Entre nous

      Открыв глаза, Маяковский посмотрел в окно. Солнце уже почти укатилось за горизонт, небо было красиво раскрашено темно-синим и розовым. Но вид на закат загораживал неясный силуэт, который уже своим присутствием сильно раздражал Володю.       Силуэт рассматривал закат, стоя спиной к Володе, среднего роста, одетый в рубашку и... кудрявый?! — Пушкин, Вы? — хриплым голосом обратился к силуэту Володя. — Добрый вечер, Владимир.       «Точно Пушкин, еб твою мать...» — Добрый, — Маяк задумался, прежде чем говорить дальше. — Вероятно, я Вам должен сказать «спасибо». — Ну так говорите, — с улыбкой тихо сказал Саша. — Спасибо. — Пожалуйста.       «Твою мать, что этот актеришка вообще здесь делает?!» — Маяковскому явно не нравилось происходящее. — Александр Пушкин, не могли бы Вы... — А как Ваше отчество, Владимир Маяковский? — Пушкин резко развернулся к нему, пристукнув пятками. — Что? — Ну Вам не кажется, что по фамилии обращаться нам с Вами друг к другу не удобно? Раз уж так сложилось, что из-за стечения обстоятельств мы иногда будем с Вами беседовать, предлагаю назвать друг другу наши отчества.       «Пиздец, какой он странный. То фамилии, то отчества, че за гребаный фетишист?!» — Маяк раздражался все больше и больше. — Хрен с Вами, Владимирович. — тихо сказал Маяк. — Приятно познакомиться, Владимир Владимирович, я Александр Сергеевич. — Пушкин развернулся обратно к окну. — Отлично, Александр Сергеевич, не могли бы Вы покинуть помещение? — Без проблем, расскажите только, как Ваше самочувствие? — Пушкин сам немного удивился своему вопросу. — Да Вам то какое дело?! — Маяковский повышал голос. — Если Вы уйдёте, то у меня будет замечательное самочувствие!!! — Все, ухожу, — Пушкин все время улыбался. Он прошёл к двери и открыл ее. — Отдыхайте, Владимир Владимирович. До встречи! — Не дай бог! — из-за закрывающейся двери Маяк услышал смешок.       Был бы это Есенин и не болели бы так сильно руки, он бы точно что-нибудь с размаху в него запустил.

***

      Выписали Маяковского через три дня, вручив в руки обезболивающее и несколько бинтов для перевязки. На выходе из больницы его уже ждал Есенин.       Когда Владимир подошёл к нему, тот с улыбкой на лице протянул другу новую пачку сигарет и новую зажигалку. — Ого, что за невероятная щедрость? — Маяк забрал из рук Есенина подарочек и улыбнулся. — Не знаю, подумал — почему нет? — Правильно подумал, спасибо, — Маяковский слегка приобнял Есенина (некоторые из глубоких порезов до сих пор ныли и не давали покоя) и взъерошил светлые волосы. Серёжа улыбнулся.       Они направились к автобусной остановке. Маяк открыл новую пачку, достал сигарету и закурил. Зажигая ее, он обратил внимание на необычный дизайн зажигалки. Сама она была из железа (из латуни, но Маяк не вдавался в подробности), явно не одноразовая, а на одной из сторон были выгравированы маленькие буквы. Присмотревшись поближе, Маяк рассмотрел надпись «ВМ». Шрифт был строгий, никаких плавных линий. Все, как он любит. — Офигеть... — Нравится? — Есенин заулыбался, заметив его восторженный взгляд. — Не то слово. Спасибо! — Маяк вертел ее в руках, но в какую то секунду резко нахмурился, замер и посмотрел на Серёжу. — Что? — тот немного испугался. — Где ты деньги взял? — Есенин всегда за первую неделю умудрялся спускать всю стипендию, и, хоть она была неплохой, Серёже порой не хватало денег даже на еду. — Ну... помнишь, я копил на издательство сборника? — Серёжа виновато начал разглядывать свои старые кеды. — Ну помню. — Ну накоплю ещё раз...       Маяк удивился и разозлился одновременно. — Ты спустил на эту штуку накопления для сборника?! Ты дурак, Балалаечник?! — Не только на это! — Серёжа поднял взгляд на Маяка, будто оправдываясь. — Ты же один в палате лежал, правильно? — Ну ты и дибил конечно, Серёжа, — Маяку было очень приятно, что лучший друг так о нем позаботился, но в то же время стыдно за то, что тот потратил на него свои накопленные деньги, которые Есенин собирал целый учебный год. — Не совсем. — Да совсем, полностью дибил! — Да нет, часть за больницу заплатил Саша. Маяк удивился ещё сильнее. — Пушкин что ли? — Ага.       Странно, но в этот раз у Маяка даже не возникло сильной неприязни или не самой хорошей мысли в сторону актера.       Володя решил хоть попробовать возместить часть потраченных денег.       Зная, что Серёжа не возьмёт никакие деньги, сев в автобус, они доехали не до общежития, а до торгового центра. Дойдя до Сережиного любимого магазина со свитерами и красивыми футболками, Маяк махнул рукой. — Выбирай. — Чего?! — Есенин все это время и так не понимал, что творит сейчас его друг, был крайне ошеломлён происходящим. — С ума сошёл? — Выбирай, пока я не передумал, Балалаечник!       Есенин, счастливый до невозможности, быстро схватил в руки одну белую футболку и фиолетовый свитер. Маяк лишь усмехнулся.       Они приехали в общежитие. Всю дорогу Есенин восхищался новым (цитата) «мягчайшим в его жизни и самым потрясающим» свитером.       А Маяковский всю дорогу думал про Пушкина. Почему тот ему помог? Почему приходил и спрашивал про самочувствие? Почему заплатил за лечение? Все это было безумно странно...