Entre nous

      Май быстро закончился, так же быстро, как кончаются обычно пачки сигарет у Володи. Июнь становился все жарче, знойнее, все реже портилась погода, несмотря на привычную дождливость Петербурга. И сессия тоже подходила к концу, Есенин и Маяковский сдали все предметы на «пятерки», оставалась только литература, в которой они всё ещё совершенно не сомневались. Но также выселение из общежития было уже совсем близко.       Серёжа, как и Володя, уже собрал свой чемодан и оставил его пылиться ещё два дня под кроватью (несмотря на то, что он все любил делать в последний момент, Маяковский его подгонял, чему он был очень благодарен). Есенин уже расплывался в улыбке от предстоящей встречи с родителями, у которых он собирался жить этим летом, и Маяк улыбался от мыслей про свою бабушку, что он скоро поедет к ней. Даже не курил уже три дня, чтобы не так сильно расстраивать бабушку едким запахом сигаретного дыма (хоть его и ломало с невероятной силой). Он уже думал, как будет дольше оставаться с ней, потому что Есенин иногда все же будет уходить гулять с актерами, а не с ним.       Ну а сейчас историки ещё разок перечитывали свои конспекты к завтрашнему экзамену, сидя за столом друг напротив друга с ноутбуками и попивая быстро остывающий растворимый кофе. И тут телефон Маяковского заорал (на самом деле, просто зазвенел, но Маяк и в правду обладал прекрасным слухом). Звонила его бабушка. Маяк поднял трубку. — Да, бабуль? — Добрый день, это Владимир? — голос на другом конце оказался мужским и очень серьезным.       Володя встал из-за стола, сильно нахмурившись, и опёрся рукой на спинку стула. — Добрый, да, верно. А Вы кто, мужчина?       Теперь нахмурился и Есенин, оторвавшись от экрана ноутбука и посмотрев на Владимира. — Я сосед Вашей бабушки сверху, из тридцать девятой квартиры. Должен Вам кое что сообщить. Дело в том, что Ваша бабушка два часа назад умерла от инфаркта. Примите мои соболезнования, Владимир.       Маяк положил трубку.       Мысли в голове смешались, он уже ничего не соображал. Отойдя от стула, он, пошатываясь, подошёл к подоконнику, сел, достал из пачки сигарету и закурил. Он смотрел неясно куда, взгляд потупился и расфокусировался. Он уже просто ничего не хотел видеть. Володя резко зажмурился, и горло перекрыл свербящий и противно щекочущий в носу ком.       Есенин встал из-за стола, подошёл к другу и оперся рукой о подоконник. Он попытался посмотреть ему в глаза, но у него не вышло, Маяк всё так же сидел, зажмурившись. — Володя, что случилось?       Ответ не последовал. — Вова, что такое? — более серьезно сказал Серёжа.       Ответа не было. Маяк открыл глаза. — Вова? — Есенин положил руку ему на плечо.       Сигарета закончилась, Маяковский достал вторую, но Есенин забрал ее у Маяка и рукой развернул на себя его лицо. — Да что такое, Володя?!       Тот наконец обратил на него внимание. — Бабушка умерла... — шёпотом сказал он. Он боялся говорить громче и не хотел верить, что это, сука, и правда так. — Господи... — Есенин попытался обнять его, но Маяк рукой мягко отодвинул Серёжу от себя.       Володя снова засмотрелся в одну точку и усмехнулся. — Что? — Есенину стало так жаль Маяка, ведь бабушка действительно была его самым близким человеком. — Серёж... — Маяк поднял взгляд на Серёжу, глаза были на мокром месте, но губы сами собой легко улыбались. — Мне жить негде... — Да как негде?! Володя, как негде, у меня поживёшь! Ничего страшного, я сейчас маме позвоню! У нас диван дома есть!       Серёжа сильно хотел как-то отвлечь Маяка от этой ужасной мысли, как-то помочь. Он суетился, бегал по комнате в поисках телефона, а Маяк только грустно улыбался, заприметив взглядом засохшее дерево на улице, которое так же грустно опустилось к земле. Слёзы отступили, и сейчас он просто вспоминал ее. Вспоминал свою бабушку, которая так любила его и так старалась «вернуть к жизни», но, к сожалению, не смогла. Не успела.       Телефон Есенина зазвонил сам, и он, услышав звук, понёсся к кровати. Откопав его под одеялом, он ответил на звонок. — Марин, я перезвоню чуть позже, тут случилось кое что. Да не, все хорошо. Давай.       И повесил трубку, уже набирая номер своей мамы.       Маяк снова усмехнулся       «Актеры...» — сразу подумал он, и вспомнил Пушкина.       Есенин набрал нужный номер и прислонил телефон к уху. — Алё, мам? Привет! Слушай, тут такое дело... У Володи там бабушка... — он посмотрел на Маяковского. — Короче, ему жить сейчас негде после выселения, можно он летом поживет у нас?       Маяк его внимательно слушал. — Мам... Мам, ну... Нет, послушай, подожди! — Есенин становился все серьезнее. — Мама, ты не можешь!.. Мам, ему жить негде, понимаешь? Я не «мамкаю»!.. Ну послушай, ну... Пожалуйста, мама!.. Ну как нет то, мама?.. Ты чего?.. Але? Але, мам?!       На другом конце раздались гудки.       Серёжа взволнованно и испуганно посмотрел на Владимира.       Тот лишь хмыкнул. Он докурил уже третью сигарету, спрыгнул с подоконника и вернулся за стол, дочитывать конспект. Осознав, что у него не получается улавливать смысл слов, которые он читает, он закрыл ноутбук и уселся на кровать.       Есенин потёр лоб рукой и набрал Марину. — Да, Марин. Привет. Да там... Сейчас расскажу.       Серёжа вышел из комнаты, оставив Маяка наедине со своими мыслями.

***

      Литературу на следующий день оба, не смотря ни на что, сдали на «отлично», и после экзамена Володя направился не в общежитие, а в студенческий совет, который находился в соседнем, главном корпусе. Перед этим он позвонил председателю совета, мол, нужна помощь в одном вопросе.       Зайдя в аудиторию, он закрыл дверь. В коридоре все суетились, многие уже выезжали из комнат и гремели чемоданами.       Председатель студенческого совета сидел за столом. Услышав открывающуюся дверь, он поднял взгляд и улыбнулся. — Здравствуйте, Владимир! Что вы хотели?       Володя подошёл ближе. — Здравствуйте, у меня вопрос. Я... — он запнулся. — По некоторым семейным обстоятельствам сейчас не могу вернуться домой. Не могли бы Вы рассмотреть вопрос моего проживания в общежитии в летний период?       Председатель нахмурился и грозно посмотрел на Маяковского. — Владимир, Вы же знаете, что это запрещено. — Да, но может быть Вы сделаете исключение? — маленькая надежда все же оставалась. — Погодите, то есть Вы хотите сказать, что Вам негде жить? Вы ведь знаете, что Ваша неспособность проживать в Петербурге в учебный период может караться исключением? — Нет, Вы что! — Маяк засуетился. — Конечно знаю, не волнуйтесь, мне есть, где жить, извините за беспокойство! — До свидания!       Маяковский отошёл к двери и уже открыл ее, собираясь уходить. — До свидания... — недоверчиво сказал председатель.       Дверь закрылась. Маяк облокотился на неё спиной и тяжело выдохнул. Его уже ждал Есенин. — Ну что? — Запрещено, — Маяк был очень серьёзен. — Ой, Володя... — Есенин очень испугался за друга. — Да не бойся ты, Балалаечник, что нибудь придумаю. — Владимир отпрянул от двери, поправил рюкзак на плече и пошёл на свежий воздух. Есенин поспешил за ним.       Выйдя на улицу, они увидели кучу студентов с чемоданами, которые тоннами вызывали такси и заполняли автобусы, звонили родителям.       «Завтра будет так же» — подумал Маяк.       Недалеко от главного общежития стояла скамейка, на ней сидели две девушки, и перед ними стоял кудрявый парень. Они о чем то увлечённо беседовали.       Маяк сразу же узнал в юноше Пушкина и лишь мысленно махнул рукой.       «Наверное, с Серёжей договорились встретиться...»       Серёжа тоже их заметил, улыбнулся и помахал рукой. Пушкин помахал в ответ, девушки развернулись и улыбнулись. Историки подошли к актерам, Есенин со всеми поздоровался.       Маяк долго смотрел на Пушкина и тот, как обычно, поприветствовал его первым. — Здравствуйте, Владимир Владимирович! — Добрый день, Александр Сергеевич... — с намного меньшим энтузиазмом сказал Маяк.       Они пожали друг другу руки и Володя обратился к Есенину: — Я пойду, наверное. — Нет, подожди! — Есенин прервал разговор с одной из девушек и схватил Маяка за рукав. — Мы прогуляться хотели, пойдём с нами.       Он все ещё очень хотел отвлечь друга от мыслей о смерти бабушки. — Да не, я не все вещи собрал ещё, — Маяку очень не хотелось хоть как контактировать с актерами, он все так же сильно это не любил. — Пожалуйста, — Есенин посмотрел на него таким жалобным взглядом и Маяк понял, чего он пытается добиться. На самом деле, Володя был и не против немного отвлечься.       Закатив глаза, он сказал: — Ладно...       Есенин заулыбался и поспешил представить всех своих друзей. — Знакомься, это Марина, а это Аня! Девочки, это Володя. — Привет! — хором сказали они. — Привет, — Маяк деликатно пожал обеим руки.       Они встали со скамейки и все вместе направились в сторону кафе, которое располагалось неподалёку. Все спрашивали друг друга про то, как они закрыли сессии, об окончании года и шутили свои общие штуки, которые Маяк не понимал.       Дойдя до кафе, они сели за столик на улице, театралы все ещё беседовали о своём. Не говорила почти ничего только девушка... как же ее зовут? Точно, Аня! Аня была невероятно молчаливой, только иногда улыбалась каким-то очень смешным шуткам. Маяк обратил на это внимание, и, кажется, сам не замечал, как смотрит на неё. Ане тоже был интересен мрачный молчаливый друг Есенина.       Она долго думала, что же сказать Маяку, чтобы хоть немного узнать о нем, ей вправду стало интересно. Есенин ещё вчера рассказал ребятам про бабушку Маяка, и это очень сильно задело Аню. Девушка знала, как больно терять своих родных, самой ей пришлось пройти через это в конце девятого класса, когда умер от рака ее дедушка. Она подалась чуть ближе к Маяковскому, чтобы ее было слышно, и очень тихо, почти шёпотом, сказала: — Соболезную...       Маяк опустил голову и грустно усмехнулся. — Спасибо...       Тут все разом замолчали, обратив внимание на Маяка. Он все так же сидел, опустив голову, рассматривая свои коленки и крутил в пальцах зубочистку. Аня смутилась, ее белые щеки залились краской, а сама она вжалась в стул и будто стала в два раза меньше.       Маяк кинул до безумия грозный взгляд на Есенина, глазами будто спрашивая: «Рассказал, Балалаечник?».       И Есенин все так же без слов, лишь взглядом ответил: «Володя, это друзья. Им можно.».       Будто объяснял что-то запуганному маленькому котёнку, у которого отобрали маму. А, впрочем, так ведь и было на самом деле...       Такое неловкое молчание продолжалось ещё несколько секунд, но Пушкин (как обычно) вырулил ситуацию. — Кстати, Сереж, помнишь Гоголя? Я сейчас покажу кое что, мы даже на видео сняли, это жесть!       «Умеет же...» — подумал Маяк.       Разговор бурно продолжился, Маяк с Аней только пару раз переглянулись и улыбнулись друг другу.       Через некоторое время речь зашла об общежитии СпбГУ и об окончании учебного года. Все начали обсуждать выселение Маяка и Серёжи. Есенин говорил с Пушкиным. — Я сейчас у родителей буду жить, у нас тут недалеко квартира. — А Вы, Владимир Владимирович?       Маяк вырвался из своих размышлений, услышав голос актера. Подумав немного, произнёс: — А я что? Ну, вы же вроде знаете... — уже тише произнёс он. — Да... — Пушкин потупил взгляд, но через пару секунд буквально разгорелся, в его глазах чуть ли не зажигались яркие лампочки. — А хотите, можете пожить у меня? У меня родители в Москве живут, снимают мне тут квартиру, двухкомнатную. У меня диван есть.       «Чего, блять?!» — подумали сразу оба, Пушкин и Маяковский. Саша думал, почему он предлагает почти незнакомому человеку, чтобы тот жил у него в квартире, а Володя — почему тот постоянно пытается ему помочь. Но ответа на этот вопрос не знал даже сам Пушкин. Пока что не знал.