовки. Какузу вежливо поздоровался. − Здравствуйте, мистер Нордстар, − отозвалась миссис Уильямс. Они помолчали, смотря в разные стороны. Лифт скрипел. Его путь к первому этажу, судя по всему, пролегал через другое измерение, где время текло иначе. Затем лифт лязгнул, остановившись парой этажей выше. − М-м… − старушка пожевала губу, будто сомневалась, стоит ли начать разговор, после чего отважилась: − А вы не замечали по ночам… странные звуки? Какузу покосился на нее. − Насколько странные? − Ну… Такие, − миссис Уильямс придала лицу выражение с трудом подавляемого ужаса. – Крики. Ругань. Удары... Мебель двигают. Кого-то насилуют. Какузу вознес мысленные осанны своему безэмоциональному виду. Ему стало настолько смешно, что он чуть не поперхнулся слюной, но так и не произнес ни звука. И ртом не дернул. И бровью не повел. − Во сколько, вы говорите, бывают эти звуки? Женщина задумалась. − Часов в десять вечера и это… до двенадцати. До часа. − Я ложусь спать в одиннадцать и, могу вас заверить, не двигаю мебель в ночи, − Какузу пораскинул мозгами. Добавил категорично: − И не кричу. Он не врал. В его квартире кое-кто другой любил поорать во время секса и ни в чем себе не отказывал. К слову, Какузу ожидал большего от звукоизоляции в доме с поднебесными ценами на недвижимость – например, того, что звуки шлепков по заднице не будут просачиваться сквозь пол. Удары? Да ладно. Смачные звуки того, как кого-то обхаживают по голым ягодицам, ни с чем не спутаешь. Глаза миссис Уильямс сузились за очочками. − Но я слышала… − Слева от меня живут Донованы. Или Доджерсы? Неблагополучная семья, двое детей. Это могут быть они, − соврал Какузу, не моргнув глазом. − Мне казалось, Доммеры приличные люди, − удивилась соседка. Лифт наконец-то доехал до низа и выпустил из своего чрева море людей. Какузу терпеливо ждал, когда кабина освободится, давя в себе желание рвануть по лестнице. После очаровательной беседы, в которую он оказался втянут, это могло выглядеть подозрительно. − Нет. Лифт опустел. Какузу зашел туда первым и встал у дальней стены, миссис Уильямс остановилась у двери. − Еще есть бывший муж Мардж… не помню фамилию, − невозмутимо добавил Какузу. – Раньше он часто закатывал пьяные истерики, но его давно не видно… Возможно, он вернулся. − Вряд ли я слышала то, что творится у Мардж, − засомневалась пожилая женщина. Ее взгляд проникал внутрь черепа, как рентгеновское излучение. – Звук шел прямо сверху, от вас… Какузу был почти уверен, что она раскусила его ложь. Вопли Хидана «Еби сильнее, сука-сука-сука!» невозможно с чем-то спутать. И все-таки он не мог вот так признать, что время от времени устраивает ночь огня своему любовнику вдвое моложе. Почему-то такого принято стыдиться. Какузу… нет, он не стыдился, но и позволять кому-то лезть в свою личную жизнь не собирался. − Я регулярно слышу, как в квартире сверху работает стиральная машинка, а те, кто в ней живут, говорят, что пользуются прачечной. – В этот момент лифт удачно остановился на четвертом этаже, и Какузу кивнул миссис Уильямс на прощанье: − Будьте здоровы. Та кивнула в ответ, пробормотав что-то, и вышла. Двери лифта сомкнулись с металлическим звоном, Какузу разрешил себе хмыкнуть. Впервые за много лет ему поступила жалоба на шум, и еще какой. Потрясающе. Просто анекдот. Наверное, пришло время – и Какузу сам не верил, что думал об этом, − купить Хидану кляп. И не только. Чтобы избежать очередного инцидента с цукинни. Какузу устало потер глаза: он предвидел огромные необязательные траты, но не мог, просто не мог отказать себе в удовольствии.

*** *** ***

В конце месяца в секте Хидана проводился какой-то особенный ритуал. В чем заключалась его суть, Какузу так и не понял, хотя за последние дни ему прожужжали уши «мистическим единством» и «великой тантрой». Хидан предупредил, что ритуал состоится в пятницу, и ему вот прямо позарез необходимо там присутствовать. В последнее время он так много разглагольствовал о Джашине, наделяющем ослепительным освобождением, о плоде ста жертвоприношений и прочих непонятных вещах, что Какузу не смог отказать. Было видно, как это важно для Хидана. Какузу относился к его вере – да и вере вообще − с крайним скептицизмом, но не мог оставить без внимания, как Хидан старается выполнять религиозные предписания. Он медитировал (то есть сидел в позе лотоса с отрешенным лицом) и пел мантры, а время от времени в его речи проскальзывали слова вроде «садхака» и «джнана». Кроме того, он упрямо называл штаб-квартиру их общины ашрамом и сильно обижался на попытки объяснить ему, что ашрамы обычно находятся в отдаленных местах, в горах или в лесах, но никак не в центре города. − Можешь посетить свой ритуал, если разберешься со всеми поручениями, − сказал Какузу накануне той самой злополучной пятницы. Хидан так радовался, что заваливать его делами было как-то стыдно. Какузу специально составил короткий список: отдраить ванну и залить в трубы жидкость для их очистки. Со свойственной ему педантичностью он продублировал на клейком листке инструкцию к чистящему средству, чтобы Хидан не забыл потом все хорошенько промыть. Уборка давалась ему постольку-поскольку, но в полезном труде скрывался хоть какой-то намек на дисциплину. В пятницу Какузу прибыл домой по обыкновению поздно – после вечерней лекции. Хидана не было, и он не заморочился своими обязанностями. Желтоватый налет вокруг слива в ванной никуда не делся, а вода, как и раньше, еле проходила в трубу под кухонной мойкой. Какузу скрипнул зубами: придется разбираться с засором самостоятельно. Около девяти вечера он позвонил Хидану, чтобы проверить, не закончился ли его ритуал, но не дождался ответа. Скорее всего, телефон перевели в беззвучный режим, стало быть, Хидан еще не освободился. Какузу обругал себя за то, что не уточнил, когда начинается и сколько длится это мероприятие в его секте. Смутное беспокойство, поселившееся в Какузу, когда он вернулся в пустую квартиру, пустило корни. Пришлось напомнить себе: пока не так уж и поздно, не стоит волноваться… В десять вечера Какузу пересмотрел свои взгляды. Волноваться, пожалуй, стоило. На некоторые христианские праздники службы проводили и по ночам, но Какузу не слышал ни о чем подобном в индуизме. Чтобы как-то успокоить себя, он отыскал сайт секты «Путь Джашина», и да, там, на странице с событиями, говорилось что-то про сегодняшний день. Это ненадолго вернуло Какузу ощущение почвы под ногами. Он попытался найти телефон для связи, чтобы позвонить в ашрам, но к его услугам предлагалась только электронная почта. Странно, очень странно… Какузу решил подождать еще немного. Он не мог найти себе занятия – все внимание было сосредоточено на Хидане и его отсутствии. Поначалу Какузу злился: его злость металась, как рикошетящий снаряд, от Хидана, который забил на список дел и растворился в закате, к нему самому, забывшему прояснить детали, и следом – к чертовой секте, где людям промывали мозги. Какузу был в такой ярости, что едва не дымился. Чтобы хоть немного ослабить напряжение, он несколько раз ходил курить, а после, плюнув на все, сел на балконе. Злость выгорела, оставив усталость и горечь. Какузу крутил в пальцах зажигалку и смотрел вдаль, на темное небо и желтые окна, надеясь, что, пока он отвлекся, от Хидана придет сообщение. Это было глупо, он и сам знал. Какузу уговаривал себя не преувеличивать масштабы проблемы: рано говорить о том, что с Хиданом что-то случилось. Это же Хидан! Он мог солгать про ритуал и отправиться на какую-нибудь тусовку. Или все-таки пойти, куда намеревался, а потом заснуть в автобусе по дороге домой. Заблудиться. Принять чье-нибудь сомнительное предложение отправиться к черту на рога… К сожалению, он мог все, что угодно, даже исчезнуть, с концами и навсегда. А Какузу… ну, наверное, он был дураком, недооценивающим силу привычки… И хреновым лжецом. Лжецом, который сам себе не верил. Без десяти одиннадцать Какузу задумался о том, что будет говорить полиции – если ему придется вызвать полицию. Что именно он знал о Хидане? Очень мало. Он не спросил даже, когда у него день рождения. А ведь Какузу пару раз мысленно называл Хидана своим любовником… В основном исходя из того, что они жили вместе и у них неоднократно бывал секс. Но, если и считать эти отношения чем-то большим, чем взаимное сосуществование, ну и дерьмовыми они были. Какузу сам в этом виноват. Не задавал вопросы. Не слишком-то интересовался Хиданом… Иногда ему малодушно хотелось, чтобы Хидана не было, чтобы тот никогда не проникал в его жизнь, потому что без него было проще, чем с ним. Теперь Какузу не мог отвязаться от больной идеи, что сам спровоцировал эту ситуацию, что Хидан пропал только потому, что крохотная частица Какузу скучала по прежним временам, по простому и понятному одиночеству. На то, чтобы затолкать настолько страшную мысль обратно в глубины мозга, понадобилось невероятно много сил и упрямства. Помогли размышления о реальных, бытовых вещах. Полиция наверняка запросит снимок Хидана, а у Какузу нет и его… Или есть? Он влез в историю их переписки и нашел присланную Хиданом фотографию, на которой тот обнимался с чужой собакой. Такой придурок, но чертовски красивый. И с мозгами набекрень. Какузу сказал себе: жду до двенадцати, а после звоню копам. Надежда на благополучный финал изрядно поистончилась в нем за прошедшие часы. Хидан обладал неприятным свойством вляпываться в истории – тоже неприятные. Он сказал, что убил человека. Неизвестно, правда это или ложь, но сам факт, что Хидан заикнулся о таком, говорил о многом. Пока Какузу медлил, он мог загреметь в полицейский участок. Или в больницу. Или в морг. В двенадцать ноль три, когда Какузу висел на линии дежурной части, в дверь позвонили, и это была не полиция с дурными вестями. На пороге стоял Хидан собственной персоной, с перемазанным золой лицом и безумной улыбкой. Его зрачки расплылись так сильно, что цвет радужек не угадывался − они превратились в тонкие кольца, опоясывающие тьму. Одного взгляда на Хидана хватало, чтобы понять – он что-то принял. − Приве-ет, − улыбка Хидана стала шире. Он подался вперед, надеясь на поцелуй, но Какузу отклонился, и сухие, чуть обветренные губы мазнули его по подбородку. − Ты обдолбан, − бросил Какузу с отвращением. Внутренне он был опустошен: облегчение прокатилось по внутренностям и испарилось, обернулось кровавым паром, выступило нервным потом. Хидан был жив… и под наркотой. Определенно. Что делать теперь, Какузу не знал. − Чего? Нет, блядь! − Вопреки этому громкому заявлению, у Хидана была проблема с тем, чтобы удерживать взгляд на чем-то одном. – Просто Шива Джашин, Благословенный и Неделимый, одарил меня своей милостью… − Ты обдолбан, − повторил Какузу. – Что ты принял? − Ничего! – воскликнул Хидан громче, чем следовало. – Ты меня, нахуй, не слушаешь! Я не ширялся, клянусь! Вот, смотри, − протолкнувшись в прихожую, он скинул куртку на пол и продемонстрировал Какузу вены на руках. Те были чисты, но это ничего не доказывало. – Ты мог подумать, что со мной что-то не так, потому что Джашин – Владыка совершенства, он объединяет тонкое и грубое, наделяет знанием, вселяет страх и дарит вечную жизнь. Поклоняясь ему, я, типа, отдаю ему свою кровь и впитываю его огонь… «Заткнись», − подумал Какузу. Он больше не чувствовал себя целым: в голове орал целый сонм голосов, и звук нарастал – от скверного до невыносимого, и дальше, к чудовищному. Какузу был рад видеть Хидана живым и в то же время хотел прикончить его за безрассудство, за возврат к наркотикам, за то, что Хидан мог играть на его нервах, как на музыкальном инструменте. Он почти поверил ему… почти поверил, что можно, чуть было не умерев, пролечиться и бросить по собственному желанию. Наивно. Какузу просто купился на эти блядские фиолетовые глаза – как все! – и огреб. Поделом. Вот только он по горло в этом болоте, а дна под ногами нет. Злость пробудилась снова, наполнила тело нездоровой энергией. У Какузу чесались руки отвесить Хидану пощечину, схватить его, припереть к стене… Но он не сделал ничего из этого. Он мог себя контролировать, черт возьми, он пока еще был в своем уме. Тем более Хидана не пугала боль – он скорее решил бы, что Какузу так заявляет права на него или что-то в этом духе… Блядь. И все же. Все же. Хидан нарушил Правило Номер Два: явился под кайфом, хотя Какузу четко сказал – одна такая выходка, и он идет на все четыре стороны. Глупый старый Какузу с верой в силу слов… Однако Хидану стоило понять, что он не настроен на шутки. − Плати мне деньги за простой и выметайся. С тебя, − Какузу бегло прикинул расходы, − шестьсот долларов и по мелочи за коммунальные. Шестьсот тридцать два доллара – и мы в расчете. Хидан застыл, опустив плечи, сканируя помещение расфокусированным взглядом. Выглядело это, как если бы он на секунду забыл, где находится и что происходит. Мышцы Какузу прошило невыносимым напряжением. Какой-то его части хотелось оторваться от остального естества, помочь Хидану, все исправить… Но Какузу не сдвинулся с места. − Ты шутишь, что ли? – выговорил Хидан заплетающимся языком. Некоторые звуки сливались в нераспознаваемые конгломераты. – Ты… ты правда хочешь выставить меня? Я, блядь, не понимаю, за что! Я ничего не сделал! Ты мне не веришь? Почему, блядь?.. Он не придавал значения тому, насколько громко говорит. Впервые за довольно долгое время Какузу вновь ощутил, что его раздражает голос Хидана. В нем мерещилось что-то такое, как зазубрина на идеально заточенном лезвии… Находиться рядом и слушать было невыносимо, хотелось сломать что-нибудь, разнести все к чертям. Какузу направился в кухню – только потому, что внезапно увидел перед собой дверной проем. Если бы перед ним открылся портал в ад, он шагнул бы туда. Хидан, конечно, бросился следом, кое-как скинув обувь, и не затыкался ни на мгновенье: − Я не принимал, честно! Ничего не вдыхал и не лизал… Блин, я же поклялся, почему ты меня не слушаешь? Я завязал! И пообещал тебе, что ты не увидишь меня под кайфом… Бля. Я просто хочу быть с тобой! Почему ты молчишь?.. Какузу молчал, потому что у него закончились слова. Их не было, и мыслей не было. В первозданной пустоте под костями черепа из ниоткуда сформировалась идея, что все это не по-настоящему, что это – какой-то нелепый трансцендентный ситком, который смотрит бог, поэтому все так тупо. Какузу просто не слышит закадрового смеха. Прошедший день вспоминался с трудом: все до момента осознания, что Хидана нет, слилось в ком без причинно-следственных связей. Потом был страх, за ним – гнев. В правом глазу поселилось чувство давления, верный признак надвигающейся мигрени. И – в качестве кремовых роз на этом омерзительном торте – Какузу снова хотел, чтобы Хидана не существовало, не существовало никогда. Всеми фибрами души он желал не встречаться с ним, не прикасаться к нему, не испытывать необъяснимую, гремучую смесь эмоций, грозившуюся разорвать изнутри. Без Хидана было бы так легко. Мир не складывался бы в зеленый восьмибитный фак. − Объясни, мне, нахуй, что вообще происходит? – заорал Хидан, который абсолютно точно существовал, который уже случился, как цунами или торнадо. – Что я сделал не так? Это из-за того, что меня не было вечером? Из-за ритуала? Видишь, я не врал тебе и ни с кем не трахался, на мне священный пепел, он отгоняет призраков… Ты не слушаешь меня! К сожалению, Какузу слушал. Почему-то он задумался, ел ли Хидан сегодня, потом открыл, что не может вспомнить, ел ли сам… Вроде бы да. Сразу после возвращения с работы. Что он ел?.. В памяти осталось лишь обугленное пятно. − Тебе не о чем волноваться, мы просто пели мантры и курили трубку, одну на всех, и еще была медитация… Но Джашин точно посетил нас – я чувствовал, как вышел из своего тела, видел его сверху, так стремно… − частил Хидан. Какузу хотел налить себе выпить, но передумал. Благодаря сбивчивому рассказу Хидана он понял, что произошло, и ему стало не по себе. Хидан тоже все понял – похоже, он мог анализировать события только постфактум, и никогда – будучи их непосредственным участником. Срыв покровов напугал его и сделал агрессивнее. − Ты так взъебался из-за того, что я покурил? – прошипел Хидан. – Пиздец, мужик! Я ведь не по своей воле, это часть ритуала! Типа, все, кто там был, курили, это как трубка мира… Бля, ты реально из-за этого обиделся? Нужно было начать с того, что Какузу не «обиделся». Ему определенно не пять лет, и он делал что угодно: сердился, кипел, приходил в ярость, − но не обижался. Разве Хидан не понимал, насколько все серьезно? В его секте использовали наркотики для получения некоего сакрального опыта, а это уже серьезней не бывает. Потому что преступление. Но Хидана это не заботило. В него посадили зерно веры в Джашина и тщательно его удобряли, пока то не разрослось до размеров баобаба и не подмяло под себя зачатки здравого смысла… если они в принципе водились в Хидановой голове. К слову, Джашин был очень удобным божеством: он не требовал ни поста, ни исповедей, ни благочестивых поступков, позволяя делать все, что хочешь… С оговорками, конечно. Выжатый, Какузу опустился на диван. Хидан немедленно оказался рядом. − Прости меня! Прости, прости! Все ведь хорошо, со мной ничего не случилось… В смысле, ничего плохого. Джашин даровал мне милость, помог превзойти свое тело и заключенную в нем пиздецкую боль… Ты простил меня? – он устроился вплотную к Какузу, заглядывая в лицо. Смотреть в его шальные глаза не было никаких сил – Какузу отвернулся. Хидан прижался сбоку, принялся покрывать его щеку и подбородок поцелуями. Какузу позволил векам опуститься, сердцебиение отдавалось в висках, в горле. Возникло чувство: что-то подходит к концу. Не дождавшись никакой реакции, Хидан сполз на пол, наклонился к руке Какузу, вцепившейся в край дивана, и принялся вылизывать ее, вымаливая прощение. Язык проскользил между костяшек указательного и среднего пальцев, оставив за собой след остывающей слюны, переместился к безымянному… Ощущать его ласкающие движения было приятно, но Какузу не хотел ничего приятного. Гнев не проходил, только отступал и накатывал опять, как прибой с багровыми волнами… Было гадко смотреть, как Хидан унижается, пытаясь вернуть расположение, но Какузу не мог оставить без внимания отвратительную ноту скрытого удовлетворения, которая нет-нет, да звучала. Почему-то вспомнилась неудачная попытка выселить Хидана… Тогда тот пришел в неподдельное отчаяние оттого, что его игнорировали. Кажется, даже перспектива остаться без крыши над головой не напугала Хидана настолько сильно, как игнорирование со стороны Какузу. И вот – Какузу снова его игнорировал. Хидан попытался втянуть пальцы Какузу в рот, а когда тот убрал руку, завозился, расстегивая его ширинку. У него почти это получилось. Поняв, что Хидан не успокоится, Какузу отпихнул его, и тот неудачно упал на пол, ударившись локтем. Координация движений Хидана оставляла желать лучшего. Он развалился, дезориентированный, пару минут пялился в потолок и медленно моргал, словно осознавая что-то. После на лице Хидана вновь появилась обкуренная улыбка. Он бесстыдно засунул руку себе в штаны и, зажмурившись, простонал: − Бля-а… Какузу, ну зачем ты так? Ты же хочешь меня, я вижу… Давай. Трахни меня… − Когда он принялся показушно облизывать губы, поддавая бедрами вверх, терпение Какузу закончилось полностью. Его просто не стало. Ощущать себя обнуленным было странно. Какузу отсраненно подумал, что сейчас ничего не сможет сделать. Чтобы разобраться со всем этим дерьмом, ему нужны были силы… Нужно было избавиться от сердцебиения, мигрени и разбитости, эхом отдающейся в каждой молекуле его тела. Единственное, на что он был сейчас способен – лечь спать и подвести черту этому отвратительному дню. Какузу ушел к себе, все также безмолвно. Если Хидан боится остаться один, лишенный внимания, то пусть это будет ему уроком. Переодеваясь в одежду для сна, Какузу услышал из кухни звуки катастрофы. Разбиваясь, звенело стекло. Об пол громыхнуло что-то увесистое – кофеварка? Глухо ударился о стену стул, который в нее швырнули. Хидан закричал, но это был и не крик вовсе, а рев раненного животного. За ним последовал поток громкой брани: − Сука! Сука! Что с тобой не так? Чего тебе не хватает, сраный мудоебок? Почему всегда во всем, блядь, виноват я?.. Я же извинился! Я, нахуй, извинился!.. Тарелки раскалывались с хлопками, наводящими на мысли о салютах в честь Дня независимости. Какузу склонил голову – от накрывшего его бешенства побелело в глазах. Этот сопляк уничтожал его имущество. Гребаная посуда, ставшая кучкой черепков, стоила денег, как и бытовая техника, и все остальное… Какузу заставил себя сделать очень глубокий вдох, а на выдохе почувствовал, как самообладание постепенно возвращается. Если сейчас явиться в эпицентр безумия с воплями, или, что хуже, кинуться на Хидана с кулаками, тот ничего не поймет и не запомнит. В его системе мира физическая боль – пустяк, и орет он только потому, что прочувствовал истинную боль, которая гнездится в голове. Какузу не будет выбивать из него его демонов, нет. Пусть справляется сам, как умеет, даже если за это придется заплатить стоимость разбитой кофеварки и нескольких чашек. Воцарилась скверная тишина. Какузу не верилось, что буря закочилась, а Хидан исчерпал свой запал. Следовало бы проверить, что происходит, и почистить зубы на ночь, но желания покидать спальню не было никакого. Какузу посидел немного на краю кровати, вслушиваясь в звуки за дверью. Его квартира превратилась в поле боя. Боролись, очевидно, суровая логика и всепоглощающая бессмысленность. Космос и хаос. Как символично… Определенно, за дверью комнаты что-то происходило. Какузу разобрал знакомые шаги с пятки: Хидан отправился в ванную – вода звонко стучала по керамике, − а обратно шел намного медленнее, и были еще такие… всплески? Какузу запустил пальцы в волосы. Голову хотелось открутить и выкинуть к дьяволу, чтобы забыть навсегда о проклятой мигрени. И о Хидане. Забыть обо всем. Какузу все-таки высунулся из спальни. Первым, что он увидел, был Хидан. Разумеется. Хидан в чем мать родила мыл пол в прихожей. Этого не было в его списке дел, так что объяснить себе суть происходящего Какузу не мог. Оттуда, где он остановился, виднелась часть кухни. Она нуждалась в уборке гораздо сильнее: плитку у холодильника усыпали последствия погрома, повсюду блестело битое стекло. Какузу представил, как Хидан будет устранять этот бардак без одежды, и невольно поморщился. Тот непременно расцарапает ноги, если будет ползать там на коленях, как по прихожей. Ощутив постороннее присутствие, Хидан отвлекся от полоскания тряпки в ведре, одарил Какузу взглядом, полным тоски, и принялся драить пол, оттопыривая задницу. По его задумке, это должно было выглядеть эротично, но Какузу стало непроходимо грустно. Он десятилетиями не сталкивался с такой беспросветностью, забыл, что так вообще бывает – один укол промеж ребер и бесконечное умирание. Какузу предпочел бы не вспоминать, но поздно… Сопровождаемый унылым взглядом Хидана – тот умел смотреть, как побитая собака, и пользовался этим мастерски, − Какузу проследовал в ванную, стараясь не коситься на серебристую макушку, длинные ноги и покачивающийся между ними член. Главной среди водных процедур стало умывание ледяной водой. Закончив с этой затянувшейся попыткой простудиться, Какузу лег спать. За дверью спальни по-прежнему раздавались звуки Хидановой уборки: со скрежетом проехалось по полу ведро, разбухшая от воды тряпка мягко шлепнулась о плинтус… Какузу не давало покоя то, что время неуклонно приближалось к двум часам ночи, а Хидан не думал успокаиваться. Порой из-за стены доносилось какое-то подобие скорбного хныканья, от которого сжималось сердце. Укутавшись в одеяло, Какузу в очередной раз напомнил себе: раз начал бойкот, доведи до конца. Если уж вылез на поле психологических манипуляций, то остаться чистеньким не удастся. Да и какая тут чистота… Это ради результата. Наверное. Ради результата. Кажется, он задремал. Мозг показывал воспоминания цветным кино – лето, дело было летом, но все носили черные плащи. Стоило полностью очнуться, как стало ясно, что эти картинки не имели отношения к жизни. Какузу потер лицо, лег удобнее, просунув руку под подушку, и понял – его разбудил звук. Он слышал сквозь сон, будто кошка тихонько скреблась в комнату… Но у него не было кошки. Только Хидан. Да, точно. Какузу сел на кровати. Под дверью не было полоски света, значит, в прихожей темно. За окном царила предрассветная глушь – приблизительно четыре часа утра. Хидан скорее всего спал в кухне, вымотанный устроенным представлением. Не мешало бы посмотреть, как он там, но если его разбудить, все снова скатится в бардак. Какузу прислушался: тихо. Полное безмолвие, и никаких кошек. Какузу улегся обратно, пытаясь не обращать внимания на сосущее чувство в груди, и, поворочавшись, заснул. Следующее пробуждение принесло с собой неясную тревогу. Какузу распахнул глаза и уставился в светлый потолок. Эта ужасная ночь закончилась, а мир не сошел со своей оси… Злость на Хидана истончилась, превратилась из стального тросса в хлопковую нитку, которую легко разорвать. Накануне Какузу бушевал, а теперь презирал себя за это. Блядь, это же Хидан! Не стоило ждать от него разумности и взвешенности. Он в основном руководствуется инстинктами, и у него нет никого, кроме его причудливого бога. И Какузу. А тот не смог предпринять ничего лучше молчаливого избегания, словно Хидан невидимый, словно его в действительности не существует… Жестоко. Купанием в океане стыда делу не помочь. Какузу покинул спальню, осмотрел вымытую до хирургической стерильности прихожую, свернул в кухню и обомлел. Хаос никуда не делся. Утреннее солнце переливалось в осколках стаканов. Мелкое крошево, в которое превратились тарелки, напоминало бисер. Стул валялся за диваном, устремив металлические ножки в воздух. Кофеварка встретила свой конец. Хидан не спал. Он лежал в центре этой микровселенной разрушения, голый, как был, и смотрел в одному ему известную точку пустыми глазами. Его руки жили своей жизнью. В правой был зажат окровавленный осколок, и она вяло, как если бы подчинялась неведомой силе, расковыривала ладонь левой. За возвышением большого пальца образовался ярко-багровый кратер с рваными краями. Крови было много, она стекала вниз, на напольное покрытие. Хидан этого не замечал. Уверенность Какузу в том, что тот бодрствует, дала трещину – слишком уж редко он моргал. − Хидан? – позвал Какузу. Ответа не последовало, и не только вербального. Хидан не вздрогнул, не пошевелился, не считая рук, одна из которых продолжала мучить другую. Хидан будто не слышал, что к нему обращались. Какузу опустился на колени рядом с ним и осторожно забрал осколок. Это была часть тарелки с острым краем. Хидан вцепился в нее с такой силой, что боковые ребра осколка, более тупые, продавили глубокие красные полосы на внутренней стороне его пальцев. Удивительно, но он довольно легко позволил отнять свое единственное оружие. Какузу заглянул в лицо Хидана и понял – тот где-то не здесь. Он бросил все силы на то, чтобы добиться от Какузу хоть какой-то реакции, а после, оставшись наедине с отчаянием и проиграв ему, покорно удалился в самое тихое место – вглубь себя. Какузу кое-как удалось поднять Хидана с пола. Дробно стуча, с его плеча осыпались мелкие кусочки стекла, на которых он лежал. Этот звук с беззастенчивой прямотой проник в уши, а оттуда – в мозг, работающий на холостых оборотах. Адреналин заставлял думать быстро, но как-то бесполезно. Какузу отнес Хидана в спальню – тот был тяжелым, но не невыносимо, и очень, очень холодным. Черт знает, сколько времени он провел на полу без одежды. Укладывая Хидана на кровать, Какузу впервые задался вопросом, могло ли его оцепенение быть постэффектом того, что он курил? Звонить в неотложку, или Какузу и тут опоздал? Но зрачки Хидана уже сузились и реагировали на свет. Вероятно, дело не в наркотике, а в том, что Хидан довел себя до крайней степени взвинченности и впал в ступор. Видеть его неподвижным и безвольным, как тряпичная кукла, было на редкость странно. Укрывая Хидана, Какузу разместил его руки поверх одеяла, чтобы обработать раны. Хидан по-прежнему молчал и смотрел в никуда. Мышцы лица оставались расслабленными, как во сне. Какузу принес из ванной антисептик, бинт и пластыри, тщательно вымыл руки и приступил к делу. С развороченной Хидановой ладони успело натечь на простыню, но это было не важно. Какузу аккуратно обработал ее – из-за рваных краев порез выглядел отвратительно, но оказался не таким уж глубоким. Затянется без швов. Закончив с дезинфекцией, Какузу перебинтовал левую руку Хидана и переключился на правую. Тупые края осколка оставили что-то среднее между вмятинами и царапинами… Эти пройдут еще быстрее. Опрыскав их антисептиком, Какузу залепил пострадавшие пальцы пластырем, а затем приподнял плечи Хидана и проверил, есть ли ранки на спине. Кое-где краснели пятна, продавленные налипшим стеклом, но ссадин не было. Какузу вернул Хидана в исходное положение и вспомнил, что людям в состоянии шока дают теплое сладкое питье. Чай с сахаром. Когда он вернулся из кухни с кружкой, Хидан проследил за ним взглядом. Видимо, заторможенность начала понемногу отступать. Какузу помог Хидану принять полусидячее положение, подсунув ему подушку под спину, и вручил кружку: − Попей. Поднимет уровень глюкозы. Он предусмотрительно кинул в чай пару кубиков льда, чтобы тот не был чересчур горячим. Хидан плохо контролировал свое тело. Не хотелось прибавлять себе проблем и оставлять ему шанс обвариться кипятком. Хидан действительно облился, но отделался несколькими каплями на одеяле. Он пил медленно, в интервалы между глотками укладывалась вечность. Какузу завороженно наблюдал, как плавно двигается его кадык. От чая Хидан немного порозовел, да и, в целом, эмоций на его лице прибавилось. Тонкие брови – серые, чуть темнее волос – изогнулись, как от боли, крылья носа стали раздуваться. В Хидане что-то зрело. В конце концов, он выдохнул еле слышно: − Какого хуя?.. Вопрос не громче вздоха. Хидан зашевелился, ухватился за кружку обеими руками, вяло поморщился, убрал забинтованную. − Какого хуя?.. Зачем ты так со мной? На этот раз шепот был вполне разборчив. Хидан вглядывался в чай, его губы кривились, румянец на скулах набирался лихорадочным цветом. − Ты нарушил правила, − ответил Какузу. Он пытался говорить спокойно, но во рту пересохло и в горле завибрировало, что никак не сказалось на голосе – будничном, как никогда. – Это твое наказание. − Я же извинился! – Судя по тому, с каким пылом Хидан за себя вступился, ему стало лучше. – И объяснил, что это была часть важного религиозного ритуала! А ты, долбанный атеист, ничего не понимаешь… − Бог должен всегда быть с тобой. Если для встречи с ним необходимы вещества, это дурной знак, − вставил Какузу как бы между прочим. − А ты прям разбираешься в богах, − проворчал Хидан, возвращая ему ополовиненную кружку. – Разве у индейцев не принято скопом курить трубку со всякими странностями? А как-то я читал, что шаманы пьют какое-то галлюциногенное дерьмо, чтобы общаться с духами… − Он покосился на Какузу. Тот фыркнул: − Если ты так спрашиваешь о моем опыте, то вот тебе ответ: меня растила белая женщина. И чтобы я никогда больше не слышал ЭТОГО слова. − Какого? – насупился Хидан. – «Индейцы»? Да блядь, пожалуйста. Я вообще молчу. Он сполз вниз, чтобы устроить голову на подушку, неловко подтянул одеяло к подбородку и закрыл глаза, намереваясь спать. Какузу поднялся было с кровати, как перемотанная рука Хидана ухватилась за его штанину. − Ты сказал мне выметаться нахуй. Ему наверняка было больно. Любое движение пальцев заставляло кожу натягиваться, а значит, тревожило рану. Какузу смотрел на слои бинтов, на изгибы пальцев Хидана. Последние сложно было назвать изящными, но и в них заключалась своя прелесть. − Я был зол, − признался Какузу. Он должен был сказать «Прости», но что-то остановило его – то ли упрямство, то ли стыд. Это простое, бесхитростное слово застряло в глотке и грозилось прикончить. К счастью, Хидан не ждал извинений. − Посидишь со мной немного? – попросил он, не размыкая век. Какузу уселся обратно, отставил чашку с остывшим чаем на тумбочку. За окном было так светло, стоило задернуть шторы… Но сил встать снова не нашлось. Какузу облокотился на спинку кровати, чтобы иметь хоть какую-то опору, и погладил Хидана по голове. В волосах застряла стеклянная крошка не крупнее сахаринки. Какузу извлек ее, как занозу, кончиками пальцев. Неозвученное «Прости» снова всплыло. Оно просилось на волю. Какузу никогда не строил иллюзий: он хуевый человек, и всегда был слишком эгоистичен для отношений. Потому и не заводил их надолго. Отношения – это не его. И как он в это встрял? Дыхание Хидана углубилось, стало размеренным. Заснул. Какузу в последний раз провел по пепельным волосам, наслаждаясь, как гладко пряди проскальзывают между пальцев, а после тихо покинул спальню.

*** *** ***

Тяжелые резные двери отворились внутрь, и Хидан шагнул в залу. Там было душно и очень темно – факелы, установленные на подставках в виде причудливых демонов, освещали только пространство перед троном. На этом монументальном сооружении из камня и черного металла восседал Превышающий Высшее Господин Всего. Он был огромен, его мышцы бугрились, а кожа отливала красным из-за отсветов огня. Одна из его многочисленных рук держала отрубленную голову, другая – копье, прочие складывали мудры. Лицо Изначального, Вселяющего Великий Страх невозможно было разглядеть, оно скрывалось в тенях. Хидан попытался представить, как то, должно быть, кошмарно, если его прятали и от самого преданного последователя. Увидеть Джашина своими глазами было почетно – Хидан ни за что не испугался бы. Хотя, надо заметить, многое в облике Бесконечного, Творящего Вечное Удовлетворение могло смутить, начиная от его мускулистых конечностей и заканчивая вздымаюшимся членом длиной с локоть. Хидан пытался не пялиться, но не мог. Должно быть, его непочтительный интерес был очевиден для божества. Джашин откинул отрубленную голову в сторону, словно перезревшую тыкву, и недвусмысленно указал свободными руками на огромный хер. Хидан наморщил лоб… Он не до конца понял, что все это значило, но его тело уже двинулось вперед, к трону. Взглянув вниз, на собственные ноги, идущие вопреки сигналам мозга, Хидан обнаружил, что он абсолютно голый. Это потрясло его: не было никакой, даже самой тонкой преграды, отделяющей его от неизбежного. Хидан захлебнулся слюной, закашлялся… Ему следовало подавить панику, его страх осквернял тот дар, который собирался преподнести ему Джашин. Он избрал его, его одного, Хидан должен быть рад и горд, но вместо этого обратился к ничтожной своей стороне и испытывал страх. Было и еще кое-что. Обязательства. − Э-э… Великий Джашин, я… Мне очень приятно, что я тебе вроде как нравлюсь, − неловко заговорил Хидан, остановившись напротив трона. Сейчас он ясно осознавал, сколь глуп и незначителен, как мало от него зависит. Самый Яростный Из Знающих молча взирал на него с высоты своего роста, не раскрывая лица, так что Хидан продолжил: − Есть один человек… Я тебе о нем рассказывал. Джашин кивнул, а после вновь указал на член. Тот скорее напоминал посох с набалдашником из скользкой плоти, нежели что-то живое. К ужасу Хидана, его тело вновь пришло в движение и принялось взбираться на мощные колени. Осознание того, что сейчас случиться, заставило сердце забиться быстрее – так быстро, что в голове поплыло, а может, это яростная духота делала свое дело. Вскарабкавшись, практически сидя на том, кто мог обращать миры в прах одной поступью, Хидан поторопился закончить: − Так вот. Я пообещал ему, что буду делать это только с ним… Ну, вот это. Понимаю, ты удостоил меня великой чести, но я… Вместо того, чтобы молоть чушь – такую важную чушь, которую совершенно необходимо было озвучить, − ему стоило подумать, на какие высоты вознесет его акт слияния с кем-то настолько могущественным. Это бы скрасило для него момент, когда Джашин, положив широкие ладони ему на плечи, рывком насадил его на свой член. Хидан заорал. Боль была невероятна – как поток смертоносных лучей, которые испепеляют тебя и тут же собирают обратно, чтобы уничтожить снова. На какое-то мгновение Хидан ослеп, пусть и не посмел закрыть глаза. Неимоверных размеров елда разрывала его внутренности. Это не шло в сравнение ни с каким предыдущим опытом, даже с изнасилованием. Тогда боль была очень сильной, но предельной, а сейчас ей не было конца, она гнездилась в животе, билась внутри головы, текла по щекам. Каждый новый толчок вглубь лишь усиливал ее, и Хидан запоздало сообразил: здесь нет времени, нет смерти, он будет находиться здесь вечно и его вечно будут ебать, пока он не преисполнится света, или знания, или благости. Но ему было это не под силу. Он пытался сделать все как в книге – пропустить страдания через себя и понять, что это он – тот, кто их себе причиняет, но мысли раз за разом соскальзывали не туда. − Неужели мое благоволение не приносит тебе удовольствия? – вопросил Джашин громоподобным голосом, идущим разом отовсюду и ниоткуда. Его вибрации проходили сквозь Хидана – он чувствовал, как сердце сбилось с ритма и принялось болтаться, как ком мяса. Хидан невесело усмехнулся прежде чем понял, какая это дерзость. − Великий и Благословенный Джашин, я очень тебе благодарен, но, блядь… То есть, я пообещал не изменять, а теперь… − Это не измена, − пророкотал голос. – У меня много воплощений. В этот момент словно пелена спала с глаз Хидана. Он наконец разглядел на держащих его руках знакомые татуировки – черные кольца посреди предплечья. Они были на каждой из них. Это открытие наполнило Хидана внезапным спокойствием. Какузу с ним, значит, все будет хорошо. Одна из рук легла на член Хидана и принялась дрочить его с силой, почти болезненно. Другая потянулась вперед и обхватила горло, перекрывая кислород. И правда, так знакомо. Как Хидан мог сразу не узнать? Воздух позади дрогнул, мокрой от пота спины коснулось прохладное дуновение. Не успел Хидан удивиться, что это, как его пронзило насквозь копьем, и он задергался, ощущая, как боль в нем меняет очертания, растекается всюду с кровью из порванных артерий. Он больше не боялся – ему было все равно. Его держали самые бережные руки на свете. Еще одна из них любовно накрыла его лицо, лишив возможности видеть, и он провалился в бесконечную темноту. Чувства исчезли. Боль испарилась, но вместе с ней ушло и все остальное. Не было ни рук, ни ног. Туловище валялось где-то, разорванное на части. Хидан попытался заговорить, но рот не послушался, прилипшие друг к другу губы неловко изогнуло, а вопрос «Где я» превратился в полустон-полувсхлип. Хидан уже догадался, где он. Там, где всегда рано или поздно оказывался − в яме, расчлененный и заваленный камнями. Новая волна страха захлестнула Хидана: Джашин поместил его сюда, потому что он плохо ему служил? Это из-за того, что он отверг милость своего бога? Потому что возмущался, что не хочет изменять, потому что говорил о Какузу? Но Джашин сам показал ему: все едино и следует его воле… Нет. Это просто еще одно испытание. Проверка преданности. Было трудно дышать – земля и мелкие камни набились в рот и нос. Хидан захрипел, но не смог откашляться. Для этого нужно было напрячь мышцы пресса, выпустить струю воздуха из легких, а прямо сейчас у него не было ни пресса, ни легких. Как ему удавалось дышать? Кто знает. Наверное, Джашин подарил Хидану бессмертие, вот он тогда не сдох от передоза, и сейчас не умирает… Неотрывно всматриваясь во тьму, Хидан заметил, что она не полная. Сверху, из-за огромных валунов, просачивался свет. Там, на поверхности, мог быть тот, кто откопает его и соберет обратно. Если позвать его, есть вероятность, что он услышит… Очередной крик обернулся сдавленным мычанием. Твою мать! Вложив в этот вопль с закрытым ртом последние силы, Хидан задыхался еще отчаянней. Свет усилился – тьма рассыпалась на мерцающие черные точки, которые разлетелись, как жуки. Хидан лежал на спине, закутанный в одеяло, и пытался отдышаться. Простыня под ним пропиталась потом и липла к спине. Сердце неровно выстукивало. Хидан хотел ощупать себя, но отклик рук на это намерение оказался слишком слабым – кисти дернулись, и только. Середину левой ладони разъедало от ноющей боли. С некоторым усилием Хидан согнул пальцы – те хотели послать его нахрен, но он был упорен, − нащупал край бинта и все вспомнил… Ну, как все. Какие-то разрозненные события, которые с трудом укладывались в систему, потому что между ними расползались огромные временные дыры. Прошлый вечер напоминал бэдтрип со всеми характерными чертами – чувством страха и, как бы это сказать, не совсем объяснимыми поступками. Какузу выбесился из-за того, что Хидан покурил трубку с другими практиками из ашрама, и просто отправил его в игнор. Хидан думал, что тот не всерьез, но ошибся. Какузу не хотел его трогать, не хотел его видеть… Хидан почувствовал себя забытой, никому не нужной вещью, и ему это не понравилось. Он собрался уйти, но, открыв дверь квартиры, понял, что он голый, и ему придется что-то с этим делать… Найти одежду? Он не помнил, где оставил ее. Проблемы с памятью начались уже тогда, и отдельные моменты то наслаивались друг на друга, то, наоборот, удалялись, а между ними образовывались прогалы, заполненные неизвестно чем. В какой-то момент Хидан понял, что лежит на полу. Он был пустым – полая емкость без содержания. Он ничего не чувствовал, кроме давления между ребер, которое распирало его изнутри, но и оно было лишь фоном, как мелодия без слов. Хидан очень хотел почувствовать что-то снова. Он вспомнил, как замечательно ему было – здесь, прямо в этой квартире. Столько хорошего произошло… Какузу о нем заботился. Говорил всякое дерьмо, но его слова расходились с поступками. И он так смотрел на Хидана… Словно в том действительно есть что-то потрясающее, чего нет ни у кого. Не стремные глаза, что-то другое. Это было приятно. Хидан так хотел ощутить это снова… ощутить хоть что-нибудь кроме чувства, что его грудная клетка сейчас взорвется. Пошевелившись, он наткнулся на осколок, узкий и острый с одной стороны. Подходящая форма. Хидан проделал им дырку в ладони, и разом стало легче, как если бы скопившаяся внутри дрянь хлынула через нее. А потом… Дверь спальни распахнулась, и Какузу заглянул в проем, непривычно взволнованный. − Ты! – воскликнул Хидан, вспомнив свой сон. Он был так возбужден, что и думать забыл об оцепении, в котором пребывал несколько минут назад. – Я все понял! Это был ты! Какузу приблизился к нему. Он все еще выглядел растерянным и напряженным. − Что с тобой? − Думаю, я умер! – радостно поведал Хидан. – Все происходило в охуенно страшном мире, там был темный зал… Ты сидел на троне, а я – на твоем члене. Это сбило Какузу с толку – он приподнял брови, как бы говоря без слов: «Ну что за ебатория». − Мне показалось, ты задыхался, − заявил он, не демонстрируя интереса к услышанному. − А, это… Хидан совсем не хотел рассказывать про яму, расчлененку и прочее говно, но Какузу смотрел так внимательно, будто собирался вытягивать правду клещами. Спрятаться от его въедливого взгляда удалось только перевернувшись набок и накрыв голову подушкой. Хидан подал голос из своего убежища: − Это «ночная хуйня». Ну, раньше она случалась по ночам. Типа, я не могу двигаться, потому что от меня осталась одна голова, и меня засыпало камнями, поэтому нечем дышать… Но потом все проходит. Это как сон, но не сон, просто… тело не работает. − Тебе диагностировали сонный паралич? – Какузу уселся на кровать, чтобы удобнее было вести распросы. − Что? Нет. Забей. Все уже прошло. − Нужно обратиться к врачу. − Нахуя? – спросил Хидан из-под подушки. – У меня давно эта хрень, так что от нее не умирают! Она даже проходила на какое-то время, но вернулась. Не хочу я идти к ебучему врачу! Мне и так норм! − Ты задыхался, − Какузу гнул свое. – И издавал странные звуки, будто не мог говорить. Это, по-твоему, «норм»? − Блядь! – Хидан все-таки сорвался, вылез из своего укрытия и кое-как сел. – Чего ты до меня докопался? Я сказал, что уже привык. Все отлично, понял, надоедливый ублюдок? У меня нет бабла на походы ко всяким яйцеголовым умникам. Вчера ты требовал с меня шестьсот долларов! Где я их возьму? Высру?.. Какузу одарил его тяжелым взглядом. − Твоя «ночная хуйня» похожа на сонный паралич. Думаю, стоит сходить к врачу. − Вот и иди, если тебе так хочется. А у меня все равно нет страховки, так что за прием сдерут дофига… Воцарилась тишина. Оба молчали и смотрели друг на друга, как в последний раз в жизни. Первым отмер Какузу: − Когда у тебя день рождения? Хидану показалось, что он ослышался. − Чего? − Когда ты родился? − Второго апреля. А что? Хочешь сделать мне подарок? Углы губ Какузу еле заметно дрогнули: − Посмотрим… Если только не разорюсь из-за тебя раньше. На следующей неделе у Хидана впервые в жизни появилась полная медстраховка, и у него официально диагностировали приступы сонного паралича, биполярное расстройство и синдром дефицита внимания.